Capitola 36.
Часть 2.

Возвращение в московскую квартиру Эдварда проходит спокойно и без лишних хлопот. Серж, всегда пунктуальный и
услужливый, поджидает нас у терминала аэропорта и даже не выказывает удивления, что уезжали мы вдвоем, а вернулись – втроем.
Пушистый оказывается в салоне «Мерседеса» между мной и Алексайо, как и был, в своей удобной переноске, а машина трогается с места по направлению к Москве.
Здесь холодно. Солнышко пробивается сквозь весенние тучи, журчат ручьи и нет никакого снега, даже намека на него, но здесь чудовищно, по сравнению с Санторини, холодно. И я кутаюсь в свое пальто, с горечью вспоминая, как мы с Эдвардом пили на каменном балкончике зеленый чай.
К тому же, с приездом домой, хотим того или нет, и я, и Каллен теряем улыбки. Мы пытаемся строить их или хотя бы делать вид, но выходит плохо.
Медовый месяц кончился, пузырь неприкосновенности, в котором не было никого, кроме нас, лопнул. Здравствуй, реальный мир. Не кусайся слишком сильно, пожалуйста.
По пути к московской квартире Алексайо (и тут я чувствую жгучую благодарность к нему за то, что не везет прямиком в Целеево, в свой дом) мы заглядываем в ближайшую ветклинику.
Пушистый остается у них до вечера, на оплаченном месте и с оплаченной едой, дабы пройти полный курс обследования и получить личный микрочип под холку, а мы отправляемся переодеваться.
Эдвард едва ли не силой (правда, уговоров) заставляет меня пообедать в ресторанчике внутри дома, и только потом, убедившись, что съела почти всю свою порцию, сообщает, что мы едем к Карли. Сегодня понедельник, но для них с Эмметом почему-то нерабочий. Эдвард пытается мне объяснить, однако я не понимаю – что-то связанное с деталями самолета. Их не доставили?..
Впрочем, как бы то ни было, после нашего ночного перелета, недолгого сна, возни с котом и прочих прелестей быстротечной русской жизни, мы все же оказываемся на пороге дома с голубыми панелями и огромной подъездной дорожкой.
Хаммера Эммета нет.
Алексайо паркуется чуть дальше, возле белого заборчика. Его руки чересчур сильно сжимают руль, на лице ненавидимые мной морщины, а глаза вмиг стареют, наполняясь усталостью. Он не знает, что делать. И как сделать это лучше.
- Все будет в порядке, - заверяю я, отстегнув свой ремень и приникнув к мужу. Его прежнее черное пальто, теплое и удобное, но такое… большое, недостойная замена для свободных рубашек и маек. Мне не нравится.
- Спасибо, солнце, - он накрывает мою руку своей, тоже правой, и глубоко вздыхает, выдавливая улыбку.
Мы оба открываем каждый свою дверь.
Земля под ногами мокрая и сырая от постоянных дождей, дорожка, выложенная камешками, скользкая. Эдвард придерживает меня под локоть, не давая упасть, а я так же крепко держусь за него, не желая больше недвижно лежать в постели с растяжением.
- Эммета нет дома?
- Не знаю, - Алексайо подводит меня к крыльцу, предлагая взяться за перила, - но Голди наверняка тут. Возможно, Каролина тоже.
Звонок разносится по округе и внутри дома, буквально вбиваясь в окна. Не помню, чтобы он был таким громким.
Или же я просто утонула в нашей островной тишине…
Я стою на пороге чужого дома, я держу ладонь Эдварда в своей, я чувствую его кольцо и ощущаю свое, холодящее кожу, и наконец осознаю, впервые за это утро, что нам предстоит сделать.
Заново.
Но вместе.
Мало кто примет этот брак. Причем наверняка найдутся те, кто совсем не примет. Минимум, что мы получим – удивление. Максимум – откровенное противодействие. И я с ужасом, пусть пока и скрытым от Эдварда, думаю, что предпримет Константа, дабы побольнее нас задеть.
Или даже не так. Что она предпримет, чтобы задеть Эдварда? Мне нужно подумать об этом, чтобы иметь хотя бы минимальный план действий по его защите. Второй раз довести его сердце до больничной палаты и капельницы я никому не позволю. И, хочет того Медвежонок или нет, ему тоже.
Алексайо простил брата. Он не может обижаться на него, он, к своей горечи, вообще не умеет обижаться…
Но я Эммета пока не простила. Не за то, что он Эдварду в тот день наговорил.
…По ту сторону двери слышатся шаги.
Я крепче переплетаю наши с Ксаем пальцы.
Ты не один. Ты больше никогда не будешь один.
Голди, невысокая шатенка с беспокойными голубыми глазами и традиционно в зеленом переднике, открывает дверь.
- Эдвард?.. – изумляется она, как-то неловко замерев на пороге.
- Доброе утро, Голди, - вежливо приветствует Аметистовый, - Эммет дома?
- Уехал… - она растерянно смотрит на Каллена-старшего, а потом на меня, приметив наши сплетенные руки, хоть и стою я чуть позади, предусмотрительно отодвинутая Алексайо к его спине.
- И скоро вернется?
- Через полчаса… час… - домоправительница и, по совместительству, гувернантка что-то для себя определяет, - ну что же вы стоите, заходите. Доброе утро, Эдвард. Изабелла...
Я посылаю женщине вежливую улыбку.
В прихожей пусто, темно и пахнет апельсинами. Не слишком заметно, так, отдает… и чем-то тушеным. Голди готовит.
Не ожидавшая гостей, тем более в нашем лице, женщина суетится, подавая вешалки.
- Эдвард, останетесь ведь на обед, правда? Сегодня кефтедес…
Вот откуда запах. Я узнала тефтели и их традиционный томатный соус.
- Мы останемся до приезда хозяина, Голди, а там уже ему решать, - мягко отвечает Алексайо, - не беспокойся. Он ведь не запрещал нас пускать?
Женщина шумно сглатывает.
- Эдвард, ну что ты! Это же дом твоего брата, я тут так, гостья… проходите, не стойте на пороге, не стойте.
- Карли здесь? – с надеждой спрашиваю я, взглянув за спину домоправительницы, на лестницу, а затем на ее лицо.
Суетливо вешающая наши пальто в шкаф, та энергично кивает.
- Малышка спит, Изабелла.
Не знаю почему, но мне становится легче. В этом доме, под этим потолком, в его стенах живет моя маленькая светлая девочка. И она тут. И я совсем скоро увижу ее. И она в порядке.
Это лучшее, что есть в России. Каролина - солнце для всех, кто ее знает. И потому задача этих всех – сохранить солнце и целости и сохранности, защитить его. Что, к сожалению, выходит не всегда.
- Как она, Голди? – прежде чем отпустить гувернантку на кухню, зовет Эдвард.
Женщина грустнеет, вместе с тем как-то съеживаясь.
- Сейчас уже гораздо лучше.
- Лучше? – моя стеклянная картинка радости и беспечности Каролины за эту неделю рушится на глазах.
- Да, - женщина отрывисто кивает, - вот в прошлое воскресенье…
Эдвард, мгновенно напрягшийся, побледневший, делает шаг вперед.
- Что с ней случилось? – вздрагивает его голос.
Мы стоим в главном коридоре, в прихожей, рядом с лестницей. Чудесный обзор на широкие деревянные ступени и большую площадку на втором этаже, которая им предшествует. Голди стоит к ним спиной, стиснув руками свой зеленый фартук, а мы – лицом. И, возможно, поэтому шорох чего-то тканевого слышим первыми. Я слышу.
Женщина что-то говорит Эдварду, а я поднимаю глаза вверх, на первую ступень лестницы.
И вижу картину, которая не просто раздирает душу, а кромсает ее на мелкие-мелкие кусочки, чтобы затем уже надвое каждый из них разодрать.
Каролина, как маленькое привидение, бледная, чересчур худенькая, в блеклой желтой пижаме стоит босиком на голом полу. На ее поникших плечиках разноцветный, бьющий по глазам плед, в который она кутается, а волосы, успевшие уже прилично отрасти, стянуты в хвост на затылке. Две черные пряди – справа и слева – спадают на лицо. Они и оттеняют ее выбеленную кожу и заострившиеся черты, но особенно подчеркивают огромные, широко распахнутые серо-голубые глаза. И в глазах этих столько слез, что можно захлебнуться. Промокли насквозь пушистые черные ресницы, мгновенно потяжелев, а губы страдальчески приоткрыты, кое-как вбивая в себя воздух.
Мое сердце пропускает удар.
- Каролин…
Аметисты, заслышав родное имя, заметив мой взгляд, тут же взметываются вверх, туда же. И не слышат ни ответа Голди на вопрос, ни каких-то ее укоряющих бормотаний о том, почему девочка стоит здесь в таком виде.
- Малыш… - севшим голосом протягивает Эдвард, всеми силами пытаясь вернуть на лицо успокоенное, доверительное для своего золота выражение.
Он намерен броситься к лестнице и взлететь по ней до самой последней ступени, к девочке, чтобы крепко обнять ее. Однако Каролина рушит его планы.
Горько, умирающе всхлипнув, она вскрикивает слабым голоском:
- Эдди!!!
И заливается горькими, оглушающими рыданиями, без разбору кидаясь с лестницы вниз.
…Каким чудом она не путается в своем пледе, пижаме, не спотыкается на этих ступенях, известно одному Богу. Мое сердце обрывается, как и сердце Голди, судя по ошарашенному выкрику, пока малышка бежит вниз. Но вот ее босые ножки касаются предпоследней ступени… и Алексайо, дабы не рисковать, с трепетом подхватывает легкое тельце на руки.
- Дядя Эд!.. – стенает Каролина, дрожащими ладошками обхватывая его шею, - ты приехал… ты вернулся… ты тут!!!
Она задыхается от своих рыданий, слезы водопадами текут по щекам, а детская спинка дрожит и выгибается от боли, едва Карли пытается крепче, сильнее обхватить дядю.
Голди, вконец растерявшаяся, сама чуть не плачет.
- Каролин, ну что ты босиком… девочка, только же вчера спала температура, что ты делаешь?..
Слово «температура» отражается десятком морщин на лице моего Ксая. Не выпуская племянницу, держа ее крепко и нежно одновременно, он прижимается губами к темной детской макушке. Затаивает дыхание.
- Она болела? – мрачно спрашиваю у няни я.
- Так болела, - та беспокойно глядит на свою подопечную, - так болела, Изабелла, не говорите… Эдвард, мистер Каллен, давайте я ее отнесу в постель. А то еще продует, здесь же сквозняки кругом.
Каролина с диким, совершенно нечеловеческим криком цепляется за своего Эдди.
- НЕТ! НЕ ОТДАВАЙ МЕНЯ! ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ОТДАВАЙ!
И плачет громче, заливая пуловер дяди горькими слезами.
- Я сам отнесу, - успокаивая и Голди, и племянницу, обещает Эдвард. Отрывается от ее волос, напоследок легонько их чмокнув, - моя красивая девочка, Малыш, ну что ты плачешь? Все хорошо. Пойдем. Пойдем со мной в кроватку.
И он медленно, оценивая ее реакцию, начинает подниматься по лестнице.
Каролина крутится на его руках так, чтобы всем тельцем оказаться поближе к дяде. Слезы не затухают.
- Только не уходи больше… - молит она.
Я подхватываю плед, который волочится за Калленами по полу, и утешающе киваю Голди, у которой, судя по запаху из кухни, горят тефтели.
- Мы отнесем ее в кровать, - обещаю я.
И та, вынужденная принять такой ответ, убегает к стремительно умирающему обеду.
Эдвард тем временем достигает вершины лестницы и стремится повернуть налево, к спальне Карли, однако та молча указывает ему на хозяйскую. Дверь в нее приоткрыта, теплый воздух струится в коридор, и разобранная кровать с единорожкой возле подушки подсказывает правильное направление.
Каролина спит и живет с папой эту неделю.
Алексайо мягко опускает свое сокровище на простыни, тут же приседая рядом. Захлебывающаяся, но уже успокаивающаяся девочка, почти не моргая, смотрит на него своими огромными глазами.
- Я знала, что ты приедешь… что ты не бросишь меня…
Эдвард с нежностью целует ее лобик.
- Ну что ты, мое солнце, конечно же не брошу, - и подтягивает одеяло, смятое у изножья, к ее плечам.
Каролина полулежа опирается на свою пуховую подушку, стянув с края постели Эдди и усадив рядышком.
У единорога фиолетовые глаза, которые светятся от света ночника, зажженного в комнате. И такой же фиолетовый блеск исходит от моего кольца, устроившегося на ладони возле Карли, когда я опускаюсь перед ее кроватью на колени.
Девочкины губы начинают дрожать снова.
- Белла…
- Не плачь, Малыш, не плачь, - шепотом прошу я, тут же приподнимаясь к ней, готовая к объятьям, - мы все здесь, видишь? Мы очень любим тебя. И мы никогда тебя не бросим.
Она шумно сглатывает, жмурясь, но не отказывается обнять и меня. Ладошки пусть и слабые, но с явными проблесками собственничества. Они не отпускают.
- Как ты себя чувствуешь? – Эдвард забирает с пола упавший разноцветный плед, аккуратно вешая его на спинку у изножья постели, - у тебя что-нибудь болит, моя маленькая?
- У меня все болело, - жалуется Каролина из-за моего плеча, - все-все, Эдди…
- Бедняжка, - я сострадательно целую ее щечку, повернув голову, - ну а сейчас? Что-нибудь болит?
Каролина, совершенно не похожая на себя, жизнерадостную, улыбчивую, счастливую девочку, с силой жмурится.
- Ничего не болит. Только не уезжайте…
Не отпуская меня, она протягивает руку вперед, нащупывая ладонь дяди. И когда получает ее по первой же просьбе, стискивает так крепко, как может.
- Дядя Эд, Белла, - так спешит сказать, что совершенно не следит за дыханием, сбивающимся после каждого слова, - я знаю, что вам хорошо вдвоем… я слышала… но, может быть, сегодня, только сегодня, чуть-чуть… вы побудете со мной?.. Я так соскучилась…
И она снова, без сокрытия, умоляюще плачет. Прозрачные слезки бегут по впавшим щекам, по скулам, к подбородку. И мочат блеклую пижаму.
- Нам хорошо с тобой, Каролин, - убеждаю я, утешающе поглаживая ее спинку, - без тебя нам грустно… без тебя и я, и Эдди так скучаем… ну что ты!
- Мы с тобой, Малыш, - подхватывает Эдвард, со вздохом наклоняясь к племяннице в моих объятьях и целуя ее лоб, - не только сегодня, всегда. Не сомневайся.
Девочка недоверчиво, но с проблеском облегчения вздыхает. Она вздрагивает, подавшись вперед, ближе, и теперь удерживает обе ладони дяди, не выпуская меня. Наслаждается тем, что и я ее не отпускаю.
…В дверях появляется Голди. Она приносит большую чашку бордового чая с малиновыми зернышками внутри, ставя ее на тумбочку перед подопечной.
- Чтобы согреться, Карли, - по-доброму взглянув на малышку, объясняется. А затем, когда та прячется у меня за плечом, опуская глаза, обращается к Алексайо:
- Эдвард, пожалуйста, уговори ее попить.
- Не буду, - куксится Карли, качая головой у меня на груди, - не хочу малину… не хочу!
Аметистовый согласно кивает Голди, не отнимая у племянницы своих рук. По его лицу и мне понятно, что Каролина выпьет этот чай. Дядя Эд умеет уговаривать.
- Каролин, - он обращается к девочке, в то время как легонько целует мои волосы, озвучивая немую просьбу отдать малышку ему. Я отпускаю ее руки.
Карли хочет воспротивиться, но когда видит, что забирает ее Эдди, передумывает.
Под легкий смешок Голди она с готовностью перебирается к нему, устраиваясь на коленях всем телом. Самостоятельно, не вынуждая дядю тянуться, пристраивает у своего пояса одеяло, и выжидающе смотрит на него мерцающими от слез глазами.
- Каролин, - с обожанием погладив ее щечку, повторяет он, - давай-ка попробуем чай, м-м? Малина же твоя любимая ягода.
- Я слишком много его пью, - хмуро докладывает Каролина, грустно взглянув и в мою сторону, - не надо, дядя Эд.
- Чай тебя согреет и нам не понадобится одеялко, - мягко убеждает Алексайо, любовно погладив ее волосы, - давай, десять глотков. И мы с Беллой выпьем такой же. Голди, принеси нам такой же.
Та улыбчиво, довольно кивает, скрываясь за дверью. Согласие малышки очевидно.
- Вы меня любите? – ни с того ни с сего спрашивает Карли, глядя на нас обоих. Ее губы все еще дрожат, волосы продолжают траурной волной обрамлять бледное личико, - Эдди… Белла?.. Вы правда не уйдете?..
Мне не нравится этот вопрос, но еще больше мне не нравится постоянное его повторение. И с каждым днем становится лишь хуже и хуже – Каролина не верит нам и в нашу искренность, она постоянно пытается убедить себя в обратном. И сколько бы мы ни говорили, сколько бы ни пробовали… повторение неизбежно. Всегда.
И оно железобетонным катком проходится и по мне, и по Каллену. Причиняет боль.
- Мы никуда не уходили, Каролина, так просто случилось.
- Мы тебя любим, - поддерживая, твердо произносит Эдвард. И то, с каким обожанием целует девочку, как смотрит на нее, выбивает из серо-голубых глаз затесавшееся в них сомнение.
- Очень любим, - я с нежностью пожимаю маленькую ладошку, прокравшуюся к моей.
Девочка более-менее расслабляется, доверчиво приникнув к дядиной спине.
- Ты теперь Эдди, Белла? – она поднимает голову, встречаясь с аметистами, а потом с вопросом обращаясь ко мне, - ты будешь жить с ним?
- Буду, - я касаюсь взглядом Алексайо, заметив слабую, зато без лишних примесей улыбку на его лице.
- У тебя желтый кружочек, - Карли указывает пальчиком на мое обручальное кольцо, а затем для наглядности демонстрирует руки дяди, которую держит у себя на коленях, - у моих мамы и папы были такие же... вы поженились?
Эдвард отвечает за меня, с любовью ероша черные волосы племянницы.
- Так даже лучше, Каролин, - уверяет он, - мы оба любим тебя, а вместе любить будем вдвойне сильнее. И куда чаще приезжать, - он подмигивает ей, заметив, что девочка проникается этой идеей, - к тому же, Белле теперь не нужно никуда уезжать, она остается с нами.
Каролина поджимает губы, с радостью всматриваясь в мое лицо.
- Правда?..
- Правда-правда, - я наклоняюсь вперед, целуя ее лобик, - так что мы никогда тебя не бросим, Малыш.
Каролина окончательно расслабляется на дядиных руках, обмякает. Она с удобством располагается в его объятьях, глядя то на него, то на меня, и ее глазки переливаются, но уже не от слез. От удовлетворения.
- Спасибо…
Эдвард поглаживает ее тельце и волосы, прижав к себе. Слезы девочки высыхают, на губки возвращается улыбка, а лицо уже и не кажется таким бледным… хоть и очевидно, что она болела.
Я накрываю плечо Алексайо ладонью, когда сажусь на постели рядом с ними, и ласково улыбаюсь Каролине.
- Не надо за такое говорить «спасибо», Карли. Ты просто наша маленькая девочка и мы очень-очень сильно тебя любим. Никогда не забывай.
…Дверь, было прикрытая, открывается.
Я даже не оглядываюсь, уверенная, что это Голди, однако напрягшееся плечо Ксая подсказывает, что не она.
И правда.
В воздухе пахнет грейпфрутовым одеколоном, а чашки не очень осторожно опускаются на тумбочку, ударяя об нее.
Эммет с каменным лицом, таким же бледным, как и у Каролины, останавливается возле кровати дочери.
Его взгляд не выражает, в отличие от нашей предыдущей встречи, злобы и ярости, не метает молнии. Он просто… сожалеюще-пустой. И едва этим приметливым взглядом брат Аметистового цепляет золотые кольца на наших руках, он пустеет еще больше.
- Папочка… - тихонько приветствует Каролина.
Кивнув ей, Эммет смотрит в этой комнате только на одного человека. И губы его поджимаются.
- С приездом, Эдвард. Белла…
Вздохнув, Алексайо облегчает брату задачу. Он поднимается, ловко пересаживая Каролину мне на руки, и гладит ее по волосам.
- Дядя Эд, папа, пожалуйста, - вздрагивает девочка, завидев, что мужчины собираются выйти, - папа, только не выгоняй его! Не надо!..
И снова на ее красивом лице слезки.
- Они просто поговорят, зайчик, только лишь поговорят, - я прижимаю малышку к себе, убеждая ее, но сама так же хмуро смотрю на обоих Калленов. В особенности на Эммета, который внешне изменился в худшую сторону.
- Ненадолго, - одними губами, обращаясь к брату, просит Танатос. Он чуть ниже его, но куда шире в плечах. Правда, теперь я знаю, что бить Эдвард умеет не хуже.
Пожалуйста, пусть все не кончится новой дракой. Я очень тебя прошу, Господи. Не надо сегодня.
- Ненадолго, - так же неслышно отзывается мой Алексайо. Отыскав меня, незаметно, но успокаивающе качает головой. Со своей стороны дает обещание.
А потом, оставляя нас с девочкой и тремя кружками малиново-черного чая вдвоем, братья выходят за дверь спальни.
Их шаги по лестнице вниз, к прихожей, гулко отдаются в тишине дома.

ПРОДОЛЖЕНИЕ

Источник: http://robsten.ru/forum/67-2056-1