Глава 2. Часть 2.
Когда Эдварда рассказал мне эту историю в зале ожидания самолета, я была поражена. Четыре часа из общего времени полета я бодрствовала и обдумывала, переосмысливала ее, поражаясь смелости Вольтури и задумываясь о мотивах Даниэля. А потом, когда засыпала, в моих снах также тревожно пробегали их образы. И их разговоры…
Мы летели до Мехико из Рио больше девяти часов, поэтому времени на переваривание информации мне хватило. Эдвард помогал в размышлениях, отвечал на возникающие вопросы и высказывал свое мнение.
В конце концов я поняла, зачем он поведал мне эту историю. Ее мораль была такова, что даже принципиально разные, недопустимые к встрече и уж тем более отношениям люди могут их построить, если будут любить. И им не станет помехой ни общественное мнение, ни какие-то другие преграды.
Он имел в виду, мой ненавистник галстуков, что мы тоже справимся. Что мы любим, что мы вместе, а значит – справимся. Тем более не все у нас так ужасно, как видно в свете рассказанной истории. И не все так безнадежно.
Мне хотелось в это верить – вдохновляло. И поэтому я навсегда запомнила эти слова.
А еще прониклась к Аро симпатией… и больше на него не злилась, не осуждала. Вот поэтому он нас и принял – принял меня. Он хотел обезопасить меня, говорил Эдварду, что это непродуманный шаг, что он может сломать меня, потому что сам прошел через все это, все знал изнутри.
Он действительно хороший друг, Каллен прав. И его дружба заслуживает уважения. Я все поняла.
…Сейчас я сплю. Вернее, дремаю, потому что самолет скоро идет на посадку, и мы время от времени попадаем в воздушные ямы, встречающиеся на пути.
Я лежу на плече Эдварда, касаясь виском его щеки. Теплая гладковыбритая кожа и ненавязчивая туалетная вода, чем-то напоминающая его собственный аромат, меня расслабляет. Еще со вчерашней ночи перестаю думать о приеме в прежнем ключе, делая его всего лишь данностью нашего времяпровождения, и начинаю наслаждаться оставшимся уикендом отдыха. Было бы крайне глупо испортить его из-за выходки Алессандро. Он не заслуживает такой чести.
Эдвард, кажется, тоже не бодрствует. Он дышит размеренно и спокойно, чуть медленнее обычного, а его руки расслаблены и не держат мои так же ощутимо, как прежде.
Я тихонько усмехаюсь, легонько поцеловав его плечо. Не в рубашке и не в пиджаке, а в простой тенниске, пусть и от «Поло». Она темно-серого цвета, с ровным воротничком. Средней длины и потрясающего удобства. К тому же, отменно сидит.
Я помню, что в тот день, когда впервые увидела его в футболке, из-за слез не смогла разглядеть, кто передо мной. И чуть не уронила велосипед себе на голову…
Я называла его «Верблюд». Может, из-за оранжевого цвета алюминиевой рамы, а может быть и из-за того, что руль и сиденье смотрелись как два горба обозначенного млекопитающего, я уже не помню. Просто пришло такое слово на ум и закрепилось за моим велосипедом. Самый простой, еще складной, без переключения передач и амортизаторов сиденья. Недорогой и удобный. А главное – подходящий под мой рост, что встречалось не так часто.
Своим излюбленным местом катаний я всегда называла Гайд-парк. Красивые деревья, ровные асфальтированные дороги, живописные пейзажи вокруг – одно наслаждение. Только приезжать туда я любила уже после захода солнца, когда зажигались фонари и разбредались основные толпы прохожих, – тогда все дороги были полностью мои, а катание становилось еще более комфортным.
Восемнадцатого июня, во вторник, я как раз собиралась на велопрогулку, надевая свои черные шорты.
…Звонит телефон. Номер не определен, однако по коду является американским.
Я жду звонка от мамы, поехавшей в Нью-Йорк на ежегодный съезд любителей-садоводов, а потому все же отвечаю. И тут же жалею об этом, услышав по ту сторону бархатный баритон.
- Привет, Белла.
- Ты… - обвиняющим свистящим шепотом говорю я в трубку, прищурившись.
- Я, малыш, - соглашается Каллен на том конце, - я рад, что ты узнала меня.
- Лжецов узнаешь за километр, знаешь об этом?
- По-твоему я лжец? – Эдвард пытается изобразить удивление и праведное негодование моему обвинению, однако и сам знает, что это напрасно. Раскушу за миллисекунду.
- Ты подонок, вот кто, - кратко, зато емко заявляю, - я предупреждала тебя мне не звонить.
- Я не воспринимаю женские предупреждения всерьез. И тебе не советую.
Он меня злит. До того злит, что сводит скулы, а руки грозятся раздавить мобильник в кулаках.
- Чего ты хочешь?
- Встречи, - ничуть не смутившись, докладывает Эдвард, - с тобой. Нам было хорошо вместе.
- Чтобы с утра ты снова ушел? Найди-ка себе женщину в борделе.
На глазах закипают слезы. Я помню, как проснулась с утра после нашего первого свидания и второй встречи, когда посчитала, будто влюбилась в этого человека, и подумывала приготовить омлет нам на завтрак. Однако кровать оказалась пуста, вешалка с его пальто тоже, а на столе в кухне обнаружилась записка со словами: «Спасибо за вечер, мне пора». И сто долларов наличными. Одной бумажкой.
Он оценил меня как проститутку. Он заплатил мне за секс и пересоленный пирог, напоил меня вчера дорогим вином и без зазрения совести соблазнил, дав повестись на свое обаяние и красоту.
Но уехал. Уехал и больше не приезжал, даже не звонил… а сейчас вот заявляется. Все так же – без какого-либо стеснения. Мне кажется, оно и вовсе в нем отсутствует. Прогнил насквозь.
- Я нашел себе женщину, Белла. Меня все устраивает.
- МЕНЯ НЕТ! – кричу я, потеряв всякое терпение. - И не смей мне больше звонить! Я заявлю в полицию!
Бросаю трубку. Буквально бросаю – на пол. И с трудом удерживаюсь, дабы не пройтись по ней своими кроссовками. В глазах слезы, в голове вибрирует, а сердце в груди бьется быстро-быстро, как загнанное. Мое первое разочарование на любовном фронте – так и запишем. Только уж слишком больно…
Впрочем, все это не повод откладывать прогулку, хоть я и порываюсь. Все-таки сажусь на велосипед и все-таки выезжаю по направлению к Гайд-парку, спрятав телефон в карман небольшого рюкзачка, что всегда с собой. В нем вода, ключи от дома и книжка Хоссейни, если мне захочется сделать перерыв и почитать.
Погода чудесная, поют птицы, благоухают цветы. Природа поднимает мне настроение, а то, как легкий ветерок дует в лицо, воодушевляет. Я начинаю забывать о Каллене и его наглости, проникаясь атмосферой летнего вечера. По-моему, ничего не может быть лучше.
В Гайд-парке не многолюдно, остались только любители собак, выгуливающие перед сном своих домашних любимцев. Я ловко объезжаю излюбленные ими тропы, двигаясь вглубь парка, подальше от детских площадок и зон отдыха. Здесь, между пальмами и ярко-оранжевыми цветами, чье название не запомню, кажется, никогда, выжимаю из своего Верблюда все, что он может дать. Жажда скорости – не пустой звук. Она великолепна.
Солнце садится, становится холоднее, а небо темнее. Смеркается.
Я делаю третий круг по лучшей из двух велодорожек, въезжая в просвет между деревьями.
Сбавляю скорость и выравниваю руль. А потом делаю то, что и всегда в этом месте, – отпускаю руки, прикрывая глаза. Еду по ровной дороге, которая будет таковой еще четыре метра, и глубоко, ровно дышу, не глядя на маршрут, что выбрала. Расслабляюсь, проникаясь тихим парком и чудесной погодой.
…Не знаю, почему все идет не так. Именно сегодня, именно в это время, именно со мной – но не так. Каким-то образом на обычно идеально чистой дороге появляется какая-то ветка. Горько хрустнув под моими колесами, она уводит руль вправо. И я, конечно же, не успеваю никак этому воспрепятствовать.
Открыв глаза и схватившись руками за руль, с трудом уворачиваюсь от широкого дерева, чей ствол не обещает легких травм. А вот от кустов увернуться не успеваю. Влетаю в них, оставив в густой череде своего Верблюда. Через руль, как в хорошо поставленном фильме, перелетаю его. И, больно ударяясь ногой о землю, падаю на траву возле дорожки. Справа от того самого дерева.
Я часто дышу, пытаясь понять, что произошло. Оглядываюсь вокруг, переосмысливаю ситуацию и рассчитываю траекторию своего падения.
Тяжело вздохнув, неудовлетворительно фыркаю собственной глупости и невнимательности. Фыркаю и пробую подняться, чтобы выпутать Верблюда из кустов и поехать домой, куда уже давно пора было бы отправиться, – почти стемнело.
Только вот подъем оказывается невыполнимой задачей, как бы сильно мне этого ни хотелось. В ноге вспыхивает нестерпимый огонек боли, прокладывающий несколько дорожек слез по моим щекам.
…Холодает. Парк накрывает темнота. А я сижу на траве, не прекращая плакать, и с отчаяньем гляжу на велосипед и свою ногу. Не могу составить план действий. А еще начинаю мерзнуть…
Чтоб тебя, Белла, с твоими велопрогулками, закрытыми глаза и прочей требухой! Сидела бы дома, смотрела Animal Planet, и была довольна жизнью! А теперь…
Но самобичевания делу не помогут, это мне известно не хуже, чем кому-либо еще. И только поэтому я, наплевав на собственную гордость и к чертям послав свою надуманную независимость, тянусь к рюкзачку, доставая телефон.
Мои родители на другом конце света – приобщаются к американским достижениям садоводства, моя единственная подруга, Таня, ка будто назло, на свадьбе сестры – за двести километров от Сиднея. И таким образом, единственный человек, что может мне помочь, подонок. Но даже к подонку можно обратиться, если на кону перспектива провести ночь в парке, вдали от людных прогулочных дорожек. Даже думать не буду, что со мной может случиться здесь… к тому же, по наступлению полной темноты с деревьев спускаются опоссумы, а встречи с ними, не глядя на безобидность, мне бы также совершенно не хотелось.
Поэтому я звоню. Достаю телефон и звоню. Стиснув зубы.
Семь гудков – автоматический сброс. Не отвечает.
Я не унимаюсь. Пробую снова, начинаю подрагивать от холода – моя майка явно не рассчитана на ночевку в парке.
Снова сброс. Да он издевается!
Сморгнув слезы, набираю номер в третий раз. Сижу на траве, смотрю на свою пострадавшую ногу, отчаянно вслушиваюсь в гудки и тихонько бормочу «пожалуйста». Мысленно даже обещаю Вселенной принести извинения Эдварду и еще раз переспать с ним, если ответит. Переступлю через себя.
Мне же не добраться до дома самой!..
- Чего тебе? – о да! Наконец-то, наконец! Меня пощадили…
- Э-Эдвард… - не сразу справляюсь с голосом, который подводит, вздрогнув. Запрокидываю голову, поджав губы.
Какую-то секунду на том конце молчат. А потом все же настораживаются:
- Что случилось?
- Э-Эдвард… - еще раз повторяю, тщетно пытаясь договорить фразу до конца. - Мне… мне нужна твоя помощь…
Унизительно звучит. Но унижение можно перетерпеть. А вот опоссумов – навряд ли. Я побегу домой на руках, если увижу их. Никогда не подхожу близко и всегда сворачиваю в другую сторону, если заслышу характерные хрипы невдалеке.
- Моя помощь? – Каллен изумлен, но не издевается. Говорит крайне серьезно.
- Твоя… мой Верблюд в кустах, а я… я, кажется, ногу сломала… и опоссумы… Эдвард, я не хочу видеть опоссумов!
- Что-что? – он теряется. Я понимаю его – тоже бы растерялась, услышь такое от едва знакомого человека, – дурдом. Голос звучит глухо, лицо, скорее всего, нахмурено. И дышит он неровно. Он вслушивается в то, что говорю.
- Гайд-парк – я в Гайд-парке. Ты можешь приехать ко мне?.. Побыстрее…
- В какой части, Белла? Я приеду, только скажи мне, в какой части, - говорит быстрее, волнуется. И, судя по появившимся на заднем плане шагам, куда-то идет.
- В северной, аллея с пальмами. Указатель на входе…
- Хорошо, - он собранно соглашается, - тогда дай мне пятнадцать минут. Я здесь неподалеку.
И отключается. Оставляет меня один на один со всем, что окружает, включая обитателей здешних деревьев. Дышу неровно и часто, ногтями впиваюсь в траву. Еще раз пробую подняться, но тщетно, – без опоры никак, слишком больно. Остается только ждать.
И, слава богу, ожидания оказываются не напрасны.
Он приходит. Я сначала не понимаю, что это он, сначала шарахаюсь в сторону, сдвинув ногу, взвизгнув от боли и чуть не обрушив Верблюда на себя, но потом, как только начинает говорить, унимаюсь. Верю.
- Эдвард…
Он присаживается передо мной – в тенниске, в джинсах, со взъерошенными волосами и озабоченным лицом – и кивает. Наскоро оглядывает меня, пытаясь понять, что случилось.
- Ага, - утешающе подтверждает, легонько погладив по плечу, - расскажешь мне, что с тобой?
- Верблюд… - киваю на кусты, всхлипнув. - Я ехала, а там ветка… и дерево, и моя нога…
- Велосипед? – Эдвард изгибает бровь, поглядывая на моего железного коня с удивлением. - Верблюд?..
- Так его зовут…
- Велосипед зовут?..
- Да, велосипед. Это важно?.. – черт, как же больно. Я определенно сломала ногу. Будет родителям сюрприз.
- Нет, Белла. Не важно, - мужчина понимает мой настрой. Качает головой, поднимаясь на ноги. И вытаскивает велосипед из кустов, выкатывая на дорогу.
- Что с ногой? – зовет, возвращаясь ко мне.
- Не знаю… - хныкаю, обреченно посмотрев на Каллена снизу вверх.
- Идти можешь?
- Нет.
- А встать?
- Сама тоже нет, - морщусь, признавая неутешительную правду, я. Глубоко, но неровно вздыхаю.
- Самой не нужно, - успокаивает Эдвард, наклоняясь ко мне и обвивая за талию, - держись, а я помогу.
С такой легкостью поднимает меня, что я не сразу понимаю, что происходит. Ощущение реальности возвращается лишь тогда, когда оказываюсь на раме велосипеда. И ее холод прекрасно ощутим через мои тонкие шорты.
- На входе у меня машина. А до нее так будет быстрее, - объясняет Эдвард, занявший мое сиденье и уже убравший подножку, - не шевелись и не сунь ноги под педали, хорошо?
Замерзшая, напуганная и уж точно не готовая к сопротивлению, я почти сразу соглашаюсь. Киваю не думая. Хватаюсь за руль, удерживая равновесие.
- Осторожно, осторожно, - наставляет шепотом Каллен, похоже, сам себя, когда мы двигаемся с места. Медленно, потом побыстрее, потом, ровно держа руль, как надо. Не быстро и не медленно, размеренно. Но вперед. Но к выходу. Прочь от обиталища опоссумов, чей хрип я, кажется, уже слышала.
Уже в машине (впервые еду внутри такого «Мерседеса»), когда Эдвард грузит мой велосипед в багажник, а меня садит на переднее сиденье, пристегивая ремнем, понимаю, что так и не поблагодарила его. Начинаю чувствовать себя дрянью.
- Спасибо тебе, - кое-как согреваясь, шепчу, с признательностью взглянув на Каллена.
Он поворачивается ко мне с легкой ободряющей улыбкой и блеском в глазах. Темные оливы – очень красивые – переливаются. Мгновенье – и Эдвард гладит меня по щеке. Нежно-нежно, стирая все слезы.
- Пожалуйста, Белла, - и выезжает с парковки, направляя машину к больнице. В этом вопросе непреклонен.
Через час, в своем домике, в своей постели, всем не загипсованным телом, исключая пострадавшую ногу, прижавшись к своему спасителю, перестаю считать его подонком.
Подонок бы за мной не приехал… и уж точно не стал со мной возиться.
- Ты хороший, - по-детски тихо и откровенно признаюсь я, приникнув к плечу мужчины, - прости меня, пожалуйста!
Словесного ответа не получаю – только вздох. А потом Эдвард целует меня в лоб. И мне кажется, небезразлично…
- Так любишь «Поло»? – вытягивая меня в настоящее, в салон самолета, где всего четыре кресла и два из них заняты нами, зовет родной голос.
Сначала не понимаю суть вопроса мужа, но обнаружив, что все так же крепко прижимаюсь к его плечу в фирменной тенниске, усмехаюсь.
- Скорее тех, кто их носит, - мурлычу, выгнувшись чуть-чуть и чмокнув уже его щеку.
Наверное, я тогда поняла – ночью после всей этой эпопеи с Верблюдом и сломанной ногой, – что нашла своего человека. И, кто бы он ни был, что бы ни делал, сколько бы ни зарабатывал, обязана быть с ним. Ничто не должно стать препятствие. И не станет.
Эдвард сонно улыбается, потрепав мои волосы. Позволяет вернуться к себе на плечо, приобняв за талию свободной рукой.
- Через десять минут садимся, миссис Каллен, - доверительно сообщает мне на ухо он.
- Спасибо за оповещение, мистер Каллен, - смешливо отвечаю, по-настоящему наслаждаясь моментом непосредственности и полного комфорта. Когда все вокруг так прекрасно, когда любимый человек рядом, когда он заботится и оберегает… теряют свою силу трудности. Они ведь у всех возникают, и все с ними справляются. Неужели ради нашего брака я не справлюсь? Приемы ведь раз в месяц, не больше. Перетерплю как-нибудь.
- У тебя есть какие-нибудь предпочтения?
- Предпочтения, Эдвард?
- Какое-то мексиканское блюдо… или отель, где всегда хотелось жить? Ты же любишь Travel Adventure.
Его интерес ко мне и моим мыслям очень приятен. И я не откладываю в долгий ящик сообщить ему об этом, отчего и без того светлое, хоть пока и сонное лицо Эдварда освещает широкая улыбка.
- Я хотела попробовать этот соус… не помню, как они его называют. Зеленый, помнишь? Острый, вроде, - возвращаясь к теме предпочтений, объявляю. Это первое, что приходит в голову, и, наверное, последнее. О Мексике мне мало что известно. Любимые программы по телевизору были про Европу, а благодаря встрече с Эдвардом – и про Америку. Ее, к слову, он обещал мне показать. Но уже в следующем году – сейчас надвигается самая горячая пора договоров и контрактов. Осенью у многих начинается финансовый год.
- Гуакамоле? – без подсказок и лишних раздумий интересуется Эдвард.
- Да, точно. Гуакамоле, - с трудом выговариваю неизвестное прежде слово, усмехнувшись, - его.
- Пожелание принято к исполнению, - мужчина потирает мое плечо, вглядевшись в глаза и подарив такой теплый взгляд, что сердце бьется быстрее. Насколько же он… потрясающий. Именно это слово. Я вчера не напрасно его употребила. – Может, что-нибудь еще?
- Нет, любимый. Это все.
Муж расцветает, когда слышит мое второе слово. Выражение его лица исполняется одухотворением, в глазах появляется тяга к свершениям, а губы сами собой складываются в улыбку. Из всех моих знакомых он самый хмурый. Но в течение этих трех недель никогда бы такого не сказала.
- Как скажешь, любимая, - хитро подмигнув, дает согласие он, - тогда придерживаемся моего плана.
- Все так серьезно? Прямо план?
- Я хочу показать тебе мир, Белла, - с невыразимой любовью объясняет Эдвард, пригладив мои волосы, а потом поцеловав макушку, - когда у меня есть главное сокровище, можно спустить все остальные на то, чтобы сделать его счастливым.
- У тебя уже получилось, - заверяю, доверчиво прижавшись к нему и с удовлетворением потянув носом переливчатый аромат туалетной воды, - можешь не тратить деньги.
Он хмыкает.
- Знаешь, у меня есть тост, - и поднимает свой стакан с водой, стоящий на столике, оборачиваясь ко мне. Ждет, пока подниму свой, и только потом продолжает, - пусть эти зеленые бумажки никогда не станут поводом для разлада в нашем браке, но исполнят все наши мечты. Они ведь тоже могут быть полезны, как видишь.
Хохотнув, я чокаюсь с ним, допивая свой апельсиновый сок, оставшийся на донышке.
- Чудесный тост. Полностью поддерживаю.
А потом возвращаюсь в объятья мужа, вместе с ним лениво поглядывая в иллюминатор. Эдвард удобно устраивается в кресле, сползая чуть ниже, чтобы дать так же удобно устроиться мне. На своем плече, разумеется.
Когда мы вместе, мы сильнее. Это уже стало общепризнанным фактом.
* * *
Наш первый из двух дней в Мехико мы проводим поистине великолепно.
Прямо в аэропорту арендованная Эдвардом на два дня машина – черный внедорожник, который уже с виду выглядит многообещающе и внушительно, – забирает нас, с легкостью вместив весь багаж, какой брали в медовый месяц.
Наш водитель и, по совместительству, проводник – Рико – ведет ровно, на одной и той же скорости, успокаивая мой вестибулярный аппарат и не вызывая тошноты, что так часто случается, когда еду в машине. Эдвард знал, что он так водит. Эдвард все про меня знает.
Смотрю на его полуулыбку, обращенную на меня, когда спокойно гляжу в окно, а не отвожу взгляд от пролетающих мимо пейзажей, и тоже улыбаюсь. Кудесник.
Первой остановкой в Мексике сразу после прилета является отель. Роскошный, изумительный, с невероятным видом из окон нашей отдельной виллы и исключительным контингентом, возраст которой не меньше восемнадцати лет. В правилах отеля четко указано, что гостям с детьми стоит поискать друге место… «Торжество вечной любви и романтики», «место, где вы познаете всю мощь своей страсти» - многообещающе. Только вот не знаю, успеем ли мы с планами Эдварда познавать по вечерам страсть. Я попробую на это понадеяться.
В отеле мы обедаем. В итальянском ресторане, моей любимой пастой и карпаччо, с булочками-песто и потрясающими капкейками с маскарпоне. Эдвард не изменяет себе, выбирая стейк, а на десерт ограничиваясь одним лишь пудингом, пусть и шоколадным. Утверждает, что макаронами бы в жизни не наелся. И потому никогда не берет их в рот.
Первыми в списке достопримечательностей, сразу после обеда, являются те самые каналы Сочимилько. Древние, прекрасно сохранившиеся, с непередаваемой, благодаря мариачи, мексиканской атмосферой. Мы плывем по темной воде, в которой отражаются загорающиеся фонари, в небольшой лодке. Нам поют традиционные песни, угощают обещанным мне гуакамоле с начос, предлагают текилу с лимоном, но мы с Калленом в один голос отказываемся, хотя он и предлагает мне попробовать, чтобы хотя бы знать, что это такое. Я успокаиваю мужа, что не заинтересована в познании алкогольных напитков. И с удовольствием закажу себе сока или газировки – тем более с кока-колой проблем здесь нет.
В лодке Эдвард сидит бок о бок со мной, приобняв меня за талию. На нас обоих купленные у мариачи круглые шляпы, на моих плечах согревающий плед с ацтекским узором. Время от времени муж целует меня, то и дело проводя носом по щеке, и я понимаю, о каком счастье он говорил. Это ведь действительно счастье – близость, музыка, романтика вокруг и расцветающие, как прекрасные цветы, светильники вдоль воды. Я не думала, что существуют такие места на свете. И что может быть настолько хорошо.
- Тебе нравится? – шепотом зовет Эдвард, когда один из мариачи затягивает особенно нежную песню.
- Мне безумно нравится, - так же шепотом отвечаю, целомудренно поцеловав его губы, такие близкие ко мне и такие желанные сейчас, - я никогда не чувствовала себя лучше, Эдвард.
- Каналы творят чудеса, м-м-м? Особенно для влюбленных, - мечтательно заявляет он, оглянувшись вокруг, на до мелочей продуманную атмосферу и такие же лодки, проплывающие мимо нас.
- Ты творишь чудеса, - поправляю его, ласково погладив красиво очерченные скулы, - важно не где мы, а с кем. Без тебя это место не было бы таким прекрасным.
Он немного смущается, но в большей степени с обожанием глядит на меня после таких слов. Еще раз целует, выражая полное согласие, благодарность и взаимность этим поцелуем. Только уже напористее, уже сильнее. Я начинаю верить, что наш отель "21+" снят был не напрасно.
Мы приплываем к пристани и покидаем лодку. Взяв меня под локоть, Эдвард направляется вдоль по набережной, в одном ему известном направлении. На мой вопрос отвечает, что это сюрприз. И когда подходим к какому-то заведению с ярко-горящей вывеской, просит закрыть глаза.
Я доверяю ему полностью, а потому не сопротивляюсь. Ведомая мужем, оказываюсь на деревянном полу, где-то возле берега. Здесь пахнет океаном.
- Открывай, - позволяет мне мужчина, убирая руки. И с нетерпеливым, выжидательным лицом наблюдает за моей реакцией.
Стою на веранде, которая выходит прямо к морскому берегу. Три ступени – и песок. А вокруг темнота, ночь и звезды. Горят пару фонариков-свечей, специально для нас возле них, за деревянной загородкой от ветра с вырезанными для обзора окошками, накрыт стол. Плетеная скатерть, удобные кресла. Очарование и умопомрачительная красота.
- Я в сказке…
- Не-а, - довольный произведенным впечатлением, Эдвард провожает меня к столу, галантно отодвигая стул, - это все реальность. Теперь это твоя реальность.
Мы ужинаем, наблюдая за океаном. На сей раз какие-то мясные традиционные блюда, на которые я не особенно обращаю внимание, хотя вкуса им не занимать. Потом воздушный бисквит на десерт, пропитанный чем-то ароматно пахнущим. Вроде корицы с каким-то подсластителем… божественно.
А затем мы возвращаемся в отель. Возвращаемся и почти сразу же, не особенно дожидаясь подходящего момента, набрасываемся друг на друга.
Всю ночь напролет я готова принадлежать Эдварду, а он готов стать моим.
Как никогда четко понимаю значение слова «медовый месяц» этой ночью.
Второй день не менее полон событиями, чем первый: пирамиды Ацтеков, какая-то деревня на краю мира и знакомство с местными традициями (включая сотканное вручную пончо, что увезу с собой на память), великолепный ужин при свечах в морском ресторане и незабываемая экскурсия на воздушном шаре, откуда мне открываются чудесные виды для своих снимков.
Выезжая из отеля рано утром, а приезжая поздно вечером, мы успеваем все. У нас сотня фотографий за эти дни, уйма впечатлений и нескончаемое гастрономическое удовольствие от изысканных блюд.
Мы купаемся в океане, загораем на своем личном пляже, играем в карты у бассейна и даже жарим небольшое барбекю на нашем личном гриле возле виллы.
Я и представить себе не могу лучшего окончания нашего отпуска, чем вот такой уикенд. По-моему, Золушка должна мне завидовать. По сравнению с ее принцем, мой оказался Королем. А еще истинным волшебником, потому что все настолько продуманно, организованно и впечатляюще, что у меня просто не находится слов как следует все описать. Даже домой возвращаться не хочется…
Все-таки Эдварду нет равных. И не будет.
Впрочем, даже в такой огромной бочке меда обнаруживается ложка дегтя, которая способна здорово понизить настроение и уничтожить прежний настрой.
Это случается снова.
Неконтролируемое, непонятное, всегда приходящее не вовремя и всегда заставляющее моего Эдварда мучится, оно сдается только сильнодействующим таблеткам. И то не сразу.
Сначала ничего не предвещает беды – любя друг друга столько, сколько позволяет тело и уставший от многих впечатлений за день мозг, мы и во второй день укладываемся спать ближе к трем ночи. Самолет в полдень, успеем еще и искупаться в океане, и позавтракать – времени уйма.
Эдвард безмятежно спит, прижав меня к себе и оплетя ногами мои ноги, всегда словно бы опасаясь, что куда-то убегу. Над нашей кроватью москитная сетка, отчего спим будто бы в полупрозрачном мареве, а простыни мягкие и чуть-чуть шуршащие, потому слышно каждое движение.
Эти простыни мне и выдают мужа, когда просыпаюсь часом позже, в четыре. За панорамным окном спальни начинает светлеть, небо нежно-голубое, царят предрассветные сумерки. И в этих сумерках он, полутемный, с побелевшим лицом, катается по кровати, вцепившись руками в волосы.
Я знаю, что долго терпел. Я открываю глаза, моргаю для фокусировки взгляда и тут же понимаю это по скрипу простыней. Всегда лежит тихо, когда боль сносная. Никогда меня не тревожит.
Поднимаюсь с постели, не тратя время на сожаления. Он знает, что сожалею. И знает, что вместе с ним мне тоже больно – от каждого стона. Поэтому и молчит.
Я мочу в нашей ванной комнате полотенце, принося ему. Достаточно тонкое, мягкое, приятное на ощупь. И холодное, конечно же.
- Ш-ш-ш, - с трудом не сжав зубы, когда смотрю на сведенное судорогой лицо, шепчу я. Кладу полотенце на лоб, дождавшись его более-менее ровного положения, - сейчас пройдет. Все пройдет.
Зажмурившись и поджав губы, Эдвард честно старается ровно дышать. Ему кажется, что так проходит быстрее. И я подкрепляю эту веру. Глажу его по плечу.
- Ты выпил таблетку?
- Д-да… - его немного знобит, руки холодные, как лед, а под глазами круги. До боли беззащитен, а я до боли беспомощна. Каждый раз как новое испытание на прочность. Почему людям не под силу забирать себе чужую боль? Я бы вобрала ее из Эдварда в себя до конца… я бы не оставила ему и крохи. Как же я ненавижу его приступы…
- Значит, скоро полегчает, - оптимистично обещаю, крепко обвивая его руку и держа ладонь в своих. Глажу пальцы, наклоняюсь и целую их. Делаю то, что могу сделать. И очень надеюсь быть полезной.
Он говорит, эта неимоверная боль. Будто бы ржавым ножом в висок, проковыривая дыру до самого мозга. И отдает в глаз – искрами. До того, что сложно дышать.
И приходят неожиданно. Непонятные боли. Ему бы к доктору… я заставлю. Пусть только попробует воспротивиться!
Благо, пока мы без врачебной помощи, таблетки все же помогают. Я против таблеток, не люблю их и далеко не всегда считаю полезными, но в случае Эдварда без них просто не справиться. Всегда нужно уметь отличать эти боли от остальных, от перенапряжения, например, или затекших мышц… у него не всегда получается. Раньше он пил лекарство сразу же, как начинало покалывать. Сейчас сократил его прием, однажды послушав меня. Но, похоже, я нанесла ему вред этим советом. Это того не стоит – терпеть такое. Лучше пить каждый раз.
- Я убрал их, - вдруг докладывает Эдвард, поморщившись. Его голос тихий, слабый, а вот рука в кулак сжимается очень сильно. Точно так же, как и зубы. Он все еще не выдал ни звука, кроме приглушенного мычания в подушку.
- Кого убрал? – тихо-тихо спрашиваю, перевернув на его лбу полотенце. Прежде ледяная от воды сторона теплая. Как от жара.
- Его активы. Я их ликвидировал. Алессандро…
К чему эта тема? Я в недоумении.
- Хорошо… значит, так нужно, - бормочу, нерешительно погладив его мокрые темные волосы. Не понимаю, к чему это.
- Нужно, - на вдохе кивает Эдвард, - я не дам ему тебя в обиду. Я его разотру…
Он защищает меня… он сейчас говорит о том, что защищает меня. От Алеса!
- Спасибо, любимый, - нежно-нежно отвечаю, наклонившись к мужу и едва ощутимо поцеловав его лоб. Каллен вздрагивает, и я отодвигаюсь. Быстрее, чем попросит.
На моих глазах выступают слезы.
- Как бы я хотел набить ему морду, Белла… - шипит, не разжимая кулаков. Запрокидывает голову чуть выше, с непередаваемым нетерпением ожидая действия таблетки. – Как бы хотел!.. А не могу…
- Ты и так защищаешь меня. Ты всегда со мной, это главное, - убеждаю я, беспомощно глядя на то, как извивается от боли, - все в порядке.
Видимо поверив мне, мужчина замолкает. Все так же лежит рядом, все так же позволяет держать себя за руку и все так же, не глядя на явное желание, судя по вздутым венам на лице, сдерживает себя. Молчит.
…К половине пятого приступ кончается. Медленно отступает восвояси, и Эдвард, как освобожденный узник, с облегчением выдыхает, хрипло втянув новый, свежий воздух. Я открываю балкон, впуская его в спальню, и возвращаюсь обратно на постель, поправляя москитную сетку.
Немного вспотевший, белее подушек, на которых мы спим, и с изможденным выражением лица, любимый устаивается у меня на груди, пока размеренными убаюкивающими движениями глажу его спину. Простынь мокрая с его стороны, поэтому он на моей. Мы на моей. И сдвигаться нам больше некуда, некуда отступать.
- Белла… - полувсхлипом произносит Эдвард, закрывая глаза. Пытается расслабиться и поспать. Сон лечит – это не преувеличение. Теперь я знаю.
- Твоя Белла, - успокаиваю его, осторожно стерев со лба испарину и чуть подвинувшись влево, подальше от края, под тяжелым влажным телом, - все кончилось. Все теперь хорошо. Засыпай.
Он подчиняется мне. Он, совершенно беспомощный такими ночами и потерянный, едва не сворачивается клубком рядом, напитываясь, как говорил, близостью. И через минут десять действительно засыпает. Тихонько посапывает, чем я и определяю это обстоятельство.
Я не сплю. Я продолжаю гладить его, поправляю простынку, которой мы накрыты вместо одеяла, и даже не пробую удобно устроить затекшую шею. Лежу недвижно, больше всего опасаясь потревожить мужа. И убеждаюсь – в который раз, – что нужна ему. Что мне он нужен. Что мы вместе – и никак иначе. Как говорил Аро.
- Я стану лучшей Золотой рыбкой, Эдвард, - одними губами, не тревожа тишину, обещаю ему, со слезами на глазах припоминая только-только кончившийся приступ, и выражение лица Эдварда, и его мучения, и его сдержанные всхлипы тогда, - я никогда тебя не оставлю. Никто меня не заставит. Никогда.
И что бы ни случилось в Атланте, что бы ни произошло на Венецианском балу, я уверена в своих силах, не сомневаюсь.
Сегодня мне было показано, что сомнения излишни и недопустимы.
Без Эдварда я просто не смогу жить…
- ФОРУМ -
С нетерпением ждем вашего мнения о главе. После всех рассказанных историй главных героев оно очень интересно :)
С нетерпением ждем вашего мнения о главе. После всех рассказанных историй главных героев оно очень интересно :)
Источник: http://robsten.ru/forum/67-2117-1
0
