Kapitel 15
Hansaviertel
Hansaviertel (Ганзафиртель) — район Берлина, расположенный в административном округе Митте. Является самым маленьким по площади районом немецкой столицы и в то же время одним из самым густонаселённых и имеющих наибольший процент мигрантов среди населения
Hansaviertel
Hansaviertel (Ганзафиртель) — район Берлина, расположенный в административном округе Митте. Является самым маленьким по площади районом немецкой столицы и в то же время одним из самым густонаселённых и имеющих наибольший процент мигрантов среди населения
- А что случилось с черной машиной, папа?
Гийом одновременно пытается забраться на заднее сидение высокого «Порше» и расстегнуть свою черную куртку. Ноябрьский ветер нещадно треплет его светлые волосы, они змеями разлетаются на воздухе. Снова идет дождь.
- Я поменял ее, - спокойно отвечает Эдвард. Подсаживает сына, предупреждающе взглянув на меня.
От Фабиана, стоящего рядом, взгляд отца не укрывается. Он мрачно усмехается, намеренно распахнув ворот своего иссиня-черного пальто. Кожа у юноши молочно-белая, так что контраст с ней сразу бросается в глаза.
- Зачем, папа?..
- Новая будет лучше, малыш.
- Судя по всему, ее разбили, Гиойм, - вставляет Фабиан. Хмыкает, когда Эдвард оглядывается на него. – Неопытный водитель, vati?
Он совсем недвусмысленно кивает в мою сторону. Глаза у Фабиана черные, жесткие, отдающие металлическим блеском. Ресницы длинные и темные, тонкие красные губы – то ли улыбка, то ли оскал. Фабиан до безумия красив этой ночью... страшно красив, я бы сказала. И только теперь, на этом ветру возле стейкхауса, на парковке рядом с подменным «Порше» я понимаю, насколько этот мальчик меня ненавидит. Тут даже не неприязнь. Тут именно ненависть. Откуда?..
- Можно и так сказать, Фаб, - пожимает плечами Сокол. Закрывает дверь со стороны Гиойма. – За рулем был я. Садись-ка в машину.
Такого ответа молодой человек явно не ожидает. Он недоверчиво моргает несколько раз, нахмурившись. Идеально вылепленные скулы и линия рта искажается. Фабиан резко выдыхает сквозь сжатые зубы. Но молчит. Обходит «Порше», не претендуя на переднее сидение, резво и изящно усаживаясь назад, к брату. Помогает ему пристегнуть ремни.
- Давай, Schönheit, - Эдвард, старательно делая вид, что все в порядке, мягко касается моей спины – кончиками пальцев, не больше. Но от пробивающейся в его голосе жесткости я невольно вздрагиваю. Сама себе качаю головой.
Эдвард убирает руку, открывает мне дверь переднего сиденья. Проследив, чтобы она не прижала пальто, как уже и повелось тысячу лет прежде, закрывает ее. Долгие три секунды, пока обходит авто, в машине с мальчиками мы одни. Я чувствую прожигающий взгляд Фабиана. Мне не нужно оборачиваться.
Сокол садится на водительское место, сразу же активируя зажигание. «Порше» оживает утробным рыком, загораются огни сенсорной панели, начинает нагревать салон климат-контроль. В этом «Порше» не уютно, оно чужое мне. Здесь не пахнет цитрусами, только каким-то нерезким моющим средством. Музыки не слышно. Золотой конь, вставший на дыбы, на белом руле смотрится угрожающе. Авто трогается с места.
- А мне нравится, когда кожа белая. Она на соус карбонары похожа, - подает голос Гийом, аккуратно проведя пальцами по спинке моего кресла. Я не ощущаю это, но вижу в зеркале заднего вида. Гийом устало, мягко улыбается. Его улыбка дает мне надежду на что-то лучшее. В конце концов, младший Каллен так негативно ко мне не настроен.
Эдвард, чуть оттаивая, хмыкает. Улыбается сыну.
- Ты что же, еще голоден, котенок?
- Не-е-ет, vati, - смешливо протягивает Гийом, с удобством устроившись на своем бустере. Придерживает пальцами левой руки ремень безопасности, выводя на его поверхности затейливые узоры. – Просто мне нравится.
- Значит, в твоем авто будет светлый салон, - мирно подводит итог Эдвард, усмехнувшись. Держит руль более расслабленно, осторожно сворачивая влево на перекрестке.
Город готовится к ночи, покрываясь дымкой дождя и сияя безлюдными мокрыми тротуарами. Где-то в глубине сквера, огороженного черным забором, горят неяркие фонари. В эти скверы возле Александерплатц лучше не заглядывать. Замечаю грязно-белую плитку с синим отсветом у станции метро. Не хочу вспоминать, но все равно вспоминаю ту ночь пятницы... и того мужчину вспоминаю тоже. Ловлю взглядом высокого прохожего в натянутом на лицо капюшоне. Отворачиваюсь от окна.
Эдвард фиксирует взглядом каждом мое движение.
- Белла?
У меня ощущение, что он знает обо всем, что происходит в отдалении двухсот метров от него в каждой из сторон света. Это какие-то паранормальные способности, ей богу... или неописуемая по своей силе жажда контроля. Лучше бы это было у него врожденным качеством.
- Прохладно сегодня...
- Тебе холодно? – он делает температуру в салоне выше, акцентировав мое внимание на нужной функции на сенсорном экране. – Лучше?
Я киваю. И внеплановому уроку, и тому, что принял мой ответ. И вправду – прохладно.
- А какого цвета будет салон в моем авто, папа? – подает голос Фабиан. Он достает из кармана мобильный, разблокировав его сложным графическим кодом. Лицо подсвечивается синеватым цветом экрана.
- Было бы неплохо дождаться шестнадцатилетия, Фабиан.
- Однако ты научил меня еще год назад.
- Для твоей же безопасности. Но в Берлине, например, так и вовсе с восемнадцати можно водить авто.
- Страшный город – и страшный штат эта Европа, - фыркает Фабиан.
- Европа – не штат, - мудро подмечает Гиойм, сонно нахмурившись, - это... регион? Да, пап?
- Верно. Часть света, материк Евразия. Большинство стран входят в шенгенскую зону, - Эдвард плавно уходит влево, успевая проехать на желтый сигнал светофора к нашему проспекту. По обе стороны от дороги тянутся темные аллеи Тиргартена. Невдалеке уже мерцает ярким золотом Колонна Победы.
- Прямо урок географии...
Фабиан фыркает еще раз, утыкаясь в свой мобильный. Выражение лица у него хмурое и даже злобное, парень активно удаляет уведомления, вводя несколько паролей для входа на свою страницу в социальной сети. Кажется, это инстаграм.
- Штат, союз – черт с ними. Ну так что, папа, какой цвет?
- Который ты выберешь, Фабиан, - спокойно отвечает Эдвард, глянув на сына в зеркало заднего вида, - при условии, что определишься с колледжем.
- А если я не пойду в колледж?
- Придется маме отвозить тебя в школу.
Юноша отвечает каким-то неприличным словом. Одними губами, я не слышу его, но выражение его лица явно говорит о недовольстве таким ответом. В салоне авто повисает это удушающая, горячая тишина. Я чуть уменьшаю температуру на сенсорной панели. Эдвард ухмыляется краешком губ. Кладет свою руку поверх моей, очень нежно погладив тыльную сторону ладони. В ответ я пожимаю его пальцы. Вспоминаю, что вообще в этом «Порше» делаю.
Гийом, пригревшись на бустере и так и не сняв куртки, дремает. Он приникает головой к креслу, светлые ресницы даже не подрагивают, а нежно-розовые губы чуть приоткрыты. Малыш напоминает мне Эдвард в нашу прошлую субботу – он спал также. Мне кажется, с Гийомом нам удастся найти общий язык. А вот Тревор... Фабиан...
Он так яростно смахивает страницы на айфоне, вглядываясь в них зло и отчаянно, что Эдвард не выдерживает. Он дает ему ровно пять минут – я невольно засекаю – чтобы проверить почту. Глубоко вздыхает.
- Wir sagten doch, kein Gadgets zum Ferien, Fab.
Я уже и отвыкла от его голоса на немецком. При том, что смысл мне не понять, тон его звучит жестче, чем на английском.
- Einfach rumhängen, eine Verbindung zueinander aufbauen, - тихо шипит Фабиан. Сжимает губы, не отрываясь от экрана.
- Vier. Vier von uns. Wir werden in drei Minuten zu Hause sein. Ich will dein Handy nicht sehen.
- Dieses Mädchen ist in diesem Haus nicht länger willkommen.
- Фабиан!
Я не понимаю, почему Эдвард злится. Он старается сдержаться, но у него не выходит. Как и у Фабиана, у Эдварда заостряются черты лица и особенно ярко выделяются скулы. Под кожей ходят желваки. Он останавливается на светофоре, резко оглянувшись на сына.
Да о чем они там говорят, господи?
- Правила можно устанавливать, если готов соблюдать чужие, папа, - резко переключившись на английский, выдает парень. Убирает с лица волосы, небрежно откинув их назад. Резко, сквозь зубы выдыхает.
В салоне авто уже не просто тепло, уже жарко. Недовольно морщится Гийом, приникнув поближе к креслу. Фабиан, отправив какое-то сообщение, блокирует телефон. Выдерживает прямой взгляд отца.
- Мы ей не рады, - четко, по буквам выдает он. Кивает подбородком в мою сторону, на секунду глянув на меня точно как Элис, исчерпывающе и отвращенно, - пусть об этом знает.
Ситуация принимает опасный оборот. Я вижу, как у Сокола вздуваются крылья носа. Как вспыхивают, тут же погаснув, темные огоньки в его глазах. И как ползут вниз уголки рта – точно такую же картину десять минут назад я наблюдала у самого Фабиана. Они не просто похожи, они – как одно целое, взаимное дополнение. Инь и янь в отношении меня. И я точно не хочу, чтобы между этими двумя пролегала пропасть. В нее упадем мы все. Все в ее черной глубине и закончится.
- Нам нужно узнать друг друга чуть лучше, Фабиан, - опережая Эдварда, что бы он не хотел сказать, вступаю я. – Это нормально, что пока мы чувствуем некую отстраненность. Ты видишь меня впервые, ты точно не обязан принимать меня с первой же встречи. Завтра проведем время вместе – сможем пообщаться, верно? Но за себя скажу сразу: я рада, что вы здесь.
Мою тираду не ожидает никто – в том числе, я сама. Говорю уверенно, неспешно, как отрепетированно. Но это – искренние слова. И даже Фабиану нечего им противопоставить, как бы он не хотел. Правда, при упоминании завтрашнего дня он чуть скалится. Легко нам точно не будет.
Эдвард же ошарашенно поглядывает на меня со своего места. И недоверчиво, и влюбленно одновременно. Раглаживаются нелюбимые мной морщинки злости на его лице, пропадает эта напряженная скованность. И пальцы больше не сжимают руль как шею своего злейшего врага.
На сей раз я сама глажу его – аккуратно, тепло прикасаюсь к плечу, прочертив на пальто неровную широкую линию. Краешком губ Эдвард улыбается мне. Ну вот. Так уже лучше.
Загорается зеленый. И через два квартала мы подъезжаем к воротам подземного паркинга. Они, заприметив чип авто, поднимаются автоматически. Фабиан прячет телефон в карман.
Он выходит из авто первым, стоит Эдварду только приостановиться на своем парковочном месте. Ступает на бетонный пол, непроницаемым взглядом посмотрев на отца.
- Дай мне ключи.
Сокол, неглубоко вздохнув, исполняет его просьбу. Ничего не говорит.
Фабиан, резко повернувшись на своем месте, быстрым шагом направляется к двери, за которой находятся лифты в квартиры. Отзвук его шагов отдается в тесном пространстве паркинга. Серые стены как никогда грязные, а свет ламп чересчур яркий.
Эдвард потирает пальцами переносицу, задумчиво проследив взглядом за сыном. Хмурится.
- Он очень... темпераментный, - шепотом признаюсь я. В роли родителя я наблюдаю Эдварда впервые. И он так искренне, так глубоко в нее погружается, что ощущаю тихий восторг внутри. Я вижу новую грань своего Сокола, и эта грань мне до безумия нравится. Он умеет любить верно и беззаветно. И он знает, что по-настоящему важно в этой жизни.
- Слишком на меня похож, - горько усмехается мужчина, убирая руку от лица. У него усталое выражение, но в этой усталости есть место теплоте. Эдвард нежно, дав мне проследить за каждым своим движением, целует мои пальцы. Дыхание у него горячее, приятно согревает кожу.
- Извинишь его?..
- Даже не думай, - тянусь к мужчине навстречу, ласково огладив его левую щеку, - раз похож на тебя, то все будет отлично.
Эдвард принимает мой легкий, целомудренный поцелуй. Сразу же расслабляется, по-мальчишечьи довольно хмыкнув. Убирает прядку волос мне за ухо.
- Да уж, Изабелла...
Я делаю глубокий вдох, приникнув к его плечу. Вот уже и паркинг, безлюдный и гулкий, не кажется таким враждебным местом. Сзади нас тихонько посапывает Гийом.
- Пора домой, - глянув на младшего сына, шепчет Эдвард. Отстраняется, коснувшись моих волос напоследок, и вынимает ключ-карту из зажигания. Слышу, как громко открывается его дверь – а затем и дверь заднего сидения.
- Тут ярко, vati, - жалуется Гийом, приникая к папе, как только тот расправляется с ремнями его бустера, - и холодно...
- До кровати осталось чуть-чуть, Spatzen, - ласково говорит ему Эдвард. Забирает сына на руки, бережно придержав его спину. Легко целует светлые волосы.
Гийом не выглядит на свой возраст – он и ментально, мне кажется, младше. Его это личные особенности или сложилась какая-то ситуация... я не знаю. Но я вижу, как умиленно и трогательно любит его Эдвард. Не просто особенно – а прямо-таки всепоглощающе глубоко. Каждому из своих сыновей он отдает и душу, и сердце. Они – те самые люди, без которых никак ему не выжить. И ради которых он на многое готов пойти.
Я закрываю «Порше», принимая у Эдварда ключ-карту. А еще открываю ему дверь в лифтовую. Гийом, устроившись на его плече, спрятавшись в темноте ворота пальто, выглядит вполне себе удовлетворенным жизнью. Эдвард держит его мягко, но надежно, и мальчик это знает. Папе он доверяет больше, чем себе.
- Спасибо, - тихонько благодарит меня Falke, когда пропускаю его в лифт первым. На этаж нажимает сам.
В зеркале лифта мы отражаемся все вместе, и впервые – втроем. Эдвард наблюдает за моим выражением лица, за взглядом, но я и сама до конца не знаю, что чувствую. Это... особенное ощущение. Лучше буду смотреть на Гийома. Он само очарование, когда так доверительно спит.
- Он у тебя очень красивый.
Сокол хмыкает, приникнув щекой к макушке сына.
- Он больше похож на свою мать, Белла.
- Зато у него твои глаза. Вот уж где сокровище...
Эдвард тепло улыбается, чуть наклонившись вперед и поцеловав мои волосы. Он окончательно расслабляется.
- Спасибо, моя ласточка.
- Ты его так интересно называешь... «Spatezhel»?
- Spatzen, - он улыбается, эта улыбка вкупе с нежностью, какой говорит это слово, меня прямо-таки пронзает. – Воробышек.
Двери лифта открываются. Вот и наш этаж.
Эдвард заходит в апартаменты первым, внимательно всматриваясь в темноту коридора. Полоска света видна у гостевой – именно ее он выделил сыновьям, аргументируя, что там им будет удобнее всего. Фабиан дома, уже хорошо. И Фабиан точно в комнате.
- Vati, - тихонько стонет Гийом в плечо папы.
- Уже дома, малыш, - уговаривает Эдвард.
- Давай я, - когда пытается одной рукой развязать шнурки его ботинок, а второй удержать сына на себе, предлагаю. Быстро распускаю бежевые шнурки, помогая мальчику освободиться от обуви. – Вот так.
Качаю головой на очередное «спасибо». Ставлю ботинки в прихожей на отдельную полку шкафа. Снимаю свое пальто. Эдвард несет сына сразу в спальню. Несколько раз тепло целует его висок, когда мальчик ворочается в его объятьях.
Вижу, как дверь открывается. Свет заливает коридор. Ни звука – только скрип дверных петель. Свет погасает. Дверь закрывается.
Я стараюсь ни о чем этим долгим вечером не думать. Смотрю на знакомые апартаменты, увидевшие уже так много, на свою обувь в прихожей, на пальто на вешалке. Раздеваюсь автоматически, также автоматически мою руки. Не вслушиваюсь в тишину, не приглядываюсь к полоске света за дверью гостевой. Оглядываю себя в зеркало, подмечая, что не все так плохо. Только я устала. И куда больше морально, нежели физически.
Наливаю себе воды на кухне и почти сразу же всю ее выпиваю. Наливаю еще. Смотрю на усилившийся дождь за узкими, но высокими окнами. Не вижу ее, но знаю – картина Фабиана ровно по ту сторону стены, в нише гостиной. Помню ее, будто сама нарисовала. И впервые задаюсь вопросом: почему на картине нет Элис?.. Или Эдвард мне просто не объяснил?..
Ставлю чашку в умывальник. Смываю косметику в ванной комнате. Переодеваюсь в свою пижаму, аккуратно сложив вещи на журнальном столике. Моя сумка с озера Мюггельзе – новообретенный гардероб – так и покоится у шкафа Сокола. Я ее не разбирала, Эдвард – тоже. Но никто из нас из поля зрения ее и не убрал.
Бережно кладу свой апельсиновый кулон на прикроватную тумбочку. Открываю балкон. Сажусь на постели нашей общей спальни – совсем скоро той единственной, в которой буду ночевать. Почему-то не верится. И почему-то впервые за день мне страшно.
Забираюсь под одеяло, обнимаю себя руками. Закрываю глаза. Считаю до десяти. Глубоко дышу. Открываю. Убираю с лица волосы.
На душе все еще неспокойно, но это вязкая, непостоянная тревога. С ней можно не только жить, но и спать. Спать я хочу сейчас больше всего.
К тому моменту, как Эдвард заходит в комнату, аккуратно приоткрыв для себя дверь, я все еще сижу на постели. Теряю счет времени.
- Не спишь, Красота?
Я пожимаю плечами, рассеянно глянув на часы. Оказывается, прошло уже больше часа с нашего приезда – и даже новый день наступил.
- Я жду тебя.
Эдвард закрывает дверь, умудрившись сделать это бесшумно. Подходит к постели, аккуратно опустившись на нее рядом со мной. Расстегивает воротник своей рубашки, мягко, но в то же время внимательно взглянув на мое лицо.
- Тебе нужно отдохнуть, солнышко.
- Знаешь, я и планировала этим заняться, - утомленно хмыкаю, пробежавшись пальцами по волосам мужчины. Морщинки радости появляются в уголках его глаз. Он ухмыляется, игриво наклонив голову ниже, ближе к моей руке. Я глажу теперь и его висок, и скулу, и щеку. Кожа теплая и такая знакомая... моя. Это мой Эдвард.
- Иди ко мне.
Он нежно посмеивается моей быстрой фразе, легко поцеловав тыльную сторону ладони.
- Пару минут – и я весь твой.
Он держит слово. Через пять минут в комнате гаснет свет.
- Дети спят? – спрашиваю, когда откидывает для себя одеяло.
- Оба, - кивает Эдвард, устраиваясь на второй половине кровати. Довольно, победно ухмыляется, когда переметываюсь на его сторону. Не даю шанса не исполнить слово и не быть моим полностью. – Ух, Schwalbe, ты такая теплая!..
- Это хорошо. И то, и это, - бормочу в его шею. Приникаю к груди, по-собственнически ясно обвив за талию. На Соколе мягкая серая пижама, он пахнет гелем для душа и волосы его еще чуть влажные.
Эдвард улыбается, чувствую кожей, поцеловав мою макушку. Гладит волосы и спину. Накрывает нас обоих одеялом. И хмыкает, когда закидываю ногу на его бедро, призывая окончательно капитулировать.
- Ну все, никуда мне не деться...
- То-то же.
Он теплый, в комнате теперь темно, а с балкона веет свежим воздухом. Я вдруг чувствую, засмотревшись на покачивающуюся штору, и чувство это странное – что это и вправду наша спальня. Наш дом. И мне легче.
- Хороший получился День Благодарения...
- У меня есть множество причин для благодарности Богу, - отзывается на эту тихую фразу Эдвард, массируя мою спину, - и тебе я благодарен тоже, Белла. Что сегодня ты была со мной.
Утыкаюсь в его плечо, задумчиво обведя контур выреза футболки для сна.
- Я правда рада с ними познакомиться... я и не ждала, что они сразу меня примут, Эдвард, не думай, что я такая глупая...
- Ну что ты. Ты слишком смелая, чтобы быть глупой. И знаешь... я очень рад, что вы наконец встретились. Что ты позволила этому случиться.
- Ты опять все в мою пользу обращаешь. Видишь?
Эдвард гладит меня по щеке, осторожно приподняв мое лицо. Смотрит прямым, ясным взглядом. И синие глаза даже в темноте сверкают. Это какое-то магическое зрелище.
- Я в день Благодарения со своей семьей, Белла. Благодаря тебе. И я счастлив.
Вздыхаю, теснее прижавшись к его груди, телу, рукам – чтобы каждой клеточкой только Эдварда чувствовать, ничего больше. Его близость, его запах, его слова – все это прямое подтверждение, постоянное напоминание, зачем я все это делаю. Потому что я хочу быть с ним. Каждый день Благодарения.
- Люблю тебя.
- Люблю тебя, Wunder, - эхом отзывается он, пригладив мои волосы. – У нас будет время поговорить завтра. Пора спать, моя девочка.
- Ты слишком вжился в роль папочки...
Эдвард смешливо фыркает моему сонному бормотанию, ласково, тепло поцеловав мой лоб.
- Вот и не спорь. Доброй ночи.
…Счастливого Дня Благодарения.
* * *
Я вижу перед глазами детский силуэт. На темном фоне стены, лишь наполовину выглядывая в полоску света из окна, он недвижно стоит посреди комнаты. Нашей спальни.
Сперва мне кажется, что это продолжающийся сон, какая-то иллюзия, так затейливо вылившаяся в детскую фигурку. Потом – что это все обман зрения, я просто еще до конца не проснулась.
Однако я лежу без движения, уставившись в одну точку не меньше минуты, а картинка не меняется. Я не сплю. Я ясно вижу всю остальную спальню, густую тьму интерьера, наши с Эдвардом вещи у комода, свою сумку и кулон... я чувствую на талии пальцы Эдварда, в волосах – его дыхание. И тепло, скорее даже жар тела, так тесно прижатого к моему – с Соколом даже зимой можно спать без покрывала.
Этот детский силуэт реален. По крайней мере, об этом говорят все физические факты. Только как же он... не двигается? Совсем!
Я медленно, стараясь сполна оценить ситуацию, поднимаю голову со своей подушки. Иной угол зрения поможет понять лучше?.. Как бы не так. Ничего в позе ребенка не меняется. Он даже дышит неслышно, незаметно, без толики бормотаний... просто стоит и смотрит в окно. Спиной к нам.
И только лишь присмотревшись к его профилю, я замечаю знакомые черты лица. Да это Гийом!
Пару секунд в замешательстве не двигаюсь с места. Любопытство и недоумение почему-то сменяет леденящий душу ужас. Он такой глубокий и первобытный, что я не до конца отдаю ему отчет. Ситуация походит на сцену из хоррора.
- Гийом?.. – негромко, мягко зову я. Голос не подводит, не дрожит. И тон довольно ровный.
Ребенок никак не реагирует на мой оклик. Он словно статуэтка, изящно замершая посреди комнаты. Он как неживой.
- Эдвард, - я пожимаю пальцы Сокола, все еще придерживающие мои, резво к нему обернувшись, - Эдвард, проснись пожалуйста!
В отличие от мальчика, Каллен меня не игнорирует. Он сонно хмурится, неглубоко вздохнув, и медленно, совсем нехотя открывает глаза. Кажется, сон у Сокола сейчас был как никогда глубоким.
- Schönheit, – и удивленно, и непонимающе зовет он. Утешающе гладит мою ладонь. – Дурной сон приснился?
- Не мне... не я. Подожди. Гийом здесь.
Эдвард часто моргает, долю секунды осмысливая мои слова. Поднимается на локте, посмотрев вперед, в сторону окна. И сразу же просыпается.
Я наблюдаю, как Эдвард откидывает одеяло, быстро поднимаясь с постели. На его лице еще присутствует отпечаток сна, но он почти сразу же тонет в сдержанном волнении. Собранный, серьезный и четко знающий, что делает, Сокол осторожно подходит к ребенку. Присаживается рядом с ним на корточки, близко, но все еще на расстоянии несколько сантиметров.
- Парки, это папа, - тихонечко зовет он, задевая дыханием рукав пижамы сына, - пойдешь к папе, любимый?
Гийом реагирует на его голос.
- Нееет!..
- Тише, Spatzen, тише-тише, - уговаривает Эдвард, бережно погладив его спинку. Нежно целует скрытое пижамой узкое плечико.
Гийом вздрагивает, чуть повернув голову в сторону отца, и, нахмурившись, сонно, неуклюже касается щекой его виска. Так медленно, лениво поворачивается, ориентируясь на слова папы, что выглядит совершенно беззащитным. Он супится, поджав тонкие красные губы. Ресницы на его щечках чуть-чуть подрагивают, а вот ладони недвусмысленно касаются папиных плеч. Он доверяется ему.
- Вот так, сыночек, - приговаривает Эдвард, ловко перехватывая ребенка в своих объятья. Он делает это нежно и очень ласково, но при этом так быстро и... естественно, будто Гийом сам попросился на руки.
- Ш-ш-ш, Парки, - утешает он, когда мальчик неслышно, но хрипло бормочет что-то в его плечо. Накрывает подбородком его макушку, поднимается на ноги. Кивает мне на дверь.
- Так бывает, - когда тяну на себя ручку, едва различимым шепотом объясняет мне, приметливый к каждому микродвижению сына, - позже, Белла... спасибо, что разбудила меня.
Я придерживаю дверь, пропуская его в коридор. Эдвард накрывает ладонью затылок мальчика, согревая его. Гийом, почувствовав папу, доверчиво прижимается к его груди. Он прячет лицо у его шеи, некрепко держится руками за плечи. И дышит уже совсем ровно, не стараясь вырваться... И ничего больше не говорит.
Эдвард несет младшего сына в гостевую комнату. Я уверена, что мне не следует идти за ними, но почему-то я игнорирую здравый смысл. Ведомая любопытством или каким-то ночным безумием, бесплотной тенью иду следом. Не уверена, что даже приметливый ко всему Эдвард замечает – он слишком увлечен ребенком.
Останавливаюсь у косяка двери, заглянув во вторую спальню. Большая светлая постель, тысячу раз мне знакомая, встречает идеально ровным одеялом и подушкой на стороне Гийома. Я лично заправляла это постельное белье, уточнив у Эдварда, станут ли дети спать вместе, в одной кровати. Он сказал, что это стало для них привычным – на данном этапе – когда приезжают в Берлин. Однако он уже задумался о покупке другой мебели.
Каллен кладет ребенка на стороне у входа, ту, что пустует. Фабиан, недовольно нахмурившись внезапному вторжению в их спальню, поднимает голову. Привстает на локтях, до боли напоминая мне привычку Эдварда... и оборачивается на сжавшегося в комочек Гийома на руках отца.
- Он что же?..
- Да, - одними губами соглашается Сокол, разравнивая под головой младшего сына пуховую подушку, - ш-ш-ш, Парки, я здесь, папа здесь. Все хорошо.
Гийом супится, приникнув лбом к груди Сокола. Собственническим и ясным жестом обхватывает его талию, тянет к себе, ближе. Судорожно вздыхает, когда Эдвард ласково гладит его спину снова – массирует, стараясь усыпить.
Фабиан садится на постели, обняв свои колени. У него взъерошены ото сна волосы, пижама иссиня-черная, с открытыми рукавами и укороченными пижамными брюками. Но взгляд, темный и живой, выражает сострадание. Нет там ни раздражения, ни смеха, как сегодняшним вечером. Фабиан любит брата, это правда. И это лишний повод для Эдварда гордиться своими сыновьями.
- Vati!..
- Ага, - утешающе, нежно соглашается Сокол, тепло поцеловав волосы Гийома, - я тут, малыш...
Фабиан оглядывает комнату – скорее машинально, чем осознанно, просто инстинктивно. И брови его взлетают – угрожающе и резко – когда видит меня. Юноша сжимает зубы.
- Еще тебя здесь не хватало!
Он говорит чуть громче нужного. Гийом вздрагивает, как-то сникнув в объятьях папы, сорванно, придушенно всхлипывает.
- Фаб, - окорачивает старшего сына Эдвард, краем глаза тоже приметив меня, - не теперь.
- Но она!..
- Не теперь, Фаб, - бескомпромиссно отрезает Сокол. Он смотрит на сына пронзительно и строго. Фабиан поджимает губы, горделиво вздернув голову.
Я стараюсь придумать причину, почему вообще здесь стою. Смотрю, как успокаивает Эдвард Гийома, пристроившись на самом краешке постели, как нежно и бережно гладит его волосы, шею и спинку. И как мальчик льнет к нему...
Фабиан смотрит на меня в упор несколько секунд, и темные глаза его разгораются. Ресницы дрожат от гнева, а уголок рта предательски искажается. Он хочет что-то сказать плохое вслух. И ему явно не по нраву, что я за всей этой сценой наблюдаю.
Только вдруг он переключает внимание с меня на брата. Раздосадованно выдыхает.
- Пап, - отрешенно произносит. Отодвигается подальше к краю постели.
В тусклом свете из окна, так и не зашторенного на ночь, мало что различимо. Но темное пятно, медленно расползающееся по простыне, мне заметно. В комнате как будто становится еще теплее. И неспешно, но верно появляется запах. Ему требуется секунды три, чтобы стать заметным.
Эдвард приподнимает Гийома, невольно подавшись назад. Успевает встать с постели, прежде чем пятно достигнет его места. Дыхание у него становится совсем неслышным.
- Он опять...
- Я вижу, Фаб, - отмахивается. – Вставай и ты тоже. Живее.
Гийома будит движение вокруг. Или неожиданная теплота в районе паха. Или мокрая пижама. Он открывает глаза, недоуменно посмотрев прямо перед собой. Видит папу и кожа его, бледная в целом, покрывается румянцем у щек.
- Вати-и-и, - подвывает он.
- Парки, - тепло ему улыбнувшись, Эдвард гладит ребенка по волосам, - привет, солнышко.
Гийом опускает глаза вниз, стараясь уловить причину всего происходящего, основную суть событий. Теперь мокрое пятно он видит собственными глазами.
- Вати, я... вати! – в его тоне появляется самое настоящее отчаянье. А синие глаза мерцают и вспыхивают двумя маленькими звездами. В них уже собирается соленая влага.
- Ничего. Иди сюда. Иди ко мне и ни о чем не думай, это не страшно.
Эдвард берет Гийома на руки, забирая с мокрой постели. Кивает Фабиану на их вещи в углу комнаты.
- Найди нам свежую пижаму, Фаб.
- Я не буду менять постельное!
- Я прошу пижаму, не постель, - четко, но несколько раздраженно уже повторяет Эдвард, - Парки, не стоит плакать. Это все мелочи.
- Я опять... я...
Эдвард качает головой, ласково поцеловав сына в щеку. По ней уже катятся крупные, поистине детские слезы. Я ни на секунду теперь не верю, что Гийому недавно исполнилось одиннадцать лет.
Хватит мне оставаться в позиции наблюдающего.
- Я займусь постелью, Фабиан, - негромко, но отчетливо сообщаю обоим Калленам, сострадательно глянув на Гийома, - помоги папе.
Юноша хочет съязвить что-то, но почему-то сдерживается. Тяжело поднимается с кровати, быстрым шагом направляясь к неразложенному чемодану. Опускает его на пол, резко расстегивает молнию. Эдвард благодарно, тронуто смотрит мне в глаза – целую секунду. Гийом плачет, уткнувшись в его плечо, детская спинка судорожно вздрагивает с каждым неровным вдохом. Эдвард накрывает ее своей широкой ладонью, утешая. Не слушает смазанных, горьких извинений. Он делает их ненужными, не обращая на них внимания. Крепче прижимает сына к себе и включает свет в ванной комнате. Ступает в коридор, щелкнув выключателем, и прикрывает за ними дверь.
Фабиан выуживает из кипы вещей новую пижаму брата, демонстративно встряхнув ткань перед моим лицом. Ударяет ладонью по выключателю в гостевой спальне. Выходит.
При свете ситуация выглядит несколько печальнее, чем в темноте. Я очень стараюсь не обращать внимание на запах. Открываю окно, стягиваю пострадавшую простынь с матраса (благо, он сухой), в комок сбрасываю наволочки подушек и пододеяльник. Даже покрывало – и то отправляется в грязное белье.
В комоде напротив есть свежее белье. Я знаю, где оно находится, я понемногу осваиваюсь в апартаментах Эдварда и чувствую себя здесь свободнее. В конце концов, скоро они станут моим домом.
Я меняю постельное очень быстро. То ли потому, что ночь и некоторые действия идут на автомате, то ли потому, что, вольно или нет, а вслушиваюсь в происходящее в ванной. Там шумит вода. Затем она стихает. Потом кран снова открывается. Слышу я и хлопок ванного шкафчика для полотенец.
Заправляю одеяло, застегивая несколько пуговичек сбоку, когда Эдвард возвращается в спальню. Гийом, пунцовый и с заплаканными глазами, нерешительно выглядывает из-за его плеча. Перебирается на простыни без лишнего звука, когда папа опускает его на кровать. И вжимается лицом в подушку, закусив губу. Вид у него прямо-таки исстрадавшийся и до безумия усталый.
- Т-ты останешься?..
- Конечно, Парки, - Эдвард присаживается у изголовья, бархатно погладив волосы мальчика, убирая их с вспотевшего лба, - но тебе нужно будет закрыть глаза.
- В темноте... все иначе.
- Я буду здесь, - напоминает Сокол, влюбленно малышу улыбнувшись, - папа здесь. Тебе нужно отдохнуть, мой Spatzen.
Фабиан, обогнув меня, тоже входит в комнату. Гасит в ней свет, ударив по выключателю еще раз. Тяжело, натужно вздыхает. Садится на свободный край постели.
Ну и хорошо. Я забираю кучку грязного белья, удобно перехватив ее обеими руками. Понимающе киваю Соколу, когда оборачивается в мою сторону. Он смотрит на меня так признательно и нежно... мой любимый взгляд.
- Спокойной ночи, мальчики.
Дверь за мной закрывает – захлопывает – Фабиан. Но я на него не обижаюсь.
Отношу простыни в бельевую, запускаю стирку и кладу капсулу внутрь машинки. Мою руки с мылом два раза. На кухне ставлю чайник, приметив время – три двадцать ночи. Завариваю себе молочный улун. Возвращаюсь в нашу комнату. Выхожу на балкон, проигнорировав холод ноября. Делаю два больших, обжигающих глотка. И глубоко вдыхаю запах ночи. Она оказалась дольше, чем я думала.
Вдалеке, между двумя сизо-синими тучами, мерцают крошечные звезды.
* * *
Я всегда просыпаюсь в объятьях Эдварда. Даже вопреки распространенному мнению, что люди в середине ночи укладываются каждый на свою сторону постели и утром, хотят того или нет, просыпаются порознь. Если я сплю с Соколом, по его воле или по моей – мы друг друга не отпускаем. Эдвард горячий, когда спит, прямо-таки пылающий, и мне бывает жарко. Но я просыпаюсь в этом жаре, скидываю одеяло – и сплю дальше. Ни разу, когда ложились в одну постель, мы не просыпались на разных ее сторонах.
Мне начинает казаться, что сегодняшнее утро станет первым.
Я хмурюсь, еще во сне, потому что не чувствую Сокола. Нет привычной тяжести его тела, глубоко дыхания у моих волос, тепла кожи и характерного, едва уловимого ее аромата. Я знаю Эдварда от и до, знаю каждую его черту, каждое его касание. Но ничего не чувствую. Его здесь нет.
Я глубоко, рассеянно вздыхаю, потянувшись вперед. Лелею надежду, еще в своей липкой, серой полудреме раннего утра, что мне показалось.
И нахожу его ладонь. Широкая и теплая, она, мягко коснувшись моих пальцев, тут же их некрепко пожимает. Я успокаиваюсь. Все в порядке. Он здесь. Просто я... просто ночь была долгой.
Ответно обвиваю пальцами его руку. Нежно, едва касаясь, глажу кожу вдоль запястья. И только теперь, краем сознания, подмечаю, что что-то не так. Ощущения... другие. И нет привычной жесткости темных волосков, спускающихся вниз. И пальцы вроде бы не такие длинные. И запах... это комната пахнет Эдвардом, наши простыни, или он сам? У него разве был гель для душа с ароматом ментола?..
Я медленно, не особенно желая просыпаться, открываю глаза. Просто чтобы разобраться. Уточнить – мало ли, что покажется спросонья. Однако почти сразу, как я поднимаю голову на своей подушке, натыкаюсь на белозубую, широкую улыбку Фабиана.
- С добрым утром, Reiz (прелесть) - ласково приветствует он.
Я вздрагиваю, инстинктивно отдернув свою руку. Это не Эдвард, это Фабиан держит мою ладонь. И, похоже, так просто отпускать не собирается. Крепко сжимает пальцы. У него они тоньше, чем у отца, изящнее наверное. И запястье меньше, ну конечно, он же еще мальчик. Но вот кожа, и размер руки, и это прикосновение... либо я схожу с ума, либо юноша и вправду копия Эдварда. Во всех отношениях.
- Чего ты, Reiz? Или как он тебя называет? Liebster (Любовь)? Schöne (краса)? А. Schönheit, - Фабиан хмыкает, почти до боли сильно сжав мои пальцы. И только затем их выпускает. Ухмыляется.
Он сидит на нашей с Соколом постели, на его стороне, в позе по-турецки. Уже облаченный в поседневную одежду из черных джинсов и такого же черного пуловера с черепами, рассыпавшимися по ткани. На его шее – чокер, на руках – браслеты. Правда, с правой, которой касалась я, он их все перебросил на левую. Теперь там не 3, как положено, а все семь вулканических украшений.
Фабиан отнюдь не выглядит сонным. Он проснулся давным-давно, хотя часы на прикроватной тумбе демонстрируют семь утра и тридцать восемь минут. Лицо свежее, глаза сияющие, а красные тонкие губы то и дело изгибаются в улыбке. Фабиан получает удовольствие от всего, что происходит. Прямо-таки злобный гений.
- Что ты здесь делаешь?
- Очень вежливо, Изабелла, - фыркает он. Убирает руку, опираясь обоими локтями о свои колени. Зачарованно на меня смотрит. – Даже без «доброе утро», Фабиан?
- Доброе утро, Фабиан. Что ты здесь делаешь?
Мальчик улыбается краешком губ, точь-в-точь Сокол. Ерошит свои черные волосы, проведя по ним пятерней.
- Любуюсь на спящих красавиц.
Я делаю глубокий вдох. Это бесполезно. Мне нужно успокоиться и взять себя в руки, иначе тур будет за Фабианом. Все к этому идет.
Я глубоко вздыхаю, медленно, расслабленно потянувшись. Сажусь на постели, откидывая от себя одеяло. Мальчик наблюдает за каждым моим движением.
- Ты всегда так целомудренно одеваешься на ночь, принцесса? – оценивающим взглядом окинув мою пижаму, хмыкает он. - Разве таким соблазняют папочек?
Я пропускаю его слова мимо ушей. Мне нужно достойно войти в эту игру. Я постоянно недооцениваю юношу, а это – фатальная ошибка. Играть так играть. Вдвоем, Фаб.
- Ты выспался, Фабиан, как считаешь?
Он изгибает бровь.
- У меня джетлаг, дорогой биолог. Наверное, ты пропустила лекцию по циркадным ритмам, раз спрашиваешь.
- И давно ты бодрствуешь?
- С пяти.
- Ты тут с пяти утра?..
- С шести тридцати. Не льсти себе, не такое уж это и зрелище. Хотя, когда ты принялась гладить мою руку, мне понравилось.
- Вуайеризм – так это называется. Ты слышал про такую девиацию, Фабиан?
- Девиации – по твоей части, Изабелла.
Я улыбаюсь ему так дружелюбно, что на мгновенье вздрагивает эта выстроенная маска игры на его лице. Фабиан прищуривается, скрывая подозрение в этой эмоции, но мне удается ненадолго выбить его из колеи. Это к лучшему.
- Знаешь хорошее средство от джетлага?
- Секс?
- Лучше. Кофе.
- Я смотрю, твоя успеваемость была ниже среднего, принцесса. Всем известно, что кофе – худшее решение в этом случае.
- У тебя отличный балл по биологии, как я вижу. Однако кофе, прогулка и коричные булочки – верная помощь. Поверь мне.
- Ты видела погоду за окном?
- Она изменилась со вчерашнего дня? – я выглядываю за спину Фабиана, где по ту сторону стекла мрачно возвышается проспект Шарлоттэнбурга. – Дождя уже нет.
Фабиан кривится, его красивое лицо искажается.
- Там холодина.
- Тебе ли бояться холода, житель Мэна?
Юноша ухмыляется, оценив мою фразу. Горделиво вздергивает подбородок – опять же, я знаю, откуда у него этот жест. Черные глаза горят тысячей огней.
- Твоя взяла. И куда пойдем?
- В пекарню в квартале отсюда. Они уже открылись. Папа спит?
- Они оба, - при упоминании отца, Фабиан чуть мрачнеет. Я тоже помню эту ночь во всех подробностях. Но для расспросов сейчас не время – пусть и Эдвард, и Гийом сперва отдохнут.
- Ты умеешь выбираться незаметно.
- Прямо как ты – подобралась к отцу, а никто и не знал, - мило подмигивает мне мальчик. Опирается руками о простыни, вызывающе смотрит на покрывало между нами. – Хотя ты тут все еще не живешь. Это был блеф.
- Извини?..
- Твои вещи. Их нет. Только зубная щетка. Ты здесь ночуешь, Прелесть – и только.
- Верно подмечено, Фабиан.
- А еще отец тебе не доверяет – и правильно делает.
Я приглаживаю волосы, заинтересованно глянув на молодого человека.
- Даже так?
- Ага, - он невозмутимо кивает, потянувшись назад и отодвинув ящик прикроватной тумбы. Вижу там упаковку презервативов. – Таблетки ты не пьешь. Потому что он знает, что пить не станешь – забудешь случайно. А что бывает потом, всем известно.
Мне нужен еще один глубокий вдох. И крепкий, очень крепкий кофе. Я так рада, что Фабиан приехал. Все, что было до него, включая странные звонки от странных женщин, Элис, Керра – все это детский лепет. Фабиан – тяжелая артиллерия. Вот почему он так сюда рвался. Он на самом деле намерен от меня избавиться.
- Нехорошо рыться в чужих вещах, Фабиан.
- И в чужих банковских картах тоже. Элис последнее время допускает прокол за проколом – рассказывает подружкам о своем папочке.
- Я не знала, кто ее отец, если ты об этом.
- Еще бы. Это все абсо-о-лютная случайн-о-о-ость, - специально растягивая слова, уверенно и доверчиво кивает он. – Ну так что. Кофе с булками? Здоровый образ жизни?
- Обязательно. Но мне нужно пару минут.
- Ты так гладила мои руки, Изабелла. Я думаю, мы теперь достаточно близки.
- В будущем тебе лучше так не делать. Встретимся в гостиной.
Поднимаюсь с постели, намеренно откинув одеяло подальше – оно чуть цепляет Фабиана, задев его браслеты. Беру с журнального столика свои вещи. Закрываю дверь ванной на замок. Смотрю в зеркало, на себя, уже вовсе не сонную, скорее пунцово-ажиотированную, встревоженную... и несколько раз умываю лицо ледяной водой. Успокоиться. Мне нужно успокоиться. Это даже не первый раунд. Впереди у нас еще весь день.
Вода помогает. И расческа. И тушь. И туалетная вода Эдварда, сняв колпачок с которой, я делаю глубокий вдох у самой крышечки. Я делаю это все ради него. Я с ним хочу быть вместе.
Раз. Два. Три.
Можно.
Выдыхаю. Надеваю темно-сиреневый пуловер и джинсы. Укладываю волосы по плечам, не собирая их резинкой. Надеваю свой кулон с соколом и ласточкой. Готова.
Фабиан, расположившись на диване гостиной, напротив своей картины, терпеливо меня ждет. Какой же он все-таки высокий...
Изображает улыбку, когда захожу. Идеальная тишина дома ничем не нарушается. Темнота коридора, гостиной и серого Берлина прекрасно друг друга дополняют.
- Ты талантлив.
- Считаешь? По мне – мазня.
- Папа очень ценит эту твою картину.
- Она всегда ему нравилась. Может, из-за фигур – он хорош в математике. Рассказывал тебе смысловой посыл?
- Да. Но у меня есть вопрос.
- Даже так?..
- Элис. Ее на этой картине нет. Или мне не объяснили.
Он тихо, мягко смеется. Вызывающе, но в то же время – снисходительно. Фабиан сам на себя в эту секунду не похож.
- Элис – и есть эта картина. Рамка, фон – называй как хочешь. Без нее нашей семьи бы не было. Связующее звено.
- Она мне об этом не рассказывала.
- Конечно. Тебе никто полноценно не доверяет, Изза, - мудро объясняет юноша, - заметь же это наконец. И не строй иллюзий.
Я улыбаюсь так дружелюбно, как могу. И как могу искренне.
- Я хотела бы заслужить твое доверие, Фабиан. Твое – и Гийома, конечно же.
При упоминании брата он сжимает зубы. И смотрит на меня очень злостно.
- Соперника ищи по своим силам. Разберись со мной, прежде чем трогать Гийома. Или отца.
- Мы уже движемся в правильном направлении, - глянув на то, как сжимает руки в кулаки, что аж костяшки пальцев белеют, аккуратно произношу я, как можно более повседневно, - пойдем за кофе.
Фабиан, глянув на меня исподлобья, резко выдыхает. Надевает на лицо маску невозмутимости снова. Только кожа не такая бледная, как была, пробивается румянец. Фабиан на меня злится. Не верит, что вреда его семье я не причиню. На мгновенье я очень горда за мальчика – он так ревностно, так рьяно оберегает близких. Он очень их любит. Он точно Эдвард... семья – прежде всего.
Мы выходим из здания через пятнадцать минут после моего пробуждения. Дождя и вправду нет. Фабиан идет с пальто нараспашку. Я свое застегиваю, перетянув поясом. Ветер по-настоящему осенний.
- Как ты умудрилась прожить в Германии столько времени и не заговорить на немецком? – интересуется юноша, когда мы останавливаемся на светофоре.
- У меня не было необходимости.
- Это не Норвегия и не Дания, Изза. Тут не так популярен английский, как хочешь верить. Признай свою неспособность к обучению и неуважение к традициям.
- А ты хорошо говоришь на немецком, верно?
- Это логично. Мои предки отсюда.
- Верно.
Мы идем по улицам просыпающегося Берлина и это настолько же странно, насколько... привычно. Вот так идти с Фабианом. Ощущать его неподдельный интерес и в то же время злость, стремление вывести меня на чистую воду. Его переживания о тех, кто дорог. Его стремление выбрать вопрос пожестче, ответ на который не даст усомниться в моих худших качествах. Он так сосредоточен, что порой наступает на лужи, оставшиеся с ночи. Его обувь темная, это ее спасает. Я лужи предусмотрительно обхожу. То и дело на Фабиана поглядываю, и он, хмуро отвечая мне взглядом, не понимает. Раздражается.
Не верится, что не так давно я шла по этой же дороге, в эту же пекарню, после одной из первых и откровенных ночей с Соколом. Сегодня здесь с его сыном. Еще один рубеж на пути к чему-то лучшему. Никто не обещал, что он будет легким.
Впрочем, у пекарни Фабиан открывает мне дверь. Переступает свой юношеский негативизм, ведясь на поводу хорошего воспитания. Но заходит за мной следом очень быстро, практически вталкивает внутрь жаркого помещения. Довольно ухмыляется. Эта эмоция на его лице уже почти как данность для меня.
- Расскажешь мне, что любит Гийом? – когда останавливаемся у витрины, прошу я.
- Он тебе вчера сам сказал.
- Улитки, я помню. Есть ли что-то еще?
- Кофе в его возрасте не пьют.
- Из выпечки, Фабиан. Из десертов?
Он видит, что не ведусь на его агрессивные, раздраженные ответы. Втягивает воздух через нос, распахнув свое пальто еще шире. Девушки за прилавком откровенно любуются молодым человеком. Фабиана можно на обложку Vogue, не меньше. Он лучшее урвал у Эдварда, тут крыть нечем. Правда, сложный характер отца тоже никто не отменял. Фабиан возвел его в степень.
- Брауни. Или шоколадные круассаны. Чем больше шоколада, тем лучше, - отвечает он. Довольно тихо.
- Я тоже люблю шоколад. Отлично.
- Вряд ли кого-то тут интересует, что любишь ты, - глянув на одну из девушек по ту сторону витрины, Фабиан вдруг краснеет, говорит отчетливее и жестче. – Делай уже заказ.
- Ты определился?
Он игнорирует меня, отвернувшись от восхищенного взгляда бариста. Сует обе руки в карман.
- Два американо, две улитки с корицей, два пустых круассана и два шоколадных, и брауни, пожалуйста. А также бриошь с малиной.
- Что нибудь еще? – негромко зовет девушка. Волосы у нее темно-соломенные, глаза зеленые, а брови подведены хной. Ее зеленый передник гармонирует с таким макияжем. На руках татуировка двух сердец, связанных воедино.
Я оглядываюсь на Фабиана.
- Baguette mit Schinken und Käse, Schosson mit Apfel und Latte mit Ahornsirup (Багет с ветчиной и сыром, шоссон с яблоком. И латте с кленовым сиропом), - на красивом, но очень жестком, твердом немецком отзывается он. Девушка от агрессии в голосе даже теряется на долю секунды. Рассеянно кивает.
Я расплачиваюсь своей картой. Фабиан так пристально за этим наблюдает, что, когда отходим к стойке у окна подождать заказ, я вопросительно на него смотрю.
- Делаешь вид, что не пользуешься его кредиткой, Изабелла?
- Еще не доводилось.
- Он тебе ее не выдал?
- Фабиан, ты ведь даже не пытаешься в меня поверить. Почему?
Он поражен моим ответом. Или не ожидает такого вопроса. И все еще немного румянца жжет его щеки из-за взгляда девушки. Руки до сих пор в карманах, и мне кажется, что они влажные. Фабиан как никогда похож на подростка сейчас. Не глядя на весь свой вызывающий образ и кажущуюся взрослость.
- У тебя не может быть благих намерений. Не пытайся заставить меня в это поверить – мы уже такое проходили.
- А у тебя есть девушка, Фабиан?
Он так зорко, резко оборачивается на меня, что едва не вздрагиваю. Но даже губу умудряюсь не прикусить. Испытывающе на него смотрю.
- А это твое дело?!
- Ты ведь любишь ее. Почему тогда не веришь, что я могу любить папу? Любовь же существует.
Он вздергивает подбородок, сжав губы. Красивый профиль выглядит угрожающе в эту секунду.
- Потому что папа может слишком многое тебе дать, кроме любви. И я в жизни не поверю, что ты от этого отказалась бы, будь все иначе. Влюбилась бы в него, будь он другим человеком.
- Но это так.
Он и секунды мне не верит. Я вижу это в его взгляде. Фабиан будто бы знает что-то... будто бы уже в такой ситуации был.
- У тебя через месяц будет «Порше». Люди и за меньшее готовы стать кем угодно и кого угодно убедить в своей любви. Не трать хоть на меня силы, Изза.
- Я правда похожа на такую женщину?
- Нет, - горько выплевывает он, - и это страшнее всего.
Я хочу что-то еще сказать ему, но девушка из-за стойки нас перебивает. Заказ готов. Кофе на бумажной подставке, крафтовый пакет с выпечкой. И отдельно – заказ Фабиана. Она лично передает ему пакет, чуть коснувшись руки краешком пальца. Оба вздрагивают, только Фабиан – едва заметно. И оба краснеют снова. Я делаю вид, что ничего не замечаю. Первая выхожу из пекарни, не дав Фабиану открыть мне дверь.
Уже у самого дома, когда проходим сквер на подходе к нему, юноша останавливается. И меня вынуждает рядом остановиться, придержав рукой. Едва не роняю кофе.
- Фабиан!
- Скажи мне, как далеко ты готова зайти? – он смотрит на меня пристальным, испытующим взглядом. И говорит крайне отрывисто и резко. – Вчера ты видела... то, что видела. С Гийомом. Не только простыни готова менять, верно? Не только показывать чудеса постельных техник. Что еще? Нас исключишь из его жизни? Привяжешь к себе? Устранишь Элис? Что?! Говори мне немедленно!
Он на эмоциях. Из-за случившего в пекарне, а может, из-за недостатка сна, крепкого кофе, не знаю... ночных приключений. Или всего вместе. Еще и помноженного на сложный этап в жизни – подростковый возраст никому не давался легко. Фабиан напоминает мне загнанного, отчаянного ребенка в эту секунду. И мне очень хочется его утешить. Я и вправду многое бы отдала, чтобы мальчики мне доверяли.
- Я никому из вас – никому из твоей семьи, Фабиан – не причиню вреда, - тихо и спокойно, но ясно объясняю ему. – И я не призываю тебя прямо сейчас в это поверить. Но я буду рядом – и ты сможешь убедиться. И ради твоего папы я и вправду на многое готова. Ради него самого, а не всего прочего. И у тебя будет возможность меня проверить – думаю, еще не один раз.
- Далось мне проверять тебя!
- Давай назовем это «наблюдение». Если у тебя хоть одно подозрение появится в моей корысти, ты выиграл.
- И что ты сделаешь? Уйдешь?
- Позволь это решать нам с твоим отцом, ладно? Если он скажет мне уйти – уйду.
Фабиан смеется – режуще и горько. Под его кожей ходят желваки.
- Неплохая попытка, Прелесть.
- Мы друг друга услышали, ладно? У нас сегодня полдня вместе, помнишь?
- Еще бы. Здоровья тебе.
Я вздыхаю, поудобнее перехватив подставку с кофе. Киваю Фабиану на наш дом. Ничего не отвечаю, предлагаю просто вернуться. В конце концов уже половина девятого. Вполне возможно, что нас ждут.
Ключ-картой открываю вход в здание. Вызываю лифт. Гнетущая тишина разбавляется громким дыханием Фабиана. Он прожигает меня взглядом, где есть и недоумение, и злоба. Почему-то теперь он на меня зол. Так сжимает пакет с завтраком, что бумага надрывается, оставляя на себе следы его пальцев.
Но лифт приезжает. И даже останавливается, без особых приключений, на нашем семнадцатом этаже.
Ключи, забрав у меня из рук, вставляет в замок сам Фабиан. Я не спорю с ним. Терпеливо жду, пока отопрет дверь. И захожу следом за юношей, снова и не претендуя ни на его манеры пропустить меня, ни на первенство. Закрываю блестящий маленький замочек.
В квартире все еще тихо и тепло. Умиротворяюще, я бы сказала. Этим стенам ни наши подозрения, ни агрессия, ни тревога, ни боль неведомы. Я дома. И Фабиан, мне кажется, испытывает что-то похожее.
Я ставлю кофе на кухонную тумбу. Фабиан оставляет здесь же пакет. Делает несколько больших глотков своего латте – не подумала бы, что любит такой кофе, еще и с сиропом. Мрачно смотрит в окно.
Через какое-то время мы оба слышим, как открывается дверь спальни. Гийом, негромко топая, прокрадывается на кухню. Выглядывает из-за стены, улыбнувшись Фабиану и как-то поникнув, завидев меня. Он еще сонный, волосы взлохмачены, но глаза уже серьезные и живые. Веки еще чуть опухшие от ночных слез.
- Доброе утро, Гийом, - мягко улыбаюсь ребенку я. – Ты голоден? Мы принесли завтрак.
- Булочки?..
- И шоколадные круассаны. Буди папу и идите к нам.
- Папу будить уже не нужно, - раздается голос Эдварда. Он появляется в коридоре из-за спины Гийома, накрыв ладонями его плечи. Ласково их гладит, наклонившись и поцеловав макушку сына. – С каких пор вы такие ранние пташки, Фабиан?
- Тлетворное берлинское влияние, - фыркает юноша. Обходит меня, сделав вид, что не замечает. Направляется вглубь квартиры – Отвратный у вас тут кофе, vati. Как на наших заправках.
Эдвард переводит вопросительный взгляд на меня, но я успокаивающе ему киваю. Ничего страшного. Все нормально.
- Переодевайся и давай завтракать, Spatzen, - похлопав сына по плечу, произносит Каллен. – Я жду тебя.
- Чур без меня круассаны не доставать! – и робко, и решительно отзывается Гийом. Смотрит на меня с подозрением.
Демонстративно убираю руки от пакета.
- Как скажешь!
Мальчик скрывается в глубине квартиры вслед за старшим братом. Слышу плеск воды в ванной комнате. Эдвард, еще теплый ото сна, но уже хмурый, подходит ко мне вплотную. И немного, но расслабляется, когда обнимаю его за талию. Кладет голову на мою макушку, уткнувшись носом в волосы.
- Что было, Schwalbe?
- Утро, - легонько целую его челюсть, погладив по плечу, - доброе утро, Falke.
- Мне стоит что-то знать?
- Что завтрак совсем скоро, - я с удовольствием приникаю к его груди, поглубже вдыхая родной запах, он жизненно мне сейчас нужен – чтобы говорить спокойно как минимум. – И тебе тоже неплохо бы переодеться. А то я за себя не отвечаю.
- Он сам пришел к тебе?..
- Фабиан? Да. И я предложила сходить в пекарню.
- И что же?..
- И теперь круассаны тут. Что ты хочешь услышать, Эдвард? Что мы подрались по дороге?
Он смешливо хмыкает, устало приникнув к моему лбу. Ласково меня целует, погладив талию.
- Хочу убедиться, что с тобой все в порядке. Я знаю своего сына.
- Я бы тоже хотела его узнать, - успокаивающе оглаживаю его спину, массируя область между лопатками, - скажи мне лучше, как ты. И как Гийом?
Он вздыхает, несколько нервно облизнув губы.
- Это сомнамбулизм. У него иногда случается. И... последствия. Мне кажется, он испугался. И нового места, и перелета, и всех этих новых впечатлений – просто всего было с излишком за эти сутки.
- Мне жаль.
- Не страшно. Неприятно, но не страшно, - сострадательно говорит Эдвард, оглянувшись за наши спины, в коридор, - я хотел бы сказать тебе спасибо за эту ночь, солнышко.
- Ты всегда можешь на меня рассчитывать. Ты это знаешь.
- Тут речь шла не совсем обо мне, - Эдвард ласково оглаживает мои волосы, пробежавшись пальцами по прядям, - и мне не перестать удивляться. Тому, как мне повезло.
Я улыбаюсь ему искренне и тепло, так, как Эдвард заслуживает. Привстаю на цыпочки и легко, целомудренно его целую. Мне нравится ощущать, как Эдвард расслабляется в моих объятьях, ровнее становится его дыхание и теплеет кожа. Он гладит мои ребра, талию своими теплыми ладонями. И пахнет собой. И собой меня окружает. Потрясающе.
- Доброе утро, - шепотом, коснувшись его едва проклюнувшейся щетины, шепчу я.
Синие глаза так и сияют. Любовью. Я на все ради этого его взгляда пойду.
- Доброе утро, моя радость, - нежно отвечает он.
Источник: http://robsten.ru/forum/29-3233-1
0
