Глава третья
СВЯЗАННЫЕ ОДНИМ УЗЛОМ
СВЯЗАННЫЕ ОДНИМ УЗЛОМ
Но если я не позвоню,
И ты не позвонишь,
Кто же сделает тогда
Это за нас, малыш?
Силен не тот, кто убегает,
А кто возвращается.
Падают все ведь.
Единицы поднимаются.
Bahh Tee «В мегаполисе погасли фонари»
И ты не позвонишь,
Кто же сделает тогда
Это за нас, малыш?
Силен не тот, кто убегает,
А кто возвращается.
Падают все ведь.
Единицы поднимаются.
Bahh Tee «В мегаполисе погасли фонари»
BPOV
Я смотрю, как лучи заходящего солнца пытаются пробиться сквозь сгущающиеся все плотнее и плотнее облака. Кажется, оно хочет напоследок опалить своим беспощадным теплом еще не тронутые осенними кострами деревья. Оно плавит стекла в огромных окнах моей гостиной. Вот-вот они обжигающей лавой бесшумно хлынут прямо в комнату.
Вместе со смело вторгающимися в город сумерками растет и то внезапно охватившее меня предчувствие. Оно пульсирует в животе, распространяя волнение в каждую клеточку моего тела, оно подрагивает на коже, оседает на ресницах и в кончиках пальцев. Это ощущение пугает меня. От него моя выдержка начинает медленно тлеть, угрожая и вовсе стать пеплом. Успокоить это волнение может только одно проверенное годами средство.
Я надеваю спортивную одежду, кроссовки, завязываю волосы в высокий хвост, рассовываю по карманам толстовки ключи, телефон и несколько купюр и спускаюсь в лобби. На улице еще не темно, слишком рано для фонарей. Лишь в некоторых магазинах слабо мерцают разноцветные витрины. Скоро нью-йоркский вечер заживет своей шумной неоновой суетой, которая ни на минуту не останавливается, не замирает и никогда ни о чем не жалеет.
Мой телефон оживает в кармане толстовки знакомой мелодией. Я знаю, что это Розали. Наверняка Элис уже сообщила ей главную новость. Роуз так обрадовалась, что мои барабанные перепонки натягиваются до предела от громкости ее голоса. После рождения дочерей Роуз стала мягче и терпимее. Никто из нас не думал, что из нашей компании она станет первой, кто выйдет замуж и уж тем более заведет детей. Это, казалось, ее совсем не интересовало. Главными словами в ее жизни были «биржа», «акция» и «прибыль». А слова «дети» и «семья» никогда не вызывали в ней особого трепета.
Сразу после университета Роуз оказалась в среде биржевых брокеров. Это была ее стихия. Она уверенно жонглировала чужими деньгами, принося своим клиентам немалые прибыли. Я и сегодня слепо доверяю свои сбережения ее интуиции. Роуз всегда смеялась над этим выражением, подчеркивая, что это не интуиция вовсе, а грамотный анализ тончайших деталей событий мировой экономики и финансового рынка и достоверные источники информации. Скорее всего, она была права. Но это не важно. Важно то, что однажды она очень крупно просчиталась. Видимо, калькулятор в ее голове дал сбой, а анализирующей машинке срочно потребовались новые батарейки. Она выла от досады и злости на саму себя. Это ведь могло на долгое время положить тень на безупречное имя Розали Хейл, оставив ее без клиентов, а значит, и без доходов.
Жертвой этой ошибки стал Эммет Маккарти – владелец фирмы, занимающейся продажей спортивного питания. Его внушительные габариты пугали своей рельефностью, которую не скрывала даже плотная ткань делового костюма, смотревшегося на нем слегка нелепо. Особенно в сочетании с его детским выражением лица, вечно усмехающимися глазами, ямочками на щеках и абсолютно бестактным чувством юмора. Он мог бы стать ходячей рекламой своей же собственной продукции. Но предпочел доверить Розали Хейл небольшое наследство, оставленное ему родителями, в надежде увеличить его размеры. Он не был слишком богат, чтобы разбрасываться такими суммами направо и налево. Именно поэтому он выбрал брокера с безупречной репутацией и завидной везучестью.
Роуз знала это и решила, во что бы то ни стало, убедить его довериться ей еще раз. Ее предложение было встречено громким беззлобным хохотом. Роуз призналась, что настолько обескураженной она была всего один раз в жизни, когда у нее впервые начались месячные. А это было слишком давно. Смотря в улыбающиеся глаза человека, который благодаря ей потерял крупную сумму денег, и понимая, что он совершенно не злится на нее, Розали растерялась и не могла вымолвить ни слова, пока этот раскатистый смех не утих. В тот момент она была готова разреветься, что совершенно не свойственно Роуз. Она так давно не терпела неудач, что это стало сильным ударом по ее уверенности в себе и самообладанию. Будучи перфекционисткой, Розали всегда стремилась быть безупречной, и сейчас она хотела исправить свою ошибку, вернув себе тем самым свою подпорченную репутацию.
Но мистер Маккарти очень удивил ее своим ответом. Он сказал, что разрешит ей пустить по ветру все его небольшое состояние, если она согласиться составить ему компанию за ужином. Несколькими минутами ранее за такое нахальство Розали непременно скормила бы ему его же собственный галстук и заставила бы закусить той спортивной гадостью, которую он продавал. Но вся эта ситуация настолько сбила ее с толку, что она покорно согласилась.
Я помню, как мы с Элис собирали ее на это свидание. Смотреть на волнующуюся Розали было до невозможного забавно. Она никак не могла решить, стоит ей придерживаться делового стиля в одежде или все же позволить себе быть просто женщиной. Она все еще была твердо намерена за ужином убедить Эммета, что она в состоянии все исправить.
На этом же свидании Эммет показал свои истинные намерения. Только Розали с затуманенным единственной неудачей мозгом могла этого не заметить. Мы с Элис держались изо всех сил, чтобы не рассмеяться, когда слушали отчет о том, как прошел ужин. Эммет сказал, что даст Розали шанс, если их свидание повториться. Противостоять его ямочкам на щеках и детской непосредственности было просто невозможно. В общем, когда Роуз опомнилась, она уже крепко сидела на крючке по имени Эммет Маккарти. Я и Элис были в восторге, потому что, наконец-то, Розали повстречался мужчина, способный заставить ее покраснеть. Чтобы Эммет позволил исправить тот злосчастный промах, Роуз пришлось выйти за него замуж. Хотя, пришлось – не то слово, которое следовало бы использовать в их ситуации. Еще не известно, кто кого тащил под венец. Итог все равно один и тот же – они поженились. А потом родились их девочки-двойняшки, Милена и Саманта.
Вместе с восторженными возгласами Розали я слышу в телефоне детское щебетание, и на душе сразу становится теплее. У меня не так много знакомых, у которых есть маленькие дети. А этих малышек я просто обожаю. Жаль, видимся мы редко. Я все время занята работой – главной частью моей жизни.
Я обещаю Розали увидеться с ней на днях, чтобы обсудить предстоящие торжества, или просто увидеться, выпить кофе или чего-нибудь покрепче. В последнее время нам не часто удается бывать вместе. А мне вообще очень редко удается выбраться хоть куда-нибудь в подходящей компании. Я все время ощущаю, что не те люди со мной рядом. Мне комфортнее наедине с собой, музыкой и дорогой. Поэтому из моих наушников сейчас раздается ритмичная мелодия, а я направляюсь в Центральный парк.
Я не люблю бывать здесь днем. Слишком людно, шумно и счастливо вокруг. Я чувствую себя чужой в таком окружении. Боюсь, что люди вокруг заметят меня и станут показывать пальцем. Это все абсолютные глупости. Но меня все равно не покидает ощущение, что у всех этих людей есть то, чего нет у меня. Я не могу сказать, что я завидую им, нет! Это, скорее, я себя ощущаю ущербной. Прямо сейчас мне хочется снова стать маленькой девочкой, верящей в чудеса и в Санту, исполняющего желания в Рождество. Хм… Санта… И снова непрошенные воспоминания, делающие мою ущербность еще более заметной, окутывают меня морозным вихрем.
Это было наше единственное с Эдвардом совместное Рождество. За неделю до него я переехала в его квартиру. Было так восхитительно находиться с ним рядом почти все время, просыпаться и сразу видеть его улыбку, засыпать, уткнувшись носом в его обнаженную мускулистую грудь. Просто удивительно, как гармонично мы с ним сосуществовали в одном пространстве. Наша квартира была тем местом, где мне не хотелось с ним спорить или бороться за лучшее место под солнцем. Не возникало вопросов, кто будет варить кофе и готовить завтрак, а кто – выбирать фильм. Все получалось само собой, будто мы составили донельзя продуманный договор со строгими нормами и следовали каждому его пункту. И это не было скучно. Это было восхитительно.
Я проснулась очень рано, еще не было и восьми часов. Под мышкой у мирно посапывавшего Эдварда было так тепло и уютно, что совершенно не хотелось вылезать из-под одеяла в это холодное утро. Противный мокрый снег за окном падал такой плотной стеной, что из окна не было видно даже соседнего здания. Вот так рождественское утречко! Вечером мы допоздна наряжали елку всем, что попадало под руку. Купить игрушки совсем вылетело из головы. У нас не было даже конфет! Но результат вышел очень забавным. Это было так по-домашнему. Будто мы настоящая семья со странной, но очень милой традицией. В итоге каждая яркая мелочь, к которой можно было прицепить веревочку, оказалась на елке. Гирлянду мы связали из цветных носков и галстуков. Из полушарий лифчиков получились замечательные неправильной формы «шарики». Эта «гениальная» идея пришла в голову Эдварду. Он сказал, что отныне на нашем рождественском дереве будут висеть только такие шарики. Вешая каждый из них на ветку, я густо краснела и надеялась, что никому не взбредет в голову заглянуть в гости. Единственное, что у нас было настоящего, так это звезда, которая гордо восседала на самой верхушке нашей елки. Эту звезду купил мой отец, когда мне было лет шесть. Я увезла ее из Форкса, когда мы с Элис и Розали впервые ехали в Большое яблоко. Она должна была напоминать мне о тепле родного дома, когда я была далеко.
Неотъемлемой частью Рождества для меня, кроме елки, ужина и подарков, всегда был снег. Когда я была маленькой, каждое наше с Чарли рождественское утро начиналось со снежных баталий. Может быть, устав от бесконечного дождя, все дети Форкса просили у Санты снега хотя бы в Рождество, и он не мог им отказать. Это желание всегда исполнялось. Все покрывалось холодными белыми хлопьями, ненадолго принося радость в каждый дом. Во дворах мигом вырастали снежные крепости, на лужайки слетались снежные ангелы, улицы наводняли снеговики всех мастей и размеров. Эх! Жаль, что в Нью-Йорке снега очень мало. Если утром он выпадал, то уже к обеду, превратившись в грязно-коричневое месиво из воды, песка и городской пыли, он ехал в огромных грузовиках на новое место назначения. Грустно. Мне хотелось снега. Это было единственным, чего мне не хватало в то Рождество.
Я все еще не решалась выбраться из-под одеяла, когда Эдвард зашевелился. Его бронзовые ресницы затрепетали, и меня обдало зеленым жаром. На его лице сияла абсолютно блаженная улыбка. Помню, как в тот момент я подумала, что нашла свое место в жизни. Оно было именно здесь, в объятиях Эдварда Каллена.
Я бегу, а в глазах скапливаются слезы. Они пощипывают, покалывают и покусывают, грозясь побежать по щекам солеными дорожками. Я так давно не плакала. Кажется, в моих глазах собралось сейчас все напряжение, скопившееся за годы. Мысли снова и снова возвращаются к тому Рождеству. Рядом со мной был тот, кому по силам было сделать его идеальным.
Эдвард потянулся, затем крепко обнял меня и прошептал мне на ухо, что он сегодня Санта и готов исполнить любое мое желание. Я всегда смеялась над его самоуверенностью. Как же! Так уж и любое! Он же не волшебник, в которых я, будучи большой девочкой, уже давно не верила. И я решила загадать ему то, чего мне действительно не хватало тем утром. Я попросила снега.
Эдвард несколько минут смотрел мне в глаза. Наверное, хотел, чтобы я сказала, что шучу. Но я не сдалась. Раз уж мне было предложено исполнение любого желания, я решила этим воспользоваться по полной. Эдвард быстро вскочил с кровати и побрел в сторону кухни. Я думала, что он откроет морозильник и выгребет снег оттуда, но он вернулся в комнату с телефоном в руке. Он куда-то звонил, что-то записывал, а я никак не могла уловить суть этих обрывков разговоров, залюбовавшись его сосредоточенностью и утренней растрепанностью. Я все еще сидела в кровати, укутавшись в одеяло и обняв подушку, которая безумно приятно пахла, как Эдвард, и не спускала с него глаз. Разговоры по телефону продолжались минут десять. Потом Эдвард достал небольшую дорожную сумку и стал бросать в нее вещи. Я сначала испугалась, что он решил бросить меня из-за моих глупых невыполнимых желаний, но потом увидела, что в сумку упали и мои вещи тоже. Белье, несколько теплых свитеров, джинсы, утепленные непромокаемые брюки, зубная щетка, паспорт… Сказать, что я была озадачена, – совершенно ничего не сказать.
– У тебя есть полчаса, чтобы умыться и собрать еще какие-нибудь вещи на пару дней, – его глаза смеялись над моим недоумением. Я уже раскрыла, было, рот, чтобы просить, что происходит, но он снова меня опередил, – кофе попьем в зале ожидания аэропорта.
Смысл слова аэропорт доходил до меня еще пару минут, пока я чистила зубы, стоя прямо под душем и стараясь не намочить волосы, потому что сушить их феном времени у меня не было. Я понятия не имела, куда Эдвард собрался меня везти. Ведь знал же, что я терпеть не могу такие сюрпризы! Да и сюрпризы вообще! Но ведь это был Эдвард. Он никогда меня не разочаровывал. Даже когда мы спорили до хрипоты и желания наброситься друг на друга с кулаками. Я доверяла ему и его планам.
Когда я поняла, что мы летим на Аляску, мои глаза, наверное, настолько увеличились в размерах, что вся уверенность Эдварда вмиг сменилась беспокойством. Он растерялся и сказал, что всего лишь хотел подарить мне снег.
Наш самолет приземлился в Анкоридже. Нос и щеки сразу обожгло морозным воздухом Аляски, а в глазах защипало от блестящей, мягко похрустывающей под ногами белизны вокруг. Эдвард пытался пошутить, что дальше мы пойдет на лыжах, но, увидев мое испуганное состояние, сжалился, и сказал, что друзья его семьи уже ждут нас на стоянке аэропорта.
Кейт Денали и ее муж Гаррет оказались очень любопытными личностями. Они были лет на пять старше Эдварда. Их дом затерялся вдали от населенных пунктов. Я, не зная, куда ехать, непременно заблудилась бы, так много раз поворачивала дорога, пока мы петляли среди снега и хвои. Когда их огромный Форд практически уткнулся в стену, мы увидели красивейшее современное строение с огромными окнами, которое было построено прямо в горе. Она служила ему и стенами, и крышей. Дом выглядел как прорубленное в скальной породе круглое в несколько этажей окно, напоминающее иллюминатор то ли в корабле, то ли в самолете. Казалось, что ты смотришь сквозь гору в самое ее сердце. Вокруг были только громадные елки и много-много снега. Тонны, горы снега!
Эдвард помог мне выбраться из машины и спросил, справился ли он с ролью Санты. А я не могла сказать ни слова, потому что все еще пребывала в состоянии легкого шока от его идеи и ее воплощения в реальность. Это было так изумительно, так впечатляюще, так волшебно! Я подарила ему долгий поцелуй, который должен был сказать все вместо слов. Эдвард рассмеялся и предложил пойти в дом, пока мы не примерзли друг к другу. Хотя я бы и не возражала против такого развития событий.
Странный дом-гора и его обитатели стали для меня вторым по силе впечатлением в то Рождество. Оказалось, что Гаррет – архитектор с очень интересным подходом к проектам. Этот дом – его творение, как и многие другие. Он проектировал здания для нестандартных мест, где, на первый взгляд, строительство вообще было невозможно. Он так вписывал строения в окружающую природу, что казалось, будто они сами там выросли. Это выглядело очень естественно и гармонично, будто природа создала их, а человек всего лишь немного отшлифовал естественную красоту. Я бы хотела обзавестись одним из его домов. Но не для постоянного проживания, потому что Форкс навсегда отбил у меня охоту жить в глуши, а для отпусков или праздников, например.
Кейт и Гаррет, кажется, наслаждались такой жизнью. Они оба работали дома. Гаррет – в кабинете, в окружении чертежей, расчетов и линеек, а Кейт – в мастерской, хотя для меня это помещение выглядело, скорее, как свалка металлолома, а Кейт я вообще не могла себе представить со сварочным аппаратом в руках. Ее внешность никак не увязывалась у меня с таким занятием, как создание фигурок, скульптур и элементов декора из металлолома. Но ее творения тоже были удивительны. Правда, чтобы распознать в некоторых из них именно то, что хотела изобразить она, нужно было хорошенько присмотреться. Я не была ценителем таких работ, предпочитая классические произведения искусства, но все же всегда восхищалась талантами видеть мир иначе, в особых красках и формах, во всей его нестандартности.
Это было незабываемое Рождество. Я наслаждалась каждой минутой, проведенной в том чудесном месте. Казалось, что мы сбежали от всего мира в укромный уголок, оставив где-то далеко все заботы и правила. Мы, как маленькие дети, валялись в снегу, катали друг друга в огромных старых санях, играли в снежки, а потом отогревались у камина, укрывшись пледом и с одной чашкой глинтвейна на двоих. Как же счастлива я была тогда! Мне так хочется ощутить это снова! Может быть, у меня вовсе и не осталось никаких чувств к Эдварду, может быть, моя тоска вовсе не по нему, не по нашим отношениям, а по тому, какой я была? Может быть… Но была бы я такой же, если бы рядом со мной не было его?
Я все еще в движении. Armin van Buuren играет для меня очередную мелодию, в такт которой я делаю шаги. Люблю бегать под музыку, она задает определенный темп и помогает его поддерживать. Но сегодня я успеваю за музыкой, скорее, случайно. Если бы меня спросили, я бы не смогла ответить, что за исполнитель сейчас звучит. Я знаю это только потому, что в последнее время всегда бегаю именно под эту музыку. Я хотела бы сосредоточиться на рисунке из редких листьев на дорожке, выбросив все мысли из головы, но у меня не получается. Мои размышления навязчивыми мошками кружатся вокруг Эдварда и наших с ним отношений. Неужели он так сильно забрался мне под кожу, что даже спустя столько лет, я все еще думаю о нем? Я настолько устала, что не понимаю, хочу ли я все вернуть или же наоборот – освободиться. Недосказанность, с которой он исчез из моей жизни, мучит меня. Может быть, получив ответ, я смогла бы двигаться дальше? С ним или без него.
Та случайная встреча в Le Bernadin стала для меня ошеломляющей. Наверное, то же самое испытывают люди, внезапно получившие удар молнии в разгар солнечного дня, или оглушенные очень громким звуком в полной тишине, или ослепленные слишком ярким светом после долгого пребывания в темноте. Это неожиданно, это шокирующе, это больно. Вечер должен был стать самым обыкновенным, привычным, проведенным в компании Джеймса, а в итоге он перевернул мою организованную жизнь с ног на голову. Материально ничего не изменилось, а в душе началось самое настоящее стихийное бедствие, и не одно, а все сразу.
Мы с Джеймсом часто заказывали столик именно в Le Bernadin. Шикарный интерьер, приятная живая музыка, учтивые ненавязчивые официанты и просто изумительно искусные повара пленили меня еще до встречи с ним. А когда в моей жизни появился Джеймс, мы стали его постоянными посетителями. В тот день мы, как обычно, сели за наш привычный столик. Официант зажег свечи и предложил нам меню и винную карту. Джеймс сразу отложил их, так как заказывал всегда одно и то же. А я еще не решила, что бы хотела съесть, поэтому уткнулась носом в меню, слушая, как Джеймс рассказывал мне очередной анекдот. Сегодня названия в меню выглядели для меня особенно аппетитно, потому что я пропустила ланч, а утром выпила всего лишь чашку эспрессо и съела вишневый круасан. Я никак не могла выбрать между гребешками и рыбой, когда совсем рядом услышала слова официанта:
– Пожалуйста, проходите сюда, мистер Каллен, мисс Нильсен.
Я напряглась, но тут же решила, что это глупо. Каллен – не такая уж редкая фамилия, хотя среди тех людей, которых знала я, был всего один. Вслед за официантом мимо нашего столика прошла высокая блондинка, а следом за ней – мужчина, оставивший после себя шлейф такого знакомого, теплого, родного аромата. Мгновенно соединив подслушанную фамилию и манящий запах воедино, мое сердце подпрыгнуло в груди и загрохотало с бешеной скоростью, будто хотело вырваться наружу и умчаться к соседнему столику. Казалось, оно еще помнило, что раньше принадлежало кому-то, кроме меня. Я застыла, уставившись на Эдварда, как на маятник гипнотизера.
Я узнала бы его в любой толпе. Он повзрослел. Его волосы были пострижены короче, но все еще не были до конца укрощены. Все те же мужественные черты лица, все та же манера держаться небрежно, все та же уверенная осанка. Весь его вид кричал об уверенности. От модного костюма до дорогущих часов из эксклюзивной коллекции на руке. Я долго разглядывала его, прикрываясь папкой с меню, и была не в силах отвести взгляд. Кажется, мое зрение настолько обострилось в тот момент, что я могла разглядеть едва заметную родинку на его шее. Все его жесты, привычка теребить волосы и улыбаться только одним уголком губ были такими знакомыми, что у меня заныло в груди. Я совершенно забыла, что не одна за столом, заворожено наблюдая, как Эдвард и его спутница переплели свои пальцы, протянув руки через стол друг к другу. Может, это была та самая блондинка, с которой Розали видела его на пляже Лос-Анжелеса?
Джеймс уже давно замолчал и несколько раз позвал меня по имени, но я не слышала его. Я была там, в метре от нас, у соседнего стола. Я думала о том, что мне нужно взять себя в руки, что мы расстались много лет назад, что мы не виделись очень долго, что, возможно, Эдвард меня совсем не помнит, раз так легко ушел, что он не стоит такой моей реакции. Внезапно, будто почувствовав на себе мой пристальный взгляд, он повернул голову и посмотрел мне прямо в глаза. Стало очень жарко, настолько жарко, что выпитый залпом стакан воды, кажется, испарился прямо во рту, так и не попав в желудок. Я проиграла этот зрительный поединок, испугавшись, что… Не знаю, чего я тогда испугалась. Маловероятно, что я стала бы приставать к нему с вопросами и претензиями. Наверное, я испугалась, что снова придет задушенная огромными усилиями боль. Я не была достаточно сильной для этого. Я спрятала ее достаточно глубоко, чтобы не чувствовать, но она все еще существовала.
Я не хотела, чтобы он видел мое замешательство, мой страх, и натянула уже привычную маску спокойствия и умиротворенности. Я сказала Джеймсу, что думала, будто увидела старого знакомого, но обозналась. Он сделал вид, что поверил. Наше ставшее уже немного неловким молчание нарушил официант, подошедший принять, наконец, заказ. Первая мысль, которая пришла ко мне в голову в тот момент, – уйти. Убежать, не оглядываясь, будто это место кишело ядовитыми змеями, хищниками-людоедами или мерзкими мохнатыми пауками. Но это было бы слишком заметно, слишком показательно, слишком говоряще. Поэтому я, не глядя, ткнула пальцем в меню и, улыбнувшись Джеймсу своей лучшей улыбкой, спросила, как прошел его день, и что нового в клинике. Он рассказывал мне об очередном спасенном малыше, а я старалась расслышать суть того, что он рассказывал, и не отрывать от него взгляд, который, словно стрелка компаса, всегда неумолимо смотрящая на север, стремился к соседнему столу.
Стало легче, когда принесли наши блюда, хотя мой аппетит совсем пропал. Но я все равно сосредоточенно жевала свой стейк из лосося, совершенно не чувствуя вкуса ни рыбы, ни соуса, и делала вид, что наслаждаюсь едой. Несколько раз я все же не смогла удержать свой взгляд на месте. За соседним столом шла милая беседа, Эдвард выглядел абсолютно расслабленным, будто его совсем не волновало мое присутствие, будто меня и не было рядом вовсе, но больше он не держал свою девушку за руку.
Я захотела уйти сразу, как только закончила насильно заталкивать в себя ужин. Джеймс не возражал. Сейчас, спустя время, я понимаю, что он заметил перемену во мне, но тогда я была настолько не в себе, что не видела, как потускнели его глаза. Он знал мою грустную историю и наверняка тоже слышал слова официанта. Как бы то ни было, с того вечера все стало рушиться на глазах. Мне стало в тягость его присутствие. Меня начали раздражать его знаки внимания. Я все чаще ссылалась на занятость и отменяла встречи. А потом он просто перестал мне звонить. Эдвард Каллен снова вмешался в мою жизнь.
Не знаю, сколько прошло времени, но я уже ощущаю легкую усталость в мышцах. Я сворачиваю направо и понимаю, что впереди меня снова ждет напоминание о прошлом. Среди деревьев парка есть одно, помеченное нашими с Эдвардом инициалами. Однажды мы прятались под ним, пытаясь укрыться от дождя. С тех пор, гуляя по Центральному парку, мы всегда направлялись к нему. Но сейчас я не хочу, чтобы и эти воспоминания, нарушили условия своего заточения. Я стараюсь не смотреть в сторону дерева и увеличиваю темп, чтобы как можно скорее преодолеть потенциально опасное для меня место. Но краем глаза я все же успеваю заметить под ним темный силуэт. Видимо, кому-то еще приглянулись его раскидистая крона и удобные, как спинки стульев, выглядывающие из земли корни. Я замечаю, что в парке уже включили фонари, когда пробегаю прямо под одним из них. Музыка в моих ушах замолкает, видимо в телефоне разрядилась батарея, и в мою голову врываются звуки осеннего вечера. На самом деле здесь достаточно тихо. Настолько тихо, что я могу слышать приближающиеся, будто догоняющие меня шаги.
Источник: http://robsten.ru/forum/34-1363-3
0
.......... 
