ЕСЛИ БЫ ОНА ЗНАЛА…
Мне кажется, я любил тебя всегда. Еще до моего первого признания, до нашего первого свидания, до первого восхищенного взгляда… Даже до нашей встречи я знал, что где-то есть ты, и у меня уже есть чувства к тебе. Нам осталось только найти друг друга. Эта мысль делала меня счастливым. Ты делала меня счастливым.
Сегодня твой двадцать шестой день рождения. Это один из моих любимых дней в календаре. Потому что однажды он подарил этому миру тебя – изумительно красивую, трогательно смешную, безгранично добрую, необыкновенно талантливую, бесконечно любимую. Мою. Шесть лет назад в этот день мы познакомились. Это одно из моих любимых воспоминаний. Как, впрочем, и все о тебе.
Помню, как бежал по пляжу, выгуливая Тайсона. Пса подкинул мне брат, улетевший со своей женой в отпуск. Было раннее утро, солнце только встало, едва оторвав свой красно-оранжевый диск от линии горизонта. Пахло морем, песком и летом. Ночная прохлада еще не уступила место дневному зною. Кроме шума прибоя, криков птиц и лая непоседливого пса, ничего не нарушало тишины. Я бежал спиной вперед, дразня Тайсона большой палкой, и не заметил, как наткнулся на твой мольберт. Он упал в песок, туда же полетели кисти, краски и я сам. Я тихо выругался матом и поднялся, раздраженно стряхивая с себя прилипший песок, который был у меня за пазухой, в волосах и даже ушах. Я был зол, что кто-то настолько увлекся, что даже не заметил, что я приближаюсь к нему, и не окликнул меня. Потом все же осознал, что упал не только я, но и все эти диковинные для меня художественные вещи. Я ожидал возмущенных криков, но так ничего и не услышал, кроме радостного лая Тайсона. Он пытался зубами уцепиться за выглядывающую из-под мольберта палку.
Обрадованный, что смогу безнаказанно скрыться с места преступления, я стал поднимать мольберт. Наконец я поставил его в вертикальное положение, но картины на нем не оказалось. В надежде увидеть лишь девственную белизну бумаги, я поднял лист и понял, что надеждам моим не суждено было сбыться. Багряно-золотое солнце, восстающее из лижущих мелкой рябью белый песок волн, медленно выползало на фиолетовое с желтыми и оранжевыми всполохами небо, на котором теперь ярким грязным пятном виднелась огромная песчаная комета. Но даже она не смогла испортить мне впечатление от великолепной картины. Я мгновенно очутился в этом прохладном утре. Я представил себе, что сижу у линии беспокойного прибоя и смотрю на рождение солнца, наслаждаясь его первыми теплыми лучами. Волны едва касаются моих босых ног. Чувство умиротворения заполнило все мое тело – я был там, где должен был быть, там, где было мое место в этом мире.
Упиваясь собственными ощущениями, я не заметил, что уже не один на берегу. Ты безмолвно стояла рядом и смотрела на испорченную мной картину. Я не видел тебя, но ощутил твое присутствие едва уловимым ароматом легкого утреннего ветерка. Я боялся обернуться и наткнуться на твой упрекающий взгляд, ведь я испортил твою работу, которую, возможно, придется делать заново. Но вместо упрека я увидел золотые крапинки смешинок в твоих темно-карих глазах. Ты скрестила руки на груди и улыбалась, словно застала ребенка, который нашел спрятанный мешок с конфетами и уже половину из них съел, – вроде бы и наказать следовало бы, но ситуация до слез смешная и умилительная. Наверное, чувство вины, написанное на моем лице, вызвало у тебя такую реакцию. Но я был безумно рад, что ты не расстроена, потому что последнее, чего я хотел бы, - это огорчить тебя. Я вернул тебе виноватую улыбку и нервно запустил пальцы себе в волосы, так как все еще не придумал, что сказать в свое оправдание. Ты до сих пор не произнесла ни слова и, все так же улыбаясь, прикусила свою нижнюю губу, будто пыталась удержать рвущиеся наружу фразы.
Я увидел в тебе очень красивую хрупкую девушку с длинными каштановыми волосами, которые ветер волнами разбросал по твоим фарфоровым плечикам. Расписанный белыми узорами подол ярко-голубого платья обнимал твою тонкую фигурку, следуя за порывами теплого ветра. Белые сандалии почти утонули в песке вместе с твоими стопами. Я не мог понять, как ты принесла сюда этот огромный для твоего роста мольберт, настолько хрупкой и беззащитной ты мне казалась. Мне захотелось поднять тебя на руки, крепко прижать к себе и никогда больше не отпускать.
В твоих глазах было столько жизни, столько надежд, столько ожиданий, столько желаний! Ни тревогам, ни усталости, ни злости, ни разочарованию не было места в этом пылающем шоколаде. Только восхищение! Восхищение прохладным утром, мягким шумом прибоя, восхищение солнцем, переливающимся всеми оттенками оранжевого, восхищение даже тем, что я так безжалостно испортил твою картину, – восхищение жизнью, как таковой! И я сразу понял, что ты и есть та, кого мне предназначено было найти. Пусть я еще не услышал от тебя ни одного слова, но я все равно знал, что уже бесповоротно влюблен в эту твою жажду жизни, влюблен в тебя.
Наше неловкое молчание нарушил Тайсон. Он пронесся мимо, зацепив злосчастной палкой ножку мольберта, который вместе с картиной снова рухнул в песок. Довольный пес вилял хвостом, преданно заглядывая мне в глаза и требовательно тыча в мою ногу все той же палкой. Ты засмеялась так заразительно и звонко, что я не смог сдержаться и улыбнулся еще шире. Мы хохотали на безлюдном пляже, не зная имен друг друга, но уже такие близкие и родные.
Я предложил купить твою картину при условии, что ты ее подпишешь и согласишься позавтракать со мной. Я бы повесил ее в своей спальне и смотрел на нее каждое утро, просыпаясь, и каждый вечер, ложась спать. Я хотел заполучить хотя бы часть тебя только для себя. Ведь в этой картине была огромная часть твоей сияющей радужными красками души. А пляжный песок, который крапинками прилип к краскам, напоминал бы мне об этом утре.
Ты подарила мне картину, оставив в качестве подписи номер телефона. Даже твой почерк улыбался мне, будто знал обо мне все, даже то, чего не знал я сам.
Я узнал, что ты пьешь сладкий латте по утрам и любишь вафли с вишней. Что ты перевелась на второй курс художественного факультета в моем же университете. Что подаренная мне картина была домашним заданием на летнем курсе, который ты вынуждена посещать из-за разницы в программе. Я предложил устроить экскурсию для профессора в моем доме, чтобы он смог оценить твою работу, потому что не намерен ее возвращать. Я был серьезен, но все равно рассмешил тебя. Оказалось, что у тебя было еще несколько картин, которые можно показать профессору. Ты рассказала, что тебе сегодня исполнилось двадцать, и твоя сумасшедшая соседка по комнате, которую ты ласково обозвала вечным двигателем, решила устроить грандиозную вечеринку по этому поводу, хотя ты сама не любишь большие компании и лучше бы повеселилась в узком кругу друзей. Я предложил похитить тебя на сегодняшний вечер под предлогом проведать картину, которой будет очень одиноко без своего родителя на стене в моем доме. Но ты пригласила меня на вечеринку, и я уцепился за это, как за прекрасную возможность продолжить наше знакомство.
С того вечера мы почти не расставались. Я не мог прожить и нескольких часов, не отправив тебе СМС, ты умудрялась найти для меня место на любой своей картине. Мои портреты заполонили сначала твою комнату, потом нашу квартиру. Я был счастлив варить тебе по утрам кофе и шептать на ушко нежности. Ты не хотела оставаться дома, когда мне нужно было уезжать в командировки. Мы часто ходили в один и тот же маленький кинотеатр, садились на один и тот же ряд и смотрели старые фильмы. Кафе, где мы с тобой завтракали в день первой встречи, стало нашим местом. Мы садились за один и тот же стол, заказывали чай и просто болтали друг с другом. Мы были счастливы пить глинтвейн у камина в доме моих родителей холодными предрождественскими вечерами, закутавшись в один плед на двоих. Не было ничего в моей жизни прекрасней, чем ты. Время, проведенное вдали от тебя, было потрачено зря.
Сегодня тебе двадцать шесть. Ты еще не проснулась. Я сижу у кровати и смотрю, как ты спишь. С каждым годом ты становишься еще прекраснее. Ты хмуришься во сне, по твоей щеке скатывается слеза, и я вытираю ее рукой. Обнимаю тебя, и ты, кажется, немного успокаиваешься. Твои ночные слезы случаются теперь реже. Я все еще надеюсь, что ты перестанешь плакать совсем. Ты должна быть счастливой. Я очень постараюсь, чтобы ты была счастливой. Жизнерадостность и счастье – это твоя сущность, не теряй ее. Пожалуйста!
Ты просыпаешься за десять минут до будильника. Первый твой взгляд падает на стену напротив кровати. Там висит та самая картина, которую ты подарила мне в день нашего знакомства. Три года назад рядом с ней появилась еще одна. На ней я. Это один из первых моих портретов. Ты написала его на том же пляже. Ветер взъерошил мои и без того непослушные бронзовые волосы, в глазах - необъятная любовь к тебе. Я был так счастлив в тот момент. Ты уловила это. Ты всегда могла видеть настоящие эмоции и передавать их своим художественным языком на бумагу или холст. Этот портрет сохранился чудом. И то только потому, что был забыт тобой при переезде с квартиры, что ты снимала со своей подружкой. Остальные ты уничтожила.
Это было очень тяжелое и мрачное время. Для тебя. И для меня тоже. Я был в отчаянии от своего бессилия. Я очень хотел помочь, успокоить тебя, сказать, что я всегда буду рядом, что ты никогда не будешь одна. Я и говорил. Но не мог быть услышанным. Мне оставалось только вытирать твои слезы по ночам.
А ты то запиралась в квартире, отключая все телефоны и посылая подальше всех друзей и близких, то крушила посуду, то просто рыдала в подушку. Ты больше не была той жизнерадостной девочкой, которую я встретил однажды. Ты проклинала солнце за то, что оно все так же светит; дождь – за то, что он не может плакать за тебя; мир – за то, что все еще существует; жизнь – за то, что продолжается; время – за то, что не лечит… От тебя прежней осталась лишь жалкая серая тень, которая мечтала просто не быть. Это разрывало мне сердце, ведь причиной всего этого был я.
Однажды ты собрала все мои фото из альбомов, изорвала их на мелкие кусочки, сложила горкой и поднесла к ней зажженную спичку, чтобы выжечь всю память обо мне. Я хотел этого. Чтобы не осталось ничего, что напоминало бы обо мне, чтобы у тебя больше никогда не было поводов грустить и тем более плакать. Чтобы я мог снова любоваться твоими прекрасными глазами, полными жизни, тепла и радости. Чтобы ты снова общалась с друзьями, ходила встречать восход солнца на пляж, чтобы снова начала рисовать картины. Ты и сейчас пишешь, но это все бездушно. Твои пейзажи больше не вдохновляют. Ты не пишешь портретов с искрящимися взглядами. Вокруг тебя все больше угрюмых отшельников, с которыми ты даже не разговариваешь. Не этого я хотел для тебя. Ты заслуживаешь быть счастливой. Пусть даже без меня. Тем более без меня.
Ты так и не смогла сжечь мои фотографии. Вместо погребального костра ты устроила соленое наводнение, из которого спасала намокшие частички памяти обо мне. Дрожащими руками ты склеивала осколки нашего прошлого и складывала обратно в альбом. Он все еще лежит в коробке в шкафу с моими вещами. От них ты тоже не можешь избавиться. Однажды ты попыталась, но…
Ты смотришь, как струи воды рисуют на оконном стекле замысловатые абстрактные шедевры, и греешь об чашку кофе свои изящные ладошки. Я обнимаю тебя сзади, мой подбородок удобно устроился на твоей макушке. Я вдыхаю аромат твоих волос и кофе. Блаженство!
Это лето скорее мокрое, чем теплое. Ты всегда недолюбливала дождь. Он заставляет тебя грустить. Ты говорила, что это небо плачет за всех тех, кто уже устал делать это сам. Ты никогда не брала с собой зонт, и я отогревал тебя, продрогшую и промокшую, отпаивал чаем и ромом. Сегодня ты опять обязательно промокнешь, и я буду обнимать тебя, желая согреть. Жаль, не смогу заварить для тебя твой любимый чай… Сейчас ты кутаешься в мою старую теплую рубашку, которая стала для тебя лучшей домашней одеждой, и я очень хочу быть ею, потому что она все еще умеет приносить тепло.
Мы выходим из нашей квартиры, и я знаю, куда ты хочешь отправляешься. Я, как и прежде, следую за тобой по пятам. Ты погружена в свои размышления и совершенно не смотришь по сторонам, как будто окружающего мира и вовсе не существует. На улицах безлюдно. Только одинокие автомобили лениво ползут по дорогам, и вездесущий дождь обнимает город своим холодным мокрым покрывалом. Наш пляж все еще только наш. По крайней мере, сегодня, сейчас. Ты садишься на мокрый песок. Я молча устраиваюсь рядом. Солнце уже взошло, но о том, что оно есть где-то на небе, можно только догадываться. Тяжелые грязно-белые тучи плотно покрывают все небо, словно рыбья чешуя. Море сегодня темное. Никаких ярких красок. Как и в твоих глазах. Ты смотришь вдаль. Нет слез, но и жизни в твоих глазах тоже нет.
Я вспоминаю, как кружил тебя, держа на руках, как ты танцевала для меня в воде фламенко, и каскады брызг танцевали вместе с тобой разноцветной радугой, как мы целовались, лежа на теплом белом песке. И я рад, что испытал это с тобой, что в нашей жизни были такие беспечно счастливые моменты.
Дождь роняет на землю свои последние слезы, и небо немного проясняется. Ты настолько погружена в себя, что не замечаешь, как на пляже начинают появляться люди. Он больше не наш с тобой, и ты поднимаешься, даже не отряхивая прилипший к джинсам песок. Мы идем в наше кафе, и ты заказываешь латте и вафли с вишней для себя и эспрессо для меня. Ты никогда не приходишь сюда в другой компании. Это место, как и пляж, только наше. Я вспоминаю, как в темные времена мы шли каждый вечер гулять по местам наших встреч: вечерний бульвар, раскрашенная разноцветными огнями набережная, в кафе тот же стол, в кино тот же ряд… Ты не видела ни зелени в парке, ни соленого аромата моря, ни фильма в кинотеатре. Я просто следовал за тобой, держал за руку и целовал твои покрасневшие от слез глаза.
Мы идем в парк к нашему фонтану. Мы проводили здесь почти каждое субботнее утро. Иногда ты делала графические зарисовки. Ты любила смотреть на маленьких детей, пускающих бумажные кораблики в фонтане и гоняющих голубей. Но чаще мы смотрели на уличных танцоров. Ты говорила, что вы – родственные души, что ты создаешь рисунки на холсте и бумаге, они же рисуют своими телами на улицах, сценах и даже в воздухе. Ты ловила каждое движение, каждый взмах руки, каждый прыжок, падение или замирание, чтобы потом воплотить в картинах. Ты называла их художниками пространства. А я просто прижимал тебя к себе покрепче, целовал твою так вкусно пахнущую макушку и ловил твои восхищенные взгляды. Я завидовал танцорам, потому что в такие моменты они всецело владели твоим вниманием. В тебе включалась твоя творческая сущность, и магия их движений целиком поглощала тебя, завороженную красотой их рисующих в пространстве тел. Однажды я попробовал одну из этих их танцевально-акробатических фишек. Закончилось все огромной ссадиной на щеке, вывернутой лодыжкой и многочисленными синяками. Ты сначала очень перепугалась, но потом хохотала до слез, уверяя меня, что я все равно самая главная часть твоей жизни, что ты любишь меня и не умеющего танцевать тоже, что ты любишь просто меня, без всех этих умений и талантов.
Мы любили сидеть под одним и тем же кленом. С того места открывается замечательный вид на всю площадь у фонтана. Туда ты сейчас и направляешься. Садишься на траву, опираясь спиной на дерево, прислоняешь голову затылком к стволу. Я сажусь рядом. Ты закрываешь глаза и едва уловимо улыбаешься сама себе. И я очень счастлив видеть на твоем лице даже такую улыбку вместо слез. Я рад, что ты чаще вспоминаешь наши счастливые моменты и можешь, как и я, радоваться, что они были.
Танцоры начинают свое представление, но ты не открываешь глаз, чтобы их увидеть. Из-под сжатых ресниц скатываются несколько соленых прозрачных жемчужин. Пытаюсь поймать их губами, но они быстрее меня. Ты все еще слегка улыбаешься и не открываешь глаз.
Становится теплее, и кое-где в просветах облаков проглядывает солнце. Парк заполняют семьи с малышами, шумные стайки молодежи, влюбленные парочки, любители поваляться в траве и почитать на природе. Город живет своей жизнью. Ничего не изменилось…
Ты отрываешься от клена и идешь через парк к выходу. Я следую за тобой, будто привязанный. Ты не натыкаешься ни на кого из прохожих только потому, что я направляю их в сторону от тебя. Мы идем через место, которое стало бы для меня самым страшным кошмаром, если бы я мог спать. Однажды ты стояла на этом мосту и смотрела вниз, будто где-то там было твое спасение. Я не хотел верить, что ты шагнешь в эту пропасть. Я не хотел видеть в тебе пустую сломанную куклу. Ты всегда была сильной. Намного сильнее меня. Ты всегда могла найти нужные слова, когда я отчаивался. Ты всегда вселяла в меня уверенность, когда я сомневался. Но там, на мосту, я видел совсем другого человека, не тебя. Я испугался отчаяния в твоих глазах. Глубина пропасти под мостом гипнотизировала тебя, ты не могла оторвать от нее своего взгляда. Она звала, манила обещанием покоя. Ты подалась к ней всем телом, но пока не отпустила рук от перил. Я не мог ни удержать тебя, ни поймать. Я уговаривал, кричал, умолял, угрожал. Но ты не слышала. Паника завладела мной. Я хотел остановить тебя, но не знал, как. Я вспугнул стайку птиц, которые шумно захлопали своими крыльями, их крики взорвали монотонный гул воды и автомагистрали. Ты вздрогнула, и липкий гипноз потерял свою власть над тобой. Ты стряхнула с себя это оцепенение, несколько раз моргнула и вернулась в безопасность. Ты еще долго сидела на мосту, пока вокруг не спеша сгущались сумерки. Пелена слез скрывала от тебя окружающий мир. Некоторые прохожие пытались заговорить с тобой, но, не увидев никакой реакции, бросали свои попытки. Я сидел рядом, уткнувшись лбом в твое плечо. Я хотел почувствовать облегчение, но оно все не приходило. Я стал бояться за тебя. Решил, что буду в десятки, сотни, тысячи раз внимательнее ко всему, что творится вокруг тебя.
Было далеко за полночь, когда ты, наконец, пришла в себя и направилась в сторону дома. В ту ночь ты на удивление быстро забылась во сне, сжимая в ладошке браслет, который я не успел подарить тебе. Ты не любила и не носила украшения. Единственное, чего у тебя было в изобилии всяких размеров, цветов и форм, – это браслеты. Я шутил, что в твоей крови, наверное, есть какая-то доля востока времен Шахерезады. Твои запястья всегда украшали далеко не один и не два браслета. Однажды я насчитал дюжину. Я шутил, что подарю тебе наручники, они ведь тоже застегиваются вокруг запястий, и такой экзотики у тебя еще нет. Этот браслет я хотел подарить тебе на двадцать второй день рождения. Я спрятал его среди своей одежды.
Ты нашла его, когда потрошила шкаф, пытаясь вместе с моей одеждой выбросить меня из своей головы. Коробочка выпала, издав негромкий жалобный звук при соприкосновении с паркетом. Ты мгновенно опомнилась, дрожащими руками открыла черную бархатную шкатулку. Я замер, не в силах предугадать твою реакцию. Ты достала браслет, и когда прочла гравировку на его внутренней стороне, опустилась на пол, на кучу из одежды, которую успела выбросить из шкафа. Ты прорыдала на полу всю ночь. Я гладил тебя по волосам и спине и ненавидел себя, что мне хватило смелости только на то, чтобы написать эти слова на браслете. В тот момент я сожалел, что вообще решился спросить тебя об этом. Но с другой стороны, я хотел, чтобы ты знала. Я хотел видеть твои глаза, когда ты прочтешь, и услышать заветное «да». Жаль, не успел.
С той ночи на твоей руке остался всего один браслет. Ты почти никогда не снимаешь его. Иногда ты проверяешь, на месте ли он, боясь потерять, будто он – нечто очень драгоценное. И ты нежно касаешься его пальцами, когда неприятности чудом проходят стороной. Будто знаешь, что это я забочусь о тебе. Я очень хочу, чтобы ты это знала. Ты не одна. Я не бросил тебя. Я с тобой. Навеки.
Мост остается позади. Над ним, как над радугой после дождя, все ярче разгорается солнце, расплавляя своими жаркими летними лучами сахарные облака. Твоя одежда уже почти высохла. Это хорошо. Гораздо меньше шансов заболеть после такого мокрого утра. Ты покупаешь два билета в кино, и мы садимся на наши обычные места в темном зале. Фильм уже начался. В зале еще трое таких же ценителей старого кино, как мы с тобой. Это не очень популярный фильм. Здесь не показывают современные блокбастеры. Мы смотрели его уже раз двадцать. Я, как обычно, держу твою маленькую ладошку в своей. Очень хочу, чтобы ты склонила голову к моему плечу, как делала это раньше. Ты подвигаешься ближе ко мне и касаешься другой рукой браслета. И я радуюсь, что мы так близко друг к другу. Как раньше. Сейчас мне хорошо. И я забываю, кто я. Сейчас это просто я, каким всегда был с тобой.
Фильм закончился, но ты, кажется, этого не замечаешь. Не удивительно, ты все время смотрела сквозь экран. Тебя окликают и просят покинуть зал. Мы выходим в город как будто в другой день. От дождя не осталось даже напоминаний. Ты бормочешь что-то про очки и прикрываешь лицо ладошкой словно козырьком. Мы двигаемся в сторону дома. Обычно ты делаешь небольшой круг, чтобы обойти этот квартал и автомобильную стоянку. С того самого происшествия ты не была там. В тот день я думал, что не справлюсь. Когда они преградили тебе дорогу, я просто выл от своего бессилия. Мне хотелось уничтожить их, чтобы ни следа, ни памяти о них не осталось ни в этом городе, ни на этой планете.
Ты пыталась просто пройти мимо, не обращая внимания и не реагируя на скабрезные словечки. Но это завело их еще больше. Ты пнула одного ногой в пах, он согнулся, извергая из своего грязного рта не менее грязные ругательства, отчего двое других просто заржали, хватая тебя за руки и выкрикивая что-то о страстной строптивой натуре брюнеток. Я смерчем носился по стоянке, задевая автомобили, в которых тут же начинала орать сигнализация. Кажется, я включил их все. Вой стоял такой, что даже мои уши с трудом выдерживали. Из окон окрестных домов стали выглядывать люди, удивленные, оглушенные и встревоженные одновременно. Пока троица сомневалась, стоит ли им продолжать начатое, я схватил тебя за руку и потянул подальше оттуда. Увидев такси, мы юркнули на заднее сиденье, хоть ехать было всего два квартала. Ты вцепилась пальцами в браслет и слезы градом посыпались из твоих глаз. Таксист спросил, может ли он чем-то помочь. В ответ ты только покачала головой и заплакала еще сильнее. Ты никому так и не рассказала об этом. Ты вообще почти не говоришь о себе.
Дома мы не задерживаемся. Ты снимаешь джинсы, они все-таки местами еще влажные, убираешь волосы в высокий хвост на затылке. Я всегда любил видеть твою изящную шею. Ты достаешь из шкафа то самое ярко-голубое платье с белой вязью по всему нижнему краю юбки, которое было на тебе в утро нашей встречи. Ты одеваешь его только в одном случае. И я понимаю, куда мы направимся дальше.
Ты покупаешь в цветочном магазине белые фрезии в корзинке с гидропоникой. Я всегда дарил их тебе. Теперь ты приносишь их для меня. А я каждый раз вспоминаю, как засыпал тебя цветами в твой первый для меня день рождения. Ты пригласила меня на вечеринку. Я еще не знал, какие цветы тебе дарить, поэтому каждый час посылал разные. Позже я, конечно, узнал, что ты любишь фрезии – белоснежные, розовые, сиреневые, ярко-желтые. Но в тот день к вечеру твоя квартира была похожа на цветочную лавку. Когда я пришел, твоя подружка была готова похоронить меня под присланными мною же цветами, потому что на такое количество букетов ваше скромное жилище рассчитано не было. Хотя, скорее всего, она переживала, что ее самой не будет видно из-за высоких букетов. Ты посмеялась над ней, пригрозив, что если она не замолчит, то мы сбежим с вечеринки. Я был бы счастлив такому повороту событий, потому что хотел остаться с тобой наедине, без назойливых взглядов, бестактных вопросов и громких поздравлений. Казалось, что этого хотела и ты.
Мы болтали о всякой всячине, и я чувствовал, будто знаю тебя всю жизнь. Твоя подруга безуспешно пыталась разделить нас, чтобы ты пообщалась и с другими гостями. Но тебе это было не интересно. А я был в восторге от того, что сижу так близко к тебе. Я видел, что все, что чувствую я сам, взаимно, и это кружило голову лучше любой карусели. А потом ты меня поцеловала, и я понял, что мир навсегда исчез для меня, ведь теперь мой мир – это ты. Я улыбаюсь, потому что до сих пор чувствую то же самое.
Мы садимся в твой мини купер и едем в противоположную от побережья сторону через весь город. Ты больше не слушаешь музыку за рулем. Я пытаюсь исправить эту оглушительную тишину и напеваю тебе любимые песни.
Мы подъезжаем к белым воротам. Здесь тихо и зелено. Как и должно быть. Только деревья, серые камни и цветы. Мы идем знакомой дорожкой. Ты садишься на колени у серого мраморного памятника. Ты всегда приходишь сюда одна. Ты никогда ничего не говоришь. Ты никогда не позволяешь себе здесь плакать, словно боишься расстроить меня. Только все время теребишь браслет.
Сегодня тебе исполнилось двадцать шесть. Сегодня четыре года, как ты возненавидела эту дату. Сегодня четыре года с того момента, как я спешил к тебе с корзиной твоих любимых пестрых фрезий. Сегодня четыре года с тех пор, как пьяный водитель на грузовике пронеся через перекресток на красный. Сегодня четыре года с тех пор, как меня не стало.
Сегодня ты снова молчишь. А я говорю тебе о том, что скучаю, что буду и дальше заботиться о тебе. Буду разгонять тучи над твоей головой, буду будить уснувших за рулем водителей, буду зажигать для тебя звезды и фонари на темных улицах, буду открывать для тебя новые двери, если вдруг нужные закроются, буду спасительным маяком в море твоей жизни. Я просто буду рядом.
Ты целуешь свои пальцы, касаешься ими холодного серого камня и произносишь:
- Я все еще люблю тебя, Эдвард.
И я тебя, малышка. И буду любить. Всегда.
КОНЕЦ
Дорогие читатели, очень жду ваших впечатлений на ФОРУМЕ . А под спойлером вы можете найти текст песни, которая вдохновила меня на создание этого фанфика.
Источник: http://robsten.ru/forum/34-1242-1
0
:cray::cray:
