Эллис услышала, как по залу пронёсся ропот – это Вэл решила, что пришло её время. Она никогда не стояла в очереди – просто улыбалась тому мужчине, который стоял ближе всех к сцене, и тот всегда пропускал её вперёд. Вэл взяла с табурета микрофон и, встав посреди сцены, приготовилась петь; все мужчины в зале как по команде разинули рты и подались к сцене. На женщин её чары подействовали почти в такой же степени, хотя в их реакции было меньше желания обладать и больше настороженности. Вэл запела нечто чувственное и томное. У нее был красивый голос (естественно, с сексуальной хрипотцой). Она не танцевала во время пения, как Нейтэниел, но с её телом в этом и не было особой необходимости.

Пожалуй, Кеннет был единственным, на кого не произвело впечатления зрелище поющей Вэл, но в её присутствии он всегда напускал на себя безразличный вид. Вероятно, именно поэтому она и появлялась здесь с такой регулярностью.

Новый бармен, Гарретт, стоял, опершись на барную стойку, и не замечал ничего, кроме Вэл; к счастью для него, посетители – точно так же, как и он – находились под её гипнозом. Тесса же не замечала никого, кроме зачарованного Гарретта; в её больших карих глазах поселилась безнадёжность. Коснувшись плеча Тессы, Эллис указала ей на несколько пустых бокалов, а сама присоединилась к Гарретту за стойкой бара.

– Ты не можете себе её позволить, – сказала Эллис, повышая голос, чтобы перекрыть им пение Вэл.

Он мигнул, как будто бы выходя из транса.
– А? Что ты имеешь в виду?

– То, что она не какая-нибудь недосягаемая богиня. Она просто очень дорого стоит.

В лице Гарретта выразилась смесь шока и негодования.
– Ты говоришь о…

– Именно о том, про что ты подумал. Но не забудь добавить три ноля к любой сумме, которую представил себе – окажешься ближе к истине.

– Я не… Я… Но…

– Кеннет богат, хоть, может, со стороны и не скажешь. Но даже у него такими темпами деньги скоро закончатся.

Эллис взглянула на Вэл, которая в этот момент наклонилась, чтобы погладить по щеке стоявшего рядом со сценой незнакомца.

– Когда она выдоит его досуха, мы больше никогда не увидим её. Вернётся в Париж, в Москву или куда-нибудь ещё, где живёт следующий миллионер.

Эллис пожала плечами, затем потрепала Гарретта по плечу.
– Некоторые вещи не стоит покупать. Если ищешь романтических чувств, есть пути более легкие. Ну, то есть, конечно, не более лёгкие, но ты понимаешь, что я имею в виду.

Гарретт выглядел ошеломлённым; он снова посмотрел на Вэл, и его губы сложились в забавное маленькое «о». Эллис прикинула, не следует ли сразу же обратить его внимание на очарование добропорядочной Тессы, но решила, что это будет слишком уж очевидно. Пусть сначала как следует обдумает услышанное, а на следующей неделе она подкинет ему мысль о Тессе.

Публика в четвертый раз за вечер устроила стоячую овацию. На этот раз её заслужила Вэл. Эллис присоединилась к аплодисментам. Внезапно она так и замерла с прижатыми друг к другу ладонями, когда увидела, что Нейтэниел вернулся в зал и снова направляется к сцене. Она в панике бросила взгляд на часы. Не может быть, ещё слишком рано!

– Спасибо всем огромное! – объявил Нейтэниел. – Сегодня вы выступали потрясающе. Мы рады видеть среди нас новые таланты – серьёзно, ждём вас всех снова, и поскорей. – Он сделал паузу, нашёл в толпе бескровное лицо Эллис, улыбнулся ей и вернул своё внимание публике. – А теперь… Сегодня вечером я собираюсь нарушить традицию. Обычно у нас бывает небольшое неофициальное голосование, и тот, чьё выступление признаётся лучшим, получает возможность спеть на бис. Но сегодня – особенный вечер. Сегодня я просьбами и угрозами заставил свою прекрасную жену впервые украсить собой эту сцену.

Эллис услышала доброжелательные хлопки и оглушительный смех Кевина. Несколько постоянных клиентов издáли приветственные восклицания. Некоторые из них когда-то уже пытались уломать её спеть.

– Поднимайся на сцену, дорогая!

Она шла через зал, и ей казалось, что она не вполне контролирует своё тело. Ощущение напоминало кошмарные сны, которые снились ей когда-то давно – до того, как в кошмар превратилась её дневная жизнь: то были самые обычные кошмары, например, что она идёт сквозь толпу голая или стоит на кафедре, не имея ни малейшего представления, о чём говорить. Кошмары эти были в какой-то мере нелепыми – но нелепость не делала их менее ужасными. Она попыталась напомнить себе, что это – не то же самое, что быть мишенью для пуль; но на самом деле в этот момент её ощущения были ещё хуже. Если бы в неё стреляли, то люди, по крайней мере, сочувствовали бы ей, а не смеялись над ней.

– Всё будет прекрасно, – шепнул Нейтэниел, вкладывая ей в руку микрофон и оборачивая вокруг него её пальцы. Затем он оставил её одну на освещённой сцене.

Эх, надо было настоять на дуэте.

Хотя все остальные выступающие проигнорировали табурет, Эллис рада была возможности присесть.

– У меня ужасный голос, – предупредила она их, просматривая список песен. Хотя Нейтэниел постоянно пополнял каталог караоке-машины, поиск не занял у неё много времени – песни располагались в алфавитном порядке.

– Я очень, очень извиняюсь, – продолжила она. – Это всё Нейтэниел, он меня заставил. Он во всём виноват.

Кеннет расхохотался громче всех – хотя, похоже, вместе с ним смеялись почти все постоянные посетители; возможно, они сочли её слова шуткой. Надо же, а ведь она могла бы запретить Кеннету приходить сегодня вечером. Ну и что, что ему принадлежит треть ресторана? И почему она только сейчас об этом подумала?

Когда заиграло вступление, она поняла, что ей действительно стоило бы порепетировать. Но она рассуждала так: репетируй-не репетируй, голос лучше не станет. Она всё равно опозорится. Однако, может, если бы она пропела свой номер заранее несколько раз, ей было бы сейчас не так… тошно. Открыв рот, чтобы запеть, она мысленно поклялась, что, независимо от исхода этой авантюры, она последний раз в жизни держит в руках микрофон. С карьерой в караоке покончено.

– «Ты обостряешь мои чувства, словно ночь, проведенная в чаще…» – в ужасе опустив глаза в пол, тихо пропела она.

Ее мать любила Джона Денвера. Сколько себя помнила, Эллис знала слова «Annie’s Song». Когда она согласилась сделать Нейтэниелу этот подарок на его прежний день рождения, эта песня показалось ей очевидным выбором; вдобавок, она была короткой.

И, опять же, с тех пор, как она узнала Нейтэниела, эта песня приобрела в её глазах иной, бóльший смысла. До встречи с ним весь мир был пугающим серым пятном. После того, как он вошёл в её жизнь, она начала видеть цвета.

Она взглядом нашла его в зале (это было несложно: он стоял прямо перед сценой, в первом ряду, вероятно, готовый поймать её, если она попытается сбежать), но это было её ошибкой. В его широко распахнутых глазах были, как всегда, изумление, нежность, невинность. Её голос задрожал, взбираясь на верхние ноты, в строчке «позволь умереть у тебя на руках» – она не могла не соотнести эти слова с их историей. Для неё они не были гиперболой. Это почти произошло.

Она ужаснулась, когда поняла, что не владеет собой и вот-вот расплачется. Её и так слабый голос был теперь едва слышен; горло перехватило. Борясь со слезами, она отчаянно заморгала – но это не помогло. Она почувствовала, как по каждой щеке скатилось, а затем капнуло с подбородка по слезинке.

В зале стояла мёртвая тишина. Это было хуже, чем кошмарный сон. Эллис не помнила, чтобы хоть раз чувствовала себя настолько опозоренной. Когда бесконечная трехминутная песня наконец завершилась, она не спускала глаз с Нейтэниела – по крайней мере, он не высмеет её, даже если это сделают все остальные.

С последним словом она опустила голову и, пока музыка ещё играла, аккуратно положила микрофон на караоке-машину. Народ безмолвствовал; очевидно, ещё не пришли в себя.

Она не ждала бурных оваций (так, несколько жидких хлопков из вежливости) и надеялась, что им хватит доброжелательности не смеяться. Но этот вакуум… она не знала, как его интерпретировать.

В тишине кто-то шмыгнул носом. Эллис, не успев остановить себя, автоматически повернулась на звук, и увидела, как абсолютно незнакомая ей женщина за вторым столиком поднесла к левому глазу носовой платок.

Затем внимание Эллис привлекло движение за спиной этой женщины, и она увидела одного из своих постоянных клиентов, вытиравшего влажные глаза тыльной стороной кисти.

Я спела так плохо, что они плачут, в ужасе осознала Эллис.

Затем со стороны бара раздался громкий одобрительный возглас. Этот голос она узнала бы где угодно. Кеннет спрыгнул со стула и зааплодировал.

Остальные последовали его примеру, сначала медленно, а затем всё с большей охотой. Эллис снова осмотрела зал, не зная, как реагировать на их сопереживание. Прежде чем она приняла хоть какое-то решение, Нейтэниел бросился на сцену и чуть не сбил её с ног.

Он схватил её, прижал к своей груди и поцеловал – отчаянно и страстно. Её ноги болтались в воздухе. Приветственные крики усилились, и Эллис показалось, что она снова слышит смех Кеннета.

Она ждала, что Нейтэниел её сейчас же и отпустит. Ему нужно было пожелать гостям доброй ночи, закрыть ресторан и доделать кучу дел на кухне. Она ждала, что он прекратит целовать её, а когда он этого не сделал, она вроде как и забыла, чего ждала. Овация продолжалась.

Не разрывая поцелуя, Нейтэниел наклонился и поставил её на пол, а затем они куда-то пошли. Не говоря ни слова и продолжая целовать её, Нейтэниел повёл её мимо столиков, заполненных посетителями, к чёрному ходу. Она чувствовала, как чьи-то руки похлопывают её по плечам, и расслышала несколько одобрительных свистков. Нейтэниел открыл дверь, толкнув её бедром, и, провожаемые звуками смеха из зала, они оказались на пустой тёмной лестнице, по которой он потащил её за собой наверх.
– А как же ресторан закрыть? – выдохнула она.

– Кто-нибудь другой закроет.

Он возился с ключом от квартиры.
– Да что я такого сделала? – спросила она.

В ответе он приподнял её лицо за подбородок и снова поцеловал её. Наконец ему удалось открыть дверь.

«Отвратительно спела песню о любви,» – мысленно ответила она самой себе, когда они, продолжая целоваться, повалились на кровать, где мирно похрапывала собака.

Как знать? Может, с её карьерой в караоке ещё и не покончено.

----------------------------------------

Текст песни (оригинал и перевод)