С самого утра я думала, что это будет самый обычный день. На самом деле, он был почти таким же обычным: скучным и мрачным. На завтраке бедную старушку Гвен вырвало на меня геркулесовой кашей, а ненормальная тетка Долли поставила мне подножку с криками «Долли бить», когда я хотела пойти в комнату переодеться. Мой выбор был не велик, поэтому мне пришлось надеть халат и теплую кофту сверху. Мне было все равно, в чем я одета, окружающим меня людям тоже было все равно. Всем будет плевать, как я одета, потому что они одеты точно так же. 

По секрету сестра Мирттл рассказала мне, что сегодня в лечебницу приезжает новый пациент. Он такой же ненормальный, как и все мы и ему, кажется, двадцать шесть лет. Сестра говорила, что убил более десяти женщин. Я поежилась. 

Почему-то, мне казалось, что жить здесь не так уж и плохо. Наверное, дело в том, что я просто не знаю другой жизни. Если ты ведешь себя хорошо, делаешь то, что тебе велят, то тебя не наказывают. Меня никогда не наказывали. Я всегда вела себя хорошо и ничего никогда не нарушала. Тем более, сестра Мария, главная здесь, очень любит меня. Она разрешает мне рисовать, именно она научила меня читать и писать. Для многих это женщина – самое настоящее зло, но я обожаю и люблю её. Она заменила мне моих родителей, которых я… убила. 

Психологи сказали, что я неуравновешенная. Что мне нельзя находиться в обществе, что я опасна для окружающих. Поэтому, когда мне было всего одиннадцать лет, они отправили меня жить сюда. Я помню, как сделала это поздно ночью. Мне было очень страшно, но терпеть такое отношение к себе, особенно со стороны родителей, я больше не могла. Эта лечебница мне нравится намного больше, чем дом моих родителей. Я люблю сестру Марию и остальных монашек больше, чем моих покойных родителей. Здесь, в этой психиатрической больнице для душевнобольных преступников, я получаю намного больше любви. 

Мои родители никогда не любили меня. Мне было всего десять лет, когда отец, в очередной раз, напившись, начал распускать руки. Я до сих пор помню, как это было больно. После этого я рассказала своей матери, но она лишь ударила меня и приказала больше не нести подобную чушь. Потом это повторилось через несколько месяцев. Мать куда-то ушла из дома, оставив меня с отцом наедине. Я не знала, куда она ушла и на какой срок. Мама очень любила пропадать на несколько дней или недель. Последние месяцы она этого не делала, поэтому я могла не бояться отца, зная, что в её присутствии он может лишь ударить меня. Но тут она ушла, и отец вновь сделал это. В этот раз было не так больно, но я плакала и сильно кричала. 

После того, как отец закончил и приказал уйти мне в свою комнату, у меня появился план. Тогда я не знала, что все обернется тем, что попаду сюда. Я прекрасно знала, что мне будет мало смерти отца. Мать тоже хорошенько любила поиздеваться надо мной. За любое неправильное слово или ошибку она жестоко наказывала меня. 

Дождавшись подходящего момента, я глубокой ночью спустилась на кухню, чтобы выбрать нож… 

— Белла, — позвала меня сестра Мария. Меня все всегда назвали Беллой. Я ненавидела имя Изабелла, потому что мои родители всегда называли меня так. Людям, которые меня так называют, мне хочется ударить их, но я всегда себя сдерживаю. 

Она стояла возле двери, держа в руках цветные карандаши и альбом для рисования, улыбаясь мне. Я улыбнулась ей в ответ и подошла к ней. 

После завтрака мы должны были идти в главную комнату и под ужасную песню, которую никогда не выключают и проигрывают сто раз на дню, должны заниматься своими делами. Хм, ну как сказать? Не совсем не делами. Если сидеть в этой большой комнате и смотреть, как остальные больные бьются головой об стену, то тогда это «дела». К счастью, что мне разрешают то, чего нельзя другим. 

— Добрый день, сестра Мария, — поприветствовала её я. Она передала мне альбом и карандаши, и, взяв за руку, повела в общую комнату. 

Все уже были здесь. Кто-то бился головой об стену, кто-то, сидя на диване, скулил. А кто-то, кто более нормальный, реально занимался делом, читая какую-нибудь книгу. 

У меня здесь не было друзей. Я могла нормально поговорить только с сестрой Марией или остальными монашками. Я была единственным ребенком в лечебнице, так как детского отделения тут нет. Когда меня привезли сюда, то сестра Мария долго не хотела меня брать. Нет, не потому что я ей чем-то не понравилась, а из-за того, что здесь нет других детей, но ей пришлось меня взять. Она постаралась сделать так, чтобы мне было в лечебнице хорошо. У нее не было своих детей, поэтому она так старалась и у нее, между прочим, неплохо получилось. 

Пройдя до конца комнаты, я села за самый дальний стол и открыл альбом. Он был совсем новый, потому что недавно свой старый я весь изрисовала. Обложка у него была яркая, и он был очень толстый. 

Рисовала я неплохо. По крайней мере, так говорили мне монашки. Одна из них даже сказала, что не окажись я здесь, может быть стала прекрасной художницей. Я лишь усмехнулась на это. Мне кажется, я бы никогда не стала художником. 

Стол, за которым я сидела, стоял возле окна, открывая хороший вид на лес. Прекрасно, попробую нарисовать лес. 

Неожиданно из холла мы услышали мужской крик. Скорее всего, это новый пациент, но те, кто совсем ненормальные, начинают паниковать ходить по комнате, нервно теребя свои волосы на голове. 

Два охранника привели мужчину, который пытался убрать их цепкие руки. Но ничего не получалось, охранники были сильнее его. Он так же, как и я, был одет в больничную одежду, только ещё на нем были штаны. Я не видела его лица, потому что он опустил голову. Только русые волосы, которые на солнце переливались рыжеватым цветам. 

— Садись, — грубо сказал один из охранников, грубо толкая его на небольшой диванчик, который находился недалеко от моего стола. Понимая, что сопротивление бесполезно, парень, молча сел на него, все ещё не поднимая головы. 

Я не могла объяснить, почему он привлек мое внимание. Я перевернула страницу альбома и, взяв простой карандаш в руки, начала рисовать его. Я была рада, что он сидел неподвижно. К счастью, он поднял голову только тогда, когда я уже почти закончила рисовать его. По-моему, получилось очень похоже. 

Он не смотрел на меня, потому что сверлил глазами дверь. Увы, но я не смогла увидеть его лица. 

Ко мне начала подходить Долли, поэтому я быстро закрыла альбом. 

— Долли хочет узнать, что рисует Белла, — сказала она. Эта маленькая, сгорбившаяся и неприятная на вид женщина, всегда говорила о себе в третьем лице. Кажется, она попала сюда из-за того, что придушила своих детей и сестру своего мужа. Её муж рассказал сестре Марии, что Долли раньше была нормальной, не говорила о себе в третьем лице, была хорошей матерью для своих сыновей и прекрасной сестрой. Никогда не горбилась, как делает это сейчас. 

Половину головы Долли себе побрила, после того, как убила сестру и детей. Меня распирало любопытство, мне очень хотелось узнать, какой Долли была до появления сюда. Поэтому, пока я ждала сестру Марию в её кабинете, я нашла папку с личным делом Долли. Ну, не совсем нашла… папка лежала на столе и буквально манила меня посмотреть. Я была очень удивлена, когда увидела её фотографию из «прошлой жизни». Казалось, женщина, которая смотрела на меня с фотографии, не может быть той, которая убила свою родню. Она была очень красивая. На фотографии она сидела на диване в гостиной с двумя трехлетними мальчиками, её детьми. 

Очень сложно поверить, что когда-то Долли была такой красивой и женственной. Мне стало её очень жалко. 

Но самое странное было в Долли – её страсть к книгам. Сестра Мария рассказа мне, что раньше она увлекалась литературой. И даже сейчас, будучи такой ненормальной, она часами могла сидеть где-нибудь в уголке с книгой в руках. 

— Лес, — ответила я. — Я нарисовала только лес. 

Не буду же я говорить, что нарисовала того мужчину? 

Я открыла первую страницу альбома и показала ей. 

— Долли нравится, — смотря на рисунок, говорила она. 

Я ей слабо улыбнулась и кивнула. 

— Спасибо, — поблагодарила я её и снова посмотрела диван, на котором сидел тот мужчина. Кажется, я очень сильно покраснела, когда поняла, что пара удивительных зеленых глаз, смотрят именно на меня. Теперь я прекрасно смогла рассмотреть его лицо. По-моему, я ничего красивее я в жизни не видела. Он… он был прекрасен и совсем не подходил для этого места. Я не могла поверить, что этот красавец глядит своими изумрудами на меня. 

Неужели этот красивый парень убил более десяти девушек? Смотря на него, я не могла в это поверить. Другое дело Долли. Любой, кто посмотрит на нее, поморщиться от отвращения и убежит от нее, куда глаза глядят. И они даже не поверят, что она когда-то была красивой. 

Отругав себя за то, что я без стыда рассматриваю его, я отвернулась и уставилась в окно. Время доходило до обеда, а это значит, что скоро мы пойдем кушать. От этой мысли мой желудок заурчал. Утром я ничего не делала, так как там давали невкусную кашу. 

Я все ещё ощущала на себе взгляд незнакомца. Может, он так смотрит на меня, потому что планирует, как убить меня? Я усмехнулась. Ну, что за мысли, Белла? Ты и так окружена убийцами и открою тебе секрет – ты сама убийца, забыла? Из-за этого ты здесь находишься. Этот парень просто убил больше людей, чем ты. 

Неожиданно песня, которая играет в этой комнате всегда, перестала играть. Я обернулась, чтобы посмотреть, что случилось с музыкой. Тот незнакомец стоял около проигрывателя, держа пластинку этой песни в руках. Он тяжело дышал; его плечи медленно опускались и поднимались. 

— Уведите его! — услышала я крик сестры Марии. Он сопротивлялся, когда охранники схватили его. Он был слишком слаб, чтобы ударить их. Может, сестра Мария накачала его чем-то? Увы, но для меня это останется загадкой. 

***