Минуты, как им и положено, бежали вперёд, складываясь в часы, часы же перетекали в дни, которых набралось уже на целую неделю – прекрасную, если подумать, неделю.

Белла быстро влилась в дружную, весёлую команду Эдварда с Беверли, правда, время от времени всё же ощущая себя её слабым звеном.

Пока они находились в доме, Каллен не позволял ей скучать и оставаться в стороне от их игр и развлечений, пусть те и не отличались особой оригинальностью и разнообразием. Он с готовностью изображал из себя послушную лошадку, скача по дому с малышкой на плечах (по просьбе улыбающейся Бев, краснея от смущения, Белла кормила его морковкой и кусочками сахара); безропотно ложился на диван, выполняя роль больного, которого Беверли тут же начинала «лечить», ставя градусник и заматывая конечности отца в бинты (Белла, едва сдерживая смех, ассистировала ей); почти не дрогнувшей рукой переключал телевизор на любимый мультик дочери, даже если в это время играла его любимая бейсбольная команда (Белла всегда сидела на диване по правую руку от Каллена, иногда их пальцы будто бы невзначай соприкасались – обоих тут же накрывало удушливой волной, но никто из них не спешил разрывать этот контакт).

Она и сама вносила свою скромную лепту в эти маленькие детские радости. Сидя перед зеркалом, Белла укладывала длинные, густые волосы Бев в красивые причёски «как у принцесс». Каждый день они с малышкой пекли какое-нибудь печенье – та помогала раскатывать тесто и вырезала его формочками, пусть и не всегда аккуратно. В такие моменты Эдвард всё время крутился возле них, отвлекая и мешая, а однажды, видимо, совсем заскучав, устроил сражение мукой, после чего им пришлось целый час отмывать кухню.

И всё же большую часть времени они проводили у моря. Белла, которой нельзя было находиться на солнце,** сидела в тени огромного зонта, наблюдая за Эдвардом с Беверли и мастеря ожерелья из собранных ими ракушек. Она всё так же пряталась за наглухо застёгнутыми блузками и рубашками, но после того раза на кухне Каллен больше не задавал ей никаких вопросов, лишь время от времени Белла ловила на себе его настороженные, изучающие взгляды.

На пляже Эдвард тоже делал всё, чтобы развлечь дочку, словно в попытке за эти несколько недель отдыха восполнить все те часы и дни, что не видел её, пропадая на работе. Они барахтались на мелководье, поднимая море брызг, бегали вдоль кромки воды, стреляя друг в друга из водяных пистолетов, или строили песчаные крепости со смотровыми башнями и рвами – никого из них не смущало, что все эти забавы были, скорее, мальчиковыми.

Белла ненадолго выбиралась из своего укрытия, чтобы сделать несколько фотографий отца и дочери. В такие моменты она с удовольствием ступала по раскалённому песку, золотой крошкой блестевшему под яркими солнечными лучами. Неспешно накатывающие на берег волны приятной музыкой ласкали слух и успокаивали, а тёплый ветер, летевший с моря, солёной пылью оседал на губах – вкус лета и внезапного счастья, будто украденного у той, что незримой тенью нависала над Беллой.

Если так и не сумевшую обрести вечный покой Таню беспокоила судьба дочери, то теперь, видя, что Эдвард отлично справляется с воспитанием их малышки, в меру балуя и вместе с тем устанавливая для неё необходимые рамки и правила, она должна была успокоиться. Однако с каждым днём в Белле крепла уверенность, что этой женщине нужно нечто совсем другое, несоизмеримо большее. Всё чаще на неё накатывало липкое чувство чьего-то присутствия, будто кто-то наблюдал за ней, выжидая удобный для нападения момент. Невидимая, но остро ощущаемая угроза прочной шёлковой лентой стягивала горло девушки – та судорожно хваталась за шею в бессмысленной попытке освободиться.
Белла закрывала глаза и ценой невероятных внутренних усилий справлялась с этим жёстким давлением откуда-то из подсознания, прогоняла его прочь, однако оно возвращалось снова и снова, с каждым разом становясь всё сильнее и настойчивее.

«Что тебе надо от меня? Чего ты хочешь?!» - мысленно вопрошала она, но не получала никакого ответа, лишь морозный холод пробегал вдоль позвоночника, леденя душу.

Белла уже не была столь уверена в том, что ей стоит говорить обо всём этом с Эдвардом, но не из страха быть непонятой или высмеянной – ей просто не хотелось взваливать на него свои проблемы. Он нравился ей и даже много больше того – с каждым днём в ней крепло желание никогда не расставаться с ним, стать частью этой маленькой дружной семьи. И эти чувства не имели никакого отношения к Тане и её воспоминаниям – это была она, Белла… пока ещё она. Но что дальше? Что будет с ней через неделю или через месяц? Девушка почти без прошлого и, вероятно, без будущего. Всё, что у неё было, – это настоящее, короткий отпуск на солнечном побережье, где она грелась в тёплых лучах чужого счастья и чужой жизни, которую лишь ненадолго смогла примерить на себя.

К концу пролетевшей недели Белла окончательно уверилась в том, что для всех будет лучше, если по возвращению в пропахший бензином и пленённый раскалённым асфальтом город она просто исчезнет, оставив Калленов в покое. Мнение Тани по этому поводу Белла учитывать не собиралась.

Четвёртое июля было таким же жарким, как и вся предыдущая неделя, но пасмурным: солнце надёжно спряталось за серой пеленой, застилавшей всё небо. Эдвард с самого утра затеял традиционное для Дня независимости барбекю, а Белла с Беверли занялись клубничным пирогом. Затем все вместе обедали, сидя на большом покрывале, расстеленном на газоне крошечного заднего дворика. Каллен беззлобно подшучивал над Беллой, которая ограничилась только овощами, приготовленными на гриле, наотрез отказавшись от мяса и безалкогольного пива. Она отвечала ему ироничными замечаниями, касающимися маячащего на горизонте пивного животика. Беверли, вся перепачканная клубникой, с улыбкой наблюдала за их пикировкой и время от времени предпринимала очередную попытку накормить отца запечённым перцем. Это было хорошее начало дня, обещавшего стать прекрасным.

Отправившись к морю, Белла, как обычно, собиралась просидеть на берегу, но на этот раз у неё ничего не вышло: Эдвард с Бев едва ли не силой затащили её в воду, ссылаясь на то, что солнца нет, так что бояться ей нечего.

- Посмотри, какие там волны! – восторженно воскликнула Бев и, надув щёки, руками очертила в воздухе большой круг. После такого отказать ей было просто невозможно.

Белла заходила в воду медленно, вдруг с ужасом осознав, что не помнит, умеет плавать или нет. Вот Таня плавать не умела – это она знала точно. Сделав глубокий вдох, Белла оттолкнулась от песчаного дна и поплыла – её тело само прекрасно знало, как и что надо делать. Длинная рубашка, которую она отказалась снимать, неприятно облепила тело, но ни с чем не сравнимое ощущение того, как прохладные волны подхватывают и, укачивая, несут на своих руках, всё равно доставляло Белле упоительное удовольствие и дарило чувство свободы.

Увлечённая этими новыми ощущениями, она не заметила, как к ней подплыли Эдвард с Беверли в надувном круге, так что она испуганно вздрогнула, когда ладонь Каллена легла на её скрытый под рубашкой живот. Беверли засмеялась и брызнула ей в лицо водой – та ответила девочке тем же, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди, но уже вовсе не от страха. Одной рукой удерживая надувной круг с барахтающейся Бев, другой Эдвард притянул к себе Беллу, прижав её спину к своей груди.

- Ведь хорошо же, - сквозь улыбку прошептал он ей на ухо. – А ты хотела снова остаться на берегу. – Рука Каллена поднялась чуть выше живота, остановившись в опасной близости от груди, а губы на какую-то секунду прижались к её шее.

Белла охнула, но не успела ничего ответить: тучей солёных брызг Беверли прервала этот искрящийся сексуальным напряжением момент, заставляя обоих взрослых переключить всё своё внимание на неё.

Поплавав ещё втроём, они выбрались на берег – немного уставшие, но очень довольные.

Насквозь промокшая хлопковая рубашка, с которой ручьями стекала морская вода, неприятно холодила кожу, покрывшуюся россыпью крупных мурашек. Белла обхватила себя руками в тщетной попытке согреться, чувствуя, как отчётливо начинает стучать зубами.

- Сними с себя эту мокрую тряпку и укройся этим, - протягивая ей полотенце, строго проговорил Каллен. В его зелёных глазах ясно читался вызов.

Девушка кивнула, но даже не пошевелилась.

- Не глупи. - Эдвард подошёл к ней вплотную. – Я прекрасно понимаю, что ты что-то прячешь за всеми этими кофтами и наглухо застёгнутыми воротниками. Родимое пятно?.. Нет, точно нет. Пять лет назад ты была одета в платье на узких лямках и с глубоким вырезом…

- Ты помнишь? – этот вроде бы незначительный факт теплом разлился в груди насквозь продрогшей Беллы.

- Тебя трудно было забыть, - губы Каллена дрогнули в едва заметной улыбке. – Но мы отклонились от темы. Значит, скорее всего, это шрам или даже шрамы. Я всё понимаю: ты девушка, а у девушек свои причуды и заморочки, но… Неужели тебя так сильно беспокоят возможные любопытные взгляды окружающих, что ты готова стоять и мёрзнуть? – Эдвард жестом указал на семейную пару с двумя детьми по правую сторону от них, а затем на группу подростков с досками для сёрфинга – по левую.

- Нет, но ты… - Белла пожала плечами и посмотрела вниз, на свои ноги, почти по щиколотку утонувшие в песке.
- Вот как, - усмехнулся Каллен. – Неужели ты думаешь, что меня могут беспокоить какие-то шрамы? Человек либо нравится мне, либо нет. Либо он близок мне, либо нет, - Эдвард протянул руку и расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке Беллы. Она задержала дыхание, но препятствовать не стала. – Если тебя волнует внешность, то я расскажу тебе о твоей, то, какой вижу тебя я. Ты ведь не против откровенности? – она покачала головой, наконец снова подняв на него взгляд. – Ты красива, Белла, но твоя красота… она не яркая и кричащая, а, скорее, трогательно-невинная, очаровательная. У тебя глаза испуганного оленёнка, но иногда твой взгляд такой уставший, будто за плечами осталась долгая и трудная жизнь. – Эдвард неторопливо расстегнул ещё одну пуговицу. Белла знала, что он уже мог увидеть часть шрама, но тот продолжал смотреть ей в глаза. – У тебя очень красивая, сексуальная фигура, и грудь… такой девушки обычно гордятся, а не прячут за балахонами. – Каллен уже быстрее расстегнул ещё две пуговицы и раздвинул полы рубашки. – Я был прав, - против ожиданий Беллы, ни один мускул не дрогнул на его лице: ни испуга, ни брезгливости, ни жалости, только голос стал чуть тише. - Что с тобой случилось? Расскажешь?

- Да, расскажу, но не здесь. Это будет трудный разговор.

Каллен кивнул, не говоря больше ни слова, стянул с Беллы мокрую рубашку и, словно ребёнка, бережно закутав в полотенце, обнял её за плечи.

- Пересадка сердца, - медленно повторил Эдвард, вертя в руках чашку остывающего кофе. В какой-то момент тот пролился на стол, но Каллен этого даже не заметил, неотрывно глядя на Беллу.

- Да, год назад, - кивнула она и с нажимом добавила: - Тринадцатого июня. Понимаешь?

- В тот день погибла Таня, - ещё не подозревая, к чему та клонит, заметил Эдвард.

- Да, знаю, именно об этом я и говорю, - Белле трудно было подобрать нужные слова, чтобы прямо рассказать Эдварду всю правду. Нетронутый чай так и стоял перед ней, покрывшись сверху неаппетитной плёнкой.

- То есть… ты хочешь сказать, что тебе… - Каллен замер, со стуком опустив чашку на стол. На его лбу пролегла глубокая складка, а зелень глаз как будто стала на тон темнее.

- Да, я именно та, кому пересадили сердце твоей жены, - на одном дыхании выпалила Белла, сразу почувствовав себя значительно лучше и увереннее, словно в эту минуту тяжкий груз наконец свалился с её хрупких девичьих плеч.

Эдвард молчал, продолжая сверлить Беллу напряжённым взглядом. Он выглядел сейчас так, будто с разбега врезался в прозрачную стену, которой никогда прежде там не было: удивление, боль и даже что-то вроде обиды читалось на его лице.

- Так… - протянул Каллен, резко поднимаясь на ноги. – Если ты не возражаешь, я что-нибудь выпью, прежде чем мы продолжим.

Не дожидаясь ответа, он достал бутылку виски, дрожащими руками щедро плеснул янтарную жидкость в стакан и, одним махом осушив его, вытер губы тыльной стороной ладони.

- Ты ведь поэтому пришла ко мне? – наконец спросил Эдвард. Он так и остался стоять, прислонившись спиной к холодильнику и скрестив на груди руки. – Агентство и няня – всё ложь.

- Да, - Белла тоже хотела было встать, но под его тяжёлым взглядом снова опустилась на стул. – Враньё не входило в мои планы, но ты сам принял меня за няню, а я решила, что пока не стану тебя разубеждать.

- А что входило в твои планы? Зачем ты вообще решила встретиться со мной? Захотела поблагодарить за сердце? – на последних словах Каллен болезненно поморщился и отвернулся от Беллы.

- Нет, - судорожно вздохнув, возразила она, - на самом-то деле я и сама не знаю точно, зачем пришла к тебе. Со мной стали происходить необъяснимые вещи, и я решила, что они могут иметь какое-то отношение к тебе… вернее, к вам с Беверли. – Белла торопливо смахнула покатившиеся по щекам слёзы в надежде, что Эдвард не успел заметить этой её слабости. – Я читала в интернете много историй о странностях, возникающих после пересадки органов: резкое изменение предпочтений в еде, внезапное появление новых талантов и знаний, которыми обладали доноры. Но то, что стало твориться со мной… это уж слишком…

Белла сбивчиво рассказала Эдварду о том, что мучило её в последние месяцы, но всё же не вдаваясь в яркие подробности и не упоминая о новых ощущениях и страхах, появившихся уже после встречи с Калленом. Что-то – или всё-таки кто-то? – сдерживало Беллу, каждый раз уводя в сторону. Стоило ей только приблизиться в своём рассказе к самому важному, как она вдруг снова начинала всего лишь пересказывать одно из видений. Нужные же слова вязкой патокой застывали на губах, а затем и вовсе бесследно исчезали, так и оставаясь несказанными. Даже вспыхнувший в груди страх, не мог вырваться наружу, диким зверем метался внутри, острыми когтями терзая душу. Белла вся дрожала от ужаса, внешне оставаясь невозмутимо спокойной, будто невидимые цепи прочно сковали её. В данный момент она не принадлежала сама себе – всего лишь марионетка в чужих руках.

Неудивительно, что прозвучавшая из уст Беллы полуправда, даже близко не отражавшая реальную жуткую картину, не смогла произвести на Эдварда должного впечатления.

Был ли её рассказ странным? Да, конечно. Страшным? Нет, вряд ли. Иногда всплывающие в голове обрывки чужих воспоминаний – это малоприятная, но всё же не самая высокая цена за возможность жить.

Каллен так и не смог до конца осознать услышанное от Беллы, он также не был сейчас в состоянии увидеть всю глубину страха, застывшего в её глазах: вокруг него и в нём самом образовался абсолютный вакуум, отгородивший его от внешнего мира и мешавший ему ухватиться за собственные мысли и разобраться в чувствах, да и сами чувства вдруг стали блёклыми, словно старая, застиранная футболка. Он будто застыл в пустоте, обескураженный и дезориентированный.

- И что мне делать со всей этой хренью? – Эдвард сполз вдоль холодильника и сел на пол, согнув ноги в коленях.

- Если бы я только знала, - Белла до боли закусила губу, лишь бы не расплакаться. Да, плакать она ещё могла, но не собиралась этого делать. Никакой слезливой истерики не будет, и точка!

- Нет, я не о тебе, - покачал головой он, глядя куда-то вверх. – Я имел ввиду себя: то, что сейчас творится в моей голове, во мне…

- Это почти одно и то же. Если бы я не вторглась в твою жизнь, у тебя всё было бы как прежде. Никаких лишних проблем и новых потрясений. – Белла немного помолчала, собираясь с духом, а затем всё же сказала то, о чём думала всю неделю, но чего в действительности вовсе не хотела: - Наверное, будет лучше, если я уеду.

Слова, выпущенные на свободу, больно ударили под дых, перекрыв кислород, но вернуть их обратно было уже нельзя – теперь всё зависело только от Эдварда.

- Чёрта с два будет лучше, - усмехнулся он. – А вообще… я не знаю, Белла. Правда не знаю. Сейчас я уверен только в трёх вещах: мне горько, что с тобой случилась такая беда; я очень рад, что ты оказалась достаточно сильной для того, чтобы выжить; и я не хочу, чтобы ты уезжала. Что касается всех этих воспоминаний или видений… я верю тебе. Верю, но не знаю, что можно с этим сделать. Я не специалист по всяким паранормальным штукам… Хотя есть один человек, который вроде бы должен быть «в теме». Не то чтобы я особо верил во всю эту чертовщину, но, если хочешь, мы съездим к ней, когда вернёмся в город.

- Хочу! – торопливо воскликнула Белла, впервые за долгое время ощутив нечто похожее на надежду. В отличие от Каллена, она верила «во всю эту чертовщину». Ей пришлось поверить.

- Хорошо, как скажешь. - Эдвард кивнул и поднялся на ноги. – А теперь я немного пройдусь. Присмотришь за Бев?
Не дожидаясь ответа, он развернулся и усталой походкой вышел из кухни.

Белла сидела у самой кромки воды, вытянув вперёд ноги, – с тихим плеском накатывающие на берег волны солёными языками лизали ей ступни. На вечернем небе появилась ещё совсем бледная луна и тут же нашла своё мерцающее отражение на потемневшей морской глади. Шёпот тёплого моря и льющийся с неба лунный свет несли в себе спокойствие и безмятежность – именно за ними Белла и пришла сюда сразу же, как только Эдвард вернулся домой.
Эдвард… При мысли о нём девушка улыбнулась – едва заметная, мечтательная улыбка, затаившаяся в самых уголках губ. Приятное покалывание на кончиках пальцев, тепло, берущее начало в груди и медленно спускающееся вниз, к животу, где превращалось в раскалённую лаву, - всё он.

Вероятно, сейчас было не самое подходящее время для подобных чувств, но что если другого времени просто не будет? Что если у неё вообще нет времени? Белла устала бояться, устала прислушиваться к себе и с удовлетворением мазохиста отмечать ежедневное ухудшение своего состояния. Как любому безнадежному больному, ей хотелось просто жить, пусть недолго, но жить! Белла желала чувствовать, пока ещё могла, пока она была ещё она.

А сегодня благодаря Каллену она позволила себе поверить в существующую надежду, как однажды поверила в то, что донорское сердце спасёт её. Нужно лишь немного подождать. Уж что-что, а верить и ждать Белла умела, как никто другой. Жизнь научила.

Словно вдруг материализовавшийся из её мыслей Эдвард опустился на песок рядом с ней и достал из кармана шорт пачку сигарет с зажигалкой.

- Где Беверли? – переведя взгляд с бесконечной морской глади на него, спросила Белла.

- Уснула прямо перед телевизором, и я отнёс её в кровать.

Каллен щёлкнул зажигалкой – неровное жёлтое пламя на мгновение осветило его точёный профиль.

- Как ты? – выпустив изо рта первую горьковатую струйку дыма, спросил он.

- Нормально, а ты?

- Осознал… более или менее, - усмехнулся Эдвард и, немного помолчав, продолжил: – Пока бродил по пляжу, всё спрашивал себя: должно ли случившееся иметь для меня значение, если я чувствую, что ты – мой человек?

- И?

- Нет, не должно, - твёрдо ответил он.

- Тогда у меня есть другой вопрос: что если я кажусь тебе «твоим человеком» не просто так? Вдруг это из-за твоей жены, из-за того, что её часть до сих пор живёт во мне?

- Это не так, Белла, поверь. – Глядя куда-то вдаль, Каллен сделал глубокую затяжку, и огонёк сигареты разгорелся ярче. – Всё, что во мне осталось после Тани, - это зарубцевавшаяся рана и притупившееся чувство вины. И ещё у меня, конечно, есть дочка – моя радость, - на последних словах его лицо озарила тёплая улыбка.

- Ты бы хотел, чтобы Таня вернулась? – внезапный вопрос, заставивший Беллу содрогнуться. Он не принадлежал ей, хоть и слетел с её губ.

- Вернулась? – нахмурившись, недоумённо переспросил Эдвард и затушил сигарету. – Не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, но я бы очень хотел, чтобы Таня была жива. – Лицо Каллена, освещённое теперь лишь светом луны, стало казаться болезненно-бледным. – Она нужна Беверли. И пусть у нас с ней ничего не вышло, мать из неё получилась отличная.

- Не вышло? Странно, я не помню ничего такого… вернее, среди увиденных мною воспоминаний Тани этого нет.

- Наверное, потому что она не была согласна со мной на сей счёт, - Эдвард снова закурил. Белла видела, как его руки мелко дрожали, когда он несколько раз нервно щёлкнул зажигалкой в попытке извлечь огонь. – Таня всегда была… своеобразным человеком, и избирательная память – это одна из её особенностей. Она помнила только то, что хотела помнить. – Каллен замолчал, жадно затягиваясь.

На его лице отразилась борьба между желанием прервать этот тяжёлый для него разговор и стремлением наконец выговориться и вскрыть этот душевный нарыв. Белла не торопила его. Она умела ждать.

- Мы не смогли оправдать надежд друг друга, - всё-таки заговорил Эдвард, когда второе взяло верх над первым. – Когда я ушёл из патрульных в убойный отдел, работа стала отнимать ещё больше времени и сил, а Таню это не устраивало. Кажется, с этого и начались наши разногласия. Её можно было понять, но ведь она с самого начала знала, что я коп до мозга костей. Потом ещё эта непонятно откуда взявшаяся ревность… Приходя домой, я хотел тишины и покоя, банальных семейных вечеров, а не истерик с битьём посуды и летящих в мою голову тарелок. – Каллен сделал ещё две короткие, быстрые затяжки и затушил истлевшую до самого фильтра сигарету. – В какой-то момент я понял, что устал, чертовски устал… Все попытки спокойно поговорить с Таней ничего не дали: она просто не слышала меня, не хотела слышать. – Эдвард снова открыл пачку сигарет, но та оказалась пуста. Досадливо поморщившись, он смял её и сунул обратно в карман. – В тот день я вернулся домой очень рано, и вроде бы ничто не предвещало скандала, но Таня увидела на моей рубашке след от женской помады. Ни мои слова о том, что его оставила при задержании подозреваемая, ни моя расцарапанная до крови рожа ни в чём не убедили Таню. Я психанул, сорвался и наговорил ей в ответ много лишнего, сказал, что нам нужно расстаться, и я прямо сегодня пакую чемоданы и сваливаю ко всем чертям. Она швырнула в меня электрическим чайником и разъярённой кошкой вылетела из дома. Я должен был остановить Таню – я знаю это. Нельзя было позволять ей садиться за руль в таком состоянии, да ещё и в ливень, но… Когда она уехала, я испытал облегчение, обрадовался, что смогу спокойно собрать свои вещи без лишних слёз и истерик. А потом мне позвонили и… - судорожный вздох вырвался из груди Эдварда. – Я плохо помню, что было потом, наверное, потому что ничего не соображал тогда. Больница, кладбище, какие-то люди, тошнотворно-приторный запах цветов, Бев на моих руках, почему-то казавшаяся мне невероятно тяжёлой… а в голове нон-стоп крутились наши с Таней последние минуты и мои слова о том, что она затрахала меня своими истериками. Представляешь, я ведь прямо так ей и сказал: «затрахала»… Это были последние слова, что Таня услышала от меня, - лицо Каллена исказила гримаса боли. Он с силой провёл по нему ладонью, словно в попытке стереть с него это отражение печали. – А потом чувство вины перед ней, перед дочерью… такое удушливое, будто на голову надели пыльный мешок и затянули узлом на шее… хреново всё это.

- В случившейся трагедии нет твоей вины, - твёрдо проговорила Белла, положив ему ладонь на плечо и сжав его.

- Я почему-то знал, что ты это скажешь, - Эдвард убрал её руку с плеча и переплёл их пальцы. – Виноват, не виноват – сейчас уже не важно. Так или иначе, но у меня не было возможности заниматься бесконечным самобичеванием и посыпанием головы пеплом: я должен был жить дальше ради Беверли. Несчастный родитель не сможет сделать своего ребёнка счастливым, а я хочу, чтобы моя дочь была счастлива. - Их переплетённые руки легли на песок, всё ещё хранивший теплоту воспоминаний о жарком дне. – Я ведь не собирался сейчас говорить с тобой об этом и уж тем более не намеревался плакаться тебе в жилетку, - Эдвард улыбнулся и крепче сжал ладонь Беллы в своей. – Я хотел поговорить о нас, но после всего услышанного, даже не знаю, как ты к этому отнесёшься.

- Исключительно хорошо, - заверила его она.

Её сердце – ведь теперь же оно было её, разве нет? – отбивало в груди стаккато, сладко тая от предвкушения. Рассказ Каллена взбудоражил её, поднял со дна души волны боли за Эдварда и жалости к Тане, но всё равно мысль о том, что он не был счастлив с другой женщиной не могла не радовать, придавая уверенности в себе. Невзирая на все свои беды, сейчас Белла была просто влюблённой девушкой, оказавшейся наедине с тем, кто занимал все её мысли.

- Я никогда не умел говорить красиво, - начал Каллен, придвинувшись к ней настолько близко, насколько это было возможно. – Даже в юности мне с трудом давались все эти фразочки про звёзды с неба и луну в придачу, а с годами я и вовсе растерял остатки романтизма. – Эдвард замолчал, переводя сбившееся от волнения дыхание, а затем снова продолжил: - Если бы мне было лет восемнадцать, я бы предложил тебе стать моей девушкой. Но мне тридцать три, за моими плечами тяжёлый жизненный багаж, а на плечах трёхлетний ребёнок, так что даже не знаю, что ты мне скажешь, и всё же… Я хочу, чтобы мы были вместе. Мне кажется… нет, я уверен, что у нас получится, получится что-то хорошее, крепкое и настоящее, даже несмотря на разницу в возрасте и странную иронию судьбы, - на последних словах Эдвард прикоснулся кончиками пальцев к шраму на груди девушки, видневшемуся в расстёгнутом вороте рубашки. – Просто скажи мне, Белла, ты дашь нам шанс?

- Да, - выдохнула она. Кожа под пальцами Каллена пылала огнём – с каждой секундой жар проникал всё глубже и глубже.

- Ты хочешь быть со мной? – шепчущие губы Эдварда были настолько близко от её, что она уже чувствовала их прикосновение.

- Да… - жар достиг сердца, охватив его бушующим пламенем.

Руки Каллена обвили плечи Беллы и притянули её к нему, губы мягко и неспешно запорхали по её губам, словно вспоминая их вкус, забытый за прошедшие пять лет, – бесконечно трепетно и нежно. Поцелуй становился всё глубже, всё настойчивее и нетерпеливее, его язык проскользнул между её губ и ворвался в рот – Белла охнула и сжала в руках футболку Эдварда. Девушка таяла в кольце его рук, становясь мягкой и податливой, словно глина в умелых руках скульптора. Что бы ни было дальше, море для неё теперь навсегда будет связано с Калленом, с его пальцами, ласкающими её спину под рубашкой, губами, сладко терзающими её губы; начиная с этого вечера, в каждом их поцелуе Белле неизменно будет чудиться свежесть солёного морского бриза, что сейчас обдувал их разгорячённую желанием кожу.

Неподалёку раздавались радостные крики и громкий смех, на потемневшем небе праздничный салют распускался разноцветными бутонами и разлетался огненными брызгами, которые, словно упавшие звёзды, гасли в море – всё было почти так же, как и пять лет назад, когда Эдвард и Белла, поглощённые друг другом, сидели в его патрульной машине, не замечая ничего вокруг. Только теперь у них не было необходимости останавливаться на полпути.

Каллен оторвался от пульсирующих в такт сердцебиения и горящих огнём губ девушки, напоследок оставив в уголке её рта быстрый поцелуй. Он поднялся вместе с ней, придерживая её за ягодицы, ноги Беллы обвили его талию, а руки погрузились в бронзовую волну непослушных волос. Эдвард шёл к дому быстрой, нетвёрдой походкой, продолжая то и дело оставлять на её лице и шее беглые поцелуи. У него кружилась голова от близости Беллы, от медово-цветочного аромата её шелковистой кожи.

Входя в дом, они врезались в косяк и едва не рухнули на пол.

- Прости, прости меня, - в её приоткрытые губы зашептал Каллен, кода она охнула, больно стукнувшись плечом. Он спустил рубашку, подул на покрасневшую от ушиба кожу и прикоснулся к ней в лёгком поцелуе-извинении.

Добравшись до спальни Эдварда уже без лишних приключений, они упали на кровать – та жалобно скрипнула, но, к своей чести, выдержала их нетерпеливый натиск.

Подмяв под себя Беллу, Каллен снова возобновил их страстный поцелуй, чуть прикусив нижнюю губу девушки и втянув её в рот. Белла пыталась не уступать ему, во всём следовать за ним, но выходило неловко: слишком неопытна она была.
Руки Эдварда вступили в неравный бой с маленькими пуговками её рубашки, но терпение изменило ему – он грубо дёрнул полы в разные стороны. Белла застонала, не прерывая поцелуя, – томная вибрация прошлась по телу Каллена, обостряя его и без того едва сдерживаемое желание, огнём пульсирующее в каждой клетке.

На периферии сознания Эдварда возникла внезапная неприятная мысль: «Лишь бы не облажаться!», но он быстро от неё избавился, хотя она и не была лишена основания: слишком давно у него никого не было, слишком сильно он хотел сейчас Беллу.

Каллен торопливо стянул с неё рубашку и следом же отправил свою футболку, вновь прижимаясь к девушке, кожа к коже – идеально! Он был окружён Беллой: её нежный аромат; облако густых каштановых волос, разметавшихся по простыне; гладкая светлая кожа, в мерцающем свете заглядывающей в окно луны казавшаяся белоснежной; горячее, прерывистое дыхание; полукружье трепещущих, словно крылья бабочки, ресниц; каждый плавный изгиб хрупкого тела – всё сводило с ума, опьяняло и манило, обещая величайшее наслаждение.

Губы Эдварда скользнули по подбородку Беллы и спустились ниже, туда, где на шее бешено бился пульс, разгоняя по телу разгорячённую желанием кровь, - она откинула голову назад, открывая ему ещё больший простор для ласк. Тёплая, шелковистая кожа сантиметр за сантиметром таяла под его губами, словно сладкий десерт. Желание незамедлительно обладать Беллой вдруг сменилось желанием изучать её постепенно, неторопливо наслаждаясь ею, как изысканным коллекционным вином: каждый пьянящий, терпкий глоток – будто последний.

Девушка потерялась, распалась на тысячи молекул, без остатка растворилась в нём, перестав понимать, где заканчивается она, и где начинается Эдвард. Белла не испытала даже капли смущения, когда его губы нежно коснулись шрама, словно тот был одним из её достоинств, а не досадным изъяном. Вместе с тем Каллен продолжал постепенно освобождать Беллу от ненужной одежды: ловко стянутый лифчик обрёл покой в углу комнаты, а вскоре к нему с протестующим шорохом присоединились и шорты.

Девушка громко застонала и выгнула спину, когда рот Эдварда накрыл её обнажённую грудь, чуть покусывая и посасывая розовые жемчужины сосков. Его руки нежно помяли упругую плоть, усиливая остроту её наслаждения, а затем спустились ниже, пересекая самый заветный рубеж. Лишь на мгновение вынырнув из сладкого полузабытья, Белла впервые в жизни пожалела, что на ней не было надето кружевное бельё, о котором низменно упоминается во всех любовных романах, но умелые пальцы Каллена, дарившие ей острые ласки под тонкой хлопковой тканью заставили её разом забыть обо всём на свете. Да и самого Эдварда мало волновали такие мелочи, всё, чего он хотел, - это поскорее освободить желанную девушку от последнего клочка одежды, что он и сделал без лишних промедлений.

Каллен спустился ниже, его руки мягко сжали ягодицы Беллы, а язык медленно обвёл сосредоточение её женственности – она судорожно всхлипнула и вцепилась пальцами в простыни, словно призывая их в немые свидетели этого ошеломляющего удовольствия. С каждым мгновением ласки Эдварда становились всё настойчивее: его губы захватывали в плен, втягивали её чувственную плоть в рот, затем отпускали, дули на разгорячённую кожу и оставляли на ней быстрый, жалящий поцелуй, снова и снова сводя Беллу с ума, быстро толкая к самому краю. Язык Каллена скользнул внутрь – девушка протяжно застонала, её тело содрогнулось, достигнув наивысшего пика наслаждения, огненный шар внизу живота разлетелся на мириады обжигающих брызг.

На какое-то время Белла потеряла связь с реальностью, полностью погрузившись в это новое для себя ощущение острого удовольствия, а когда снова вернулась, вновь ощутила губы и язык Эдварда, уже настойчивее и нетерпеливее ласкавшие её грудь, его руки скользили по её бёдрам, то сжимая почти до боли, то едва касаясь и выводя на них невидимые замысловатые узоры. Целуя и нежно покусывая шею девушки, Каллен опустился на неё, придавив к кровати. Белла почувствовала, как во внутреннюю часть бедра упёрлась обнажённая, налившаяся желанием плоть Эдварда – её никогда не знавшее мужчину тело тут же отреагировало на это незнакомое, удивительное ощущение новой горячей волной страсти. Почувствовав нетерпеливую дрожь девушки, Каллен приподнял её ягодицы и толкнулся вперёд, быстрым движением погружаясь в горячее лоно, - стон удовольствия вырвался из его груди. Белла охнула и закусила нижнюю губу, её живот непроизвольно напрягся, а пальцы до боли вцепились в спину Эдварда.

- Белла? – замерев, хрипло выдохнул он, только сейчас осознав, что стал первым мужчиной в её жизни. Страсть, ещё мгновение назад заставлявшая каждую его мышцу звенеть от напряжения, вдруг сменилась нежностью – такой щемящей, что он физически ощущал это теснившее грудь чувство.

Оставаясь в ней и давая возможность её телу привыкнуть к его присутствию, Каллен снова стал неспешно целовать Беллу, лаская пальцами её мягкую грудь и чуть напряжённые бёдра.

- Моя маленькая… - влажная дорожка поцелуев, берущая начало за ушком и петляющая вдоль шеи, - моя сладкая… - язык Каллен скользнул вдоль ключицы, а зубы чуть прикусили кожу на плече, - моя любимая девочка… - его губы вновь неторопливо двинулись вверх, возвращаясь к зацелованным губам Беллы.

Почувствовав, что она снова расслабилась, Эдвард стал медленно и плавно двигаться в ней, стараясь и дальше придерживаться этого неспешного темпа, как бы ни было велико его желание ускориться, увеличить амплитуду движений. Тёплое, прерываемое короткими стонами дыхание Беллы приятно щекотало его шею, пальцы девушки, впившиеся в его спину, огнём обжигали кожу, словно клеймом выжигали на ней её имя, чтобы все знали, что отныне он принадлежит только ей – самого Эдварда вполне устраивал такой расклад. Никогда и ни к кому Каллен не испытывал ничего подобного: он был вместе с ней, в ней, для неё, ради неё. Его тело раз за разом глубоко проникало в её, но в действительности это она, Белла, проникла в него, смешалась с кровью, заполнила собой каждый потаённый уголок его души и тела – они слились воедино, перетекли друг в друга, так что их больше не разделить, не разорвать эту связь. И не надо…

Следуя за Эдвардом в этом первобытном танце любви, Белла чувствовала, как в груди у неё разливается тёплое чувство счастья от того, что здесь и сейчас они вместе, и завтра она проснётся в его ласковых объятиях – ничего другого и не нужно. Внизу живота девушки снова нарастало удовольствие, только теперь оно было болезненно-томным и обжигающе-тягучим, словно горячий сахарный сироп.

- Эдвард, - со стоном прошептала она, инстинктивно двинув бёдрами ему навстречу, и тут же запрокинула голову назад от внезапно накрывшей её волны удовольствия.

Стон Беллы и пульсация её стенок вокруг него разом оборвали нити самообладания Каллена – перестав сдерживаться, он сделал несколько быстрых, резких толчков и, хрипло простонав имя Беллы, шагнул за край наслаждения.

Всё ещё дрожа от удовольствия, Эдвард осторожно опустился на девушку, обняв её за бёдра, и прижался щекой к высоко вздымавшейся груди. Закрыв глаза, он наслаждался звуком сердцебиения Беллы, в эту минуту совсем позабыв о том, что когда-то это сердце принадлежало Тане. Пальцы девушки ласково гладили Эдварда по голове, прядь за прядью неспешно перебирая его волосы.

«Как же я счастлив, чёрт возьми! Как же счастлив…» - медленно соскальзывая в сон, успел подумать он.

Эдвард проснулся посреди ночи от давящего чувства, будто кто-то долго и пристально смотрит на него. Даже сквозь сон до Каллена доходили слабые сигналы о возможной опасности, посылаемые инстинктом самосохранения. Он открыл глаза и увидел сидящую рядом с ним Беллу. На её бледном, застывшем, будто восковая маска, лице резко выделялись глаза, в полумраке комнаты казавшиеся совсем чёрными, пугающе бездонными и обжигающе холодными, словно два глубоких колодца с ледяной водой. Она смотрела на Эдварда не мигая, будто в попытке просверлить в нём дыру. От этого тяжёлого взгляда в животе Каллена завязался тугой узел страха, колючий холод сковал мышцы, как если бы он вдруг оказался раздетым на улице в самую морозную ночь – сейчас Эдварда не удивил бы даже пар, рождаемый его дыханием.

Что за дерьмо?! Ведь это же Белла! Всего лишь Белла – его маленькая, трогательно-хрупкая девочка… Тогда откуда это мерзкое, пугающее чувство?..

- Белла, - громко позвал Каллен в попытке развеять странное наваждение.

Девушка улыбнулась, но её взгляд остался прежним. Эта жуткая, неестественная улыбка острой бритвой полоснула Эдварда. Он готов был уже вскочить с кровати, когда Белла вдруг опустилась рядом с ним, положив голову ему на плечо, и поёрзала, устраиваясь поудобнее. Очень быстро её дыхание выровнялось, а тело расслабилось – она заснула безмятежным сном младенца.

Каллен же ещё какое-то время лежал без сна, пытаясь убедить себя в том, что взгляд девушки и выражение её лица лишь показались ему пугающе-странными из-за причудливой игры теней в неверном свете луны. А возможно, причина таилась в нём самом: сегодняшняя новость и откровенный разговор с Беллой разбередили затянувшуюся рану и воскресили мучительные воспоминания, нарушив его душевное равновесие. Постепенно Эдвард снова провалился в сон, и всю оставшуюся ночь ему снились сменяющие друг друга кошмары, так что на утро он был почти уверен в том, что сверлившая его обжигающе-ледяным взглядом Белла была всего лишь одним из них.

_______________________________________________________________________________________________________________

** Людям, пережившим трансплантацию органов, нельзя долго находиться на открытом солнце (тем более загорать), так как постоянный приём иммунодепрессантов значительно повышает риск возникновения серьёзных проблем с кожей, в том числе и онкологии (прим. автора).

ОКОНЧАНИЕ