Если я раньше знала, что рассеянность и способность грохнуться на ровном месте передают половым путем, я бы трижды подумала, прежде чем даже целоваться с тем проклятым типом, который заставил меня хохотать все утро, рассказывая о жаре, пыли и мухах, обитающих на другом конце земли, так что я теперь всюду опаздывала. Я ему отомщу – мое коварство принимало причудливые формы, пока шли эти бесконечные обсуждения,  подписание контрактов и смет. Третий раз грохнуться, запутавшись в собственных  ногах, передвигаясь из одной половины здания в другую и кивая всем знакомым - уже не было смешным. От того, чтобы окончательно растянуться на полу меня удержали чьи-то жутко горячие  руки, заставив поежиться и сердито отскочить в сторону – теперь уже точно задев только начавшую заживать рану на ноге. Я взвыла, согнувшись и притянув ногу к себе, чудовище из моих кошмаров ослепительно улыбнулся и пропел, демонстративно поднимая ладони вверх:

- Детка, я бы носил тебя день и ночь на руках. Ты так неосторожна.

Ауч, он прав.



Смахивая волосы с лица, я сама себе напомнила готовящуюся к прыжку кошку. Разъяренная, злая, …бессильная. Сильно обломанные ногти и готовность к нападению – все, что у меня было с собой – и ничто, что могло бы меня оправдать за попадание в самую жуткую ситуацию из возможных. Да, я опять забыла про осторожность. Я была в безопасности, в уютно свитом заботливом коконе. Это было непреднамеренной случайностью – тем, над чем  чудовище из моих самых сладких снов  оказался не властен. Мне казалось, он предусмотрел все. Меня охраняли, веселили, оберегали.  Если бы я  не скучала просто по тому, чтобы прижиматься к кому-то родному во сне – жизнь была бы идеальной. Он убьет меня за то, что щенок теперь частенько устраивался у  меня в ногах, и я не выгоняла его. Они будут бороться за право греть меня?



Я столько раз представляла себе, как я разбегаюсь и впиваюсь в эти бесстыжие глаза, а теперь распласталась вдоль стены, с трудом переводя дыхание и решая, что делать.

Ни капли раскаяния или сожаления   – будто ничего и не было, будто мне все приснилось. Лукавство, ирония, любование самим собой. Очередная ловушка. Промелькнувшая мысль: «Ему не зачем знать» - была неправильной мыслью. Он поймет.

Должен. Наверное. Если… Я ничего не провоцировала, не подстраивала, не утаивала.

Выпрямилась и  спрятала волосы под кепку. Неуверенность спряталась за дерзостью, рассеянность за всколыхнувшей всю меня старой болью, я сердито фыркнула: «спасибо» и на максимальном расстоянии, опираясь на стенку, попыталась ускользнуть.

Тип оказался  прилипчивей не придумаешь.

Нога полыхала.

Стиснув зубы, и тихо проклиная весь мир в придачу, я сделала несколько шагов, отвернувшись и надеясь, что пронесло.

Я вырвалась и отпихнула его, когда он попытался подхватить меня под локоть. Он, посмеиваясь, пошел за мной следом. Шаг в шаг, словно тоже начал прихрамывать, пародируя  меня. По спине бегали мурашки от ощущения его глаз на себе, ощупывающих, бесцеремонных. Жуть. Мне когда-то льстило это? Я когда-то могла подыграть ему и поиздеваться, отступая  и всякий раз насмешничая в ответ  над его изящными потугами соблазнить меня?

Ненавидя саму себя за столь жалкое зрелище, я старалась хотя бы не хромать.

Его смешки стали громче.

- Ты боишься меня? Детка, я  не обижаю маленьких глупых девочек и их мальчиков тем более.

Мне захотелось заплакать.

Захотелось быть маленькой и глупой.

Захотелось сбежать за океан и стать маленькой и глупой и в теплых знакомых руках, которые оказались настолько выше происходящего здесь и сейчас, что прежний страх затопил меня так, что я стала задыхаться.

Вместо этого, я перенесла вес на горящую от боли ногу и со всей натренированной дури ударила его в челюсть.



Мне было больно. Я ожидала щелчков камер и аплодисментов за углом, но ничего не было. Отвернувшись и продолжая максимально наступать на воющую от боли ногу - так, будто боль придавала мне сил, я потирала костяшки пальцев и пыталась отдышаться. Пусть мир повеселиться, раз уж так все совпало.

Его шаги нагнали меня почти у выхода.

- Ты потеряла, – протянул он мне флешку на шнурке, которую я выпустила еще, когда упала, а теперь боялась взять, потому что она побывала в его руках. Она была нужна мне. Там мое домашнее задание на многие месяцы вперед. Он держал ее так, чтобы мне пришлось выпутывать шнурок из его пальцев, и я выжидающе смотрела, пока он тоже перевел взгляд на свою руку и размотал тонкий кожаный  шнурок, снова протянув мне его.

Я забрала его и отвернулась, продолжая ковылять в сторону выхода.

Шнурок выкину, флешку тоже – едва скину все в комп – и точка.

Шнурок жалко, он… подарок. Как и все остальное, что всегда со мной. Сентиментальная барахольщица.

Телефон прогудел в кармане, когда я заходила в лифт, и настырный ублюдок заскочил следом. Я хотела спрятаться и проигнорировать звонок  - я не умела обманывать и контролировать свой голос тоже. Отвратительно,  что бы я ни сказала или не сказала в трубку  - это станет поводом для насмешек.

И что-то упрямое, то, что остужало боль в ноге и заставляло меня улыбаться, сердито пропело – этот должен знать, что у меня все хорошо.

Маму не нужно было обманывать.

Маме хватило заверения, что я еду к ней.



За секунду до сигнала лифта я услышала что-то, похожее на «прости», но так и не обернулась. Волосы вытрепались из кепки, нога почти сразу же затихла, хоть на носке и появилась кровь – плевать.  Он догнал меня у машины и, оббежав, прислонился к ней, блокируя возможность сесть и исчезнуть из его зоны доступа:

- Слушай, мне реально жаль, ты должна понять…,  - хрипло, поразительно харизматично начал он.  – Я не хотел …

Поверила на десять секунд, а потом я иронично нарыла в рюкзаке ключи и цепко сжала их кулаке, чтобы тот не смог выхватить – как бывало раньше. За руль этой машины я его точно не пущу, пусть даже придется устроить прилюдный скандал.

- Я реально не хотел, чтобы…

- Уйди с дороги, - процедила я, не пытаясь обойти его и снова наступив на едва затихшую ногу. Баланс сил восстановлен – я почти спокойна. Остается только замахнуться и потом пережить счесанные костяшки в придачу к ноге - мелочи.

- Прости меня, я не хотел…

- Да что ты, - хмыкнула я, словно боль снова сделала меня хладнокровной и сильной.

Он уставился за мою спину и замолчал. На его лице мелькнуло престранное выражение, похожее на смущение и что удивительно – искреннее, или это он тоже беззастенчиво копирует кого-то из классиков, только сейчас я не могу вспомнить, кого именно?

Моя рассеянность. Это только моя вина. Простительно, пока я не в адеквате.

Он отошел от машины и с еще большим… почтением? попытался найти мои глаза.

- Я не хотел такого результата,… хотя я не раскаиваюсь. Я мог быть и понастойчивей.

Я наступила на свою ногу сильней, раскачиваясь для замаха,  с одобрением уставившись на покрасневший носок.

- Или у меня все равно ничего бы не получилось? - очень тихо, очень искренне пробормотал он.

Шельмец. Скопировать это совершенство у него получилось идеально.

- Не получилось бы, - подняв глаза и сердито окинув его с головы до ног, я соскользнула в машину, яростно захлопнув за собой дверь.

Тот продолжал стоять под палящим солнцем, прямо на середине парковки, рассеянно глядя мне в след. Из какого это фильма?



Чертова рассеянность.

Мое ласковое чудовище, смешно зевая в трубку, позвонил, когда стало совсем темно, и мама залила мою истерику вином с пирогом и ибупрофеном. Расслабленная и еще больше расстроенная, я всхлипнула в трубку, и он это засек.

- Я просто опять навернулась, - рассеянно вытирая слезы, как можно мягче ответила я.

- Детка, я бы носил тебя день и ночь на руках. Ты так неосторожна.

Я хрипло, громко хихикнула, заставив маму высунуться из окна и снова кивнуть в сторону нагревающейся под последними лучами солнца полупустой бутылки.

В трубке раздалось очень сдержанное, по-джентельменски четкое ругательство, и я хихикнула в ответ:

- Заметано. Как только научишься ровно ходить сам.

Мама неодобрительно покачала головой, понимая, что я ничего не собираюсь рассказывать  о произошедшем, и скрылась в комнате.

Тоненькая иголочка стала покалывать внутри меня, обвиняя в укрывательстве, и ее тут же обволакивало теплым уютным коконом наших обычных разговоров.