Сказав это, пришедший не выжидает реакции. Сразу садится на кожаное черное кресло.
Его оппонент, устроившийся напротив, на темно-бордовом диване, закидывает ногу на ногу.
- Какая прелесть – констатация уже узнанного. Тебе за это платят?
- Мне платят за информацию, - тот нехотя приподнимает уголок губ, - и благо, мой Босс снабжен ей достаточно. Благодаря мисс Микш.
- Мисс Микш, как мы выяснили, была не только вашей.
- Я знаю, - пришедший чинно кивает, - и в том ее ценность. Она знала, на кого работать и кого сводить.
- Это игра, по-твоему? В ней очень жестокий проигрыш…
- Это чутье, ум. Это – прагматичность, - он пожимает плечами, - не всем, конечно, дано…
- А тебе дано.
- Какая разница, дано ли мне? Эту встречу устроила мисс Микш. Она в курсе, что мы можем помочь друг другу.
Человек на красном диване скованно смеется. Его взгляд острее лезвия.
- Вы платьишки шьете и трахаете в них баб. Это далеко от нашей сферы деятельности.
- Как и ваши Игры в Имитацию с чертежами от нашей, - пришедший пожимает плечами, - однако польза есть.
- Пользы нет, - обрубает его собеседник, - на платье от вашего модельера мой Босс зарабатывает в минуту. Мы здесь из-за старой маразматички, что ни одно дело не довела до конца.
- Аккуратнее со словами, - наставляет неуемный обладатель черного кресла, - мода – это космос, это мир. Все живут модой. Все носят одежду. И зачастую она приносит власти больше, чем наличные купюры… мой Босс заставит рухнуть все самолеты мира в один день, стоит ему лишь пожелать.
Скептически настроенный оппонент грязно усмехается.
- Ну разумеется…
- Держи, - готовый к такой реакции, он протягивает ему конверт. Плотный. Черный. – Образец чертежей.
Против воли, как бы ни хотел не реагировать на такое, оппонент изумляется.
- Интересно…
- Безумно, - он снова чинно кивает, - все чертежи этого Конкорда, русского, – морщится на ругательном слове, - в наших руках благодаря мисс Микш и ее псам. Она отдала их нам. Она сказала, что мы сможем договориться.
- Сольете чертежи? – бровь сидящего на диване изгибается.
- Разумеется. Полным составом, - пришедший по-детски нежно посмеивается, - за одну лишь услугу, что вам вообще ничего не стоит.
- Долю?..
- Девочку, - он сладко улыбается, выставив перед собой фотографию ребенка. Очаровательнейшего, - приведете ее – и чертежи ваши. Тема закрыта.
Оппонент щурится.
- У меня нет гарантий, что они будут истинными.
Пришедший пожимает плечами. В голосе, во взгляде, в виде ни капли фальши. Как бы ни была хороша игра, ему известно, что оппонент заметит. Он лучший в своих рядах.
- Усомнишься – можешь убить дитя. Прямо перед моим Боссом.
А это заявление уже серьезно…
* * *
Ника приходит в палату старшего мистера Каллена около семи часов вечера. Охранники в виде простых пациентов в гражданском, сидящие у двери, ее узнают, пропускают без лишних вопросов.
И она даже вежливо стучится, остановившись у двери, и, лишь получив положительный ответ, заходит.
Точно такая же комната, как у Натоса, Целеевские вип-палаты не отличаются уникальным дизайном, но здесь все-таки стены чуть потемнее. Может, просто так падает свет?
Мистер Каллен лежит в своей постели, с традиционной для сердечников свитой. В его капельнице чудесно знакомое Веронике лекарство. Когда-то именно его ей не хватило, дабы спасти мать…
Каролина в милой розовой кофточке и таких же брюках устроилась у дяди под боком. Он обнимает ее, уложив головку себе на плечо, и что-то читает. Кажется, это французская книга сказок.
Ника неловко останавливается в дверях, поругав себя, что рушит какую-никакую, а идиллию. Девочке нужно спокойствие, стабильность, причем в максимальных дозах. Она сама, узнав, что старший мистер Каллен тоже оказался на больничной койке, кто бы ни успокаивал ее плановой госпитализацией, жутко испугалась. И чудесно представляла, как напугана Карли.
- Ника, - Изабелла, вставая со своего места на кремовом диване невдалеке от окна, ей улыбается. Откладывает какой-то журнал в двойной обложке. – О боже, что случилось?
- Добрый вечер, - вежливо здоровается девушка. Со всеми. – Неудачно открыла шкаф с лекарствами… но все хорошо.
К кому обращаться теперь, конкретно, толком не знает.
- Мистер Каллен… Изабелла… Каролина ужинала? – она, переводя тему, дружелюбно смотрит на девочку, перелистнувшую страничку книжки. - Я могла бы покормить ее, а затем мы бы сходили к Эммету. У него в восемь последняя перевязка.
Старший Каллен смотрит на Веронику с интересом. Даже не столько интересом, сколько пониманием. Признанием. Одобрением?.. Благодарностью точно.
- Я только «за», - он поглаживает волосы племянницы, нежно пробежавшись по ним пальцами. Карли запрокидывает голову, утыкаясь в его глаза, - как предложение тебе, зайчонок? Пойдешь с Вероникой?
- А потом к папочке, - Белла, согласно кивнув Нике, поддерживает идею. Она уже возле кровати мужа. С нежностью глядит на них обоих.
Каролина, расценив положение, приходит к положительному ответу. У нее негромко урчит в животе.
- Приятного аппетита, золотце, - Каллен притягивает ребенка к себе, поцеловав ее лоб, а затем щеку, - передавай папе привет.
Каролин хихикает. Ответно тянется, чтобы как следует поцеловать дядю.
- Я к тебе еще приду…
- Я буду очень рад, зайчонок.
Белла помогает девочке оказаться на полу, ловко высвободив ее из объятий Эдварда.
- Пусть все будет вкусным-вкусным, - поглаживает ее плечики, - а папа наверняка по тебе очень соскучился. Иди, малыш.
Ника протягивает Каролине руку быстрее, чем понимает, что, возможно, девочка ее не возьмет. Пугается этого.
Но напрасно. Карли, пусть и не смело, пусть и сначала заглянув в глаза, все же обвивает ее ладонь своей маленькой ладошкой. Идет следом, покидая дядину палату.
Фиронова только теперь замечает, насколько ребенок похож на обоих своих главных родственников – волосы Натоса, его глаза, но взгляд порой определенно Эдварда, его ухмылка, походка иногда... У нее действительно два папы. И любят они ее безумно сильно – одинаково. Эта любовь пропитала клинику предрассудками в прошлый их приезд с Каролиной. Медсестры тогда и сомнений не имели, что братья вместе как пара. Иначе почему ребенок так тяготеет к обоим? Почему матери нет?..
Но это все в прошлом. Все, даже самые глупые моменты. Вероника знает историю маленького сероглазого ангела. Она теперь ее часть… и девушка намерена сделать все, что в ее силах, чтобы Каролине помочь. Вместе со всеми ее близкими.
Подойдя к кафетерию, они останавливаются в конце небольшой очереди.
- Что бы тебе хотелось, Каролин?
Девочка хмуро смотрит на витрину и вокруг, пытаясь придумать.
- Чай…
- Чай, - Фиронова понятливо кивает, - а еще? Смотри, здесь есть блинчики, есть курочка, сэндвичи. Любишь сэндвичи?
- С курочкой?
- А почему бы нет? – Ника выглядывает вперед, всматриваясь в плотные пластиковые коробочки, - да, есть с куриной грудкой. Будешь?
- Буду. Я люблю курицу.
- Я тоже, - девушка посмеивается, - а сладенькое любишь?
- Оно невкусное здесь…
- Ну… творожная запеканка вкусная, - Вероника немного приседает, чтобы быть ближе к девочке, - или вафельные трубочки со сгущенкой…
- Запеканка, - сразу же насупившись при упоминании последнего, убежденно качает головой Каролина, - спасибо.
Со своим заказом они устраиваются на красном столике с пластиковыми стульями вокруг у окна. Карли сама его выбирает, заняв то место, с которого удобнее всего наблюдать за деревьями в сквере.
Вероника закрывает крышкой-непроливайкой чай, уточнив, сахарить или нет, помогает девочке открыть неудобный к вскрытию сэндвич. Ее запеканка с вкраплениями изюма и чайной ложечкой притулилась сбоку.
Карли будто бы нехотя кусает сэндвич, задумчиво поглядев по ту сторону стекла.
- Любишь белок? – Ника смотрит туда же. – Их здесь много, знаешь? Можно даже попытаться покормить.
- Я кормила у дяди Эда, - малышка чуть расслабляется, опускаясь спинкой на свой стул, - у него в парке их тоже много.
- И чем вы их кормили?
- Фундуком.
- А тебе самой фундук нравится?
Карли вздыхает.
- Я люблю миндаль. Он на шоколад похож.
Истинно детское сравнение. У Ники теплеет на сердце.
- А что еще ты любишь? – проникнувшись доверительной атмосферой здесь, в полупустом, но светлом кафетерии, после сложной битвы с реальностью, неустанно подсовывающей всякие горести, задает вопрос она.
Ей нравится эта девочка. Слишком сильно, наверное, нравится, неизвестно еще, оценит Эммет или нет… Изза… Эдвард Карлайлович?
Но Ника не хочет об этом думать. Пока малышка с ней, говорит с ней. Что еще нужно?
- Котов.
- Котов, ну конечно, - девушка улыбается, - а как зовут твоего?
Карли уже бодрее кусает сэндвич. Сидит свободнее.
- Когтяузэр. Или Тяуззи, но так только я его зову, - с горящими глазами докладывает она.
- Необычное имя.
- Это мультик. «Зверополис». Дядя Эд порой зовет меня кроликом, по примеру Джуди в мультике, но я не хочу быть полицейским.
- А кем хочешь, Карли? – Веронике безумно интересно. Она даже подвигается ближе к столу, отставляя чай. Краем глаза видит, что один из их охранников, Павел, кажется, с интересом изучает меню кафетерия. Без присмотра их не оставляют.
- Доктором, - тем временем спокойно признается Карли.
- Будешь всех лечить?
- Эдди… - она опускает глаза, грустно посмотрев на свой сэндвич, - и папу… чтобы они не болели.
У Ники щемит сердце.
- Милая, но они ведь не всегда болеют. Так просто иногда случается…
- У меня не будет случаться, - Каролина супится, - ты так говоришь, потому что ты тоже доктор, Ника. Ты можешь им помочь.
- Карли, я не совсем доктор, честно.
- Но ты с ними работаешь, - она пожимает плечами, перебивая детской логикой любые аргументы, - так что… - затихает, решая, говорить или нет. Словно бы сомневается. Но, выдохнув, все же шепчет, - мама хотела, чтобы я была как она… ну, моделью… но я боюсь подиума.
- Не любишь, когда много людей? – с пониманием уточняет Фиронова.
- Да. Совсем не люблю, - малышка жмурится, - они все на тебя смотрят. И все тебя трогают. И платья неудобные. Мне стыдно перед мамой, но я так не хочу.
Каролина делает несколько глотков чая. Оставляет наполовину доеденный сэндвич.
- Ты не обязана делать это, если не хочешь. Каждый выбирает то, что нравится ему, милая.
- То, что он любит…
- Да, в этом ведь и суть…
- …А ты меня любишь, Никисветик? – вдруг напрямую спрашивает Каролина. Глядит из-под ресниц, да, чуть напуганно, руки убирает со стола, уцепившись за свои джинсы. И ждет. Подрагивает?..
Вероника поджимает губы.
- Просто ты за мной побежала… и ты со мной сейчас сидишь… - торопливо бормочет Карли, словно бы извиняясь, не давая ей сказать и слова, - ты сказала, я тебе важна… что это значит, Вероника?
Фиронова вздыхает. Протягивает малышке руки.
Она нерешительно, но забирается на ее колени. Не льнет к груди, как вчера, не утыкается в плечо. Сидит на краешке и ждет.
- Люблю, Каролин.
- А папу? – спешит уточнить девочка.
Ника пунцовеет, толком не зная, стоит говорить девочке или нет. Она только-только потеряла маму, а Нике хорошо известно, какой это удар по детской психике.
- Люблю… - все же признается она. Тише.
Каролина отрывисто кивает.
- Лучше люби папу. Он хороший. И ему из-за меня грустно.
- Карли, из-за тебя не может быть грустно. Только из-за того, что с тобой случается.
Девочка ежится. Робко, но все же приникает к плечу девушки. От нее пахнет зеленым чаем. Каролина обожает зеленый чай, ровно как и папочка его обожает. Зеленым чаем и ванилью. Ванилью ее любимого молочного коктейля…
- Любить можно не одного и не двух, Каролин. Тем любовь и хороша. Я люблю вас обоих.
Хмыкнув, малышка вздыхает. Прикрывает глаза.
- Спасибо, Никисветик…
Они держат друг друга в объятьях еще пять минут. А потом Каролина возвращается на свой стул, к своей запеканке, и пробует ее.
- Вкусно, - доедает, в отличие от сэндвича, до конца. И запивает чаем.
Больше она ничего не говорит, не спрашивает и не признается. Но Вероника может поклясться, что детские глаза чем-то поблескивают. Счастливым?.. Определенно – радостным.
Наверное, все дело в том, что они идут к папе…
Эммет, как и по ее уходу, лежит в постели. Он здесь дня на три, не больше. Кроме руки, ничего не повреждено, а вторичное натяжение все равно затянется надолго… благо, лечить его можно уже и на дому, приходя лишь на перевязки.
И все же, он в больничной рубашке, большой и внушительный, с тонким одеялом. Он не смотрится на этой кровати. Или смотрится так, что зажимает сердце. Уж слишком несгибаемым и непобедимым кажется, когда волочет по больнице раскладушки вслед за Карли.
Предупреждая об их приходе, Вероника стучит в дверь. И, разом все поняв, Медвежонок быстрым согласием их впускает.
Каролина робко останавливается на пороге, оценивая ситуацию. Смотрит на папу, на его руку, на его лицо, на пульсикометр… ей он явно очень не нравится.
Но потом сама, не дожидаясь и первого слова, и зова отца, к нему идет.
- Папочка.
Эммет помогает ей забраться на постель, почти сразу же крепко обнимая. Его огромная рука накрывает детскую спинку, надежно пряча от всего и всех, а Каролина всхлипывает.
- Прости, прости, прости меня!..
И слезы снова по щекам. И снова пальчики вокруг бычьей отцовской шеи.
Вероника помнит эту картину. Первый раз увиденная в марте, она поразила ее в самое сердце.
- Все хорошо, мой котенок, все хорошо, - бормочет Натос, неустанно целуя свое сокровище, - посмотри, я в полном, просто полнейшем порядке. Ну, немного на мумию похож, - пытается развеселить, усмехнувшись, - но это тоже пройдет.
Каролина с силой зажмуривается.
- Я больше никогда не убегу. Если бы я знала, что тебе будет больно, папочка…
- Мне не больно, Карли, - он тепло целует детский лоб, - и самое главное, что ты вернулась. Этим ты меня очень порадовала.
- Я думала, тебе будет лучше, если… ты будешь счастливым… - она задыхается. Утыкается носом в его плечо, - прости…
- Мне лучше всего с тобой, - оптимистичным, добрым и влюбленным голосом сообщает Танатос. Обняв девочку, укладывает рядом с собой, дозволяя устроиться у груди, - я люблю тебя, Каролин. Уже одно то, что ты здесь, делает меня счастливым.
Каролина фыркает, но отца не отпускает. Обвивается вокруг него.
- Меня привела Ника, папочка… - вдох, резкий, глубокий, - и она нас любит.
Серо-голубой взгляд Медвежонка касается Вероники, и она смущенно улыбается, убежденно кивнув. С нежностью смотрит и на них обоих, и на Карли конкретно.
Танатос хмыкает.
- Знаешь, Каролин, я никогда не сомневался, - доверительно бормочет он.
На ночь девочка остается в папиной палате. Вероника приносит простынь и одеяло с подушкой, устраивая на диване у окна хорошее спальное место. На кровати рядом с папой ей тесно, как ни крути.
Эммет читает девочке на ночь какую-то старую сказку по памяти и, зачарованная, Ника слушает ее с кресла у кровати.
Потом укрывает Каролину одеялом, пожелав доброй ночи, и сидит рядом до тех пор, пока не убеждается, что девочка засыпает. Она расслабляется, красивые черные волосы волнами разметываются по подушке, а реснички не дрожат.
Все еще не спящий Натос взглядом просит девушку подойти.
- Спасибо, - сокровенно в ночной тишине произносит он, протянув медсестре руку. С болью глядит на ее замаскированный синяк, на бинт у запястья.
- Не за что, - Ника присаживается на свое знакомое кресло, по-доброму улыбнувшись, - я ничего не сделала необыкновенного.
- Ты ее успокоила. И ты здесь, - Эммет качает головой, - это куда больше, чем «необыкновенное».
- Она замечательная девочка. Я таких не встречала.
Уголок губ Танатоса вздрагивает.
- Я тоже, - и он ласково, как может осторожно, скользит костяшками пальцев по щеке Бабочки. Пострадавшей.
- Тогда нам вдвойне повезло, - она тихонько хихикает, приникая к его ладони, - хорошо то, что хорошо кончается.
- Да уж… как ты?
- По-моему, ранили тебя, Натос.
Но он не перестраивает темы. Ждет ответа.
- Я тебе уже говорила, что очень хорошо, - дабы убедить упрямого, Ника, привстав на своем месте, легонько поцеловала его в щеку, - поверишь?
- Я попытаюсь… а Эдвард как? Ты была у них?
- Ну, выглядит он неважно… зато с правильным лечением прогноз благоприятный.
- Это сердце?
- Да, Натос.
Эммет горько сам себе кивает, делая глубокий вдох.
- Он поправится?
- Я думаю, да. Знаешь, у нас тут все говорят, что самый большой стимул – молодая жена. Так что ему повезло.
Медвежонок закатывает глаза.
- Знаешь, видя его поведение, я бы сказал, что Белла его старше.
- Это все любовь, - посмеивается Вероника, - она меняет, делает мудрыми… и помогает быть сильнее.
Ее взгляд оборачивается к Карли, мирно обнимающей подушку. Им обоим хочется для нее всего самого лучшего.
- Ты ее правда любишь? – тихо-тихо, почти запретно зовет Натос.
- Тебе это… претит? – Ника прикусывает губу.
- Нет. Наоборот. Только я хотел бы быть уверен… я за нее очень боюсь.
У него влажнеют глаза и от девушки это не укрывается. Она бархатно гладит его скулу.
- Да, Натос. Я ее люблю. И тебя люблю. Я думала, это уже не новость…
- Всегда новость.
- Теперь – нет, - оптимистично заверяет девушка, - ты знаешь.
- Знаю… - Эммет отрывисто кивает, а затем крепко перехватывает руку своей Бабочки. Правую. Здоровую.
Делает глубокий вдох.
- Ты мне вчера ничего не ответила, Ника… но это была отнюдь не шутка. Я клянусь тебе, я еще встану на одно колено и повторю все это по-человечески, но пока… я бы хотел знать… я бы хотел поверить… - он запинается, но быстро выправляется. Ее горящие глаза, мягкость в них, необыкновенность, любовь – все тому располагает. Решается. - Ника, ты выйдешь за меня замуж?
Она смотрит на него мгновение. Даже меньше мгновения, наверное, просто время останавливается для Медвежонка. Он впервые в жизни говорит это от сердца. Он впервые в жизни мечтает о «да». И он даже вообразить не может, что испытает, что будет делать, если это потрясающее создание… откажет.
Вероника поднимается на ноги. Наклоняется к его лицу, глаза в глаза. И улыбается, как в тот самый первый день. Совершенно очаровательно.
- Да, Натос. Да.
…Аппарат демонстрирует его ускорившийся пульс. Дыхание сбивается. А улыбка… улыбка у него шире, чем у Ники. Шире, чем за всю жизнь, если не считать того дня, когда взял Каролину на руки.
- Да, - эхом повторяет он.
И с непередаваемым удовольствием, зеркально отражающимся в Веронике, теперь своей невесте, ее целует.
Φτερά.
Источник: http://robsten.ru/forum/67-2056-1
