Резюме: Чет Моран вырос в Логане, штат Монтана, в то время, когда дети уже не должны были больше болеть полиомиелитом. Но в Логане они все еще болели, он заразился им, когда ему не было и двух лет. Он-то выздоровел, а вот его правый тазобедренный сустав нет, а его мать всегда думала, что он умрет молодым.
Когда ему исполнилось четырнадцать, он начал кататься на выбракованных и необъезженных лошадях, чтобы доказать ей свое бесстрашие. Они вставали на дыбы, лягали и сбрасывали его. У него появилась теория, что лошади лягаются и шарахаются не потому, что они дикие, они это делают, потому что за миллионы лет у них выработался инстинкт – или быстро бежишь, или становишься обедом льва.
«Считаешь, это потому, что они дикие?» - спросил отец, когда Чет выдвинул ему эту теорию.
Он не мог объяснить, но считал, что его отец неправ. Существовала разница между тем, что люди вкладывали в понятие «дикий», и тем, что он видел в необъезженных лошадях.
Он был маленьким и жилистым, но из-за бедра ему было сложно уходить от лошадей, и к восемнадцати годам он сломал правую коленную чашечку, правую ступню и левое бедро. Его отец отвез его в Грейт-Фоллз, где доктора вставили в его здоровую ногу металлический штырь от бедра до колена. И с тех пор он ходил так, словно пытался повернуться сам к себе, чтобы задать вопрос.
Комплекцией он пошел в мать, которая была на три четверти шайенн (индейское племя), отец был ирландцем, а значит упрямым, как бык. Они мечтали о лучшем будущем для своих сыновей, но не знали, как этого достичь. Его старший брат пошел служить в армию. Глядя на то, как он садится в отправляющийся на восток поезд, весь такой красивый и стройный в военной форме, Чет думал о том, почему Бог или судьба так благоволили его брату. Почему карты легли настолько неравномерно?
Он уехал из дома в двадцать и отправился на север к границе, где получил работу в пригороде Хавра, которая заключалась в кормлении коров в течение зимы, пока семья владельца ранчо жила в городе, где дети ходили в школу. Когда дороги были чистыми, он навещал ближайших соседей для игры в пинокль, но по большей части их заносило снегом, и он проводил время в одиночестве. У него имелось много еды, отличный прием телевизионных каналов, некоторое количество каких-то журналов с девушками, которых он изучил лучше, чем любого из обычных людей. Изо дня в день он кормил коров с саней, запряженных упряжкой ездовых собак, оттаскивал больных или раненных обратно в хлев на веревке. И провел свой двадцать первый день рождения одетым в длинные кальсоны, две фланелевые рубашки, зимнюю куртку и огромный непромокаемый костюм для ранчо, положив ноги на обогреватель и разогревая суп на плите. Но той зимой он вдруг испугался самого себя, он почувствовал что-то опасное, что могло прорваться наружу, если он продолжит пребывать в одиночестве.
Весной он нашел работу в Биллингсе, в офисе, полном дружелюбных секретарей, с кофе-брейками, проводимыми за обсуждением родео и спортивных игр. Там он произвел хорошее впечатление, и ему предложили место в главном офисе в Чикаго. Он пришел в свою арендованную комнату и начал кружить по ней на несгибающейся ноге, понимая, что всего лишь года три, проведенных за сидячей работой в офисе, прикуют его к инвалидному креслу. Поэтому он бросил эту работу и таскал тюки все лето, практически задаром, но боль покинула бедро и возникала только, если он оступался.
Зимой он снова нашел работу, которая могла бы его прокормить, недалеко от Глендайва на границе с Северной Дакотой. Он думал, что на востоке снега будет не так много, как на севере. Он жил в изолированном помещении, примыкающем к хлеву, с телевизором, диваном, электроплиткой и морозильником. Он прикупил себе новых журналов с девушками, которые были ему еще не знакомы, смотрел сериал «Старски и Хатч» и местные новости. По ночам он слышал, как в стойлах передвигаются лошади. Но он ошибался по поводу снега. Мести начало еще в октябре. Он пережил рождество, получая посылки и письма от матери, но к январю снова ощутил страх за себя. У этого страха не было конкретной причины. Просто в районе спинного мозга появилось какое-то гудение, беспричинное беспокойство.
Владелец ранчо оставил ему грузовичок с предпусковым подогревателем двигателя на удлинителе. Однажды вечером он запустил его и поехал по заснеженной дороге в город. Кафе были открыты, но он не был голоден. Магазины уже закрылись, и заправки выглядели словно освещенные голубоватым светом островки. Он свернул с главной улицы, чтобы попетлять по городу, и выехал к школе. Она освещалась у боковой двери, люди оставляли свои машины на парковке и заходили внутрь. Он затормозил, встал у обочины и наблюдал за ними. Проведя рукой по рулю, он потянул за нитку, торчащую из кожаной подкладки. И наконец вышел из машины, поднял воротник, чтобы защититься от холода, и последовал за людьми.
В одном из классов горел свет, люди сидели за очень маленькими партами, здороваясь с теми, кого они знали. Стены были завешаны картинами и листами ватмана с различными знаками, по верхнему краю доски курсивом был написан алфавит. Большинство людей были в возрасте его родителей, но их лица были мягче, да и одеты они были как жители города, в обувь на тонкой подошве и чистые яркие куртки. Он прошел в заднюю часть класса и присел. Он не стал снимать свое пальто, большое и старое из джинсы на овчинной подкладке, и посмотрел на ботинки, чтобы проверить, не притащил ли он грязи. Но они были чистыми из-за снега.
- Могли бы нам предоставить класс для старшеклассников, - сказал один из мужчин.
Женщина – девушка – стояла у учительского стола, повернувшись ко всем лицом. У нее были вьющиеся, светлые волосы. На ней была серая шерстяная юбка, голубой свитер и очки в металлической оправе. Она повесила красный пуховик на спинку стула и достала из портфеля какие-то бумаги. Она была худенькой и выглядела уставшей и нервничавшей. Все смолкли и стали ждать, когда она начнет говорить.
- Я еще никогда этим не занималась, - сказала она. – Поэтому не знаю, с чего начать. Не хотите представиться?
- Мы все друг друга знаем, - ответила седовласая женщина.
- Но она-то нас нет, - парировала другая.
- Вы можете рассказать мне, что вы знаете о законодательстве об образовании, - предложила молодая преподавательница.
Все сидящие за маленькими столами поглядели друг на друга.
- Не думаю, что мы что-то знаем, - сказал кто-то.
- Вот поэтому мы и здесь.
Какое-то мгновение девушка выглядела беспомощной, а затем повернулась к доске. Шерстяная юбка подчеркивала изгибы ее тела. Она написала «Обучение взрослых 302» и свое имя – Бет Трэвис. Мел издал скрежет на буквах «т» и «р». Мужчины и женщины поморщились.
- Если вы будете держать его прямо, - сказала пожилая женщина, показывая на карандаше, как правильно это делать, - большой палец передвинете в бок, то скрежета не будет.
Бет Трэвис покраснела, перехватила мел и начала говорить о законах штата и федеральном законодательстве, имеющем отношение к государственной системе школьного образования. Чет нашел в столе карандаш и взял его так же, как объяснила та женщина. Он удивился, что, когда он учился в школе, ему никто этого не показал.
Все что-то записывали, а он сидел в конце класса и слушал. Бет Трэвис была юристом. Так казалось. Отец Чета рассказывал анекдоты про юристов, но эти юристы никогда не были девушками. Класс был наполнен преподавателями, и все они спрашивали про права студентов и их родителей. Он даже представления не имел, что у учеников есть права. Его мать посещала миссионерскую школу Святого Ксаверия, где индейских детей колотили за то, что они не говорят по-английски. Ему повезло гораздо больше. Учитель английского лишь один раз ударил его по голове словарем, а учитель математики расколол указку о его стол. Но в целом ему они неприятностей не доставляли.
В какой-то момент показалось, что Бет Трэвис собиралась его что-то спросить, но один из преподавателей поднял руку, и он был спасен.
В девять вечера учителя поблагодарили мисс Трэвис, говоря, что она отлично справилась. Они договаривались друг с другом пойти в какой-нибудь бар, выпить кружечку пива. Он почувствовал необходимость объяснить свое пребывание здесь, а не выскользнуть из класса под шум толпы, поэтому остался сидеть за маленьким столом. Его бедро затекло от долгого сидения на месте.
Мисс Трэвис уложила бумаги в портфель и надела красный пуховик, который делал ее похожей на надутый воздушный шарик.
- Вы остаетесь? – спросила она.
- Нет, мэм, - он поднялся из-за стола.
- А вы записаны на эти занятия?
- Нет, мэм. Я просто увидел, как сюда заходили люди.
- Вас интересует законодательство об образовании?
Он подумал, как ответить на этот вопрос.
- До сегодняшнего вечера не интересовало.
Она посмотрела на тонкие золотого цвета часы. Ее запястье было узким.
- Здесь можно где-нибудь купить еды? – спросила она. – Мне еще возвращаться в Миссулу.
Это означало переезд через всю Монтану, прямо от границы с Северной Дакотой, где они находились сейчас, на запад через Биллингс и Бозмен, мимо Логана, через горы в Миссулу, находящуюся на границе с Айдахо.
- Это чертовски долгая поездка, - заметил он.
Она покачала головой, не отрицая, просто изумляясь.
- Я согласилась на эту работу до того, как окончила юридический, - сказала она. – Мне нужна была любая работа, я так боялась, что придет время выплаты кредита. И я не знала, где находится Глендайв. Слово выглядело похожим на Белгрейд, который расположен не так далеко от Миссулы, я их перепутала. Затем я получила настоящую работу, и они позволили мне это сделать, потому что думали, что это будет весело. У меня занимает девять с половиной часов, чтобы добраться сюда. И сейчас мне девять с половиной часов ехать обратно. А с утра мне надо идти на работу. Я никогда не делала в своей жизни что-то более глупого.
- Я могу показать вам кафе, - сказал он.
Она посмотрела на него, будто размышляя, можно ли ему доверять, а затем кивнула:
- Окей, - сказала она.
На парковке он смущался своей походки, но она, казалось, на это не обратила никакого внимания. Она залезла в желтый «Датсун» и поехала следом за его грузовиком в кафе на главной дороге. Он понимал, что она и сама могла бы его найти, но хотел провести с ней побольше времени. Он вошел внутрь и сел в кабинке напротив нее. Она заказала кофе, бутерброд с индейкой, шоколадное сливочное мороженое с фруктами и попросила официантку принести все это вместе. Он не заказал ничего. Официантка ушла, а Бет Трэвис сняла очки, положила их на стол и начала растирать глаза, пока те не покраснели.
- Вы здесь выросли? – спросила она. – Знакомы с теми преподавателями?
- Нет, мэм.
Она снова надела очки.
- Мне только двадцать пять лет, - сказала она. – Не называйте меня так.
Он ничего не ответил. Он бы ни за что не догадался, сколько ей лет – она была на три года старше его – но это потому, что для него она была преподавателем. Ее волосы в искусственном свете кафе отливали медом, и она не носила колец.
- Расскажете мне, как оказались в этом классе? – спросила она.
- Я просто увидел заходящих внутрь людей.
Она изучающее посмотрела на него, видимо, снова обдумывая то, не нужно ли ей его опасаться. Но в помещении было светло, а он старался выглядеть безобидным. Он и был безобиден, в этом он был уверен. Время, проведенное не в одиночестве, пошло на пользу, он больше не чувствовал себя взвинченным.
- Я выглядела как дурочка? – спросила она.
- Нет.
- А ты придешь в следующий раз?
- А когда следующее занятие?
- В четверг, - ответила она. – Занятия будут проходить каждый вторник и четверг в течение девяти недель. О, боже, - она закрыла ладонями глаза. – Что я наделала!
Он попытался понять, чем может ей помочь. Ему нужно было возвращаться на ферму и в том, чтобы поехать к ней в Миссулу, чтобы подвести ее, не было никакого смысла.
- Я не записан, - наконец сказал он.
Она пожала плечами.
- Ты можешь пойти в офис обучения для взрослых. Они не будут проверять.
- Тогда может быть, - ответил он.
Принесли ее еду, она сначала взяла бутерброд.
- Я даже не знакома с законом об образовании, - заметила она. – И мне придется очень серьезно готовиться к занятиям, - она стерла каплю горчицы с подбородка. – Где ты работаешь?
- На ферме недалеко от Хейдена, кормлю животных. Это просто работа на зиму.
- Хочешь половину бутерброда?
Он помотал головой, а она отодвинула тарелку и попробовала мороженое, которое уже начало таять вокруг фруктов.
- Я покажу тебе, если ты можешь задержаться, - сказал он.
- Что покажешь?
- Ферму, - ответил он. – Коров.
- Мне нужно возвращаться, - заметила она. – Завтра утром надо на работу.
- Конечно, - сказал он.
Она посмотрела на часы.
- Господи, уже без четверти десять, - она быстро закинула в себя несколько ложек мороженного, выпила кофе и положила десятидолларовую купюру на стол. – Мне нужно ехать.
Он смотрел, как исчезает свет фар «Датсуна» в направлении выезда из города, а затем поехал домой в другую сторону. От вторника до четверга не так уж много времени, а уже почти настала среда. Неожиданно он почувствовал голод. Теперь он пожалел, что не взял половину предложенного бутерброда, но он был слишком застенчивым.
В четверг вечером он приехал в школу раньше всех и сидел и ждал в грузовичке. Показался один из преподавателей с ключом, он отпер боковую дверь и включил свет. Когда приехало побольше людей, он прошел на свое место в заднем ряду. Бет Трэвис вошла, сняла пальто и вытащила пачку бумаги из портфеля. На ней был зеленый свитер с высоким воротником как у водолазки, джинсы и черные зимние сапоги. Она прошла по комнате, раздавая всем материал, и кивнула ему. Она отлично выглядела в джинсах. «Ключевые решения судов, влияющие на закон об образовании» было написано на раздаточных материалах.
Начался урок, Бет Трэвис задавала вопросы, люди поднимали руки вверх. Чет сидел сзади и смотрел. Было странно видеть преподавателей в роли учеников, которые ведут себя как обычные люди. Он попытался представить своих старых учителей здесь, но не смог. Мужчина чуть старше Чета спросил о повышении заработной платы, и Бет Трэвис ответила, что не является экономистом по труду, но он может поговорить с профсоюзом. Женщины постарше засмеялись и начали подшучивать над мужчиной, называя его подстрекателем. Чет видел, что образуется небольшая группировка. В девять часов некоторые из учащихся снова пошли в бар, а он остался наедине с Бет Трэвис.
- Мне нужно запереть дверь, - сказала она.
Сорок восемь часов он представлял себе, как пригласит ее на обед, но теперь не знал, как бы это сделать. Он никогда никуда не ходил с девушками. В школе были девчонки, которые сочувствовали ему, но он был слишком застенчив или слишком горд, чтобы этим воспользоваться. Вот так он и стоял, чувствуя себя неловко.
- Ты пойдешь в кафе? – наконец спросил он.
- Только на пять минут, - ответила она.
В кафе она заказала из меню то, что можно быстро приготовить. Официантка принесла ей тарелку супа с хлебом, кофе в дорогу и счет.
- Я даже не знаю, как тебя зовут, - сказала она, когда официантка отошла.
- Чет Моран.
Она кивнула, словно это был правильный ответ.
- Ты случайно не знаешь никого в городе, кто бы мог преподавать в этом классе?
- Я вообще тут никого не знаю.
- Можно спросить, что случилось с твоей ногой?
Его удивил этот вопрос, но он решил, что она может спрашивать его, о чем угодно, и рассказал ей усечённую версию: полиомиелит, лошади, сломанные кости.
- Ты все еще ездишь верхом?
Он ответил, что если не будет ездить верхом, то закончит в инвалидном кресле, или в сумасшедшем доме, или и там, и там.
Она снова кивнула, словно это опять был правильный ответ, и посмотрела в окно на темную улицу.
- Я так боялась, что закончу юридический и окажусь продавцом обуви, - проговорила она. – Прости, что постоянно об этом говорю. Просто я могу думать только о этой поездке.
Эти выходные были самыми длинными в его жизни. Он надраил сбрую лошадей, вычистил их самих до блеска, пока они с подозрением наблюдали за его действиями. Дал лекарство тем телятам, которым оно требовалось, хотя большая часть из них были вполне здоровы и с ревом возвращались к своим матерям, ожидающим их снаружи хлева. Он раздумывал над тем, представляют ли коровы, какие их телята на самом деле, каковы их привычки, запахи. Волнуются ли они, или просто стоят и ждут того, что произойдет дальше?
В комнате он сидел на диване, перелистывая каналы, пока наконец не выключил телевизор. Он лежал на спине, думая о том, как ему ухаживать за девушкой, которая его старше, да еще и юрист. За девушкой, которая жила в противоположном конце штата, и он не мог думать ни о чем, кроме этого расстояния. Ощущая в груди странные чувства, но они не имели никакого отношения к тому беспокойству, которое он испытывал раньше.
В четверг запряг одну из лошадей и поехал на ней в город, оставив грузовик подключенным к оранжевому удлинителю. Дул чинук, ночь была теплой для января, а небо чистым. Поля раскинулись вокруг темным и гладким покрывалом, и только вдали сияли огни города. У школы он привязал лошадь к велосипедной стойке так, чтобы ее не было видно ни от боковой двери, ни со стоянки, где парковались преподаватели. Он вынул толстый целлофановый мешок с овсом из кармана куртки и открыл его. Лошадь фыркнула, а затем начала губами выхватывать зерно их мешка.
- Это все, что у меня есть, - проговорил он, запихивая уже пустой мешок в карман.
Лошадь подняла голову и принюхалась к странным запахам города.
- И не позволь себя украсть, - сказал он лошади.
Когда большинство учителей приехало, он вошел внутрь и занял свое место. Все расселись там же, где сидели на прошлой неделе. Они обсуждали чинук и гадали, растает ли снег. Наконец в класс вошла Бет Трэвис в пуховике и с портфелем. Он был настолько счастлив видеть ее, что сам от себя подобного не ожидал. Она снова была в джинсах, что ему нравилось. Он боялся, что она наденет узкую шерстяную юбку. Она выглядела изможденной и несчастной. А учителя продолжили болтать.
- Подкинуть тебя до кафе? – спросил он, когда урок закончился, и все учителя ушли.
- О…, - сказала она и отвела взгляд.
- Не на грузовике, - быстро добавил он, удивляясь, что могло так испугать женщину в его грузовике. А потом предположил, что это из пространства. – Выйдем наружу, - сказал он.
Она ждала на парковке, пока он отвязывал лошадь и взбирался на нее. Он выехал из-за угла от велосипедной стойки в приподнятом настроении и с ощущением легкости, сидя на лошади так же, как и любой другой наездник, и направился туда, где стояла Бет Трэвис, прижимая к себе портфель.
- Ох, боже мой, - воскликнула она.
- Не думай об этом, - сказал он. - Дай мне свой портфель. Теперь дай мне руку. Левую ногу ставь на стремя, теперь перекидывай другую ногу.
Она сделала это довольно неуклюже, и он помог ей усесться позади нее. Он поддерживал ее портфель у луки, а она держалась за его куртку, прижимаясь ногами к его бедрам. Он мог думать лишь о том, какой она была теплой в том месте, где она прижималась к основанию его позвоночника. Он ехал по темным улицам, пока не приблизился к главной, и остановился, немного не доезжая ее, прямо за кафе. Он помог ей спуститься, потом сам слез на землю, отдал ей портфель и привязал лошадь. Она посмотрела на него и засмеялась. Он еще ни разу не видел, как она смеется. Ее брови поднялись, а глаза распахнулись, а не сузились, как у большинства людей. Она выглядела пораженной.

Продолжение здесь >>>>

mened, специально для RobSten.ru. Копирование запрещено © RobSten.ru 2015