Глава 6. Часть 1.
Жизнь распределяет людей в разные весовые категории, которые участвуют в боях без правил, именуемых «испытаниями судьбы». Ежедневно.
На самом деле почти все эмоции, что испытывают борцы на ринге, простые обыватели ощущают и в реальности: восторг, неверие, оцепенение, ярость, кровожадность, жестокость, радость, восхищение, ненависть… и все эти чувства непомерно сильны. Но у каждого есть свой предел, в том числе и эмоциональный.
В пару на арене никогда не поставят двух человек из разных весовых категорий. Потому и говорят, что люди, занимающие разное положение в обществе, не могут жить вместе не то что счастливо – даже сносно. Скандалы и разборки с битьем посуды из-за того, сколько денег потрачено, какое количество еще можно потратить, и какого черта кто-то должен в чем-то себя ограничивать, будут возникать постоянно.
Люди, имеющие разные взгляды на жизнь, не находят точек соприкосновения. Романтика медового месяца где-нибудь на Маврикии заканчивается, просторные люксовые виллы с пятидесятиметровыми бассейнами остаются лишь на цветных фотографиях, а рутина поглощает. Муж занят бизнесом, жена – спа-салонами и элитными бутиками. Они садятся вместе ужинать в ресторане за застеленный белой скатертью стол, пощипывают хлебные палочки, пробуют какое-то дорогущее вино и знать не знают, как прошел день у супруга. Им не интересно. У него в голове мысль о том, как по-быстрому отыметь ее и заняться подготовкой к завтрашней презентации, а у нее – как перетерпеть недосекс и нанести на лицо специальную маску с фиолетовыми устрицами для мягкости кожи.
Они не заводят детей. А если и заводят, то уже в две недели отдают няне, а в шесть лет – в частный интернат, типа английского Итона. Нет детей – нет проблем. Зато наследники вроде как есть.
Что же, шаблонно? Глупо? Неправильно? Но как раз таких браков пруд пруди. Последнее время становится все более редким явлением даже взаимное уважением супругов…
И этот «бизнес», на самом деле, еще лучший вариант. Потому что ей двадцать, а ему тридцать пять. Оба вроде как молоды, оба собрались строить жизнь. По крайней мере, лет пять они вместе протянут – перетерпят. И уж если разбегутся, то оба найдут партнера помоложе.
А бывает иначе. Страшнее.
Обоим по сорок-сорок пять лет. Они акулы бизнеса, решившие создать союз с обязательным брачным договором, дабы не перекупать акции друг друга и сотрудничать на новом уровне. С утра до вечера пропадают на работе, раз в неделю обедают или ужинают в каком-то именитом ресторане, потом в дальней комнате дома или в президентском номере отеля спят (не чаще двух раз в месяц), а на утро с новыми силами возвращаются к прежним делам.
Как правило, у него любовница. Может, три. Все не старше двадцати пяти. У нее – любовник, возможно, два. Всем не больше двадцати. Почему-то серьезные женщины любят несерьезных мальчиков…
Таких людей, разумеется, ничто не объединяет. У них нет ни совместных интересов, они не разговаривают, чтобы скоротать время, не имеют ничего общего, кроме новых договоров. Их жизнь – водоворот продуманных бизнес-решений.
У них нет ни сострадания, ни заботы друг о друге. Порой они еще и ненавидят своих названных супругов. И эти люди смеют говорить, будто история Золушки – хуже?
Их большинство. Я знаю это, потому что на вечере Аро я видела, сколько на самом деле таких пар существует. Меня с ними знакомили. Смотря на это, я поняла, откуда берутся стереотипы, особенно в такой среде, о том, что любви нет, а верность – насмешка. Зато размер будущих алиментов стоит обсудить заранее.
Эдвард, конечно же, убеждал меня, что всё это глупости, и к нам они не относятся. Нам не нужен брачный договор. Нам не нужны заверения, подтверждения и официальные бумаги. Мы любим. Мы преданы. И наше благополучие будет строиться на единении душ, нежности и совместных планах.
Именно поэтому мы чувствуем друг друга. Порой это проявляется в самых неожиданных ситуациях, а порой в достаточно банальных. Но, так или иначе, наблюдателям вроде Алесса не понятно, почему такое существует. Они во всем ищут выгоду, подтекст… которого нет.
Просто когда Эдвард этой ночью, около трех утра, поднимается с постели, я просыпаюсь. Открываю глаза, почти мгновенно почувствовав колыхание воздуха при его движении, слышу шорох откидываемого покрывала и то, как отзывается на соприкосновение с голой ступней мужа наш пол.
Дверь не хлопает. Не слышно ни звука. Даже шаги – и те будто призрачные.
А мне без труда удается определить в кромешной темноте, что мистера Каллена нет рядом.
Наверное, будь это любая другая ночь, я бы осталась в постели и терпеливо стала дожидаться его возвращения. Но, принимая во внимание все события, случившиеся чуть больше трех часов назад, включая нашу ссору и мой позорный побег, сделать это просто невозможно. Мое беспокойство неизмеримо и неуемно – того и гляди, сердце выпрыгнет из груди.
Я поднимаюсь следом. Сонно выпутавшись из кокона одеяла, в который, по уверению Каллена, закутываюсь каждую ночью как в последний раз, ступаю на прохладный деревянный пол. Спальня большая и просторная, с красивыми панорамными окнами лучшего пентхауса города. Но без Эдварда она пустая и ледяная. Никакая красота не сравнится с людской близостью.
Я выхожу в коридор. Три шага к лестнице, десять – по ней. Второй этаж, лучшее расположение, специальное кондиционирование и прочие лучшие модернистские технологии. Еще только потолок не регулируется по высоте щелком пульта, а так даже телевизор включается сам, стоит произнести кодовое слово. И разговаривает с тобой.
Чертовщина.
Моргнув, я опираюсь на перила и вглядываясь в темноту кухни. Силуэт мужа прекрасно просматривается у окна. Он открывает шкафчик, отведенный под аптечку.
- Что такое?
Эдвард тяжело вздыхает, услышав мой голос. Его ладони, одна из которых перебинтована мной, достают с верхней полки укомплектованный пластмассовый ящик с красным крестиком посередине. Второй раз за эту ночь.
- Все в порядке.
Баритон сонный, хрипловатый. По нему без труда можно определить, сколько мистер Каллен выпил этим вечером и что у него был приступ. Эдвард всегда говорит тише и менее четко после этой каторги.
- Таблетки от головы наверху.
Ему снова плохо? У меня сжимается, облившись волной крови, сердце.
- Я знаю.
Эдвард методично, даже не обернувшись в мою сторону, перебирает аптечку. Без единого источника света.
- А что ты ищешь? Я могу помочь тебе, – подавив зевок, спускаюсь, немного нахмурившись. Иду в его сторону. Пижама мужа почти полностью высохла, кожа тоже, хоть ощущение липкости наверняка сохранилось. Он бледноват и черты заострены, но это не худший вариант. Во время своей кластерной агонии мужчина и вовсе на себя не похож. Призрак. Восковая статуя.
Эдвард резко выдыхает, выпустив с этим выдохом немного раздражения.
- Белла, если бы мне понадобилась помощь, я бы тебя позвал.
Я останавливаюсь там, где стояла. В этих словах нет злобы, грубости, нет даже раздражения. В них просто напряженность. А еще – нетерпение. И мягкая попытка уговорить меня идти туда, куда глаза глядят, главное – подальше отсюда.
В сравнении с моментом засыпания это выглядит, по меньшей мере, странно. Мне неприятно и немного больно, что все возвращается на круги своя, но я пытаюсь списать это на ночь. Он хочет спать.
- Я просто предложила, Эдвард… - прикусив губу, оправдываюсь я. Становится неловко.
Как удивительно, что одни эмоции без труда перестраиваются на другие. Мы заснули с переплетенными пальцами рук три часа назад, а теперь снова перебрасываемся пустыми фразами на расстоянии.
Это не просто американские горки, наши отношения это «рев дракона» – самый страшный аттракцион Сиднея. Четыре мертвых петли, вертикальный спуск с высоты девяносто метров и скорость в сто сорок километров в час. Там потряхивает и не так. Лихорадит.
- Я буду наверху, - не желая пробовать на себе еще одну поездку вниз головой, я отступаю обратно к лестнице, - извини, что потревожила тебя.
Нет сил на обиды. Нет сил на уверения, что я беспокоюсь. И нет никаких, никаких скрытых резервов для того, чтобы спорить с ним посреди ночи, стоя одной ногой в столовой, а второй – на кухне.
Однако план, сформировавшийся за мгновенье, за это же мгновение и рушится. До основания.
- Белла, не уходи…
Это меньше всего похоже на раздраженную попытку унять глупую обиду. Эдвард прерывисто выдыхает, уронив здоровую руку на столешницу рядом с аптечкой, и обреченно смотрит вниз, на свои пальцы. Обручальное кольцо на его руке едва ли не болтается.
Я оборачиваюсь на отголосок боли, прозвучавший в его голосе, и вижу, как поникли его плечи. Бронзовые волосы жирные, потемневшие, на лбу, рядом с их линией, морщинки. И губы подрагивают.
Даже с величайшей обидой тысячелетия я бы не смогла сейчас уйти.
Мотнув головой, я торопливо подхожу к кухонной стойке. Эдвард морщится, борясь с желанием отступить, и самостоятельно раскрывает мне навстречу объятья.
Утыкаюсь в его грудь. Пижама пропиталась запахом свежевыстиранных простыней, алкоголя и пота. Прикрываю глаза.
- Что с тобой? – Я поглаживаю его спину, приобняв левой рукой за талию.
От Эдварда исходит горький запах спиртного и характерный, полуискуственный отголосок лекарств. Видимо, при смешивании они дают побочный эффект.
Этого он и стесняется. Эдвард намеренно поворачивает голову в другую сторону от моего лица, когда говорит, а слова подбирает покороче.
- Ожог.
Я нежно чмокаю его плечо.
- Болит?
Эдвард, могу поклясться, морщится.
- Да… сильно.
Это показатель. Эдвард никогда не признавался мне в силе своей боли.
Но, боже мой, чего он ждал, когда прикладывал руку к конфорке?
- Прежде всего, давай перебинтуем ее, - предлагаю, грустно приникнув к его шее, - а потом я найду обезболивающее.
Он без возражений принимает все, что я говорю. Самостоятельно отстранившись, целует в лоб и отступает на шаг назад. Смиренно садится на барный стул возле стойки, разделяющей кухню и столовую, и шумно сглатывает.
Я сажусь рядом, включив свет. Он бьет по глазам нам обоим и приходится прерваться на двадцать секунд, чтобы привыкнуть.
Удобным местом для всех манипуляций с его рукой служит та самая стойка, откуда муж отодвигает блюдо с яблоками. Для аптечки даже имеется специально возвышение слева. Эдвард говорил мне, что на нем до нашей свадьбы так же стоял полный кувшин воды. Они были в каждой комнате. Таблетки нужно чем-то запивать.
- Немного сильнее воспалилось.
Я откладываю в сторону использованный бинт, ставя баночку бепантена на стол. Эдвард мрачнеет, когда видит его.
Как можно нежнее, стараясь не причинять боли, я двумя пальцами размазываю маслянистую консистенцию по поверхности его пострадавшей кожи. В отличие от вечерней процедуры подобного рода, когда он даже не замечал этих касаний, сейчас мужчина более восприимчив. Мои попытки делать все аккуратно не имеют успеха – ему, так или иначе, неприятно.
- Прости, пожалуйста, - когда он вздрагивает, едва не выдернув руку из-под моих пальцев, я с сожалением глажу его по плечу, - потерпи. Осталось чуть-чуть.
- Это из-за приступа…
- Воспаление?
- Нет, - Эдвард приглушенно стонет, едва мой палец оказывается на вздувшейся поверхности его ранки, первой из трех, - нетерпимость к боли.
- Ты просто устал. - Перехожу ко второй, добавив немного мази на основное поле действия.
- Возможно. Но за это ты должна меня извинить.
Сонно улыбнувшись, я поднимаю на него глаза. Как раз после того, как с осторожностью покрываю целительной смесью третью ранку. Влажную, с поблескивающим мясом.
- Я ни на что не обижаюсь. Просто в следующий раз, когда тебе что-то нужно, разбуди меня.
Эдвард выглядит смущенным. На его щеках виден румянец.
- Это не боль, Белла, понимаешь? – он горько усмехается. - Вот в чем парадокс. По сравнению с приступом…
Он же не думает, что заслуживает худшего, правда? Не надо!
- И все равно. Я и так высплюсь. Пожалуйста.
К моим отрывистым, ясным фразам муж относится позитивно. По крайней мере, какая-то часть затравленности с его лица пропадает. Вместе с тем самым пресловутым румянцем.
- Ладно…
Я заново забинтовываю его ладонь, на этот раз тщательно проверив, чтобы повязка не только не жала, но и не сползала. Приток воздуха сведет на нет все попытки справиться с болью.
- Твои таблетки разрешено мешать с ибупрофеном?
Эдвард здоровой рукой устало ерошит свои волосы, клюя носом к гранитной поверхности стойки.
- С чем угодно, кроме алкоголя, Белла. – Ну конечно. Мне остается только кивнуть.
Я наливаю Эдварду воды в свою кружку, оказавшуюся ближе всего, и выдавливаю на ладонь таблетку, способную помощь ему заснуть. Превратив это почти в рефлекс, он тут же выпивает данное мной, не задумавшись и на секунду.
Так больно?..
- Пойдем в постель, - я призывно глажу его по плечу, разворачиваясь к спальне, - оно подействует очень быстро. Руке уже легче?
Уголок его рта дергается вверх.
- Прохладно.
- Так и надо. - Я даже не думаю о том, чтобы убрать со стола и вернуть лекарства на исходное место. Для этого будет полно времени утром. – А вот ты, похоже, горишь.
Его лицо пусть и бледное, но с румянцем. Он не совсем здоровый, тем более на лбу также выступают небольшие пятна.
- Обещаю не перегорать, - попытавшись рассмешить меня, усмехается муж. С натянутой, хмурой улыбкой.
То же он обещал на выходных в парке. И едва-едва сдержал слово.
- Не сомневаюсь, - вторю ему, перехватив здоровую ладонь и увлекая за собой на лестницу, - прежде всего тебе нужно выспаться, а потом поговорим. Все будет в порядке.
Эдвард не спорит. Он сегодня вообще не настроен спорить, он устал, ему больно и, кровать, похоже, предел мечтаний. Правда, с обязательным дополнением – мной.
- Если повернешься спиной, запах не будет таким сильным, - оправдывается он, почему-то подумав, что я собираюсь спать на противоположной от него стороне постели. Кровать большая и, мы бы не чувствовали друг друга.
Он даже порывается ополоснуться в душе, но вовремя оценивает свои шансы. Ноль.
- К черту запах, - честно, но мягко к его беспокойству отвечаю я. Поворачиваюсь к нему лицом, пристроившись у груди, и обнимаю обеими руками. Приникнув к теплой шее, чувствую себя счастливой, защищенной и полной. Какой уж тут аромат перегара…
Эдвард посмеивается моему заверению, уложив одну руку за мою спину, а вторую – на талию. Придерживает рядом, накрыв одеялом до самых плеч.
- Спасибо за преданность, рыбка.
Я закатываю глаза.
- И тебе тоже. Спокойной ночи.
- Скорее, утра…
- Тем более, - я легонько целую кусочек обнаженной кожи у его ключицы, - утро вечера мудренее…
Он замолкает и, мне кажется, отправляется к Морфею, отрешившись и от боли, и от дневных проблем.
Но последним, что я слышу, прежде чем заснуть, является смешок Эдварда. Тихий.
- Я люблю тебя, мое сокровище.
***
…Это произошло в середине января, за две с половиной недели до нашей свадьбы.
Я навещала родителей в пригороде, а Эдвард на сутки отлучился по каким-то делам в Сидней, покинув наш уютный домик на окраине и отправившись в самую гущу бизнес-центров.
Мама как раз пожелала мне спокойной ночи и закрыла дверь в спальню, когда зазвонил телефон. Мобильный. На дисплее высветился незнакомый номер.
- Да?
- Прошу прощения за беспокойство, мэм, - собранным и деловым тоном, дабы не усомнилась, откуда звонят, поприветствовал на том конце мужчина, - полиция Сиднея. Знаете ли вы Эдварда Каллена?
Я так и подскочила на кровати.
- Конечно!.. Что случилось?
- Кем он приходится вам, мэм?
- Он мой жених.
Кажется, таким ответом офицер остался удовлетворен. Он хмыкнул в трубку, наверняка качнув головой, и вздохнул.
- Если желаете, можете приехать и забрать его. И да, - мужчина прочистил горло, - за ним штраф. Тысяча долларов за ущерб, нанесенный бару.
- Бару?..
Шестеренки в моей голове крутились с поразительной скоростью. Я уже не была уверена, что офицер говорит о том Эдварде Каллене. Какой, к черту, бар? И о каком ущербе идет речь?
- Дебош, - огорошил меня, вклиниваясь своим голосом в череду мыслей, мужчина, - будет проще, если я объясню вам не по телефону.
…Стоит ли говорить, через сколько я была в этом отделении, адрес которого офицер мне так любезно продиктовал?
До смерти напугав родителей своей бледностью и спешкой, я предстала перед двумя полицейскими и бронзоволосым задержанным в том, что первое попалось под руку – широких джинсах и ковбойской рубашке в клеточку. В лучших традициях Техаса.
- Изабелла Свон?
- Да, - пришлось кивнуть, чтобы они не усомнились. Одежда была порядком заношенная, я не надевала ее, когда планировала выходить из дома. Но здесь счет велся на минуты, меня подбрасывало даже на водительском сиденье, поэтому особенного выбора не было.
- Она-она, - мрачно кивнул Эдвард, махнув мне рукой. Он сидел на скамейке за своеобразной решеткой, отгораживающей его место от полицейских, постукивая пальцами о металл, - моя ковбойша…
Его язык заплетался, на лице разлилось выражение блаженного идиотизма, а выступившие на лбу венки подсказали, что всему этому есть причина: он пьян. Опять.
- Это – ваш жених? – вопросительно кивнув на Каллена, поинтересовался второй офицер. При всем том, что на Эдварде была рубашка за пятьсот евро и брюки за тысячу, сейчас, замазанные грязью и провонявшиеся спиртным, они выглядели хорошо если на сорок баксов. А я не добавляла людям оптимизма, явившись сюда прямо из постели.
- Да, - автоматически повторила я. – Что произошло?
- Они не умеют обмывать договора, Белла, - пробормотал Эдвард, хлопнув себя по коленям, - трезвенники-язвенники…
- Пьяный дебош, мисс, - полицейский сложил руки на груди, косо взглянув на моего будущего мужа, - ваш жених – зачинщик.
Мои брови, наверное, слишком сильно выгнулись. Даже Каллен замялся.
- Зачинщик дебоша?.. – от моего взгляда темные оливы увернулись. С играющей на губах улыбкой, но все же пристыженно.
- Тоже мне, дебош…
Я остановила его. Взглядом.
- Сколько мне нужно заплатить, чтобы забрать его прямо сейчас? – четко сформулировала вопрос я.
Офицеры переглянулись.
- Тысячу и пятьдесят долларов. Тысячу – бару, пятьдесят – полиции. Залог.
Это абсолютно точно можно было считать правильным, нужным и идеальным ответом. Потому что все, что у меня было с собой – все, что у меня было в принципе, включая деньги на оплату коммунальных услуг, еду и откладывания на новую фотокамеру – ровно тысяча и пятьдесят долларов. Ни центом больше.
- Не надо! – хрипло призвал Эдвард, замахав руками. - Пусть звонят в банк и снимают с моего счета, Белла! Это их работа!
У меня даже не дрогнула рука. Я бы и сама, не знай Эдварда, не поверила, что у него не только нет счета в банке (а их в реальности было четыре), но и даже банальной кредитки (а их было пять). Вид под стать месту, где оказался. И обвинению.
Ну, узнаю я, что там случилось…
- Вот. Тысяча и пятьдесят, - не ожидая никаких проверок и выволочек, я спокойно протянула ближайшему офицеру деньги. – Мы свободны?
- Белла, да что ты делаешь! Им же заняться и так нечем! – Эдвард почти кричал.
- Конечно, мисс, - мужчина в форме мне кивнул, на сей раз с сожалением взглянув на пьяного Каллена. – Спасибо за содействие. Можете идти.
Второй офицер, помладше и помолчаливее, открыл «клетку» и помог мне довести упирающегося Эдварда до машины. Не знаю, как он умудрился устроить некий дебош, если даже не стоял на ногах, но факт оставался фактом. И выплаченными оставались тысячу пятьдесят, которые уже не вернуть. До нового фото-заказа придется занимать у родителей.
Уже привыкший к своему месту на заднем сидении, Эдвард прижался к нему, что-то бормоча в темную обивку салона.
Я сделала глубокий вдох, прежде чем вырулить с парковки. Из-за поведения будущего супруга меня разбирала злость. Что это за дела такие? Еще и с пьянством!
Но сейчас вряд ли был резон о чем-то его спрашивать. Каллен обладал поразительной крайностью, которую я считала одним из немногих его недостатков – напиваться до упора. Чтобы уже ни ногой, ни рукой не пошевелить. Чтобы удар был соответствующим – мозги набекрень. Или же не пить вовсе. Что он мне, собственно, уже давным-давно обещал.
Мы выезжаем на трассу к моему дому.
Слава богу, я догадалась взять ключи – стоит привези в дом отца его будущего зятя в таком состоянии, и свадьбу можно отменять. Не лучшее время для визитов.
- Белла…
Я вздыхаю еще раз. Этот протяжный шепот наряду с каким-то бормотанием, раздающийся с заднего сидения, пытаюсь проигнорировать. Включаю даже негромкую музыку, которая не даст уснуть. На часах уже за полночь.
- Белла… - а голос громче. Он не унимается.
Я как раз сворачиваю к лесной зоне. До дома около десяти километров.
- Что такое?
До моего слуха доносится стон. Самый настоящий.
В зеркале заднего вида я наблюдаю, как Эдвард морщится. Его лицо будто бы белеет.
- Белла… я сейчас… остановись…
Да уж. Объяснение под стать ситуации. Зато все ясно.
Я торможу у обочины, порадовавшись времени впервые за всю ночь. В такое время здесь мало кто ездит и вряд ли меня оштрафуют за подобную стоянку. Денег в любом случае уже нет.
Выйти из салона мистер Каллен, чья ладонь покоится на животе, не успевает. Толкнувшись ногой от двери, он проползает вперед по заднему сиденью, свесив голову к земле. И тут же, не успев толком и вдохнуть, дает организму волю.
Похоже, в этот раз был перебор даже для его привыкшего к таким возлияниям, черт подери, желудка.
Я переступаю пеструю массу рвоты, когда он заканчивает, и присаживаюсь на краешек сиденья. Эдвард лежит, вдыхая и выдыхая через нос, и лицо его постепенно приходит в норму.
- Ты очень глупый миллионер, - честно сообщаю я, стараясь его пристыдить, пока влажными салфетками вытираю его рот и подбородок, куда попало пару капель.
Губы мужчина задумчиво изгибаются.
- Ты поэтому за мной приехала? И поэтому возишься?..
Был бы он трезвый, я бы обиделась. А так – даже смешно.
- Несомненно, мистер Каллен. Исключительная выгода. - Смяв салфетку в комочек, я кладу ее в выемку заднего сиденья, чтобы выбросить позже. - Постарайся не вырвать в салоне. Иначе машину уже не спасти.
Он чопорно, все еще пытаясь изображать веселье, кивает.
- Как скажешь, ковбойша.
Черт. Меня раздражает это прозвище. Но еще больше – тот тон, с которым он говорит. Все похоже на то, будто я вообще не знаю этого мужчину. Вряд ли бы Эдвард, который так заботился обо мне, которому я подарила на день рождения желтый автомобиль из эксклюзивной коллекции, напился бы до такого беспамятства. Причем без всяких на то причин. Внезапно.
Убедившись, что Каллена больше не тошнит, я помогаю ему лечь на сиденье как следует, пусть и согнув ноги в коленях, и закрываю дверь.
Он то и дело стонет и сопит сзади, когда машина движется, и я честно стараюсь ехать как можно ровнее, объезжая ямки и выбоины. Представляю, каково ему.
Впрочем, так или иначе – долго ли, коротко ли – но до дома мы добираемся.
Я останавливаю свой автомобиль на подъездной дорожке, заранее отойдя к крыльцу, чтобы открыть дверь, и только затем вытаскиваю будущего мужа из машины. Хотя выглядит он, скорее, как подобранный на обочине бездомный, чем жених. И, что забавнее всего, он снова в белых штанах.
- У меня их много, - заметив мою улыбку, сообщает Эдвард, - хочешь, подарю тебе?
- Я хочу, чтобы ты лег спать, - коснувшись пальцами его щеки, отвечаю я. Обняв за талию, прижав к себе и, как могу, игнорируя запах рвоты и алкоголя, веду Каллена прямиком в спальню. К черту этот диван. Сегодня он мой.
Там, на простынях, он все же затихает, унявшись. Я не успеваю даже расстегнуть грязную рубашку и распустить ремень брюк, а Эдвард уже посапывает, прижавшись к подушке. Мне остается только попрощаться с постельным бельем, которое так любила, и накрыть его одеялом.
----
Следующим утром, когда я просыпаюсь, Эдвард, к огромному моему удивлению, уже на кухне. Он сидит на барном стуле, повернувшись лицом ко мне, и пьет крепкий, судя по выражению лица, кофе. Повсюду витает аромат поджаренных зерен, а его пальцы белесого цвета чудесно выделяются на фоне моей темно-коричневой мебели.
Мы будто поменялись местами – пару месяцев назад он так лежал на моем диване. Первый раз в этом доме. Первый раз со мной. Как потом уверял, решающий.
Отовравшись от подушки, я приподнимаюсь на локтях, оглядывая домик. Урона нет. Рвотой не пахнет. Запаха спиртного не ощущается.
Жизнь налаживается.
У Эдварда синяки под глазами, венки у висков, примятые ото сна волосы и морщинки у глаз. Но все это теряется на фоне того, что сидит Каллен на стуле без рубашки. Видимо, ее уже стыдно даже трогать руками.
- Доброе утро, - хмуро приветствует меня он, приподняв свою чашку. Похмелье явно дает о себе знать.
- Доброе ли, мистер Каллен? Мне стоит спросить, нет ли у тебя моих фото?
Темные оливы закатываются.
- Только не начинай, ради бога…
- Я не начну. Но ты обещал прекратить, если помнишь.
Эдвард делает большой, просто огромный глоток своего бодрящего напитка. Но легче ему не становится.
- Был банкет, - объясняет он, отбиваясь от меня, как от назойливой мухи, - потом – спор, кто больше выпьет. Мы развлекались, Белла. Какая, к черту, разница? Этой тысячей – или сколько там – я могу подтираться.
У меня сводит скулы от грубости. Фу.
А уж от тона, от вида, от обвинений… деяло внезапно становится холодным, а подушка – твердой. Не зря ли я затеяла эту свадьбу? У меня снова возникает ощущение, что я не знаю этого человека, а знакомы мы больше четырех месяцев. За одни сутки многовато.
- Не все могут использовать тысячу долларов для туалета, Эдвард, - не скрывая отвращения к услышанному, произношу я, - между прочим, это новая фотокамера от Canon. Я собирала на нее с Рождества.
- Как будто ты платила…
Его фырканье, смешанное с пренебрежительным взглядом в мою сторону и взмахом руки, злят. Господи…
- А кто, по-твоему? – шиплю я. Сонная, не выспавшаяся на неудобном диване, разбуженная среди ночи из-за необходимости ехать в полицию… И он еще превращает это все в ерундовое происшествие?
Хмурые темные оливы останавливаются на мне. Прямо-таки замирают.
- Действительно ты?..
Мои плечи сами собой опускаются. Руки сама складываю на груди, прижавшись к подушке. Глаза на мокром месте.
- Я.
Не похожи. Мы совсем не похожи. Меня волнует эта тысяча, а его нет. И никогда не будет. При всем желании обеспечить мою жизнь, что я могу дать Эдварду, кроме своей любви? Вытирать его рвоту после таких вот «дел»? Или волочить от бара до машины, от машины до бара?
- Белла… - Каллен пытается правильно подобрать слова, - но как же?.. Они разве не звонили в банк? А мои карточки? Чековая книжка?
- У тебя с собой была только одежда. В ней ты и оказался в полиции. - Я разглаживаю неровности одеяла, качнув головой. - Но это все неважно. Было и прошло. Если хочешь, я могу постирать твои вещи.
Действительно. А на что я еще гожусь?
Это, наверное, всегда будет комплексом. Разные весовые категории.
Мужчина оставляет кофе в покое. Я говорю, трогая край пододеяльника, а он, не теряя времени, оказывается рядом. Мне, на удивление, сегодня пахнет не спиртным, а одеколоном и зубной пастой. И вид обнаженного тела, пусть даже наполовину… Ни на секунду, ни на минуту Эдвард не станет для меня менее желанным. Но я уже всерьез начинаю бояться, что не смогу с ним жить.
- Рыбка, - он присаживается перед диваном, большими и добрыми глазами, пусть и подернутыми похмельной пеленой, заглянув в мои. Широкие ладони обвиваются вокруг моих рук. Придерживают, поглаживая указательными пальцами, - ты что, правда заплатила за меня штраф?
- У меня был выбор? Ты выглядел хуже, чем… человек без определенного места жительства.
- Был, - Эдвард цепляется за первый вопрос, щурясь, - ты могла оставить меня там до утра, я бы протрезвел, набрал свой банк, и мы бы с полицией разошлись мирным путем, а твои деньги остались при тебе.
- Ты хотел провести ночь за решеткой? – Меня пробивает на смех.
- Я провел бы, если бы знал, что тебе придется платить…
- Господи! – я запрокидываю голову, окончательно сморгнув сон. - Да не в деньгах дело, Эдвард! Мне плевать на эту тысячу! Я хочу узнать, какого черта ты вообще оказался в баре? И почему ты был так пьян вчера, что тебя даже тошнило?
Он выглядит смущенным. Опять.
- В бизнес-центре был ресторан, в нем – бар. Этот спор… Они отказались признавать свой проигрыш.
Я фыркаю.
- Спор, ну конечно. Ты трясся, что я сделаю твои фото в таком виде, а что насчет остальных? В ресторане не было репортеров?
- Я перекуплю их фото, если таковые есть, - он опускает глаза, - это случайность…
Меня потряхивает.
- А мне кажется, здесь имеет место закоренелый алкоголизм. Эдвард, скажи мне, пожалуйста, пока я не надела кольцо тебе на палец – ты алкоголик?
Господи, можно правду? Хоть раз!
- Нет, - он серьезен как никогда. – Белла, у меня финансовая империя. Мне некогда пить.
- То-то и я вижу…
Он сглатывает, на мгновение отвернувшись к кухне. Только сейчас я замечаю, что от мужчины пахнет кофе, который он пьет. И оно мое. Не то, не за триста долларов.
- Не об этом сейчас. Подожди. Ты сказала, что это камера… ты откладывала на камеру?
Я начинаю злиться.
- Почему тебя это волнует?!
- Потому что ты отдала все, что у тебя есть… - Он будто не верит в слова, которые произносит. Будто сам их не понимает. И лицо такое… ошеломленное. – И все для чего? Для того, чтобы я не спал в полицейском участке?!
Я чувствую мурашки, пробежавшие по спине. Холодно от его тона. Я пока не разбираю эмоций.
- Не делай из этого подвиг. Любой бы так поступил. Я о выпивке, Эдвард…
- Не любой, - он перебивает меня, уверенно качая головой, - Белла, ты первая женщина, которая заплатила за меня! Ты хоть понимаешь?..
- Ты преувеличиваешь.
На его губах грустная ухмылка.
- Если бы, моя рыбка, - все еще потрясенный, Эдвард тепло пожимает мои руки. Во взгляде – нежность. - Спасибо тебе.
- Отметим? Как удачное заключение контракта? – мрачно предлагаю я.
С губ Эдварда пропадает улыбка. Прямо-таки сползает. Ему больно.
- Я шучу… - тихо признаюсь, испугавшись, что являюсь тому причиной. - Глупо, извини. Это ведь не было запланировано, да? Твоя выпивка?..
Но Каллен меня будто не слышит. Он в своих мыслях.
- Это ты извини, Изабелла, - в конце концов, едва слышно просит он. С ярым желанием загладить свою вину, которую обнаружил и понял. – Как же я?.. А ты… свою камеру, зарплату…
Его уничижение мне не нравится. У Эдварда потерянное выражение лица, поджатые губы, руки, которые пожимают мои рассеяно и некрепко… Нет. Это не то, что нужно.
- Послушай, - я подвигаюсь вперед, чмокнув его в щеку. Легонько, но ощутимо, - деньги – это не тема преткновения. Я была рада за тебя заплатить и ничуть не жалею. Я люблю тебя, Эдвард. Но я боюсь… что это станет постоянством, системой. Понимаешь? Выпивка, подобные «дела»… В Джорджии я ничего и никого не знаю, я не смогу так быстро помочь тебе… и на их штрафы у меня точно не хватит денег.
Безмолвно спросив разрешения и тут же получив его, Эдвард садится на краешек дивана, прижимая меня к себе. Целует в скулу, затем в лоб, а после – в макушку. С непередаваемой нежностью.
- Я тоже тебя люблю, моя Белла. И я, несомненно, возмещу тебе все до последнего доллара, что ты вчера заплатила, чтобы забрать меня домой. И я куплю эту камеру, раз тебе так хочется. Пусть это будет благодарностью, хорошо? И да, я помню, что это было из лучших побуждений, в качестве заботы обо мне, – на мои возражения принять эти деньги говорит он и поднимает руку вверх, призывая дослушать. - Я готов купить даже две камеры, дабы не видеть этих полицейских остаток жизни, и чтобы только ты меня снимала. Таким, другим… каким захочется.
Он усмехается, чуть веселя меня. Обнимает крепче.
- А насчет Джорджии ты беспокоишься напрасно. Там я буду о тебе заботиться. И ты совершенно точно никогда не будешь знать ограничения в деньгах.
- Я боюсь другого…
- Знаю, - Эдвард с серьезностью кивает. – И я разделяю твое мнение. Это совершенно неправильный поступок, допускать, чтобы ночью ты садилась за руль и ехала по городу, - он прочищает горло, - я хотел бы дать тебе обещание, Белла. Сегодня. Последнее. Перед нашей скорой свадьбой.
Я затаиваю дыхание.
- Я не притронусь к спиртному больше, моя рыбка. Обещаю, - все-таки говорит желаемое Эдвард. С честной, приятной улыбкой. С обещанием, которое не нарушает. Никогда.
Но я настроена немного скептически.
- Ты говорил…
- Я помню. Но теперь это официально, как моя подпись. За несоблюдение контракта можешь вводить штрафы и санкции.
Это сказано таким тоном, таким голосом… Я усмехаюсь. И почему-то верю. Будто это я подписываю контракт.
Я обнимаю его за шею, потянувшись вперед. Сильно, крепко прижимаю к себе.
- К черту эту камеру и тысячу долларов, Эдвард, - шепчу ему, поцеловав в щеку, - этим обещанием ты сделал меня самой счастливой. Спасибо тебе.
Он накрывает подбородком мою макушку, покачивая, как ребенка, в своих руках. Контакт с его голым торсом воспламеняет парочку нервов внутри меня. Но это позже. Пока – только любовь. Светлое, полное и прекрасное чувство.
Он так его заслужил!..
- Ты – мое сокровище, Эдвард, - решившись, признаюсь я.
- А ты – мое, Изабелла, - в такт отзывается без двух недель мой муж.
…Только на следующий день я узнаю, что на вечер планировалось заключение брачного контракта и четкого раздела по имуществу и содержания. Но Эдвард, почему-то, отказался от своей затеи.
Ночью, в постели, когда уже стало все равно, где эти люди, деньги, договоры и прочее, я все-таки спросила у него, что послужило причиной отказа. В конце концов, это было его перестраховкой, и я не собиралась лишать Эдварда земли под ногами.
- Не будет никаких контрактов, Белла, потому что это святотатство – заключать его с человеком, которого любишь ты, и который любит тебя, – ответил он мне, ни секунды не сомневаясь в сказанном. - Ты отдала за меня последнее вчера, а я посмел думать о том, чтобы ограничить тебя. Не лучшее ли это доказательство, что нам не понадобится бродить по судам?
Источник: http://robsten.ru/forum/67-2117-1
0
Занимательная история,надо же так поспорить... 
