Capitolo 34.
Часть 1.2

Величественные деревья и зеленая, проснувшаяся от долгой зимы трава. Красно-серые дорожки гравия, ограниченные каменными бордюрчиками и ровный ряд скамеек вдоль главной аллеи.
Потрясающее по красоте место. И близкое к природе.
Я не знаю, как называется тот парк, в который приводит меня Эдвард, а он и не говорит. Порой название не имеет роли, ровно как и общее мнение. Для кого-то место, что предпочитает большинство, чересчур людно и загружено искусственной атрибутикой, а, казалось бы, отдаленное и заброшенное – лишний повод ощутить единение с природой. Оно может быть безымянным, неизвестным, непрестижным… однако оно не становится от этого хуже. Оно по-прежнему чудесно.
Я иду по дорожке в конце огороженного темным забором парка, тесно прижавшись к Эдварду. Слева и справа от нас притаились дубы и клены, а впереди виднеется большая круглая площадка с выложенным из плитки узором. Она абсолютно безлюдна и к ней мы, похоже, и направляемся.
Я держу мужа под локоть, с удовольствием приникнув к его плечу, скрытому серым пальто с высоким воротом. Мы никуда не спешим, имея возможность спокойно разглядывать деревья, небо, траву и весь горизонт парка, освещенного ярким апрельским солнцем.
Эдвард рассказывает мне что-то об обитателях этого места и я с энтузиазмом слушаю, высматривая их среди ветвей деревьев.
И все же, главным условием моего умиротворения, накрывшего душу теплым одеялом, является его присутствие.
Я перестаю верить в то, что он исчезнет. Этим утром, гладя его щеки, рассматривая портрет, сейчас, ощущая близость мужа как никогда явно…
Все былое кажется страшным и тяжелым сном, от которого никак не удавалось пробудиться. И пусть нам еще понадобится много времени, пусть мы еще не до самого конца друг другу доверяем, но самое главное, у нас есть цель и желание быть вместе. А против него все бессильно, если в дело вступает любовь. Подтвержденная. Обоюдная. Искренняя.
И первая, насколько я могу судить, для нас обоих…
Единственное, что в этом царстве покоя и тепла тревожит и треплет нервы – ситуация с Каролиной. Нерешенная, неоговоренная, она дамокловым мечом висит над нами с Алексайо. И его, и меня тяготит. Слезы малышки - одна из самых страшных вещей на свете, которая априори не должна существовать.
- Эммет так и не ответил? – нерешительно перебиваю я Серые Перчатки, когда указывает мне на какую-то птичку, забавно чирикающую на ближней к нам ветке невысокого дерева.
Плечи Эдварда опускаются.
- У него включен голосовой ящик. Я пробовал дозвониться, когда мы выходили из дома, но и Каролина недоступна.
Я обеими руками обхватываю локоть Аметистового, прижавшись к нему сильнее.
- Он запретит нам видеть ее?
Грусть, проникшая в душу, терзает ее так же, как в средневековье терзали еретиков. Обваривает кипятком, четвертует и крутит на колесе ведьм…
- Надеюсь, что нет, - Эдвард потирает мою руку, выдавив скупую улыбку, - хотя бы для мнимого спокойствия ей нужно знать, что они с папой не одни.
Я поджимаю губы.
- Это из-за того, что я с тобой? Господи, он поэтому решил, что я отказываюсь от Каролины?
Алексайо сложно слышать о брате, припоминая то, что между ними произошло. И еще сложнее, как могу судить по ряду морщин, об этом говорить. Однако он, вздохнув, все же отказывается от возможности промолчать.
- Это из-за меня, Белла. Я ведь насильственно увел тебя из его дома. И я забрал тебя у Карли.
- Насильственно, - я фыркаю несуразности этих слов, качнув головой, - ну конечно…
- Это его мнение.
- Но никто не говорил, что оно верное.
- Никто, - уголки губ кое-как вздрагивают, стремясь придать мне оптимизма.
Я останавливаюсь, останавливая и его. Отпустив локоть, беру за обе ладони, теплые и широкие, сжав их пальцами. На безлюдной аллее, в весеннем тепле, пытаюсь это же тепло вселить и в его душу.
- Эдвард, Эммет сказал все сгоряча. Ты ни в коей мере не виновен перед ним ни за остров, ни за родителей, ни за меня.
Алексайо безрадостно хмыкает, отведя взгляд. Его пальцы хотят сжаться в кулак, однако, почувствовав мои, отказываются от этой затеи.
Он глубоко вздыхает, выгоняя все ненужное из мыслей.
- Белла, - отвечает мне спокойным, уверенным в своей правоте тоном, - я бы не хотел сейчас об этом говорить. Я буду пытаться дозвониться до них затем, чтобы объяснить ситуацию Каролине и только. Я написал ей сообщение, и, если оно дошло…
- И я написала, - дополняю, припомнив свое двухсотсимвольное смс, которое отправила девочке накануне, еще прошлой ночью, - но ответа нет…
- Но ответа нет, - мрачно повторяет муж. Мотнув головой, жмурится, - ладно. Ладно… это наши три дня. Я хочу, чтобы ты запомнила их счастливыми.
- Ты так говоришь, как будто они последние, - я закатываю глаза, вернувшись обратно к его плечу, - Алексайо, я…
- Бельчонок, - он перебивает меня, как и вчера, - позволь мне сделать все так, как спланировано. Пожалуйста. Ты всегда успеешь отказаться.
У меня саднят глаза и щемит сердце. Отказаться? Он серьезно?
- Эдвард, но я ведь не собираюсь!..
- И согласиться успеешь, - подтверждает муж, снова не дав мне договорить, - три дня, помнишь? У тебя еще двое с половиной суток.
Я смиряюсь с его упрямством, по-детски крепко переплетя наши пальцы. Гравий под ногами шуршит от сапог, несильный ветерок ерошит мои обстриженные волосы. А хамелеон на груди снова горит синим пламенем.
- Я не хочу, чтобы ты думал, что я тебя брошу, - шепотом произношу на ухо Аметистовому, несильно прикусив пораненную губу. Но крови нет, что уже вдохновляет.
- Я не думаю, - сверкнув улыбкой, что не трогает глаз, Эдвард успокаивающе кивает, - тише. Ты просто делаешь осознанный выбор.
- Но я…
- А сейчас мы просто гуляем, - он наклоняется, чмокнув мою макушку, и накрывает ладонью мою руку, устроенную у своей груди, - я хотел показать тебе особенное место. Пойдем.
Шмыгнув носом и убедившись в том, что он действительно не намерен сейчас ничего слушать, я соглашаюсь.
Может, это и к лучшему, что он дает мне время подумать? Тогда будет уверен в озвученном решении. И больше никогда не попросит ждать.
Мы идем вперед через всю аллею. Постепенно возвращая прогулку в прежнее русло и любуясь природой, погодой и пейзажем, мы оставляем тему Каролины и ее папы. Сделать ничего нельзя, а значит, мысли напрасны. Мысли должны облагаться действием.
- А ты никогда не думал вернуться в США? – засмотревшись на узор плитки, виднеющейся впереди, вдруг спрашиваю я. Даже для себя неожиданно.
Эдвард с интересом погладывает в мою сторону.
- Я живу здесь семнадцать лет, Белла. Это накладывает отпечаток, - словно бы прислушиваясь к чему-то, он на мгновенье останавливается. Но, видимо, ошибившись, затем продолжает, - к тому же, здесь моя работа и семья.
- Но ведь твое имя, твои наработки… они разве не приживутся в Америке?
Эдвард снова останавливается, но на этот раз останавливая и меня. Его взгляд, оказавшийся на моем лице, настороженно-сосредоточенный.
Я теряюсь.
- Ты не хочешь жить в России, Белла?
Вот и вывод.
Черт.
- Но я же русская, - пытаюсь перевести все в шутку, усмехнувшись, - ты сам так говорил, помнишь? Я давно не надевала платок, но это не значит…
Эдвард задумывается, расфокусировав взгляд. Серьезные аметисты, будто не слыша меня, перебирают какие-то мысли. Его лицо немного вытягивается, на лбу снова морщинки.
- Это твое условие? – наконец, напрямую спрашивает он, - нашего брака, я имею в виду. Вернуться в Лас-Вегас?
Хмуро посмотрев на Каллена, я мотаю головой из стороны в сторону. Ветер кажется холоднее.
- Я не говорила такого.
- Но ты хотела бы?
- Нет! – восклицаю, почти с отчаяньем глядя на него, - Эдвард, мои единственные условия: отсутствие «голубок» и Маргарит. Если ты, конечно, хочешь… и планируешь…
- Белла, - Алексайо приседает к уровню моего лица, с нежностью убрав один из локонов за ухо. Его пальцы, согревая кожу, скользят по щеке, и я против воли улыбаюсь – на то и расчет, судя по блеску аметистов. – Все, что я говорю, я говорю серьезно. И все, что планирую, не менее серьезно. Тебе девятнадцать лет и перед тобой столько возможностей, сколько сложно даже вообразить. Я не намерен лишать тебя ни одной из них, наоборот, я собираюсь способствовать всем, чем смогу. Ты просто должна сказать мне, где хочешь жить. И нет смысла тебе думать, что там буду делать я, кем я там буду… только твое желание, вот что меня интересует.
- Мое желание?.. – растерянно переспрашиваю, чуть наклонив голову вправо, к его пальцам.
Губ мужа касается ласковая улыбка. С капелькой жесткости при произносимых словах, но это если приглядеться.
- В этом один из немногих плюсов отношений… с такими, как я. Тебе не нужно подстраиваться. Это сделаю я.
- Ты считаешь, я заставлю тебя сжечь все мосты и просто уехать туда, куда захочу? – абсурдности этих мыслей можно позавидовать. Но серьезность его тона очень настораживает.
Эдвард выдавливает многозначительную улыбку.
- И я это сделаю, Бельчонок. Не думая.
- Чтобы со мной остаться…
- Чтобы с тобой остаться, - кивок.
От бессилия мне хочется всползти на стенку – или, на крайний случай, на ствол дуба рядом с нами. По виду достаточно крепкого.
Тяжело вздохнув, я собственноручно обвиваю талию Алексайо, притягивая его к себе. Прижимаюсь всем телом, так, чтобы почувствовал каждой его клеткой. И выдыхаю, пристроившись у груди:
- Я тоже готова сжечь мосты. Все.
С посветлевшим взглядом, с более-менее настоящей улыбкой, мужчина мягко целует мои волосы.
- Тебе не придется, Белла, - а потом тише, в полтона, - но спасибо…
Я не успеваю ответить. Я не успеваю даже среагировать, отозвавшись поцелуем или касанием.
Решительный и неумолимый, Эдвард, опережая меня на добрые пять секунд, крепко перехватывает руку, увлекая за собой. В гущу парка, к пресловутой площади с плиткой. И путь наш освещает солнце, выглянувшее из-за белого облачка.
- Пошли-ка.
Площадка, на которую мужчина меня приводит, представляет собой полукруг с тремя старыми скамеечками и ровными ромбиками тротуарной плитки под ногами, об которую стучат мои весенние, на небольшом каблуке, еще из Вегаса, сапоги.
Я осматриваюсь вокруг, подмечая скопление сосен вдоль краев плиточной территории, а Эдвард тем временем, достает из кармана два прозрачных пакетика с красным запечатывающимся швом.
- Орехи?..
Стремительно поднимающееся настроение Каллена намекает мне, что грядет что-то интересное. И все же я не могу отгадать, что именно. Он молчит, не выдавая себя, а пакетик уже в моей ладони. И пакетик наполнен фундуком, которым сосны явно не накормишь. Это своеобразный пикник? Или особенные орехи?
- Я буду есть их на скорость? – со смехом выдаю Эдварду, недоуменно поглядев на свою часть угощения. - Кто засечет время?
Широко и многообещающе улыбнувшись, Алексайо обвивает меня за плечи, разворачивая лицом к просвету между соснами. Чувствуя его спиной, ощущая руки на себе, я иду, куда велит. И переступаю грань между землей и плиткой даже не заметив этого.
- Белочки засекут, Бельчонок, - Эдвард нежно чмокает мой висок, кивнув вперед, - они любят орехи.
Я застываю, заметив то, о чем он говорит.
Хвост. Рыжий, пушистый и роскошный. Беличий.
Не ожидавшая такого поворота событий, ошарашенно выдыхаю, заприметив сразу двоих грызунов в одном месте. Припав носиками к земле, они выискивают свои запасы… они голодные.
- Белки!
Моему энтузиазму, моему тону Эдвард несказанно рад. Его смех отдается теплом у меня на затылке, а руки гладят спину и талию.
- Да, мое золото.
Так вот зачем орехи. Фундук. У белок хороший вкус.
- Но как же они?.. – я растерянно гляжу на свой мешочек. - Они что, прямо с рук?
Эдвард обходит меня, становясь рядом.
- Именно – они ручные. Давай попробуем, - и он высыпает на свою ладонь горсточку орешков, присаживаясь на корточки. Серое пальто оказывается во власти грязных комков земли, а рука касается ее холодного нутра, обустраиваясь возле ствола одного из деревьев.
Я поспешно присаживаюсь рядом, с детским изумлением наблюдая за происходящим: те самые белки, подняв носы, удивленно оглядываются вокруг, прежде чем видят… прежде чем слышат… и бегут.
С очаровательной, пусть и половинной улыбкой взглянув мне в глаза, Алексайо кормит их фундуком с рук, тщательно проследив за тем, чтобы каждому досталось по орешку. Довольные белки, схватив угощение, отпрыгивают назад, стиснув фундук лапками. У них длинные белые зубки и им нипочем твердость.
- Я никогда не видела их так близко вживую, - негромко сообщаю мужу, когда он насыпает фундук и на мою ладонь, поддерживая ее собственной, - в сквере клиники они были, но тогда…
- Их здесь не две, не беспокойся, - Эдвард придвигается ближе ко мне, окончательно раскрепощаясь. Он становится на колени, не жалея своих джинсов, а потому придерживает и меня в вертикальной позе. Длинные пальцы, чувствуя, что волнуюсь, не убираются. Ждут белку.
- Их тут все кормят?
- Избранные, - Алексайо побуждает меня разжать ладонь и опустить ее ниже, чтобы новоприбывшая белочка – бельчонок, похоже, – заметила наш ореховый рай.
- Щекотно, - одними губами заявляю я, жмурясь, когда малыш стаскивает свой фундук, - у них коготки…
- Остренькие, - соглашается Эдвард, - но это хорошо. Они же должны давать хоть какой-то отпор тем, кто покушается на их жизни, Бельчонок.
Я неглубоко вздыхаю, расслабив руку окончательно. Мне не страшно с Аметистовым. Нисколько.
- Хорошо, что у меня есть доблестный защитник, - ласково замечаю, не обделив мужа бархатным взглядом, - и нет смысла использовать когти, чтобы получить орех.
Взгляд Эдварда теплеет, наливаясь искренней радостью. Он смотрит на меня с гордостью, с любованием, с любовью… он смотрит на меня так, как не смотрел никто и никогда. И я счастлива – полностью и абсолютно.
…Стоит ли говорить о том, что мы делаем ближайшие полчаса?
Подкармливая всех белок, что сегодня сошлись на наш праздничный весенний фуршет, мы с Эдвардом обсуждаем их хвосты, глазки-бусинки и то, кто и как берет по орешку. Есть решительные, есть смущенные, есть и боязливые, которым нужно положить угощение на землю, чтобы его унесли. Белки разные. И чем больше их, тем больше различий.
Я впитываю каждую эмоцию, каждое свое чувство, пока мы развлекаемся с русским животным миром. Эти создания настолько необычные и ни на что не похожие, настолько символичные… у меня просто не хватает слов. Я то и дело оглядываюсь на Эдварда, чтобы хоть что-то сказать, но все напрасно. Не выразить.
Но, как и все хорошее, орехи кончаются. Два опустевших мешочках покоятся на дне чугунной мусорки, а я, восторженная и не пытающаяся своего восторга вскрыть, набрасываюсь на Алексайо.
- Спасибо! – радостно бормочу, буквально на нем повиснув, - спасибо, спасибо, спасибо! Ты… господи, ты… это было потрясающе!
С теплом и участием встречая мои похвалы, Эдвард снова пускает наружу чуточку румянца. Честный и довольный моим настроением, он подстраивает под него и свое. Или же правда чувствует то, что написано на аристократическом лице.
- Я рад, если тебе понравилось, - скромно отвечает он, пожав мою ладонь, - Бельчонку – белок, м-м-м?
- Бельчонку – Алексайо, - я улыбаюсь шире, привстав на цыпочки, чтобы поцеловать обе его щеки, - это незабываемый опыт…
- Я запомню, что тебе нравится кормить животных, - отшучивается он, почему-то смущаясь больше.
- Мне нравится кормить их с тобой, - с горящими глазами исправляю, заразив своим блеском и аметисты, - так что это обязательное условие.
Он чинно-шутливо кивает, прикрыв глаза, а затем раскрывает мне объятья, подхватив подмышки. И вот уже я прижата к его талии и груди, а мои руки сами собой оказываются на широкой спине за серым пальто, гладят ее.
Я смотрю на лицо Эдварда – такое умиротворенное и спокойное, как и на моем портрете – а он смотрит на мое, лишенное лишь окантовки из длинных волос.
И мы оба, согретые, вдохновленные самым светлым на свете чувством, сближаемся. Не разобрать, кто кого целует первым. Важен сам факт этого поцелуя – нежно-страстного, слабо-сильного, воодушевленно-жесткого.
Я впервые чувствую, как полноценно-сильно Эдвард может мне отвечать. Он, похоже, и сам стесняется своего напора, когда опускает голову, отстраняясь. Солнце играет на его лице, ветер раздувает волосы, ворот пальто… и подсвечивает, подчеркивает наполненность необыкновенных глаз.
- Я не могу без тебя жить, Уникальный, - негромко признаюсь, подстроив слова под мелодию ветра, - никак… совсем никак.
- ψυχή, - неслышно выдыхает мужчина, склонив свой лоб к моему, - как же я тебя понимаю, моя девочка.

* * *

Мы возвращаемся в квартиру Эдварда к трем часам дня.
Мне удается рассмотреть, что ситуация с Целеево повторяется: закрытый жилой комплекс с консьержем на входе, четкой охранной системой и минимальным числом квартир.
Но самое главное, что ни до нашей прогулки, когда только выходили из дому, ни после я не вижу ни одного ребенка. В аккуратном дворике-колодце растут каштаны, высажены цветы на округлые клумбы с резным заборчиком и стоят две деревянных скамейки с изящными ножками. Никаких качелей. Никаких детских площадок. Ни намека на песочницу.
Аметистовый как раз вставляет ключ в свою серьезного вида дверь, когда я не удерживаюсь от вопроса:
- Здесь нет детей?
Алексайо не выглядит удивленным этим вопросом. Он удобнее перехватывает пакеты с общеизвестной эмблемой в своих руках, и пропускает меня вперед.
- Нет, - честно признается, заходя следом, - в этом особенность дома.
- Я заметила, - скольжу рукой по стене в прихожей, отыскивая выключатель, - просто мне казалось, они наоборот тебе нравятся…
Наскоро разувшись, Эдвард несет пакет на журнальный столик у дивана.
- Иногда бывает слишком, Белла, - уголок его губ опускается, хочется мужчина того или нет. Он поправляет ворот пальто, словно впервые о нем вспомнив, и поспешно расстегивает верхнюю пуговицу, словно задыхаясь, - тогда полезно побыть подальше.
Мне становится стыдно и почти настолько же – больно.
Правда ведь – как можно без конца смотреть на свою несбывшуюся мечту? Это расчленяет.
- Извини, пожалуйста.
Муж поспешно качает головой.
- Бельчонок, - он обнимает меня, придержав за талию. Уже улыбается, - ты можешь задавать любые вопросы и заслуживаешь получать на них самые честные ответы. Не останавливай себя.
Я утыкаюсь носом в его серое пальто.
- Я не хочу вытягивать это из тебя.
- Ты спрашиваешь, а не вытягиваешь. Это разные вещи.
- И все же, - нерешительно поднимаю глаза, - давай договоримся, что если тебе нужно чем-то поделиться, ты просто сделаешь это, не ожидая моего вопроса. Независимо от того, день или ночь, зима или лето, вовремя или нет… Эдвард, я хочу знать тебя всего и полностью, - аккуратно разглаживаю воротник его верхней одежды, не так давно прячущий страшные синяки, - но я не буду делать это через допросы. Если тебе больно, ты не должен терпеть.
С облегченно-веселым вздохом хмыкнув, Алексайо прижимается губами к моим волосам. Мне греет душу, что ему действительно плевать, короткие они или нет. Он доказывает мне, что принимает со всем. И я, надеюсь, смогу доказать ему.
- Спасибо, - ласково шепчет. А потом разворачивает меня лицом к гостиной-студии, помогая снять пальто, - но сейчас нам лучше поесть, пока еда не остыла.
Ну что же, с этим трудно не согласиться. Не глядя даже на термостойкие упаковки.
Пока я раздеваюсь, Эдвард успевает не только помыть руки, но и вытащить на свет божий из кухонных тумб два длинных стакана для напитков, а еще устроить на журнальном столике упаковку салфеток. Он не ест фастфуд, это сразу заметно. И, наверное, поэтому так изумляется, когда я вынимаю пригоршню тех же салфеток из трех наших пакетов.
- Предусмотрительные…
- А то, - усмехаюсь, усаживаясь на диван рядом с ним. В две руки мы мгновенно распаковываем большое ведро курицы и небольшое – самых разных снеков. На каждом из них ярко-красная эмблема KFC, которая под стать весеннему солнцу радует глаз. Я соскучилась по такой курице. По курице рядом с Эдвардом.
Похоже, все-таки удалось поймать за хвост сбегающий аппетит.
- Мне принести вилку или?.. – мой Алексайо, растерянно глядя на продукты, порывается пойти на кухню.
- Или, - придвинувшись ближе, я удерживаю его, приникнув к левому боку, - лучше руками. Так легче прочувствовать атмосферу и вкус.
Эдварду ничего не остается, кроме как согласиться.
Впрочем, право первой пробы все равно остается за мной.
Я достаю из упаковки поджаристо-золотистый стрипс в хрустящей панировке и пару картошин. Сочетание незабываемое. Мне хочется мурлыкать от вкуса.
- Тебе правда так нравится? – со снисходительностью, но очень нежно интересуется Эдвард. Его тон, такой же мягкий, как солнечные лучики, наполняет гостиную комфортом. Куда лучше любого ресторана и кафе. Куда вкуснее.
- Безумно, - слизнув с уголка губ кисло-сладкий соус, я призывно протягиваю стрипс в его сторону, - попробуешь?
Мой Алексайо не любит уличную еду. Ему в принципе не очень нравится курица, подобного рода соусы и вообще – панировка. Он не считает эту пищу полезной и здоровой, он не видит смысла в ее существовании, я уже уяснила.
Однако сегодня Эдвард с огромным удовольствием откусывает кусочек с моих рук и улыбается.
- Ты права, есть о чем говорить, - со смехом соглашается.
- А ты хотел в рыбный ресторан, - приканчивая тот же стрипс, ерзаю на своем месте, удобно устроившись совсем рядом с ним, - никакая рыба не сравнится.
- Но ты ведь любишь рыбу?
- Я ее теперь не ем.
Эдвард придирчиво смотрит на меня, вздернув бровь, когда я говорю это и одновременно протягиваю ему маленький панированный буффало. Острый, но в меру.
- С какой стати не ешь?
- С такой стати… ну попробуй, - демонстрирую ему маленькое угощение со всех сторон, подвинув руку ближе, - ага, вот так. Вкусно? С такой стати, что тебе не нравится рыба и ее запах.
Медленно жующий буффало Алексайо хмурится.
- Вкусно. Но мы договаривались, если помнишь, что из-за меня ты не станешь ни от чего отказываться. Особенно от того, что любишь.
Я примирительно пожимаю плечами, глотнув из своего стакана пузырчатой газировки – этим днем Эдвард позволил мне даже «Кока-колу».
- Но тебя я люблю больше.
И еще кусочек буффало ему в рот.
Я вспоминаю наши утренние развлечения с Карли, когда она кормила меня, позволяя кормить и ее, а значит, не заставлять, а просить покушать, и становится грустно. Не глядя на солнечный свет и достаточно теплую погоду.
- Поверь мне, Белла, - приняв огонек горечи на моем лице за сожаление, Эдвард пальцами правой руки касается моего плеча, - уж с чем, с чем, а с рыбными блюдами я смогу смириться.
- Тебе не придется, - отметаю, закинув в рот картошинку, - я не ем рыбу. Точка. А вот ты… - оглядываюсь на наше ведро с пятью видами курицы, пытаясь понять, что еще дать продегустировать мужу, - а ты попробуй-ка крылышки.
Эдвард позволяет мне себя кормить. Сначала он пробует то, что предлагаю я, потом сам выбирает наиболее понравившиеся вещи. Руками. В панировке. Запивая кока-колой.
Мне становится и радостно, и смешно.
- Что?..
- Ты действительно меня принимаешь, Алексайо.
Мы приканчиваем обед вдвоем, практически ничего не оставляя. Ведро большое, еды много, и мы оба, к концу обеда, наедаемся. Пусть и нездорово, зато вкусно. Последнее время чувствам хочется придавать больше важности, чем рациональным мыслям.
В конце концов, ведра убираются со стола, мы моем руки и, усевшись на диван, для фона включаем какую-то программу на телевизоре.
Я сворачиваюсь клубком в объятьях Алексайо, а он не чурается как следует меня обнимать. Он только мой в эти три дня. Он так обещал.
- Как ты видишь свой идеальный день, Белла? - приглушенно интересуется Эдвард, поглаживая мои волосы. Эти прикосновения умиротворяют и наводят мысли на приятный расслабленный сон после обеда. Я снова хочу мурлыкать.
Правда, этот вопрос скорее заставляет улыбнуться.
- Ты спрашиваешь такое, уже подарив мне один?
Мне нравится то, как на губы Алексайо прокрадывается улыбка. Она никогда не бывает у него вымученной в такие моменты, ненастоящей. Она не страшная, не злая… он никогда не улыбается злорадно. Он не пугает улыбкой, как много раз делал Джаспер. К тому же, его уникальная улыбка пленяет. И это сладкий плен.
- Спасибо за комплимент, Бельчонок, но все же?
Я задумчиво кладу ладони на его плечо, устраивая на них подбородок. Вижу и его лицо, и глаза – очень удобный ракурс.
- Ну… в этом дне есть ты.
- Это приятно слышать, - касания становятся ласковее.
- Это чистая правда.
Все естество Аметистового наполняется неярким сиянием обожания. Меня буквально обливает им с ног до головы, спрятав от всех ненужных мыслей и горестей.
- А еще что в нем есть? В этом дне?
- Солнце, - не задумавшись, отзываюсь, коснувшись взглядом окна, - много-много солнца… и голубое небо. А еще… это ведь идеальный день, да? Значит, можно фантазировать?
Эдвард ободряюще потирает мои плечи.
- Конечно.
- Тогда море. Море или океан, не суть, просто… мне всегда хотелось нарисовать его на закате. Говорят, оно очень красиво.
- Ты не видела моря? - баритон звучит недоверчиво.
- Вживую – нет, - чуть прикусываю губу, - я не покидала резиденцию дальше, чем на пятнадцать километров… да и не зачем мне было куда-то ехать.
Взгляд рассеивается, окунаясь в события тех дней, и я на какое-то мгновенье выпадаю из реальности. Вижу перед собой Джаспера, вижу сад Ронни, вижу Гоула и Роз, вижу большой забор, широкую дверь, парадную лестницу… вижу тесную спаленку в доме Джаса и его кокаиновую кухню. И краснею от отвращения к себе. От ужаса.
- Ты права, море красивое, - обрывает тему Эдвард, заметив, что мои мысли ушли в сторону, - оно вдохновляло не одно поколение художников.
- Кому-кому, а греку по рождению я охотно верю, - возвращаю на лицо прежнее выражение, широко улыбнувшись. Вытягиваю шею и чмокаю Серые Перчатки в «живую» щеку.
- Тебе так нравится Греция? – муж отвечает мне, наклонив голову и прижавшись лицом к макушке.
- Мне и Россия нравится. В ней тоже есть плюсы, которые просто нельзя не заметить. И я их люблю.
- Мир не ограничивается Россией, - уверяет Каллен.
- Еще бы, - посмеиваюсь, позволив себе свободный жест и взъерошив его волосы, такие густые и блестящие на солнце.
Эдвард встречает его с удивлением, но это чувство быстро перекрывается благоговейностью. Аметисты так сияют, что их блеск, похоже, виден за полкилометра.
- Еще бы, - эхом отзывается он. И, без труда отыскав мои губы, невесомо и любовно их целует. Сотый, но словно бы первый за сегодня раз.
Я не выдерживаю. Ответить на его поцелуй, почувствовав все то, что вкладывает в него, я просто не могу.
- Эдвард, я люблю тебя, - оставив одну руку на его затылке, откровенно говорю все, что думаю, - идеальным днем я хочу просыпаться и давать тебе почувствовать твою правую щеку; в идеальном дне я хочу засыпать и ощущать аромат клубники, который витает вокруг; в идеальном дне я хочу видеть твою уникальную улыбку и раскрашивать с тобой тарелки… я хочу сидеть на диване, смотреть телевизор и касаться тебя… а еще я хочу… я очень хочу, до безумия, тебе целовать. И ни море, ни квартира, ни окружение не имеет смысла. Самое главное условие идеального дня – первое условие. Ты. Только ты.
Я заканчиваю свою пламенную тираду-признание, взглянув на Серые Перчатки через тоненькую полупрозрачную пелену слез. На человека, который, несмотря на все, что сделано, несмотря на все, что случилось, продолжает любить и заботиться обо мне. Чьи ошибки можно простить уже хотя бы за то, что в эту грозу он не выставил меня за дверь после конфуза… что он обнимал меня, что он гладил, что он согревал меня всю ночь. И что сегодня он накормил меня прекрасной едой, развеселил кормлением белок, пообещал максимально подстроиться под все желания, если придется… пообещал мне себя.
Я никогда этого не забуду.
Такой реакции от меня Алексайо, конечно же, не ожидает. Но его лицо сложно назвать неудовлетворенным ответом – оно сияет. И наравне с благоговением там поселились завороженность, ликование и любовь. Как раз та, о которой пишут в книгах.
- Мое сокровище, - не скупясь на восторг, произносит он. С небывалой нежностью пальцы убирают с лица непослушные волосы, - я обещаю, что буду стараться… я хочу сделать идеальными все твои дни.
Утерев одинокую, добрую слезинку, как и этим утром при виде своего портрета, я просто обнимаю Эдварда за шею. Пересаживаюсь на его колени, лаская руки, что держат мои.
- Главное условие выполнено, - улыбаюсь, - а все остальное… все неважно.
Глубоко вздохнув, Алексайо, поочередно подняв вверх, целует обе моих ладони – с тыльной стороны. У меня перехватывает дыхание.
- Тогда давай добавим идеальности и этому дню, - заговорщицки предлагает муж, не стесняясь и не чувствуя дискомфорта от того, что столь крепко к нему прижимаюсь, - разрисуем тарелки?
…Меньше, чем через десять минут мы уже вовсю включаемся в работу. В прежней позе, с прежними улыбками, с касаниями, что неизбежны и так нужны. Без которых дышать невозможно.
И у меня всего один вопрос к Эдварду до того, как касаюсь кистью выбеленной поверхности стекла.
- Здесь много красок – не две.
Он носом проводит по всей длине моих волос. Вдыхает их аромат, не скрывая удовлетворения. Он сказал, что я пахну лавандой…
- Правильно, Бельчонок. Пришла весна, наступила оттепель. И в нашей жизни теперь будет больше цветов.

ПРОДОЛЖЕНИЕ/ Часть 2

Источник: http://robsten.ru/forum/67-2056-1