- Черт, я думала с тобой что-то серьезное, - раздраженно выдохнула она, толкая меня назад в номер и захлопывая за собой дверь.

Она была последней, кого я хотел бы сейчас видеть. Я думал, она поймет, что я не просто так отворачиваюсь от нее и возвращаюсь под плед на диван, заваленный книгами. Ей не рады. Ее не ждали. На ее приход никто не рассчитывал. Незваный, но самый желанный во Вселенной гость? Черта с два. Я думал, что отпугну ее своей надутой физиономией и молчанием, но, видимо, внутренний гнев плохо сочетался с красным носом и слезящимися глазами. Этот маленький живчик, не обращая внимания на мой возмущенный вид, разгружавший какие-то коробки из рюкзака, раздражено скидывающий мои сопливые платки и грязные чашки на пол, еще сильнее демонстрировал мне, что боль в горле меня в данный момент удручала куда меньше, чем собственная ненужность. Я валялся здесь взаперти вторые сутки, пока хоть кто-то не поинтересовался что со мной. Не она. Откуда она вообще узнала? Дурацкое совпадение или нет – обо мне просто забыли, и если бы не очередной сеанс показухи, то я с упоением продолжал бы барахтаться в собственной заброшенности. Я не хотел ничего говорить родителям, мне и так улетать домой послезавтра, а всем остальным было на меня наплевать. Ей - тоже.

Мне просто нужно помнить, что ей безразлично что происходит со мной.

Проехали. Пригрезилось.

Жалкое оправдание того, что я не выгнал ее сразу, состояло в том, что на ней были маленькие, совсем крохотные шорты, и огромный синяк красовался на середине ее бедра, притягивая к себе и вызывая ужасно постыдное желание зацеловать его, чтобы ей не было больно, будто мои поцелуи помогли бы в этом. Завязанная на животе футболка то и дело сползала с плеча, и она до чертиков походила на мой оживший кошмар с бьющимся в горле сердцем и налившейся до диафрагмы тяжестью. Мне хотелось раздевать ее – медленно и торжественно, крепко зажмурившись, чтобы тут же не сойти с ума от безумной потребности овладеть ей. К черту. Я высморкался, лишь бы закрыть пожирающие каждое ее движение глаза и успокоиться. Сглотнул и поморщился. Мое горло пылало огнем. Больно. Но не больнее, чем смотреть на нее.

Черт.

Я думал, что простонал про себя, но она подняла на меня испуганные, сочувствующие, на грани слез глаза и напряглась, точно хотела броситься мне на помощь.

Слабак.

Мне тут же до смерти захотелось, чтобы меня просто пожалели. Мою простуду и глупость, мою так доставшую ее влюбленность и отвратительную способность притягивать к себе неприятности. Дьявол, как я мог заболеть в этой жаре? Как я мог влюбиться в единственную девочку, которая всегда была со мной неравнодушно-дружелюбной и никогда моей? Как я мог поверить, что что-то будет не так, как раньше? Что мне сможет понравиться какая-то другая? Мне…

До чертиков хотелось, чтобы… Она просто погладила меня по гудящей голове. Я съехал в подушки и зажмурился, чтобы не выдать себя и суметь притвориться. Я мог бы поспорить, что едва она прикоснется ко мне, я провалился бы в желанный сон - моментально, не успев даже наброситься на нее и заставить скрутиться рядом. Просто усталость - от боли во рту и этого привкуса безнадежности, от вечной недосказанности и искр между нами. Зато, когда проснусь - простуда спасует перед наивной лаской и тонной уже съеденных конфет. Как в детстве, а все остальное, даже то, что я все это придумал и сам себе поверил - я смог бы вынести. Я и должен был справиться с собой сам - мне просто этого не хотелось. И я абсолютно не понимал, на черта все эти метания по номеру, огромный термос и какая-то вонючая, просто одуряюще вонючая микстура из еще одного дымящегося термоса, который она без объяснений всунула мне в руки.

Нос пробило на втором вдохе, блаженная прохлада понеслась по лицу, глаза перестали слезиться, но облегчения не было. Словно, чем больше мне физически становилось легче, тем острее я чувствовал свою неприкаянность, рассеянность и ненужность ей.

Не самое приятное чувство. Она вернулась с последним сухим полотенцем из ванной и накрыла меня им с головой, как безвольное насекомое перед тем, как спустить за ним воду в унитазе. Словно причиной ее румянца были мои разглядывания, а не ее собственная бесцеремонность. Я едва не сгорел от смущения и пара, обрушившегося на лицо, осознавая, что она только что видела гору грязного белья в углу ванной. Ее ни черта это не трогало. Нахмуренная, уверенная и до чертиков внимательная, она сгребла все скомканные платки и салфетки в бумажный пакет, из которого уже достала… точно - еду, и теперь собирала грязные чашки и тарелки на комод и вызывала горничных. Да, я позорно подглядывал за ней, не веря в то, что видел сам. Не могла же она всерьез выпихивать в коридор корзину для белья и срывать табличку «не беспокоить» с двери? Я брежу?
Попытка протеста была подавлена легким хуком в правую скулу, и она бесцеремонно запихнула мое уже вспотевшее от румянца лицо назад под полотенце.

Эта девочка могла ругаться, как последний портовый грузчик, но я продолжал сидеть с горящим лицом и дышать эвкалиптом, запрещая себе думать, что мне до чертиков нравится, когда она так ругается из-за меня.

Слишком много лишних мечтаний.

Абсурд.

Ничего не меняется.

Она опять врывается в мою жизнь, чтобы не задержаться там. Очередная призрачная надежда. Перезагрузка. Она шипела в трубку, а я с трудом сдерживал улыбку, буквально заглатывая пар из термоса.
Когда она сдернула с меня полотенце, я зажмурился от света из распахнутых окон, ворвавшегося в захламленный номер, и вдруг понял, что опять могу дышать носом. Спокойно, почти незаметно. Мало того – я слышу все запахи. Даже ее - едва уловимый, с тонкой сигаретной ноткой, будто она нервничала, прежде чем ворваться сюда, по которому я так скучал, не говоря уже о насыщенном благоухании тарелки передо мной, заполнившим все мои мысли. И это больше не раздражает меня и не заставляет морщиться. Я наслаждался этим. Свет, запахи, острые, но уже не болезненные. Просто ее присутствие. Задвинув подальше свою похоть, я упивался ее близостью, ее желанием помочь мне, ее мелькнувшей рассеянностью, когда я осознал, что мы разглядываем друг друга – глаза в глаза и не разрываем этот взгляд, даром, что он длится уже минуты.

- Ешь. Немедленно, - отряхнулась она, подавая мне хлеб и ложку. – На тебя смотреть страшно!

Так страшно или ничего серьезного?

Моя привычная дурь, моя идиотская потребность смешить ее, моя самоирония – все меркло перед первой ложкой, отправленной в рот. У меня закружилась голова от пряного привкуса и ощущения чего-то согревающего, по-настоящему согревающего внутри. Это было счастье. Дышать, есть, и видеть ее. Видеть, что она сидит напротив и улыбается, снисходительно и доверчиво, глядя на мое обжорство.

Я слишком расслабился.

Ей кто-то позвонил, она отошла к окну и, даже не оборачиваясь и продолжая уминать суп, я понимал, что она считает до десяти, чтобы не сорваться и не нагрубить, словно ее злило, что нас прервали. Черта с два я оторвался бы от супа, даже чтобы удержать ее. Мне было мало. Я был почти в панике, что она сейчас снова уйдет, и я останусь наедине с собой, не понимая, была ли она на самом деле или приснилась. Когда она обернулась, от супа и моих надежд не осталось и следа. Пустая тарелка, облизанная ложка. Слабая улыбка коснулась ее губ, и я, почти опьяневший, решил потакать вдруг вспыхнувшей капризности:

- Посидишь со мной?

Я спихнул подушки с дивана в одну кучку посередине и улегся на них, а она села с противоположной стороны, создавая полную иллюзию того, что моя голова лежит у нее на коленях и еще миг и она действительно начнет гладить меня по голове. Я напрягся, не веря шевелению ее руки, пока она брала пульт и спросила, не буду ли я против кулинарного шоу? Ее слова доносились до меня сквозь дымку постепенно расслабившегося от ее близости и еды сознания. Я засыпал, словно ныряя, только вместо водорослей, колыхались мои волосы, от неуловимых, почти воздушных прикосновений. И даже во сне я не верил в них.

Мы снова встретились на следующий день. Шумная толпа и слепящее солнце. Черные очки, струящийся по спине пот от софитов, закружившая меня слабость, когда я вычислил ее макушку среди многих. Маленькое напоминание о простуде в виде шелушащегося носа и вдруг вспыхнувших надежд свирепо оттеснялось подступившей несвойственной мне нахальностью, позволившей отодвинуть ее спутника и склониться к маленькому розовому ушку.

- Спасибо тебе.

- Забей, - она пожала плечами и подняла на меня серьезные, кристально прозрачные, с легкой поволокой глаза. Мне стало трудно дышать от угрозы в ее голосе. – Чувак, ты всегда можешь рассчитывать на меня.

- Мне бы этого очень хотелось, - выдохнул на одном дыхании я, не понимая, что плету.
Она нахмурилась и отвернулась, выискивая глазами кого-то в толпе. Кого-то, кто пришел с ней, и сейчас буравил нас глазами за спиной так насмешливо бесцеремонно, что мне было даже смешно. Я фыркнул, она обернулась, и на миг я почти поверил, что она пошатывается именно оттого, что не может разорвать наши гляделки первой.

- Да иди ты, - прошипела она, отмахиваясь от меня и быстро-быстро пробираясь через толпу к выходу.

От нас обоих.