Мне надо успеть песню допеть, зиму согреть собой.
Снег будет кружить. Надо спешить Вечность прожить с тобой.
Все будет не в счет, если как лед что-то уйдет навсегда.
Время не ждет. Время - вода.
Нам надо успеть вместе взлететь на верхний этаж небес.
Ночь снимет пальто, чистым листом откроется сердце тебе.
Я так долго шел, долго искал, а ты где-то рядом была.
Сто зимних ночей меня ты ждала.

Когда идёт снег - не холодно; холодно - когда он тает.
Китайская пословица

"Над Чикаго снова звучит снежная соната. Эта тихая мелодия слышится в каждом прикосновении искрящихся в лунном свете снежинок к замерзшим стеклам твоих окон. Медленно кружась в ночном морозном небе, они танцуют свой самый первый и единственный танец, чтобы однажды растаять. Посмотри! Они танцуют его для тебя. Сейчас не время грустить, даже если ты не любишь зиму, как и я не любил её когда-то…"

Именно с этих строк, написанных красивым округлым почерком на тонкой крафтовой бумаге, всё и началось. Ровно два года и три недели прошло с того дня, как я обнаружила в своем почтовом ящике странное письмо без почтовых марок и обратного адреса. В нем не было никаких глупых романтичных признаний или пошлых намеков – только размышления о зиме, о том, чем же она так прекрасна, и еще немного о "Рождественской песне" Чарльза Диккенса. И в конце более мелким почерком как будто нерешительное: "Если вдруг захочешь написать ответ, просто положи его в свой почтовый ящик" .

Я была настолько заинтригована, что тут же со всей серьезностью принялась сочинять ответное послание, почти не допуская мысли о том, что, вероятно, это всего лишь странный розыгрыш.

На следующее утро оставленное мной письмо исчезло из почтового ящика, а еще через день в нем обнаружилось очередное послание, на этот раз подписанное именем Эдвард.

Эта переписка, ставшая почти ежедневной, полностью захватила меня, странным образом перевернула мою обыденную и по большому счету скучную жизнь. В ней я неожиданно нашла источник вдохновения, которое, как мне казалось, было утрачено мной навсегда.

За год до этого я переехала сюда – в один из самых тихих и респектабельных районов Чикаго, - потратив на покупку дома почти весь гонорар за свою первую книгу, распроданную внушительными тиражами. Меня грела надежда, что покой и уединение помогут мне полностью сосредоточиться на идеях для нового сюжета. Однако вместо озарения и музы со мной случился синдром "чистого листа"¹, и давление со стороны издательства только лишь усугубляло ситуацию, постепенно толкая меня в объятия паники.

Наше с Эдвардом общение вызвало во мне небывалый эмоциональный подъем и желание творить. Я по несколько часов кряду просиживала за компьютером, лихорадочно печатая страницу за страницей своей новой книги, и время от времени мечтательно поглядывала в окно на прекрасный зимний пейзаж: белоснежный снег сверкал на солнце россыпью бриллиантов; темно-зеленые пушистые ветки раскидистой ели, посеребренные инеем; кособокий, но всё равно бесконечно милый снеговик в фиолетовом шарфе и черном цилиндре, слепленный соседскими детишками. Эдвард научил меня любить зиму.

Даже больше того. Сейчас, по прошествии времени, я могла бы даже сказать, что Эдвард научил меня любить жизнь: не за что-то, не по каким-то причинам, а просто так, всего лишь за то, что она есть. Он научил меня находить радость в мелочах, на которые прежде я мало обращала внимание: красивая песня, заставляющая остановиться и вслушаться; любимый фильм детства, на который натыкаешься, переключая каналы кабельного; случайная приветливая улыбка прохожего; прочитанная хорошая книга, надолго остающаяся в памяти; упоительный аромат кофе и французских круассанов, окутывающий теплым невидимым облаком, когда проходишь мимо кофейни – да всё, что угодно!

Возможно, странно говорить такое о человеке, которого я никогда даже не видела, но он так стремительно ворвался в мою жизнь и так прочно обосновался в ней, что мне стало казаться, будто мы знакомы много лет.

При всём при этом я не знала, где Эдвард живет, кем работает, не имела ни малейшего понятия, как он узнал обо мне и почему решил завязать переписку, да ещё таким странным способом.

"Позволь мне не отвечать на эти вопросы. Пусть это останется моей маленькой тайной. Пожалуйста, Белла" , - написал Эдвард, когда в одном из первых своих писем я не удержалась и устроила ему допрос.

Я не стала настаивать, чувствуя, что это бесполезно. Однако несколько раз всё же попыталась подкараулить его, когда он будет забирать моё письмо из почтового ящика, но каждый раз засыпала где-то под утро, положив голову на подоконник, так никого и не дождавшись, а на утро моё письмо исчезало, словно по волшебству.

В остальном же Эдвард казался мне открытой увлекательной книгой, которую я с удовольствием читала, постепенно погружаясь в неё всё глубже и глубже. Он был весь здесь – в каждой строчке, в каждом из ста двадцати семи писем, что сейчас лежали передо мной на кровати.

Я взяла одно из них в руки, развернула и прочитала несколько строк наугад:

"Сегодня благословенное солнце наконец сжалилось и выглянуло из-за туч, осветив своими золотыми лучами грешный Чикаго! Прекрасный день для прогулки. Я серьёзно, Белла! Скачай на телефон песню "A Winter's Tale" группы Queen, включи её в режиме нон-стоп и прогуляйся по Бёрнхэм Парку. Неспешно, осматриваясь по сторонам и с наслаждением вдыхая морозный воздух, - ты убедишься, что это действительно самая настоящая зимняя сказка! Только одевайся потеплее: с Мичигана дует холодный ветер…"

Вновь положив письмо на кровать, я улыбнулась, вспомнив, что именно так в тот день и поступила.

"Нет, Белла, мы не будем спорить о "Ромео и Джульетте". Я уважаю Шекспира, но всё равно не изменю своё непопулярное циничное мнение. Нельзя по-настоящему влюбиться с первого взгляда, как нельзя любить человека только лишь за красивое личико. Хотя ты права: в четырнадцать лет нам действительно всё видится иначе…" – ещё несколько строк ещё одного письма.

Арчибальд Кронин, The Beatles, аллергия на манго, Герберт Уэллс, Дэвид Боуи, ангина после съеденной в десять лет пригоршни снега и так далее, строчка за строчкой, слово за словом – нити, из которых был соткан мир Эдварда и он сам.
Большинство из писем было перечитано мной по многу раз – на уголках крафтовых листов образовались заломы, края у некоторых обтрепались.

Я взяла в руки ещё одно письмо, полученное мной на излёте февраля почти два года назад.

"Не пиши мне ответ на это письмо: скорее всего, я не успею его прочесть. Нам нужно проститься, Белла, но не навсегда. Всего лишь до следующей зимы. По крайней мере, я в это свято верю. Что ещё мне остаётся?.." – читая эти строки даже сейчас, я чувствовала, как внутри меня всё сжимается в тугой тошнотворный узел.

Тогда же я чувствовала себя так, будто только что потеряла единственного друга и самого близкого человека.

Я прорыдала несколько дней, проклиная Эдварда за то, что вторгся в мою жизнь и за то, что теперь так внезапно исчез из неё, проклиная себя за свою слабость, за свою нерешительность, за то, что так и не смогла ничего узнать об Эдварде, не настояла на встрече, словно глупая школьница, лелея ту таинственность, которой были окутаны наши отношения.

А затем я решила, что просто продолжу жить так, как жила до появления Эдварда. И пусть по большому счёту это было всего лишь самообманом, но стало немного легче. Всю весну и всё лето я без остатка отдавала себя своей новой книге, которая была издана в сентябре. И всё же, положа руку на сердце, нельзя не признать, что ещё никогда прежде я не ждала зиму с таким волнительным нетерпением, как тогда. И с таким страхом. Страхом, что она не вернет мне Эдварда.

А в начале декабря я обнаружила в почтовом ящике знакомый лист крафтовой бумаги с почерком, успевшим стать мне родным. Боже, как же дрожали мои руки, пока я разворачивала письмо, затаив дыхание, как бешено стучало в груди сердце, все последние месяцы мечтавшее именно об этом моменте!

"С первым снегом тебя, Белла! Смею надеяться, что ты всё ещё помнишь меня, любителя английской литературы и старого доброго рока…" – мне не нужно было сейчас искать то письмо, чтобы вспомнить строки, которыми оно начиналось: я давно знала их наизусть.

И вновь история повторилась: два месяца ежедневной переписки оборвались с наступлением весны, за которой последовало невыносимо долгое ожидание новой зимы. Все мои просьбы о личной встрече Эдвард упорно игнорировал, лишь однажды написав: "Поверь, Белла, это не имеет смысла" .

Я перебрала в голове все возможные версии, объясняющие его нежелание встречаться со мной, начиная с того, что он женат, и заканчивая тем, что смертельно болен, но так и не остановилась ни на чём конкретном.

Нынешняя же зима оказалась совершенно неправильной: декабрь не принес с собой ни снега, ни морозов. Но самое главное, он не вернул мне Эдварда, тем самым воплотив в жизнь мой самый страшный ночной кошмар. Плюсовая температура и дожди навевали тоску, а пустующий почтовый ящик, который я проверяла по несколько раз за день, постепенно доводил до отчаяния. Еще никогда в жизни я не чувствовала себя такой одинокой и такой несчастной.
Лишь девятнадцатого декабря кто-то там, наверху, отвечающий за смену погоды, наконец вспомнил, что на носу вроде как Рождество, и за ночь вывалил на Чикаго сразу двухнедельную норму снега, основательно погребя под ним машины и подъездные дорожки домов.

А еще через день я получила долгожданное письмо от Эдварда. Однако помимо радости и облегчения я вдруг ощутила прилив злости и раздражения. Почему он, черт возьми, решал, когда ему исчезать и когда появляться, а я должна была всего лишь смиренно ждать, наворачивая круги возле почтового ящика в надежде на чудо?!

Поддавшись кипевшим во мне эмоциям, я написала в ответ короткое письмо, в котором поставила Эдварду жесткий ультиматум: либо мы наконец встречаемся с ним лицом к лицу, либо я раз и навсегда прекращаю нашу переписку.
На следующее утро я проснулась с глубоким чувством сожаления и страхом, что Эдвард просто-напросто больше никогда мне не напишет. Но, к счастью, в почтовом ящике меня уже ждало самое короткое за всё время послание, больше похожее на записку:

"Я уже очень давно мечтаю встретиться с тобой, Белла. Наверное, с того самого дня, как получил твое первое письмо. Я знаю, что это очень плохая идея, и делать этого нельзя, но сейчас я готов сдаться. Я хочу сдаться. Боюсь, тебе не понравится то, что ты увидишь, поэтому подумай еще раз. Подумай как следует, Белла. Если твое решение останется прежним, приходи завтра в девять часов вечера к Букингемскому фонтану. Я буду ждать тебя там, с левой стороны" .

С той самой минуты, как я прочла это письмо – от волнения строчки расплывались у меня перед глазами, - время потекло невыносимо медленно. Оно словно смеялось надо мной, отдаляя, а не приближая назначенное Эдвардом время.

Были ли у меня хоть малейшие сомнения в том, что я действительно хочу с ним встретиться? Нет, ни единого сомнения! Хотя я много думала над его словами. Что мне могло не понравиться? Скорее всего, речь шла о каком-то физическом изъяне. Например, о шраме или ожоге, обезобразившем лицо. Возможно, Эдвард был человеком с ограниченными возможностями и передвигался с помощью инвалидной коляски или костылей.

Я долго размышляла над этим, прислушиваясь к себе. Имела ли для меня значение возможная физическая неполноценность Эдварда? Определенно нет, хотя мысли о ней и вызывали во мне сострадание и глубокую печаль из-за того, что такой прекрасный, умный и интересный человек, как Эдвард, оказался в чем-то несправедливо ущемлен судьбой.

Перебирая и перечитывая сейчас письма – кажется, уже в сотый раз, - я чувствовала, как в груди разливается приятное тепло и странная нежность к их автору, успевшему стать важной частью моей жизни.

Я улыбнулась пришедшей вдруг в голову идее, что Эдвард вполне может оказаться семидесятилетним старичком-божьим одуванчиком, решившим тряхнуть стариной.

Бросив взгляд на часы, я поняла, что уже почти опаздываю. Собрав с кровати письма и убрав их в нижний ящик комода, я быстро оделась и вышла из дома, торопясь к Эдварду, встречи с которым и так ждала слишком долго.

❆❆❆

Только приближаясь к Букингемскому фонтану, я поняла, насколько же странное место для встречи выбрал Эдвард. Фонтан был одной из главных достопримечательностей Чикаго, но только не зимой. С середины октября он не работал, поэтому туристов тут было мало. А уж в столь поздний час кругом и вовсе не наблюдалось ни души.

Обойдя фонтан и зайдя слева, я сразу увидела одинокого человека в длинном пальто с накинутым на голову капюшоном, стоящего ко мне спиной. Сердце застучало так быстро, что у меня закружилась голова, и на какое-то мгновение земля уплыла из-под ног. Я остановилась и сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь выровнять сбившееся дыхание. Морозный воздух обжег горло и прояснил голову. Только после этого я нашла в себе силы приблизиться к мужчине и позвать его неестественным, будто "замороженным", голосом:

- Эдвард?

Он обернулся, и разноцветные огни гирлянд, украшавшие фонтан зимой, ударили ему в спину, полностью затемняя лицо.

- Белла, - от его низкого, чуть хрипловатого голоса по телу пробежали мурашки. – Это тебе, - он протянул мне пять белоснежных роз на длинных стеблях и коробку моих любимых марципановых конфет.

- Спасибо, - несмело улыбнувшись, я взяла в руки подарок и, прижав бутоны к лицу, вдохнула сладковато-нежный аромат цветов.

Я вплотную подошла к ограждению и положила свободную руку на ледяные металлические прутья, верно рассчитав, что Эдвард вслед за мной обернется к фонтану. Теперь я могла видеть его лицо, освещенное мигающими разноцветными огнями.

Он был очень хорош собой. Нет, это не была смазливая глянцевая красота, которая буквально кричит с каждой страницы модных журналов. Это была утонченная аристократичная притягательность, достойная иллюстраций романов времен Джейн Остин и Шарлотты Бронте. В голове сразу всплыло два имени: мистер Дарси и мистер Рочестер. Эдвард легко мог бы сыграть любого из них. Светлая, если не сказать бледная, кожа, тонкие черты лица, четко очерченные скулы, несколько прядей темных волос, падающих на высокий лоб, и миндалевидные глаза, цвет которых я никак не могла различить из-за скудного освещения. Что мне могло не понравиться? О чём предупреждал меня Эдвард? Я никак не могла взять это в толк. Разве что вдруг возникло смутное ощущение, будто где-то я его уже видела. Но вот где?

- Я знал, что ты придешь, - улыбнулся Эдвард, вновь отворачиваясь от фонтана и упираясь спиной в ограждение. Теперь я снова не видела ничего, кроме бежевой ткани капюшона его пальто. – Я давно понял, что ты очень упряма.

- Это плохо? – выгнула бровь я, в надежде, что это будет выглядеть кокетливо, хотя особой уверенности не было, потому как я уже тысячу лет ни с кем не флиртовала.

- Вовсе нет, - Эдвард отошел на два шага от ограждения и повернулся ко мне. Разноцветные огни снова заплясали на его лице, сливаясь с бледной кожей и заставляя её мерцать. – Вообще-то я пытался сделать тебе комплимент, но согласен, что вышло так себе, - он усмехнулся и пожал плечами. – Прогуляемся по парку?

Не дожидаясь моего ответа, Эдвард сунул руки в карманы и, развернувшись, размеренно зашагал в сторону одной из заснеженных аллей Грант-парка.

Он двигался медленно и как будто плавно, но я все равно не сразу смогла догнать его и пойти рядом, подстроившись под его шаги.

- И что же с тобой не так? – спросила я, поглядывая на сосредоточенный профиль Эдварда снизу вверх.

- В двух словах и не скажешь, - он бросил на меня быстрый взгляд и снова посмотрел вперед, но мне хватило этого, чтобы наконец разглядеть цвет его глаз. Они были глубокого зеленого цвета, напоминающего болотный мох. – Я знаю, что у тебя ко мне много вопросов. Ты можешь их задать, Белла, но не на все из них я готов дать тебе ответ. Во всяком случае, прямо здесь и сейчас.

- Хорошо, давай хотя бы попробуем, - разочарованно вздохнула я. – Итак, начнём. Почему мы общаемся только зимой? Весной ты уезжаешь?

- Да, уезжаю, - чуть замявшись, ответил Эдвард. Я мысленно выругалась, поняв, что сама же предоставила ему лазейку. – Мне приходится.

- Будем считать, что я тебе поверила, - хмыкнула я. Эдвард внимательно посмотрел на меня и вдруг улыбнулся. Возможно, я выдавала желаемое за действительное, но в этой улыбке мне почудилась теплота и нежность – словно отражение тех чувств, что я сама к нему испытывала. – Тогда почему в этом году ты приехал позже обычного?

- Ответ на этот вопрос ты и сама знаешь, - Эдвард остановился и повернулся ко мне. Нас разделяло не больше метра. Его глаза смотрели на меня так пристально, словно пытались что-то сказать. Что-то очень важное, чего я никак не могла понять. – Ты знаешь, Белла. Просто подумай, - с нажимом добавил он.

Я с сожалением покачала головой, разведя руки в стороны. Эдвард побледнел и быстро наклонил голову вниз – капюшон упал ему на лицо, полностью скрыв его от меня. Только сейчас я поняла, что пальто было сшито из тонкого кашемира, явно неподходящего для чикагских морозов.

- Тебе не холодно? – я протянула руку, намереваясь дотронуться до рукава пальто, тем самым воплощая в жизнь своё тайное желание прикоснуться к Эдварду, убедиться в том, что он действительно существует.

Уловив мое движение, он сделал поспешный шаг назад – почти отшатнулся, будто я была прокаженной.

- Видимо, это со мной что-то не так, - горько усмехнулась я, даже не пытаясь скрыть обиду. – Прости, что разочаровала.
До боли прикусив нижнюю губу, чтобы не расплакаться, я быстро зашагала прочь.

- Нет, Белла, нет! – Эдвард тут же обогнал меня и преградил дорогу. – Прости! Меньше всего я хотел обидеть тебя. Я с самого начала знал, что ничего хорошего из нашей встречи не получится, но не смог устоять. Так хотелось поговорить с тобой, почувствовать на себе твой взгляд. Глупо, - он улыбнулся, но это была самая печальная в мире улыбка. – Всё это не имеет смысла, потому что не имеет будущего.

- Ты женат? – озвучила я вслух давно мучавшую меня мысль.

- Что?.. Нет, господи, конечно, нет! – нахмурившись, вполне искренне воскликнул он.

- Тогда объясни мне! – намного громче, чем собиралась, попросила я. – Ты словно ведешь со мной какую-то странную игру, суть которой я не понимаю. И это бесит меня! Ты можешь дать прямой ответ хотя бы на один вопрос?

- Поверь, я хотел быть честным с тобой, но это оказалось гораздо сложнее, чем думал. – Приглушенные огни фонарей и желтоватый свет луны, падающие на лицо Эдварда, создавали причудливую иллюзию свечения, придавая его облику нечто сказочное и магическое. Но помимо этого было в нем еще нечто странное, что не давало мне покоя, словно зудевшая ступня, которую никак не почешешь, пока не снимешь обувь. – Можешь задать мне какой-нибудь простой вопрос. Обещаю, что отвечу на него.

- Откуда ты узнал, что эти конфеты – мои любимые? – этот вопрос не был таким уж простым, но лицо Эдварда тут же разгладилось, выражая полное спокойствие и расслабленность.

- Ты упоминала об этом в одном из писем, - не моргнув глазом, быстро ответил он.

На всякий случай я мысленно перебрала всю нашу переписку, но только в очередной раз убедилась в том, что ничего подобного не было.

- Нет, не упоминала, - вздохнув, покачала головой я, спустя несколько минут, в течение которых Эдвард неподвижно стоял и смотрел на меня.

- Просто дай мне шанс, Белла, - его тихий голос, хрипло вибрировавший в заснеженной вечерней тишине парка, прозвучал настойчиво, но не требовательно. – Обещаю, что в следующий раз все тебе объясню.

- А следующий раз будет?

- Будет. Если только ты этого хочешь.

- Хочу! – поспешно заверила я. – Но как скоро? Следующей зимой?

Кажется, я в очередной раз навязывалась этому странному парню, но сейчас мне было глубоко плевать на все приличия.

- Скоро, Белла. Обещаю, - Эдвард снова улыбнулся. На сей раз это была одна из тех улыбок, что способны толкнуть девушку на любые романтичные безумства и заставить простить едва ли не самое страшное прегрешение. Даже понимая это, я все равно не находила в себе сил для сопротивления. – А сейчас нам нужно выбраться из парка, чтобы поймать тебе такси.

Я почувствовала острый укол разочарования, угодивший будто прямо в сердце, но лишь согласно кивнула, не желая в очередной раз демонстрировать свою повышенную заинтересованность. Это было бы уже через чур.

Я всегда легко сходилась и легко расходилась с мужчинами, никогда ни к кому не привязываясь по-настоящему. С Эдвардом же с самого начала все было не так. Он подобрался ко мне с тыла, подкрался исподтишка, незаметно втерся в доверие, а затем и вовсе умудрился просочиться в сердце, пока я наивно думала, что просто веду увлекательную переписку с интересным человеком. Глядя сейчас в эти чертовы зеленые глаза, в которых застыло сожаление, я чувствовала себя как никогда уязвимой и зависимой.

"Поздравляю, Белла! Это было самое короткое и самое провальное свидание в твоей жизни!" – зло подумала я, небрежно сунув цветы и конфеты под мышку, чтобы согреть в карманах куртки покрасневшие от холода руки.

❆❆❆

Огромная снежная масса неумолимо надвигалась на меня. Я пыталась убежать, но едва ли могла сдвинуться с места, утопая в рыхлом сугробе почти по пояс.

Сквозь закладывающий уши гул я слышала, как кто-то кричал. Настойчиво звал меня по имени. Эдвард! С каждой секундой его голос всё приближался и нарастал, постепенно перекрывая рокот снежной лавины. Я увидела его перепуганное бледное лицо, увидела его руку, протянутую мне. Из последних сил я ухватилась за нее, но смогла поймать лишь воздух.

В следующее мгновение лавина накрыла меня с головой, придавила всей своей непомерной тяжестью. Я закричала, но рот тут же заполнился снегом, лишая возможности дышать. Убивая меня.

Проснувшись в кромешной темноте, я резко села на кровати, жадно хватая ртом воздух. Сон оказался настолько реалистичным, что я до сих пор чувствовала сдавивший мое тело ледяной холод. А еще я отчетливо помнила лицо Эдварда и его руку, протянутую мне.

Мысли плавно перешли от ночного кошмара к нашей сегодняшней встрече. Я вспомнила его точеный профиль, его болотно-зеленые глаза и печальную улыбку…

И тут случилось сразу две вещи: во-первых, я поняла, какая именно странность в нем не давала мне покоя; а во-вторых, я вспомнила, где и когда уже видела его прежде.

На какое-то время впав в ступор, я бездумно таращилась в темноту, чувствуя, как кожа покрывается мурашками, а волосы на затылке шевелятся, словно от сквозняка. Затем ступор прошел так же внезапно, как и напал. Приступ паники подбросил меня вверх. Я вскочила с кровати, но запуталась ногой в одеяле и со страшным грохотом рухнула на пол, растянувшись во весь рост. Отбившись наконец от дурацкого одеяла, я, скользя босыми ногами по паркету, ринулась из спальни к лестнице, ведущей вниз, попутно щелкая по всем выключателям, которые только попадались мне на пути.

- Вот же дерьмо! – воскликнула я, залетая в гостиную и лихорадочно шаря по стене в поисках выключателя, который никак не хотел находиться.

Звук собственного голоса настолько напугал меня, что я едва поборола в себе желание вернуться в спальню, залезть под одеяло с головой и не вылезать оттуда до утра, а то и до конца жизни.

Трясущимися руками я открыла ноутбук и нажала кнопку включения. Пока тот загружался – бесконечно долго, черт бы его побрал! – я ещё раз прокрутила в голове нашу встречу с Эдвардом, нервно покусывая губы. Никаких сомнений не осталось: несмотря на мороз, из его рта не шёл пар, как если бы он не дышал. Невероятно, но факт! С другой стороны, если я ничего не перепутала и действительно однажды уже видела его фото в интернете, то он и не должен был дышать. Мертвые люди не дышат, ведь так?

Я издала короткий истерический смешок, больше похожий на безумный крик какой-то экзотической птицы.
Ноутбук загрузился, и я торопливо застучала по клавиатуре, то и дело попадая не по тем клавишам. Наконец, в строку поиска мне удалось вбить имя Карлайла Каллена.

Когда я три года назад покупала этот дом, агент по недвижимости так настойчиво твердил мне о том, что всего через два дома жил "тот самый Карлайл Каллен", что я невольно заинтересовалась им, решив узнать, что же это за знаменитость, о которой я прежде не слышала.

Всезнающий Гугл тут же выдал мне информацию о том, что Карлайл Каллен был известным археологом, погибшим в начале минувшей весны вместе со своей группой и своим единственным сыном Эдвардом Калленом.

Вот и сейчас я снова смотрела на то же самое фото улыбающихся отца и сына, что и тогда. Глупо было бы отрицать очевидный факт: мой Эдвард, с которым я вела переписку, был тем самым Эдвардом Калленом, умершим несколько лет назад.

С трудом проглотив вставший в горле ком, я открыла статью, посвященную случившейся трагедии.

"Вместе с сыном и еще тремя археологами…", "…остров Шпицберген…", "…снежная лавина…", "…тела всех погибших доставлены в Чикаго…", "…тело Эдварда Каллена обнаружено не было…" – слова прыгали перед глазами, расплывались в бесформенные черные пятна и снова складывались в предложения, впивавшиеся в меня маленькими ядовитыми иглами.

С трудом дочитав статью до конца, я захлопнула ноутбук и в страхе оттолкнула его от себя, словно он мог вдруг ожить и вцепиться мне в руку.

Я прижала колени к груди и обхватила ноги руками. Меня трясло, лихорадило. Сердце бешено колотилось в груди, а кровь в такт ему отбойным молотком стучала в висках. Всё это безумие никак не хотело укладываться в моей голове и принимать хоть сколько-нибудь логичную и легко объяснимую форму.

Вот уже несколько лет я зарабатывала себе на жизнь тем, что писала романы, полные мистики: приведений, вампиров, оборотней и ведьм. И получала от этого огромное удовольствие. Как оказалось, столкнуться с чем-то подобным в реальности совсем даже не весело. Страх и смятение – вот всё, что я сейчас испытывала.

Тот мир, который я знала, только что перестал существовать. Вместо него передо мной открылось нечто новое и невероятное. Пугающее. Я предпочла бы остаться в том, прежнем, мире, подчиняющимся исключительно законам физики. Однако Эдвард Каллен, кем бы или чем бы он ни был, лишил меня такой возможности, ворвавшись в мою жизнь без приглашения. Зачем он это сделал? Чего он хотел? Стоило ли мне прямо сейчас собирать чемоданы и бежать на другой конец страны? Или же это не имело смысла?

Перебирая в голове все эти бесконечные вопросы и продолжая дрожать всем телом, я постепенно погружалась в тревожную дремоту и окончательно провалилась в сон, когда окно гостиной окрасили серые краски пасмурного утра.
Удивительно, но на этот раз никакие кошмары мне не снились.

❆❆❆

Я проснулась уже за полдень. Все тело ломило, словно ночью я принимала участие в марафоне, а не спала на собственном диване в собственном доме. Голова раскалывалась, как после попойки, но мысли неожиданно прояснились, а от недавней паники не осталось и следа. При свете дня происходящее уже не казалось мне настолько страшным, чтобы лезть с головой под одеяло и уж тем более бежать из города.

Эдвард долгое время находился совсем рядом, так что у него была масса возможностей сделать со мной все что угодно. Но он не причинил мне никакого вреда – совсем наоборот. Даже наша встреча состоялась лишь по моему настоянию. Значит, зла Эдвард мне не желал. Этот вывод во многом успокоил меня, однако при мысли, что он все же, мягко говоря, не вполне жив, по телу пробегала нервная дрожь. А хуже всего было то, что, несмотря на открывшуюся мне невероятную правду, Эдвард по-прежнему оставался тем, кто стал мне по-настоящему близок и дорог. Сделать вид, будто в моем комоде не хранились бережно всего его письма, я не могла. Как не могла отрицать и то, что те чувства к нему, что росли и крепли во мне на протяжении долгого времени, никуда не делись и не могли деться за считанные часы.

Промучившись какое-то время, я наконец решилась и написала Эдварду короткое письмо, в котором – с ума сойти! – просила о новой встрече.

"Если твоя фамилия Каллен, то я знаю о несчастье, случившемся с тобой несколько лет назад", - немного подумав, в конце дописала я и поймала себя на мысли, что в глубине души все еще надеюсь на какую-то ошибку или недоразумение.

Выйдя на крыльцо, чтобы опустить письмо в почтовый ящик, я не удержалась и огляделась по сторонам – если не считать проехавшей мимо Ауди и тарахтевшей вдалеке снегоуборочной машины, улица была абсолютно пуста и безлюдна.

Спускаясь с крыльца, я поскользнулась на нижней ступеньке, покрытой тонкой коркой наледи, и неминуемо разбила бы себе голову, если бы какая-то невидимая сила в последний момент не удержала меня от падения. Сердце спикировало в живот и уже там застучало с бешеной скоростью. Руки же, напротив, взлетели вверх и вцепились в распахнутую на груди куртку – письмо выпало и, медленно кружась в воздухе, опустилось к моим ногам, словно намекая на того, кто только что спас меня от унизительного и болезненного падения.

- Эдвард? – придушенным голосом позвала я, осматриваясь вокруг. Безрезультатно. – Эдвард Каллен, - уже громче и увереннее добавила я.

Какое-то время ничего не происходило, и когда я готова была уже сдаться, позади меня раздался знакомый хрипловатый голос:

- Как ты узнала?

Волосы на моем затылке снова зашевелились, как прошлой ночью. Хотя, возможно, на этот раз причина была всего лишь в легком порыве ветра.

Я повернулась очень медленно, стараясь не совершать резких движений, и увидела Эдварда, стоящего на верхней ступеньке крыльца. На этот раз вместо пальто на нем был кремовый свитер и черные джинсы, а волосы оказались с золотистым отливом и светлее, чем я подумала вчера. В остальном же он выглядел точно так же, как при нашей прошлой встрече. И точно так же, как на фотографии в прочитанной мной статье.

- Так как ты узнала мою фамилию? – сведя брови у переносицы, повторил он вопрос.

- Вы с отцом жили чуть дальше по улице… - не зная, с чего начать, всё же попыталась объяснить я. Мысли разлетались в разные стороны, как перепуганные бабочки. В голове образовалась странная легкость и пустота. – Я прочитала в интернете статью о… случившемся. Там была ваша фотография.

- Я всегда знал, что интернет – страшная сила, - усмехнулся Эдвард. – И страшное зло.

- А ты… - я замялась, безуспешно пытаясь отыскать подходящие слова.

- Зло ли я? – уточнил Эдвард, в этот момент став будто бледнее.

- Нет, я не об этом, - поспешно возразила я. – То, что произошло с тобой там, на острове… Ты…

- Умер. Почти четыре года назад.

Он сказал это так легко и просто, без тени горечи или жалости к самому себе, что я на какое-то время растерялась, не зная, что говорить или спрашивать дальше. А потому выдала глупое и неуместное:

- Совсем умер?

- Вероятно, да, - криво улыбнулся Эдвард, пожав плечами и разведя руки в стороны.

- И теперь ты… - продолжила я демонстрировать свой "огромный" словарный запас.

- Привидение, призрак, неупокоенная душа – можешь выбрать любое определение, какое тебе нравится больше.

- Вот же черт, - потрясённо выдохнула я.

- Знаю, в это трудно поверить. Я и сам не до конца сжился с этой мыслью. А еще я знаю, что тебе есть, о чем меня спросить, но, пожалуйста, давай сначала зайдем в дом. Не хочу, чтобы кто-то из соседей увидел нас: в отличие от тебя, они живут здесь много лет и могут узнать меня. То-то они удивятся.

- Разве ты не должен быть невидимым? – уже зайдя в дом, спросила я и с удивлением заметила, как из моего рта вырвалась струйка пара, хотя тут было очень тепло.

- Я могу, если хочешь, - только что стоявший в паре метров от меня Эдвард вдруг исчез, словно растворившись в воздухе, но я по-прежнему кожей чувствовала его присутствие.

- Нет, не хочу. Вернись, пожалуйста, - поёжившись, попросила я.

Эдвард снова появился, но оказался уже совсем близко ко мне. Поддавшись минутному порыву, я быстро протянула руку в желании прикоснуться к нему, но мои пальцы нащупали лишь пустоту. В голове всплыли воспоминания о вчерашнем сне. Я всхлипнула и отшатнулась, прижав ладонь ко рту. Глаза обожгли слезы: кажется, только сейчас я до конца осознала реальность происходящего, только сейчас поняла, что дорогой мне человек действительно умер. Умер еще до того, как я узнала о его существовании.

- Нет, Белла, подожди, - с мольбой в голосе Эдвард снова приблизился ко мне. – Подожди секунду. Ты застала меня врасплох.

Он медленно протянул мне руку раскрытой ладонью вверх. Даже не пытаясь унять вышедшее из-под контроля сердцебиение – в последние сутки тахикардия стала моей постоянной спутницей, - я протянула руку ему навстречу и, остановив ее на полпути, посмотрела на Эдварда. Он кивнул и едва заметно улыбнулся. Моя ладонь легла в его – пальцы ощутили нечто твердое, но мало чем напоминающее человеческую кожу, их коснулось прохладное покалывание, словно от сильного мороза, а по телу пробежала дрожь. Я сделала глубокий вдох и медленно выдохнула – изо рта снова вырвался пар, но мне по-прежнему было тепло.

Осмелев, я провела ладонью выше – свитер под пальцами ощущался не так, как должна была ощущаться на вид явно колючая шерсть. Это было нечто более мягкое, чем его ладонь, но и оно посылало по моему телу такое же прохладное покалывание – странный симбиоз статического электричества и мороза.

Эдвард вдруг тихонько рассмеялся:

- От тебя исходит такое приятное тепло. Как давно я не чувствовал ничего подобного. Кажется, что никогда.

Внезапно его тело вспыхнуло мягким белым свечением, словно оказалось соткано из нитей лунного света. Моя ладонь, все еще лежавшая на его руке, утонула в этом свечении, ее контуры потеряли четкое очертание, а покалывание, зарождавшееся на кончиках пальцев и растекавшееся по всему телу, ощутимо усилилось, причиняя теперь легкую боль.

- Невероятно, - прошептала я, убирая руку.

Мои ноги сделались будто ватными, и я поспешила сесть на диван, продолжая смотреть на Эдварда. Постепенно свечение стало ослабевать и уже через пару минут пропало вовсе. Однако едва заметное мерцание, напоминающее сияние снега в солнечный день, осталось. Накануне я приняла его за странную игру света фонарей и луны на бледной коже просто потому, что никакого другого объяснения этому придумать не могла.

- Поэтому ты вчера был в пальто с капюшоном? – догадалась я.

- Да, - Эдвард осторожно, словно боясь меня спугнуть, сел на другой конец дивана. Сейчас, если бы не этот слабый блеск, он ничем не отличался бы от обычного человека. – Отчасти именно об этом я и предупреждал тебя. А потом увидел в витрине какого-то магазина манекен в том пальто, и подумал, что спрятаться под ним – это хорошая идея. Пришлось его на время одолжить, - он улыбнулся, и в нем снова вспыхнуло недавнее свечение, только на этот раз более слабое.

- То есть ты его украл? – тоже улыбнувшись, уточнила я.

- Но потом вернул, - подняв вверх указательный палец, добавил он.

- А цветы с конфетами?

- Их я, естественно, уже не вернул.

- С ума сойти! – рассмеявшись, покачала головой я. – Мне еще никогда не дарили краденые цветы.

- Если мог бы, я бы за них заплатил, - в зеленых глазах Эдварда появилась печаль, свечение бесследно пропало, а сам он стал бледнее и даже как будто прозрачнее. От этого зрелища в животе завязался тугой узел, но я приложила все усилия, чтобы ничем не выдать своих чувств.

- Теперь-то я могу устроить тебе допрос с пристрастием? – придвигаясь ближе к Эдварду, спросила я.

Прислушавшись к себе, я поняла, что совершенно не боюсь его. Более того, воспоминания о том, что творилось со мной этой ночью, вызывали теперь во мне жгучий стыд: со стороны я наверняка выглядела неадекватной истеричной дурой.
- С пристрастием, но без пыток, - шутливо предупредил он. – Обещаю, что и так расскажу тебе все, что знаю.

- Почему ты решил написать мне письмо? – задала я свой самый главный вопрос.

Улыбка медленно стерлась с лица Эдварда, и он неторопливо заговорил:

- В первую зиму после своей смерти я случайно увидел тебя, когда ты переезжала. Ты громко и воинственно командовала грузчиками, твои щеки раскраснелись, а волосы растрепались на ветру, - его взгляд, до этого устремленный куда-то вдаль, вновь обратился ко мне. – Ты была такой настоящей и такой живой. Такой красивой. Я просто стоял и смотрел на тебя. На следующий день я снова вернулся к твоему дому, а потом снова и снова. Ты не выглядела очень уж счастливой. Возможно, отчасти именно поэтому я не мог приказать себе оставить тебя в покое. "Что с этой девушкой не так?" – думал я. Сначала я считал, что дело в белобрысом парне, что все время крутился возле тебя. Майкл, кажется. Как по мне, он не очень-то тебе подходил. Но я как-то быстро понял, что причина не в нем. Вернее, не совсем в нем. Причина в твоем одиночестве. А Майклу явно было не под силу избавить тебя от него. – Эдвард ненадолго замолчал, продолжая неотрывно смотреть на меня своими болотно-зелеными глазами. А я смотрела на него и удивлялась тому, насколько же проницательным человеком он был. – В следующую зиму Майкла, к счастью, рядом с тобой уже не наблюдалось, но в остальном ничего не изменилось. И тогда я решил написать тебе письмо. Правда, не верил в то, что ты станешь на него отвечать, хотя и очень этого хотел. Думая, что пытаюсь таким образом встряхнуть тебя, я не сразу понял, что тем самым хочу снова почувствовать себя живым, хочу убить и свое одиночество. Сначала я стал жить этими письмами, а потом, когда по-настоящему узнал тебя, стал жить тобой… Смешно, наверное, слышать такое от того, кто уже давно мертв, - он улыбнулся, но снова стал бледным и почти прозрачным.

- В этом нет ничего смешного, Эдвард. Совсем наоборот, - я медленно протянула руку и коснулась его ладони, тут же вновь ощутив морозное покалывание. – Так случилось, что ты появился в сложный период моей жизни, и стал значить для меня очень много… А теперь скажи-ка мне, как ты узнал про конфеты? Ты бывал у меня в доме? – поспешила я перевести разговор в более безопасное русло. – Ты же можешь проходить сквозь стены?

- Да, могу. И да, бывал, - не стал отпираться Эдвард. Его пальцы обхватили мои и легонько сжали их. – Но только дважды. Первый раз тебя не было дома, и я просто прошелся по нему, чтобы увидеть, как ты живешь. А второй раз я зашел, когда ты спала. Ты тогда на несколько дней уезжала из города, и я соскучился. Вернулась ты поздно ночью, совсем ненадолго зажгла свет, а потом во всем доме снова стало темно. Я не смог удержаться и зашел. Всего несколько минут постоял, глядя, как ты спишь, и вышел. Ну а с конфетами все совсем просто: ты иногда сидишь на подоконнике, смотришь в окно и пьешь кофе именно с ними. Съедаешь по полкоробки за раз, - рассмеялся он, и белое свечение вновь пронзило его тело.

- А что ты делаешь, когда не наблюдаешь за мной? – с улыбкой спросила я. Вероятно, признания Эдварда должны были вызвать во мне страх, но вместо этого я чувствовала себя польщенной. Безумно приятно осознавать, что ты так много значишь для кого-то. И еще приятнее, если этот кто-тот тоже очень много значит для тебя.

- Ничего особенного, - пожал плечами он. – В основном брожу по городу или сижу в своем доме. Он до сих пор пустует. Я не очень силен в этих вопросах, но надеюсь, что однажды здесь вновь сможет кто-то поселиться, раз уж семейство Калленов перестало существовать…

После этого мы как-то незаметно перешли на тему старых домов, а затем на тему наших любимых мест в Чикаго. Наверное, нам просто обоим нужен был хотя бы небольшой перерыв в этом непростом разговоре. На какие-то минуты я забывала, что Эдвард не совсем человек, и даже чуть не предложила ему омлет, который готовила, стоя у плиты и продолжая слушать его рассказ о Грант-парке, где он изучил уже каждый уголок.

- Почему зимой? – наконец озвучила я один из самых главных вопросов, очень давно не дававших мне покоя. Передо мной стояла тарелка с омлетом, но я с трудом представляла, как буду проталкивать его в себя. – И что ты делаешь в остальное время?

- Это очень трудный вопрос, точного ответа на который у меня нет, - пододвигая ко мне тарелку с хлебом, задумчиво ответил он. – Одно я знаю точно: все дело в снеге.

- В снеге? Почему в снеге? – спросила я, и только увидев, как побледнел Эдвард, вспомнила, что он погиб под снежной лавиной. В голове снова всплыли воспоминания о недавнем ночном кошмаре: я вспомнила, как снег раздавил меня, заполнил собой рот и нос, лишая возможности дышать. Я внутренне содрогнулась от леденящего кровь ужаса, желудок болезненно сжался, к горлу подкатила тошнота, и я поспешно отодвинула от себя нетронутую тарелку с едой. – Прости, я дура.

Рука Эдварда пересекла стол и уже в который раз накрыла мою.

- Тебе не за что извиняться и уж тем более не за что называть себя дурой, - он ободряюще улыбнулся, и я в очередной раз поразилась его спокойствию и стойкости. – Я появляюсь здесь, в Чикаго, как только выпадает первый снег. Пока он лежит на улицах города, я могу притворяться, что живу. Но исчезаю вместе с последним сугробом.

- Что значит "исчезаешь"?

- Оказываюсь нигде. В пустоте, не имеющей ни начала, ни конца. Этого не объяснить, Белла, не передать словами. Время там будто замирает, и все, что у меня остается, - это мои воспоминания и мои мысли.

- Это ужасно, Эдвард, - положив локти на стол, я придвинулась к нему ближе и свободной рукой накрыла его ладонь, все еще сжимавшую мою руку. – А что, если уехать туда, где почти круглый год лежит снег? Например, на Аляску?

- Я даже за пределы Чикаго выбраться не могу, словно привязан к этому городу какой-то невидимой силой, хотя и погиб за тысячи миль отсюда.

- Но родился ты здесь?

- Да, родился и всю жизнь прожил я здесь. Думаешь, дело в этом?

- Я даже не знаю, что думать. Честно. Все мысли перемешались, - призналась я.

- В этом нет ничего удивительного. Сказать по правде, я боялся, что ты с дикими воплями убежишь от меня, когда узнаешь правду.

Я рассмеялась, подумав о том, насколько же Эдвард был близок к истине. Видел бы он меня прошлой ночью.

Из кухни мы снова переместились в гостиную, а затем, когда на Чикаго опустилась ночь, поднялись в спальню. Я боялась, что Эдвард вот-вот скажет, что ему нужно идти, или просто без предупреждения исчезнет, но он следовал за мной по пятам и явно не собирался уходить.

- Так значит, ты не археолог? – с удивлением переспросила я, повернувшись набок и удобно устроив голову на подушке.

В комнате царила темнота, разбавленная лишь тусклым светом фонарей, льющимся в окна. Эдвард сидел в кресле напротив меня, и сейчас его серебристое мерцание было чуть заметнее, чем прежде.

- Мой отец был археологом, мой дед был археологом, и даже мой прадед был археологом. А я стал всего лишь преподавателем английской литературы в Чикагском университете, чем сильно разочаровал отца. – Мне не было видно выражение лица Эдварда, но в его голосе не слышалось ни капли сожаления.

- Тогда как ты оказался вместе с ним на Шпицбергене? – приподнявшись на локте, задала я очередной вопрос, наверное, уже сотый по счету.

- Ты будешь смеяться, но примерно за месяц до этого меня выгнали с работы.

- И за что же? Ты слишком активно продвигал в массы свое непопулярное циничное мнение о "Ромео и Джульетте"? – улыбнулась я.

- Почти, - рассмеялся Эдвард. – Меня уволили за сексуальную связь со студенткой. Первый раз в жизни я позволил себе маленькую слабость и сразу так глупо попался.

- Видимо, она была очень хороша собой, - язвительно предположила я, почувствовав неожиданный укол ревности, казалось бы, столь неуместной в сложившихся обстоятельствах.

- Вероятно, тогда я так считал, - пожал плечами Эдвард. – Сейчас же, оглядываясь назад, я искренне не понимаю, почему связался с ней. Никаких чувств друг к другу мы не питали. Отец предложил мне поехать с ним, чтобы, как он выразился, прочистить мозги. В ближайшее время никакая работа мне все равно не светила, так что я посчитал его предложение хорошей идеей. Как видно, зря… С другой стороны, мозги и правда прочистились. Вот только смысла в этом теперь никакого нет: ни исправить что-то, ни начать жизнь с чистого листа уже нельзя…

Затем Эдвард быстро ушел от неприятной для себя темы и стал рассказывать о Чикагском университете, о своей работе в нем и о том, почему решил стать преподавателем английской литературы.

Его приятный голос, тихо звучавший в полумраке комнаты, обволакивал меня, обнимал и убаюкивал. Уже соскальзывая в сон, я почувствовала, как Эдвард опустился рядом, его ладонь легла мне на спину и стала мягко поглаживать – даже сквозь одеяло я ощущала прохладу и покалывание.

«Как же хорошо…» - успела подумать я, прежде чем окончательно заснула.

❆❆❆

Проснувшись, я открыла глаза. На подушку рядом со мной падали солнечные лучи. Они же грели мне спину. Но изо рта по-прежнему шел пар, а значит, Эдвард все еще был где-то совсем рядом. Поняв это, я улыбнулась.

- Доброе утро, - раздался за моей спиной его хрипловатый голос. – Вернее, доброе утро уже давно перешло в добрый день. Еще немного, и наступит добрый вечер.

- Ну и что? – сладко зевнув и потянувшись, я повернулась к нему лицом.

- Ты самая настоящая соня, вот что, - улыбнулся Эдвард, сидевший на том же самом кресле, что и вчера.

- Что ты делал, пока я спала? – спросила я, проигнорировав его замечание.

- Много чего, - выразительно изогнул бровь он. – Например, прочитал твою книгу.

- Ну и как тебе? – сев на кровати, спросила я. Остатки сна улетучились мгновенно.

- Ты хочешь честного ответа?

- Само собой, - старалась сохранить невозмутимый вид я.

- Что ж, - протянул Эдвард. – Думаю, девочкам такое должно нравиться.

- Ах ты! – рассмеявшись, воскликнула я и, размахнувшись, швырнула в него подушкой. Та попала в цель, но пролетела насквозь и, врезавшись в стену, упала на пол.

Никакой обиды на Эдварда я не почувствовала. Разве что капельку разочарования. Хотя умом я прекрасно понимала, что мужчина, да еще и помешанный на английской классике, вряд ли сможет положительно оценить мою писанину, сердце все равно мечтало услышать от него лестный комплимент. С другой стороны, я была рада тому, что он не стал кривить душой и сказал то, что думал, сумев при этом обойтись без едких замечаний.

- Давай, вставай, у нас сегодня много дел, - поднимаясь на ноги, скомандовал Эдвард. – Может, ты забыла, но сегодня Рождественский сочельник.

- Ну и что? – уже второй раз за несколько минут задала я один и тот же вопрос. Дела в сочельник были у тех, кто готовил праздничный стол, упаковывал подарки и наряжал елку. Все это не имело ко мне ровным счетом никакого отношения.
- Спускайся вниз и сама все увидишь, - губы Эдварда растянулись в неприлично широкой улыбке.

Я вскочила с кровати и выбежала из спальни вслед за ним, предчувствуя нечто грандиозное. И не ошиблась.

- Вот это да! – замерев на лестнице, не смогла я сдержать восхищенного возгласа.

Посреди гостиной красовалась огромная раскидистая ель, наполнявшая дом умопомрачительным ароматом хвойной смолы. – Где ты ее взял?

- Еще немного воровства никому не повредит, - в притворном смущении потупился Эдвард, все это время внимательно наблюдавший за мной и явно оставшийся довольным моей реакцией.

Однако до ёлки мои руки дошли только вечером: весь день я, как ответственный человек, просидела за работой над своей новой книгой. Все это время Эдвард то и дело мелькал перед глазами. На его вопрос о том, обязательно ли мне заниматься этим именно сегодня, я рассказала ему о своем правиле, позаимствованном у Стивена Кинга, писать каждый день хотя бы по десять страниц, которое и так вчера бессовестно нарушила.

- Чем будем украшать? Ворованными игрушками? – окидывая взглядом огромное дерево, упиравшееся верхушкой в потолок, спросила я.

- Почему сразу ворованными? – обиженно нахмурился Эдвард, ставя передо мной пыльные картонные коробки. – Они хранились на чердаке в нашем доме и, пока была жива мама, каждый год украшали ёлку семейства Калленов. Когда я учился в выпускном классе, мамы не стало, и с рождественскими традициями в нашем доме было покончено. Какой смысл в ёлке, если ты все равно дома один? – Эдвард передернул плечами и открыл первую коробку.

- А отец? – беря в руки красивый шар из красного стекла с чуть потертым боком, спросила я.

- После смерти мамы каждое Рождество отец уезжал в какую-нибудь экспедицию. Это стало его новой традицией, - невесело усмехнулся он. – Но оно и к лучшему: мы с ним никогда особо не ладили. Как-то я даже открыто обвинил его в том, что он променял нас с мамой на тысячелетние трупы и глиняные черепушки. В общем, со мной все понятно. Что не так с тобой? – Эдвард взял в руки небесно-голубой шар с нарисованными на нем мелкими снежинками и повесил его на ёлку.

- В каком смысле? – тоже вешая на ёлку игрушку в виде серебряной совы, спросила я.

- У тебя есть родные или друзья? Я никогда никого не видел около тебя. Не считая Майкла, - из уст Эдварда это имя прозвучало, как неприличное ругательство. – Когда человек одинок, он не очень-то любит праздновать Рождество. Да и остальные праздники тоже, - он передал мне золотистую игрушку в виде конфеты, задержав свою руку на моей руке.

- Я интроверт и не люблю больших компаний, - пожала плечами я. – Пока я работала в издательстве, плотно общалась с несколькими коллегами: походы в бары, чьи-то дни рождения и всё такое. Потом все эти связи постепенно оборвались. У меня есть близкая подруга Анжела, с которой мы дружим еще со школы. Но она уже давно и прочно замужем, у нее трое детей и собака, так что видимся мы с ней редко.

- Сколько же вам лет, если она успела уже трижды стать мамой? – удивился Эдвард. – Выглядишь ты лет на двадцать пять.

- Спасибо за комплимент, - кокетливо улыбнулась я. – Но все же это невежливый вопрос.

- Да ладно тебе, я могу и заглянуть в твои документы, когда ты заснешь.

- Не смей шарить по моим вещам! – я угрожающе ткнула в его сторону указательным пальцем. – Так и быть. Мне тридцать два. Теперь жду от тебя встречного ответа на тот же вопрос.

- Дай-ка подумать… Когда я умер, мне было тридцать четыре, - словно подсчитывая что-то в уме, протянул Эдвард. – Очевидно, что с тех пор я перестал стареть, значит… Да, определенно, мне тридцать четыре, - он рассмеялся и передал мне еще один стеклянный шар. – С твоими друзьями все понятно, а что с семьей?

- Маму я совсем не помню, а папа… Он был копом… и погиб за два месяца до того, как я купила этот дом.

Мне казалось, что я уже давно научилась спокойно говорить об отце, но сейчас вдруг горло сжалось в спазме, а к глазам подступили слезы. Не желая, чтобы Эдвард видел мою слабость, я поспешно отвернулась от него и сделала вид, будто поправляю висевшую на ёлке игрушку.

В следующее мгновение я почувствовала, как Эдвард вплотную приблизился ко мне сзади. Его ладони сжали мои плечи, а губы коснулись затылка в легком, едва ощутимом поцелуе. Я стерла со щеки слезу и, закрыв глаза, полностью растворилась в этих удивительных ощущениях, что дарила мне его близость. Его утешение. Его нежность.

- Прости, - прошептал Эдвард, обняв меня за плечи. – Я не хотел ранить твои чувства.

- Ты не ранил, - возразила я. – Ты очень вовремя появился в моей жизни…

Еще какое-то время постояв так в тишине, мы продолжили украшать ёлку, а закончив, уселись за просмотр фильма "Эта замечательная жизнь", который как раз начался по кабельному. Для этого нам пришлось отодвинуть диван к самой дальней стене гостиной, потому что техника начинала сходить с ума, стоило только Эдварду приблизиться к ней. Например, микроволновка сама собой включалась и выключалась каждые несколько секунд, смартфон вибрировал и лихорадочно мигал, а по телевизору и на мониторе ноутбука шли разноцветные полосы.

На протяжении всего фильма Эдвард то и дело отпускал едкие и очень точные комментарии, над которыми я смеялась. Моя голова покоилась на его плече – ухо и рука, прижимавшаяся к нему, уже давно заледенели от исходившей от него морозной стужи, но мне было на это совершенно наплевать. Я чувствовала такой покой и умиротворение, какие не испытывала уже очень давно. Без преувеличения, это был мой самый лучший вечер за последние несколько лет.

- Давай потанцуем, - вдруг предложил Эдвард, когда на экране телевизора появились финальные титры, и я с энтузиазмом приняла его предложение, так и не сумев вспомнить, когда танцевала в последний раз. – Включи, пожалуйста, на ноутбуке "Unchained Melody", но только в исполнении "The Righteous Brothers": лучше них это не спел никто.

- Песня из фильма "Привидение" с Патриком Суэйзи? Ты серьезно? – рассмеялась я, найдя в интернете нужную композицию.

- По-моему, это забавно, учитывая нашу ситуацию, - улыбнулся Эдвард, протягивая мне ладонь. – К тому же, мне всегда очень нравилась эта песня.

- Ну да, конечно, у тебя же старомодные вкусы, - поддразнила его я.

- Помнишь, я как-то написал тебе, что классика не может быть старомодной, потому что она вне моды? Этот как раз тот случай.

Положив одну руку мне между лопаток, а другу – на талию, Эдвард прижал меня к себе и неспешно задвигался в такт музыки.

Я устроила голову у него на груди, в которой не билось сердце, но об этом я старалась не думать, просто наслаждаясь его близостью и вдыхая исходивший от него аромат морозного соснового леса.

"О, моя любовь, моя дорогая,
Я изголодался по твоим прикосновениям, нескончаемое одиночество,
А время идет, так медленно, и время может так много...
Ты все еще моя?
Мне нужна твоя любовь, мне нужна твоя любовь.
Боже, пошли мне скорей свою любовь!" – летело над нашими головами, в медленном вальсе кружилось вокруг, проникало в нас и находило там отклик.

Вдруг Эдвард тихонько рассмеялся.

- Что? – спросила я, поднимая голову и заглядывая в его зеленые глаза, в которых сейчас плясали веселые искорки.

- Я вдруг подумал о том, что сейчас сам себе напоминаю героя книг Маркеса. Магический реализм и все дела.

- Кстати о магическом реализме и призраках, - улыбнулась я. – Мне вспомнился очень неплохой роман Жоржи Амаду "Донна Флор и два ее мужа". В нем героиня занималась любовью с призраком своего умершего мужа.

- Это намек? – Эдвард игриво улыбнулся. Даже подмигнул!

- Нет, черт возьми! Совсем даже не намек! – возмутилась я, собираясь вырваться из объятий этого нахала, но он мне не позволил, крепче прижав к себе.

- Я шучу, Белла! Это всего лишь шутка! – засмеялся Эдвард, и на его лбу выступила вена. – Но мне очень интересно, как им это удавалось? Я вот даже не могу расшнуровать свои ботинки или засучить рукава свитера, что уж говорить о том, чтобы расстегнуть ширинку. Там, в конце романа, случайно, не было какого-нибудь краткого пособия, чего-то вроде камасутры для привидений?

- Боюсь, что нет, - быстро сменив гнев на милость и вздохнув в притворном сожалении, покачала головой я, но тут же, не выдержав, засмеялась. – Ну а если серьезно. Ты чувствуешь что-нибудь? Я имею в виду физически.

- Нет, вряд ли, - отстранившись от меня, Эдвард провел указательным пальцем по моей щеке и заправил за ухо прядь волос. Даже если бы я не ощущала от его прикосновений ледяное покалывание, сейчас по моему телу все равно пробежала бы эта сладкая дрожь. – Скорее, это что-то на уровне воспоминаний из прошлой жизни. Я просто знаю, что чувствовал бы, прикасаясь к тебе и ощущая под пальцами твою кожу, если бы мог чувствовать. А еще ты вызываешь невероятное тепло в моей груди.

Эдвард снова притянул меня к себе, и мы продолжили танцевать. Песня заиграла по второму кругу, а потом по третьему. Здесь и сейчас мне хотелось только одного: чтобы эта песня и эта ночь не заканчивались никогда.

ОКОНЧАНИЕ>>>

Источник: http://robsten.ru/forum/69-3188-1