Capitolo 68

Пользуясь случаем, хочется сказать огромное ЭФХАРИСТО всем, кто поддержал "Русскую" в сезонном и годовом голосовании. Никогда история не была бы такой без вас. Спасибо!

Октябрь

Маслинка запрыгивает на кровать.
Вернее, она старается запрыгнуть, но скользкое легкое покрывало и его цвет, сливающийся со стенами комнаты, всерьез намерены помешать. Дамир, ловко подоспевший на помощь, заботливо втягивает котенка на постель. Тихонько мяукнув, черным пушистым комком концентрированного обожания Маслинка льнет к его рукам, выражая признательность. Тронутый, мой малыш со всей своей неизмеримой нежностью гладит любимицу по забавно загнутым ушкам.
- το γατάκι μου… (мой котеночек)
Эдвард, устроившийся на кресле у кровати, откладывает яркую детскую книжку. Все его внимание, теплое и умиротворенное, устремлено к сыну и его питомице. Дамир с недетским откровением заявил в свой день рождения, когда мы с Ксаем открыли перед ним двери самого большого на Родосе зоомагазина, что это – лучший его подарок на праздник за всю жизнь. Никогда, никогда еще я не видела Колокольчика настолько счастливым. Чтобы ни одно иное чувство, ни малейшая другая эмоция, беспокойство, мысль, не перекрывали его лучащийся блаженством взгляд.
- Она уже по мне соскучилась, мама, - убежденно говорит Дамир, мягко, но уверенно притягивая кошку к себе. Маслинка, как всегда, расплываясь в его руках, довольно утыкается мордочкой в серую пижамку маленького хозяина.
- Ну конечно же, вы же не виделись полчаса, - усмехается Ксай. Оборачивается ко мне, приветствуя уютной улыбкой. Самой искренней и самой широкой, какую может продемонстрировать. Это согревает сердце - видеть подобные эмоции на его лице и знать, что больше не старается даже на каплю скрыть их. Ксай дома.
- У вас тут идиллия, я посмотрю…
Присаживаюсь на мягкий, широкий подлокотник его кресла. И умиленно посмеиваюсь тому, как Дамир ласково почесывает шерстку котенка.
- Без тебя она не полная, - Эдвард, притягивая меня ближе к себе, садится ровнее. Целует мое плечо, оголенное белой майкой на тонких бретелях. - Ты теперь ответственна за кормление кошек?
- Ее корм замечательно пахнет, мальчики, а еще – полноценно удовлетворяет все ее потребности. Если бы что-то подобное существовало для людей, мир был бы идеален.
- Я бы не хотел есть сухарики каждый день, - сочувственно проведя пальчиками по лбу питомицы, делится Колокольчик. - Маслинке, может быть, не нравится тоже…
- Она с удовольствием съела полторы порции, малыш, ей нравится, не беспокойся.
Алексайо расслабляюще потирает мою спину, не отпуская от себя. Словно бы следуя определенному дресс-коду, мы с ним часто носим белое в Греции. Стоит признать, Ксаю этот цвет невероятно идет. Мне сразу вспоминается наше первое утро на Санторини, наша первая ночь, все наши греческие медовые будни. Тем более, кажется, все бытие Эдварда теперь окрашено светлыми, мирными красками, отражая добро и покой. Наш переезд – самое правильное решение, которое только могли принять. С этим уже не поспоришь.
Дамир ложится на простыни, не отпуская котенка, впрочем, тоже не желающего никуда от него уходить. Он бормочет ей какие-то милые словечки на греческом, осторожно обводя розовые ушки. Картина, достойная запечатления. Однажды я принесу листы прямо сюда и нарисую их. Контакт, установившийся между Колокольчиком и его долгожданным пушистым подарком – нечто запредельно прекрасное. Мне казалось, животные не могут быть так близки с людьми. Тем более, Маслинке всего четыре месяца.
В зоомагазине, солнечным греческим утром седьмого сентября, Дамир остановился возле витрины. Он поймал ее взгляд, совершенно случайно и неожиданно, но отпустить уже не смог. Приник к стеклу, с интересом наблюдая за маленьким котенком в левом углу витрины, задумчиво рассматривая ее короткую черную шерстку, чуть закрученные ушки и голубые, точь-в-точь его собственные, глаза. Мы с Алексайо, не мешая выбору сына, наблюдали за всем этим с отдаления в два с половиной шага. Это было и захватывающе, и трогательно, и до боли приятно, видеть Дамирку таким домашним, родным, обычным малышом, убежденным в любви к себе. Выбирающим подарок на свой первый семейный день рождения.
Маслинка тоже его почувствовала. Не знаю, бывает так на свете или нет, но она, нерешительно проводив пару своих собратьев взглядом, убедившись, что заинтересован Колокольчик ей, не осталась на месте. Мелкими, медленными шажками подошла вплотную к стеклу. Замерла, глядя на своего будущего хозяина. И беззвучно мяукнула. Помогла Дамирке принять окончательное решение.
- Можно его?..
Обернувшись, мальчик и возбужденно, и слегка растерянно смотрел сразу на обоих.
Ксай, присев рядом с ним, с интересом улыбнулся Маслинке.
- Это твой котенок, Дамир?
- Это мой котенок, папа, - с серьезностью глянув на него, кивнул тот.
Я позвала продавца, оптимистичного греческого парня, смуглого и черноволосого, с темными, добрыми глазами. И он достал кошку из-за стекла, крепко, но мягко держа на руках. Маслинка тогда забавно повисла на его ладони, тихонько мяукая и все так же поглядывая на Дамирку.
- είναι ένα κορίτσι (это девочка).
Ксай, положив руку на плечи Дамира, перевел ему важный факт. Дамир смущенно засмеялся.
- είναι όμορφη (она красивая), - старательно выговаривая греческие слова, произнес он. Продавец заулыбался.
- τώρα θα είναι δική σας (теперь она будет твоей).
…Имя своему котенку Дамирка дал довольно быстро. В тот же день, когда она появилась в нашем доме, он, обедая любимым греческим салатом, вдруг засмотрелся на не менее любимые им ингредиенты. В цвет своей питомице.
- Маслинка?
Кошка, то ли почувствовав свою кличку, то ли просто среагировав на голос малыша, обернулась. И официально стала Маслинкой.
Я чувствую пальцы Эдварда на своих волосах. Он любовно приглаживает их, задержавшись на подвивающихся концах прядей. Я горжусь тем, что отрастила их, дав Эдварду более широкое поле для действий. Ему нравится, глаза его всегда мягко блестят, и меня это вдохновляет. Хотя, после нежданной и долгожданной одновременно новости августовским вечером, Эдварду, похоже, нравится во мне все. Его любовь, как и моя к нему, переходит на новый, практически сакральный уровень. Я называю свое отношение к нему поклонением. Эдвард придерживается слова «благоговение», хоть и смущает меня заложенный в нем смысл.
- Как ты себя чувствуешь?
У его глаз сеточка из морщинок тревоги. Тихий вопрос сочетается со встревоженно-сострадательным взглядом.
- Сегодня получше, - утешаю, наклонившись к его лицу, и легонько целую губы. Алексайо мирно вздыхает.
- Все пройдет, солнышко.
- Я знаю, Ксай. Все в порядке.
Дамирка, вывернувшись в милой позе на своих светло-голубых простынях вместе с кошкой, внимательно за нами наблюдает.
- А меня ты поцелуешь, мамочка?
Смешливо хмыкнув, я перемещаюсь к сыну на кровать. Копируя движения Маслинки, он подползает к моим коленям. Сворачивается комочком.
- Тысячу раз поцелую, Дамирка, - исполняю свое обещание, с обожанием уткнувшись лицом в его черные волосы, нежную детскую кожу, исконно пахнущую ананасами и ванилью. – Я тебя люблю, мой маленький котенок.
- Я тебя тоже…
Мне немного совестно, что вот уже четвертую неделю неотъемлемая часть беременности – чистая физиология, а столь неприятный процесс – токсикоз – отнимает у меня вечернее времяпрепровождение с малышом. Не имею представления, почему тошнота накатывает исключительно после шести вечера, но это уже неоспоримый факт. Несколько дней подряд Эдвард в одиночестве укладывал Дамирку, потому что у меня не было банальных физических сил и возможностей поучаствовать в этом процессе, ставшим нашей маленькой традицией. Дамир скучает по мне, я вижу, хоть формально я и рядом, дома. А мне совершенно не хочется видеть его тоскливым, даже незначительно. Благо, мой доктор уверяет, что уже на следующей неделе токсикоз практически сойдет на нет. Это поразительно прекрасная новость.
- Ты пахнешь лимоном, - примечательно докладывает Дамир, ткнувшись носом в мои волосы. Несомненно, любовь к длинным локонам их с Эдвардом объединяет – как и еще миллион других вещей, на вид мелочей, а на деле – показателей родства. Не крови, нет. Душ. Это важнее.
- Я люблю лимоны, Дамирка.
Алексайо хмыкает за моей спиной, присаживаясь рядом с нами. Валяясь на простынях, мы вдвоем для него как на ладони, в самом открытом доступе. Мужчина пользуется этим, нас обоих легонько пощекотав у ребер.
Дамир хихикает, прячась от папы, и я хихикаю вместе с ним. Чувствовать обоих моих мальчиков настолько ясно и близко – лучшее, что только может быть. В такие моменты даже не верится, что раньше все это было пределом недостижимых мечтаний, а сейчас – приятная действительность. Я не могу, не хочу представлять себя ни в каком другом месте, кроме как с этими двумя. И третьим маленьким солнышком, пока еще не родившимся, но уже согревающим нас и в Греции, и в России.
Маслинка, калачиком свернувшаяся у подушки Дамира, исподтишка за нами наблюдает. Я не устану поражаться голубизне ее глаз – второй из цветов, ставший флагманом нашей новой жизни.
На Родосе голубой цвет, как и во всей Греции, в почете. Дизайнер, занимающаяся обновлением интерьера нашего дома, предлагала множество цветовых решений и сочетаний, включающих этот оттенок. В итоге, вряд ли найдется комната в нашем новом семейном гнездышке, где обошлось бы без него.
Спальня Дамирки, например, одна из самых больших и светлых комнат, как и в Целеево, имеет сводчатые белые стены, выкрашенные под дерево, с широкими балками, покрашенными в нежно-голубой. Голубые и его ставенки, ведущие к большому прозрачному окну, за которым плещется за нашим садом синее море, и подушечки на софе и кровати, декоративные, но практичные… и даже в постеленном на деревянному полу коврике есть голубые полосы. На стене напротив постели – изображенный Эдвардом со всем его мастерством сказочный песочный замок, россыпь ананасов и яркое теплое солнце. Дамир обожает эту картину, как и всю свою детскую. Потому что эта комната – отражение Дамира, его внутреннего мира, его детского задора и мечтательности, его красоты и доброты, оживляющей весь наш дом. Белая кровать, большая, утаенная в уютном уголке благодаря спинке и шкафам с обеих сторон. А еще, здесь есть плюшевое покрывало с мягкой лазурной подушкой и овечкой в синем колпачке, перекочевавшей из России. Правда, теперь ее место все чаще занимает Маслинка, полюбившая спать рядом с мальчиком. А в течение дня, помимо его рук (никогда не думала, что кошки так терпеливо и с таким желанием могут проводить с человеком столько времени), ее любимое место – белое подвесное кресло с интересными переплетениями на закругленной спинке и мягчайшим светло-бежевым сиденьем. Постель Дамира окружают невесомые газовые шторы, добавляющие уединенности, и пару раз Маслинка на них покушалась… но им, все же, удалось устоять.
- Мама…
Я ласково касаюсь его щечки. Дамирка млеет, глаза его слегка влажнеют.
- Как ты думаешь… μωρό не будет обижать Маслинку?
Μωρό. Это слово, которое Дамир выучил в подготовительной школе, куда ходит уже почти месяц, перевел мне Ксай. Малыш. Теперь Дамирка называет Лисенка только так, будто бы русское слово – запретно. У Эдварда есть теория, что все дело в некотором отрицательном его значении для Колокольчика, который уже примирился с мыслью о пополнении в семье, поверил в свою нужность для нас и незыблемость своего положения старшего, первого, любимого ребенка, а все же помнит еще историю с Димой. Подсознательно, но Дамир боится такого исхода. И русский вариант ему смелости не добавляет. Зато греческий язык полноправно входит в нашу жизнь, и я, и мальчик учим его с усердием… как окончательное и бесповоротное подтверждение новой жизни.
Я оглаживаю плечи Дамира.
- Солнце, он никогда и никого не будет обижать. Тебе не стоит даже волноваться.
- Я тоже никогда не буду обижать его, мама, - тот быстро, практически сразу отводя глаза, смотрит на мой живот. Голос у него тише обычного. – Он будет маленький, маленьких нельзя обижать… и даже если он вдруг заденет Маслинку, он ведь не специально, да?..
Голубые глаза буквально впиваются в мои. Дамир говорит быстро, немного сбивчиво, теряясь среди своих ощущений. Но ему нужно выговориться, поделиться. Конечно, все это его волнует. Последние дни - все больше. Возможно, сказывается мое отсутствие, или постепенно изменение моего внешнего вида, ожидание Эдварда… все сказывается, все понемногу. Это нормально.
- Ты прав, что будешь относиться к нему осторожно и бережно. Конечно же, он не сделает дурного специально. Он будет хорошим, Дамирка.
Ксай ерошит волосы сына, и тот, задумчиво кивнув, прижимается ко мне. Придвинувшись как можно ближе, правой рукой несильно пожимает пальцы папы. Порой ему действительно нужно чувствовать близость Эдварда. Дамирка ощущает полноценную защищенность рядом с Папочкой, как и я.
Дамир пытается решиться на одну фразу около минуты. Он чуть чаще дышит, слегка жмурится. И выпаливает, в конце концов, отважившись:
- Он будет меня любить?
Какие же искренние, какие большие, встревоженные, но наполненные ожиданием ответа у Колокольчика глаза. Я смотрю в них и теряюсь, задетая подобным выражением. Для Дамира это вопрос исключительной важности.
Эдвард наклоняется к мальчику ближе. Сохраняет с ним зрительный контакт, доверительно коснувшись затылка. А большим пальцем второй руки любовно гладит детскую щечку.
- Он будет любить тебя очень сильно, Дамир. Твой αδελφός, братик, или твоя αδελφή, сестричка, будут обожать тебя, играть с тобой, брать с тебя пример. θα είναι ευτυχισμένοι. Они будут счастливы рядом с тобой.
Пронятый, Дамирка неглубоко, сорванно вздыхает. Коротко чмокает папину ладонь, а затем прячется у моей груди, переживая наплыв самых разных чувств, с которыми не так просто справиться.
Я крепче прижимаю сына к себе.
- Ты замечательный мальчик, Дамир. Такой добрый, такой ласковый, такой хороший. Тебя невозможно не любить.
Шмыгнув носом, Колокольчик ничего не отвечает. Какое-то время, практически не двигаясь, попросту меня обнимает.
Алексайо, размеренно поглаживающий его спинку, дает нам с Дамиром не меньше десяти минут. Но затем, глянув на часы, все же прерывает маленькую идиллию.
- Мы с тобой будем дочитывать сказку, το γατάκι μου (мой котенок)? Уже больше одиннадцати.
Нехотя отстраняясь, Дамир с надеждой поглядывает на меня.
- Ты посидишь здесь, пока я засну?
- Посижу, Дамирка, - обещаю, нежно поцеловав его макушку, - залезай-ка под одеяло, а то Маслинке без тебя грустно. И папа нам всем почитает.
Такой поворот событий малышу по вкусу. Он послушно перебирается к изголовью постели, простыням и кошке, что уже давно дремлет на покрывале. Устраивается на подушке, уложив Маслинку возле своей груди – меня накрывает чувство ностальгии, в такой же позе укладывалась с Тяуззи Каролина. Я перебираюсь на другой край кровати, медленно поглаживая плечики и спинку сына. Расслабляюще, надеюсь, как он и заслуживает. Дамир зевает.
Эдвард забирает с выемки шкафчика книгу, открывая ее на нужной странице. Читает вслух.
…Уходя, я поправляю покрывало малыша, а Алексайо гасит ночник.
- Спокойной ночи, сынок.

* * *

Я подрываюсь с постели и, не успев даже толком проснуться, бегу в сторону уборной.
Ее расположение, даже в новом доме, стало для меня приоритетным маршрутом, поэтому проблем с ориентированием не возникает.
Я щелкаю выключателем у входа, не взглянув на него. И, склоняясь над унитазом, понимаю, почему их делают белыми – чтобы бросались в глаза. Из всей обстановки ванной комнаты вижу сейчас лишь его, единственно важный, единственно нужный, потому что однажды мы уже отмывали пол от содержимого моего желудка.
…Эдвард успевает подхватить мои волосы в последний момент.
Непредусмотрительно распущенные на ночь, еще пахнущие клубникой после вечернего душа, они едва-едва избегают контакта с унитазом. В поисках опоры для рук, мне физически не хватает сил и способностей откинуть их за спину. Хотя бы так.
Вода, прозрачная на фоне белой керамики, переливается от яркого света. Словно лунное отражение на морской поверхности, подрагивающий круг концентрирует мое внимание. И его я из поля зрения уже не выпускаю.
Эдвард подстраивается под каждое из моих движений, ничуть их не сковывая. Практически с профессиональным умением закручивает локоны в быстрый пучок, перехватывает его левой рукой, а правую кладет на плечи. Создает дополнительные гарантии, что не последую вперед за своим ужином.
Крепко сжав каменный ободок пальцами, даже не чувствую его прохлады, хотя и лицо, и руки горят. Мысленно считаю до пяти. Один. Два. Три...
…Рано. Эдвард, плавно качнувшись за мной следом, легонько потирает лопатки. Я концентрируюсь на его движении, ощущении его ладоней под тонкой тканью пижамы, и это дает возможность сделать вдох. Почти глубокий.
Один. Два. Три. Четыре. Пять.
Я закрываю глаза и прислушиваюсь к себе. Пальцы, дрогнув, отпускают ободок.
Вот теперь все.
Густую, горькую слюну я выплевываю в темную воду. Еще подрагивая от последнего захода, давлюсь и нужным, и ненавистным воздухом. Выровнять дыхание – еще один круг мучений.
Эдвард помогает мне присесть на собственные колени, размеренно теперь поглаживая спину. Вверх – на вдохе, и вниз, мягким касанием, на выдохе.
- Ничего, солнышко. Сейчас тебе станет легче.
Я улыбаюсь ему, слабо и через силу, а все же. Просто не могу не улыбнуться на такую фразу, тем более – таким тоном. Сострадательно-понимающим, но в то же время – оптимистичным. Эта черта уже становится характерной для Аметиста за последнее время.
- Мне уже легче, Ксай.
Лицо горит, не меньше горят и руки, но остальное тело, как назло, пробирает дрожь. Я чувствую Эдварда сзади, его тепло, и это почти больно.
- Ты молодец, - отвлекает меня, намеренно говоря громче, голос его меня и согревает. – Я здесь, и я тебе обещаю, что все будет хорошо.
Мне хочется усмехнуться – Эдвард всегда «здесь». Мне совестно, что даже ночью, даже на пару часов, не могу оставить его в покое – сколько бы Ксай ни твердил, что ему в радость быть рядом со мной тогда, когда мне это так нужно, сколько бы ни повторял, что это его обязанность и как мужа, и как отца. Но я ведь понимаю, что это все нелегко.
Наконец-то делаю более-менее нормальный вдох.
- Я тебя снова разбудила…
Свои слова я адресую Эдварду, но говорю пока с унитазом – боюсь поднимать голову, надеясь, но не утверждая, что позыв был последним. А ведь думала, этой ночью обойдется…
- Это не имеет никакого значения, ты же знаешь.
Его терпеливая доброта, обретшая особую ипостась в баритоне, меня практически обволакивает.
- Но мне стыдно…
Это правда. Не настолько, конечно, насколько в первый раз, – когда посреди ночи меня вырвало прямо на нашу кровать, – но все-таки еще немного ощутимо. Эдвард был рядом со мной и не в такие моменты, вспомнить хотя бы ночь в его московской квартире, он видел всё и всё обо мне знает, но все же…
- Здесь нечего стыдиться, Изабелла, - ответ неизменен, голос серьезный. - Сосредоточься лучше на себе. Как ты?
Медленно, очень медленно, я поднимаю голову. Предусмотрительный Ксай все еще держит мои волосы, не давая им воли, и его рука следует за моим движением. Аккуратно.
- Мне кажется, это все… и мне нужен умывальник…
- Конечно.
Он помогает мне подняться, никуда не торопясь и двигаясь в едином ритме, абсолютно синхронно. Сам активирует смыв унитаза, прогоняя последнее упоминание о тошноте.
Мы вдвоем останавливаемся возле умывальника, нежно-бирюзового, как и основной цвет ванной комнаты, и Ксай придерживает мою талию одной рукой, пока полощу рот и наскоро чищу зубы, а волосы – второй. Уже устоявшийся ритуал, как бы это ни звучало.
Теперь как следует ощущаю Эдварда за своей спиной. Он действительно очень теплый – и я действительно нуждаюсь в этом, так что не хочу и на сантиметр отстраняться. Я бесконечно рада его неисчерпаемому пониманию, терпению и доброте. Никто бы не смог вести себя так правильно и воспринимать это так обыденно, как Уникальный. Его прозвище оправдано тысячу и один раз.
Над умывальником висит зеркало. Большое, в тонкой, но изящной синей раме, как и все в ванной – плитка, причудливым узором волн выложенная среди белых островков стены, отделка душевой кабины, махровые широкие полотенца. Все это, вкупе с белой сантехникой, создает для меня истинное греческое царство. Весь наш дом теперь греческое царство – не без влияния географического положения, конечно же.
Я мою руки, нехотя поглядывая на свое отражение в чистой зеркальной поверхности, когда Аметист, убедившись в такой возможности, отпускает мои волосы. Они – слишком растрепанные, спадают на плечи. Блеклые, хоть и отросшие. И кожа у меня какая-то блеклая при этом свете, сероватая, легкие темные тени у скул и глаз… то еще зрелище.
- Зря мы его здесь повесили.
Эдвард, снисходительно качнув головой такому выводу, наклоняется к моей макушке. Я вижу каждый его жест в отражении, а потому делает все нарочито медленно. Кладет руки на мои плечи. Касается моих волос носом. Целует их. Улыбается – своей очаровательной улыбкой с ямочкой слева.
- Ты прекрасна, моя девочка.
И ведь ни одной фальшивой нотки!
Я совестно смотрю на Ксая. В его чертах запрятанная усталость, ведь не первая такая ночь, знакомые морщинки у глаз, у губ… потемневшие волосы… я бы забила тревогу, если бы не поразительный по своей силе блеск в аметистах. Такой живой, пылающий, трепещущий и оптимистичный. Не просто здорового, а счастливого человека. Получающего от жизни все, что только мог пожелать – и благодарного за это до глубины души.
- Льстец ты, Уникальный.
Моя усталая ухмылка ему по нраву. Алексайо целует меня еще раз. Его руки, медленно перемещаясь с моих плеч на талию, обхватывают живот. Моя худоба делает его заметнее, чем ожидалось (как никак, четыре килограмма долой за период токсикоза), а может, у каждой женщины все индивидуально, но изменения уже видны. Его округлость греет мне сердце – невероятно чувствовать контуры растущего Лисенка при каждом касании. Я знаю, что так же невероятно для Ксая – у него меняется выражение лица, становясь до безумия трогательно-нежным, когда ладони занимают свое любимое место. Исконное, я бы сказала.
Мечтаю, как же я мечтаю увидеть, как Эдвард берет своего ребенка на руки. Величайшая для меня радость, что он сам горит желанием присутствовать на родах. Я увижу этот момент с лучшего ракурса. Я увижу самую первую их с Лисенком встречу. Я в нетерпении…
- Когда его можно будет почувствовать? – тихонько спрашиваю. Особенность моментов вроде этого расцветает внутри красивейшими, теплыми цветами покоя. И этот покой пробирается в черты Алексайо, больше чем кто бы то ни было заслужившим его.
- Примерно с восемнадцатой недели.
- Долго…
Мужчина улыбается краешками губ, опустив подбородок к моей макушке. Теперь Эдвард всю меня обвивает. Каждой клеткой, в каждом из уголков пространства чувствую его. Это потрясающе.
- Мне казалось, ты терпелива, моя радость.
- Я хочу наслаждаться каждой минутой, прожить каждое мгновение, но… ох, Ксай, увидеть это чудо я хочу еще больше.
Согретый нашим разговором, позой, расслабленный и уже даже не такой уставший с виду, Эдвард мечтательно вздыхает. Он меняется с каждым проходящим днем ожидания нашего ребенка – и все время в лучшую сторону. Больше улыбается. Отваживает любые ненужные, грустные, тяжелые мысли. Наполняется благоденствием, мирной радостью, теплом. Глаза его сияют, нежность - бескрайняя, ласка – трепетная, а любовь – безграничная. Ко мне, Дамиру… всему миру, похоже. Эдвард заново влюбляется и в свою жизнь, и в ее составляющие. Я была права в день, когда показала ему тест, теперь Ксай живет. Полноценно, ярко, счастливо. Думаю, это лучшее, что я могла желать для него и чем могла отплатить за все то, что для меня сделал.
А еще, такое состояние Эдварда заставляет меня любить Лисенка еще больше, хоть и казалось это невозможным.
- Он будет замечательным.
Пальцы мужа невесомо скользят по моей коже, двигаясь чуть ниже. Там, где округлые формы и начинаются, я накрываю его руку своей. Наши кольца сливаются.
- После завтрашнего дня ты уже с чистой совестью сможешь обращаться к Ней, как к дочери.
Эдвард мелодично посмеивается, легонько пожав мою ладонь.
- Ты неутомима в вере, что это девочка, да, Бельчонок?
А ведь ответ знает. Плановое УЗИ, что продемонстрирует нам пол обожаемого крохи, завтра утром, я жду уже которую неделю. Не верится, что настал тот самый момент, и, хоть не совсем это логично, мое убеждение не пошатнулось. Выдаю я желаемое за действительное, а может, просто чересчур сильно хочу определенный результат – для полноты картины – но я верю, что это – маленькая принцесса. Я подарю Ксаю дочку. Я ему обещала.
- Материнская уверенность дорогого стоит, мистер Каллен, - мудро заявляю.
В чертах Алексайо выражение и растроганности, и обожания. Зеркало ничего от меня не прячет.
- Ты ведь понимаешь, что это неважно? – сокровенно произносит он, в глазах тлеющее пламя. - Белла, это – наш ребенок. Девочка, мальчик… боги, он – здесь! Это чудеснейшее из чудес. Я так люблю его… я так тебя люблю… я так счастлив… я не знаю, что мне делать с этим, Изабелла, оно невыразимо, неописуемо попросту… это ουράνιο τόπο, την ουράνια ζωή… (райское место, небесная жизнь) не имею понятия, что может быть еще лучше. Лучше уже некуда.
Его чувства, льющиеся из этих слов и выражения лица, из позы, неукротимы. Глубокие, выстраданные, чистые, прекрасные, они – само олицетворение души Эдварда, осознающей исполнение своей главной мечты. Такое можно увидеть лишь однажды в жизни. Мне повезло.
Я поворачиваю голову, приподнявшись на цыпочках. Правой рукой, бархатно коснувшись щеки Ксая, привлекаю его к себе. Уникальный отвечает, целомудренно целует меня, без отвращения и сторонних мыслей, влюбленно и счастливо. Дает мне почувствовать, как никогда явно, частичку этого счастья. Малую, но золотую.
- μπαμπάς Xai, Σ 'αγαπώ (люблю тебя). Ты лучший мужчина и лучший папа, которого я знаю, которого только могла своим детям пожелать. Спасибо тебе. Спасибо тебе за все, мое аметистовое сокровище.
Фиолетовый цвет в радужке Алексайо наливается светлым оттенком теплой влаги. Он ничего не произносит вслух, только лишь улыбается, так откровенно, так искренне и так блаженно… и одними губами – «эфхаристо».
Я снова его целую, не могу удержаться. Я снова вижу, что только касания и поцелуи способны впитать, передать и объяснить некоторые чувства. Наши уже давно за гранью человеческих слов.
Несколько минут, не меняя позы, мы просто наслаждаемся моментом. Удается прочувствовать его сполна, как и положено, как я и хочу для Ксая, а он хочет для меня. Удивительно.
- Знаешь, любовь моя, если завтра это окажется девочка, я буду обращаться к тебе за предсказаниями, - в конце концов, негромко докладывает мистер Каллен.
- Непременно, - вторю ему, погладив по руке, что до сих пор не убирает с моей талии.
- Непременно, - тихим эхом кивает Эдвард. Разворачивает нас к двери в спальню. - А сейчас пора спать, Бельчонок. Отдых – важнейшая твоя забота.
Усмехаюсь, но не протестую.
С блаженством отмечая отсутствие тошноты, ощущая близость Эдварда, в доверительной позе прижавшего меня к себе, наши мягкие простыни, нашу уютную светлую спальню, оливы в саду и море за садом, отражающееся в окне, свежий воздух из-за приоткрытых дверей… я счастлива. Как и Ксай – безмерно.
- καλή νύχτα την ευτυχία μου (спокойной ночи, мое счастье), - сонно, но любяще произносит Аметист.
В комнате теперь тихо.

* * *

Эдвард останавливается у подножья лестницы. Его рука еще на пуговицах у ворота застегиваемой на ходу дымчато-розовой рубашки свободного кроя. А на лице прямо-таки выписано удивление. С последними событиями с Алексайо спадают последние маски, что он частенько уже даже не пытается надевать обратно – и это один из самых больших поводов для радости.
- Доброе утро.
Приникнув плечом к боковой поверхности арки, чье наличие перекочевало с нами из русского дома в греческий, муж складывает руки на груди. Взгляд аметистов отдает снисходительным, но неодобрением.
Я, не переставая помешивать манную кашу в небольшой серой кастрюльке, Ксаю улыбаюсь. Знаю, что против такого ему не устоять.
- Ты ждешь, пока я скажу по-гречески? Калимэра.
Краешком губ мужчина усмехается. Направляется ко мне, все так же не говоря ни единого слова. Утреннюю тишину кухни разрушают только мои мерные помешивания.
Эдвард аккуратно касается моих волос, за маленькой прядкой пробежавшись пальцами к затылку. Запах у Ксая легкий, ничем не разбавленный, только лишь свой – утренний, бархатный. Я открыла для себя множество ароматов Эдварда с первой нашей встречи – но лишь один никогда не пробудит во мне отрицание или тошноту. Его собственный.
- И как это называется, маленький Бельчонок?
Теперь его пальцы на трикотажной ткани моего домашнего платья всех трех оттенков розового. И один из них, тот, что на спине, идеально совпадает с рубашкой Алексайо. Меня тянет улыбнуться шире.
- Приготовление завтрака своим любимым мужчинам.
Нежная смешливость моего тона, вызванная его краткими поглаживаниями на талии, вызывает в чертах мужчины легкое, а удовлетворение.
- Но ведь по завтракам главный тут папочка…
- Папочка тоже заслуживает возможности выспаться.
Я выключаю электрическую конфорку, оборачиваясь к Эдварду. Высокий, он не оставляет мне ничего вокруг, кроме себя, но я не жалуюсь. Мне нравится, особенно теперь, ощущать его повсюду – и знать, что никаких неприятностей в принципе рядом быть не может. Он не допустит.
Муж наблюдает за мной с несколько недоуменным, но интересом.
- Ты встала раньше меня, чтобы сварить кашу?
- Я отношусь к редкому проценту женщин, Ксай, кого токсикоз не трогает по утрам. Я собираюсь использовать это преимущество. Тем более мне очень хочется вас порадовать.
Аметистовые глаза, не глядя на сопротивление их обладателя, постепенно смягчаются. Вот уже ни вопрос в них, ни налет недовольства, а простая тихая радость. И нежность, конечно же, что заполняет собой все возможное пространство.
Эдвард вздыхает.
Эдвард наклоняется ко мне, невесомо коснувшись скулы.
- Я очень рад. С добрым утром, моя девочка.
Довольная, хитро улыбаюсь, отступая на шаг от плиты. Обвиваю Алексайо за шею, с удовольствием его обнимая. Мой утренний ритуал, исполнить который не смогла в надежде не разбудить его. Все наши ночные «приключения», в которых Эдвард принимает непосредственное участие и к которым так внимателен, не способствуют комфортному отдыху. Мне хотелось дать Аметисту шанс расслабиться.
- Как же тебя приятно обнимать…
- Поверь мне, это более чем взаимно. Тебе очень идет это платье.
- Если тебе верить, мне все идет и все меня красит.
Он целует мою макушку.
- Так и есть, Белла.
Я по тембру его голоса слышу, что улыбается. Улыбающийся Ксай – настоящее чудо, теперь так часто случающееся в нашем доме. Очередной повод проникнуться к Родосу еще больше.
- С каждым днем – все красивее, - заверяет Уникальный, ладонь его на своем исконном месте, на моем животе, - вы вдвоем.
Чуть поднимаю голову, тронув губами его шею.
- Между прочим, мы не только красивые, но и голодные. А манная каша, я надеюсь, без комочков.
Эдвард хмыкает, пятерней проведя по моим волосам.
- Тогда мне стоит разбудить Дамира.
Я выглядываю из-за его спины, встречаясь глазами с прибредшей на кухню кошкой.
- Маслинка уже здесь, значит, сейчас будет и Дамирка. Все проснулись к семейному завтраку.
На нашей новой кухне, само собой в средиземноморском стиле со светлыми стенами и выбранном для оформления мебели голубом цвете, мы завтракаем все вместе. Все атрибуты современной кухни, включая холодильник и посудомоечную машину, замаскированы под шкафы с удобными кофейными ручками. Этот же цвет нашел отражение в витражном стекле навесных шкафчиков, на которых в миниатюре изображены сюжеты греческой жизни. И только лишь духовка, плита и кухонная утварь – серебристые, приметные – яркими пятнами выделяются из общей обстановки.
Маслинка с удовольствием поглощает свой корм из мисочки, на которой Дамир старательно выводил ее имя цветным маркером. Ей нравится прибывать в обществе людей, а особенно детей, за что продавец и посоветовал нам американского керла. Кошка, которая не способна обидеть проявляющего к ней искреннюю заботу ребенка, была для нас идеальным решением – и стала идеальным другом.
Дамир, устроившийся между нами с Эдвардом за большим и деревянным столом, на удобном стуле с широкой спинкой и обожаемой им бежевой подушечкой на сиденье, наслаждается манкой. Это его любимая каша, любимый прием пищи, любимое время дня. Тем более, мы завтракаем втроем сегодня, Рада и Анта еще не пришли, так что полноценный узко-семейный круг. Милое щебетанье моего мальчика я готова слушать целыми днями.
- Дорос сказал мне, что сегодня мы будем учить цифры, - серьезно докладывает он о плане их учебного дня в подготовительной школе, доедая свою порцию завтрака, - ο δάσκαλός μας (наш учитель), Алкмена… Κυρία (*«госпожа», уваж.обращение) Алкмена, расскажет нам, как считать до двадцати. Как по-гречески будет «двадцать», папа?
- Είκοσι, котенок.
- Είκοσι, - старательно повторяет Дамирка, благодарно кивнув. – А потом мы с Доросом будем играть в футбол. Дорос научит меня красиво подкидывать мячик.
- Тебе предстоит насыщенный день, любимый, - я ерошу черные волосы нашего ангелочка, с удовольствием наблюдая его в таком хорошем настроении.
Дамир осваивается в Греции быстрее, чем осваивался бы в России. Новый язык, который он впитывает как губка, легко ему дается, появляются новые друзья, вроде кареглазого Дороса, влюбленного в футбол, ему нравятся учителя и атмосфера в школе. Все это больше похоже на приятную игру, потому у Дамира не возникает неприязни. Ксай в сотый раз был прав, предложив включить нашего сына в подготовительный класс – во-первых, ради социализации в стране и повышения уровня языка, во-вторых, ради его гармоничного развития. Все пока идет как надо.
- Сегодня пятница, - глаза малыша загораются при одном упоминании наступившего дня, - мы поедем вечером за мороженым, мама? Когда вы заберете меня из σχολεία (школы)?
Как легко и ненавязчиво вплетаются греческие слова в его повседневную речь. Я выучиваю больше, общаясь с Дамиром, нежели просиживая за книжками. Правду говорят, что для детей в его возрасте никакие языковые преграды не помеха. Нет их вовсе. Сейчас с улыбкой вспоминается тот день на Сими, когда бормотал Ксаю, что понятия не имеет, как попросить местных мальчишек взять его в игру, а еще вызывают недоумение наши напрасные опасения по поводу адаптации Дамирки к своему новому миру. Он изначально был его частью, похоже, наш греческий малыш.
- Пятница – всегда по плану, - подтверждаю я, забирая у мальчика пустую тарелку, - беги-ка одеваться, чтобы нам не опоздать.
Эдвард помогает мне убрать посуду, вызываясь ее помыть. Теперь у меня есть время собраться.
Через полчаса, готовые к выезду, мы с Дамиром заходим в выкрашенный в белый цвет гараж. Своей любви к немецким автомаркам мистер Каллен не изменяет, активируя зажигание в новенькой Audi Q7, пока привезенная мной из Москвы BMW сиротливо припаркована рядом. Дамиру по вкусу, что новая папина машина – тоже джип. Он до сих пор не может наиграться с подаренным Эмметом на день рождения точным электро-прототипом его хаммера, которого до ужаса боится Маслинка и о котором еще на «Жуковском» рассказывала мне Вероника.
Для Родоса, конечно, наши машины большеваты, зато в них комфортно и, что немаловажно, крайне безопасно. Единственные трудности возникают с парковкой, поэтому отвожу Дамира в учебный класс я одна. Он тут же приветственно машет друзьям, звонко здороваясь с учителем, располагаясь за своей партой. Я возвращаюсь к Алексайо, поджидающему в тупичке невдалеке, сообщая, что к месту получения знаний наш котенок доставлен. Пристегиваюсь.
- После подготовительного класса здесь возможно поступление в их собственную начальную школу, правильно?
Ксай, выезжая на дорогу, утвердительно мне кивает.
- Но ведь нужно подтвердить знания на собеседовании…
- Бельчонок, я убежден, это не станет проблемой. Он очень способный мальчик.
- Весь в тебя.
Аметисты теплеют, стоит мне лишь сказать это. Останавливаясь на первом же светофоре, Эдвард нежно пожимает мою ладонь. Взгляд его, горящий и ясный, говорит мне о многом.
- У нас тоже собеседование…
- И это тоже не станет проблемой, - улучаю мгновенье чмокнуть гладковыбритую щеку Алексайо, - сегодня мы узнаем, кто это…
Уникальный улыбается. Его улыбка создает в салоне особую атмосферу.
Пейзажи Родоса, в большинстве своем повторяющиеся, не слишком примечательные, мелькают за окнами. Город небольшой, хоть и столица, все находится достаточно близко. Больше всего мне нравится стройное единение зеленых влажных парков и сухой песчаной земли, обагренной горячим солнцем. Море, вдоль которого идет часть дороги, плавно перетекает из Эгейского в Средиземное. Я помню, что это больше всего удивило Каролину во время приезда – малышка никогда не была на Родосе, Эммет не хранил добрых воспоминаний об этом острове. И все же, ко дню рождения Дамира и нашему новоселью все собрались на самом большом острове Эллады. Мы все очень ждали приезда Натоса и его семьи, как ни странно, успев по ним соскучиться за столь короткое время после переезда. Эдвард и Эммет жили бок о бок всю жизнь, на всех континентах и во всех странах, им не хочется разлучаться надолго, благо, Натос не против перебраться на Родос, хоть и займет у него это больше времени. И Каролина, и Ника оказались в восторге от острова, что должен был вскоре стать их домом. Дети проводили время вместе в той череде развлечений, что подготовил для них Алексайо в честь первого дня рождения нашего малыша дома, а у нас было время пообщаться. Меня забавила наша одновременная с Вероникой беременность – мы с ней сошлись на мнении, что это к счастью. Тем более, стоило лишь посмотреть на цветущих братьев, чтобы лишний раз убедиться.
Эммет привез Дамирке воз, не меньше, игрушечных даров. Хаммер, венчавший все подарки, вызвал шквал эмоций и множество горячих благодарностей и поцелуев «большому дяде Эмму!». Вероника испекла шоколадные печенья специально для Дамира, его любимые, Рада с Антой совместно приготовили с именинником спанакопиту – гастрономическое увлечение малыша номер два. Ну а мы с Эдвардом преподнесли свой пушистый подарок. И тут уже все неудержимое обожание, удовольствие и счастье Дамирки было уготовано нам.
- О чем ты думаешь сейчас, Бельчонок?
Эдвард, следя за дорогой, все же кратко на меня оглядывается. Ему действительно любопытно.
Море, переливаясь от утреннего солнца, совершенно спокойно – нет даже традиционных «эгейских» барашков, камни у берега вода лишь лижет, не накрывая полностью.
- Об имени.
Мне нет нужды прятать от Ксая эти мысли, потому что они приходят уже не в первый раз. Порой, не в силах быстро заснуть, я думаю об этом. Прекрасное отвлечение от плохого самочувствия и время наедине с собой. Увлекательное.
- Это довольно неожиданно.
- Разве тебе еще не приходили в голову идеи?
- Мне казалось, слишком рано…
- Между прочим, скоро конец первого триместра, - вздохнув, говорю я. Удовлетворенно накрываю живот собственной ладонью. Я ждала момента, когда мое положение станет заметно, слишком долго.
Мы поворачиваем налево, съезжая к центральной части города. Останавливаемся на перекрестке на красный.
Эдвард поворачивается ко мне, не отпуская руки от руля. В аметистах неподдельный интерес, живой и яркий, что меня цепляет.
- И какое имя ты бы выбрала?
Я делаю неглубокий вдох, долю секунду раздумывая, сказать ли Ксаю. Мысль эта пришла внезапно, но укоренилась вполне явно, хоть и не успела я ее обдумать как следует. Не знаю… не слишком ли? Пока это чистые эмоции.
- Ангелина.
Зажигается зеленый свет, но мы не трогаемся с места. Алексайо, чье выражения лица меняется, поджимает губы. Несколько сильных чувств, включая благодарность и сомнение, залегли в глубине его глаз. Больше всего места занимает озадаченность.
- Ангелина?..
- Как твою маму. Мне кажется, Ей бы подошло.
Нам сигналят сзади. Ксай вынужден продолжить движение. Но задумчивость его пока не отпускает – не тяжелая, не болезненная, просто… существующая. Наверное, логичная.
- Ты правда готова так назвать нашу дочь? – спрашивает, пропуская пешеходов. Среди них женщина с детской коляской.
Фраза «наша дочь» электрическим импульсом проходит через все мое тело. Не убирая руки от живота, я счастливо улыбаюсь. Приятное покалывание истинного обожания ощутимо у сердца.
- Мне нравится звучание этого имени, его значение правдиво и приятно, поэтому – да. Если тебе тоже нравится, конечно же.
Эдвард неоднозначно хмыкает, сворачивая на парковку возле здания клиники. Куда уже, куда меньше, чем у «Альтравиты», но, благо, существующую – этим могут похвастаться не все лечебные учреждения острова. Умело паркуется в тесном ряду малолитражных автомобилей.
Я вожусь с ремнем, почему-то никак не в состоянии расстегнуть его, а Эдвард уже выходит из машины. Открывает мою дверь, ловким движением расправляясь с карабином. Пронизывающе смотрит на меня, не двигаясь с места.
- У меня нет слов, Бельчонок.
Поворачиваюсь к нему, плавно заключив лицо в ладони. Целую несопротивляющегося мужа, бархатисто погладив обе его щеки.
- Тебе кажется, это слишком?
- Я бы никогда не посмел просить тебя о таком, Белла. Но ее имя и есть то единственное, что я бы дал своей дочери.
Любимый мой… вот как. Я широко, успокоенно улыбаюсь, еще раз дотронувшись до его губ. Эдвард выглядит немного растерянным, но вдохновленным. Он отвечает мне, с негромким вздохом прикасаясь к волосам.
- У тебя будет еще один Ангел, μπαμπά Xai, - перехватываю его ладонь, крепко пожав в своей, - твой самый долгожданный. Он… Она сделает тебя до невозможности счастливым.
Растроганный, Алексайо тоже улыбается мне в ответ. Как и на море этим утром, в глазах его отблески соленой влаги, краткие, но заметные. А горячий шепот максимально искренен.
- Мое самое главное счастье, благословение мое, спасибо… спасибо тебе, Белла.

ПРОДОЛЖЕНИЕ

Источник: http://robsten.ru/forum/67-2056-1