Город... После...

Я живу одним днём. Пытаюсь жить одним днём, и мне это не удаётся. В худшие дни я понимаю, что совершенно далёк от того, чтобы прийти к согласию, найти безмятежность и мудрость, которые все на реабилитации считают очень важными.
Мой поручитель твёрдо уверен, что мне необходимо посещать больше встреч. Не считая того, что они лишь вызывают у меня желание выпить. Я не понимаю, как слушая чужие трагические истории и глядя на их поджаренные на солнце лица я должен проникнуться, чтобы оставаться трезвым.
Я обещал Джасперу, что на реабилитации познакомлюсь с другими парнями. Он считает, что мне нужны сотоварищи. Я же считаю, что они – кучка дегенератов-неудачников и лучше я буду сам по себе.
У нарков пустые глаза и исковерканные души. Они несут на спинах свои истории и тела их в шрамах.
Я смотрю на них и чувствую, что знаю их. Мне знакомы их муки и боль. Мне знакома их жажда и жалкие отговорки. Мне ненавистно то, что они видят то же самое, когда смотрят на меня. Я их ненавижу.
Есть лишь один человек, который мне действительно нужен. Джаспер говорит, что я неправ. Но он её не знает. Он даже не знает, что у нас было.
Половина встречи позади, я пытаюсь сосредоточиться. Нахожу, что ковыряю носком ботинка слоистые трещины на цементном полу. Я могу лишь слушать, как одни и те же люди многократно искренне делятся одними и теми же печальными историями.
Может, у меня что не так с головой, но в этом месте только и хочется, что напиться до потери сознания и лежать лицом в собственной блевотине.
Я слушаю полный список того, что они потеряли: дома, работы, любимых. Я нахожу, что меня возмущают их слезливые истории, потому что их потери не сравнить с потерей Беллы.
Я говорю себе, что в том, что я потерял её, виновато моё пристрастие, но глубоко внутри я знаю, что я сам виноват во всём. Был один выбор. Один день. Один порыв. Была целая жизнь лжи.
Я делюсь с группой. Я рассказываю им ровно столько, чтобы не рассказать вообще ничего. Они смотрят на меня так же, как я смотрю на них.
Обычно я ухожу, как только заканчивается встреча, но я обещал Джасперу, что попытаюсь. Не имеет значения, что я умышленно пришёл на более позднюю встречу, потому что знал, что он обычно ходит на ту, которая проходит раньше. Мне не нужно, чтобы он меня контролировал.
Я пью пятую чашку кофе за день, делая вид, что на вкус он не похож на тёплую воду для мытья. Я как дурак стою у стола с закусками и напитками, поедая безвкусные магазинные печенья и стараясь не встречаться взглядом со всеми, кто проходит мимо меня в темноте.
Длинноногая блондинка с улыбкой подходит ко мне. Я никогда не видел её здесь раньше. Я невольно смотрю на неё. Большие голубые глаза и тонкие черты лица. Но ещё она дёрганая и грязная. Она уродливо прекрасна.
- Эдвард, верно?
- Да.
Она нарушает границы моего личного пространства. Её тело, её голос и густо нанесённая тушь для ресниц. Она пахнет сексом.
Тянется за пенопластовой кофейной чашкой, практически прижимаясь ко мне в процессе. Когда она берёт чашку, не отходит, а стоит передо мной, достаточно близко, что я вижу каждый грех в её глазах.
- Я Роуз. – Почему-то я сомневаюсь, что это её настоящее имя.
Она играет с пустой чашкой, держа её за край. У неё грязные ногти, отчего у меня бегут мурашки.
- Покурим? – спрашивает она, вытаскивая из сумки мятую пачку сигарет и протягивая её мне.

Может, всего одну.

- Я бросаю, - говорю я слишком громко.
Я смотрю, как она прижимает сигарету к губам и задерживаю дыхание, когда она прикуривает.
- Готова спорить, твоя жена вечно тебя пилила, - говорит она между затяжками, указывая на моё обручальное кольцо. Я ношу его. Мне плевать, если Джаспер считает, что это ведёт к саморазрушению. Мне нужно что-нибудь.
- Мой ребёнок ненавидит, когда я курю, - равнодушно говорит она.
- У тебя есть ребёнок? – Я не знаю, почему меня это удивляет. У большинства людей есть дети.
- Да.
Есть в ней что-то знакомое, что меня беспокоит.
- Как давно ты чист? – спрашивает она.
Я решаю рассказать ей всё. О передозе. О лечении. О том, каково было в первый раз быть чистым. Что я был словно неуязвим. О том, как я снова сорвался.
- На следующей неделе будет шесть месяцев.
Её глаза расширяются, словно шесть месяцев – это шесть лет.
- Нехило.
Мне не хочется спрашивать у неё, сколько держится она, потому что не совсем уверен, что она держится.
Но она рассказывает сама.
- Целый день.
Даже это, возможно, ложь.
Она держит сигарету дрожащей рукой. Никотин – не её обычный яд. За неё говорят её почерневшие кончики пальцев.
Я хочу уйти от неё и всего, что она есть. Хочу выхватить у неё из руки эту сигарету и прижимать к своим губам, пока не останется один пепел. Хочу опустошить кошелёк в винном магазине и выпить что угодно, от чего горит в желудке. Я хочу карманы, полные таблеток.
Всё моё тело дёргается и дрожит.
- Мне надо идти.
Она хватает меня за запястье.
- Эй, хочешь куда-нибудь сходить?
- Не думаю, что это хорошая идея, - отвечаю я с нервным смешком и свободной рукой тру лицо, пытаясь вырваться от неё.
Резким движением она отпускает меня.
- Расслабься. Это было не предложение. Не льсти себе. – Она смотрит на меня с полным отвращением, словно я непростительным образом обесчестил её.
Я прохожу мимо двух ярко горящих витрин винных магазинов и иду домой, в тот тёмный дом, пытаясь забыть о женщине с обугленными кончиками пальцев.
Я провожу полночи в столовой, соскабливая обои до последнего клочка. Это глупо, но кажется важным.
Белла не звонила мне несколько недель после того, как увидела меня с Рен.
Теперь мы снова разговариваем. В основном она спрашивает у меня о лечении. Она заставляет меня чувствовать себя честным человеком.
Может, однажды я смогу показать ей столовую. А, может, и никогда. Но я всё равно её доделаю.
Я забираюсь в кровать за полночь, устав настолько, что едва чувствую холод простыней.
Утро наступает слишком быстро. Я ещё лежу под одеялом, когда на кухне звонит телефон.
Я вприпрыжку бегу по лестнице и беру трубку на четвёртом звонке.
- Алло.
- Эдвард.
Джаспер.
- Я же говорил тебе не звонить мне по субботам.
- Чувак, ты не звонишь и я беспокоюсь.
- Я знаю. Я просто был… занят.
- «Занят» - это какое-то кодовое слово?
- Да, это кодовое слово для «отъебись», - говорю я ему, и в моих словах лишь доля шутки.
- Выпьем кофе в обед?
- Ладно.
- Ладно?
- Я сказал «ладно».
Я пришел к выводу, что с Джаспером лучше не спорить. Этот ублюдок умеет быть настойчивым.
Когда-то он был женат. У него была жена и ребёнок. Он потерял их обоих из-за своих привычек. И даже, несмотря на то, что сейчас они живут на другом конце страны, он говорит, что его дочь всегда будет его лучшим достижением. Его дочь. А не его воздержание. Он никогда не говорит о своей жене, и я не знаю: то ли ему слишком больно о ней вспоминать, то ли она просто не имеет значения.
У Джаспера есть привычка вешать трубку, не прощаясь, как только он сочтёт, что разговор окончен. И хотя это слегка раздражает, меня радует его предсказуемость.
Белла звонит после восьми утра. Всегда по субботам. Я рассказываю ей, как прошла неделя и это похоже на самый нормальный разговор в моей жизни.
Она больше спрашивает про Рен, и я отвечаю так честно, как могу. В этом нет ничего странного или неловкого. Это просто откровенный тяжёлый разговор.
Она спрашивает про мать Рен. Я рассказываю ей всё, что знаю. Она слышит презрение в моем голосе.
- Хочешь с ней познакомиться? – нервно спрашиваю я.
- С матерью Рен?
- Нет. Прости, я имел в виду Рен.
Она отвечает не сразу, и я тут же жалею, что спросил. Кроме телефонных разговоров мы не провели ни минуты наедине. Я буду пугать её.
Но она удивляет меня.
- Было бы здорово, - говорит она. Я и клянусь - она улыбается, говоря это. Клянусь - я это вижу. – Когда ты снова её увидишь?

- Завтра.

Она не сразу отвечает, и я задерживаю дыхание.
- Думаю, я могу сделать завтрашнюю работу, - говорит она наконец.

Завтра.

Я иду в кофейню с безумнейшей улыбкой на лице. Меня прёт от вырисовывающихся перспектив.
Джаспер ждёт меня за столиком на улице с двумя большими чашками кофе и черничными булочками.
- Хорошо выглядишь, Эдвард. – Он улыбается, когда я сажусь напротив него.
- Я хорошо себя чувствую. – Это правда.
Он пристально смотрит на меня.
- Расскажешь, почему?
Этого я не планировал.
- Завтра я встречаюсь с Беллой.
Он удивлённо поднимает брови.
- Думаешь, это умно?
Мне плевать, что он считает умным.
- Почему ты так говоришь?
- Я просто думаю, что на данном этапе лечения видеть её для тебя - не самое лучшее. Ты должен сфокусироваться на себе.
- Я знаю, что мог бы это сделать, когда она рядом, - пытаюсь я объяснить. Он её не знает.
- Ты ошибаешься. Ты стал таким когда она была рядом. Эдвард, она не может сделать это за тебя. Твое выздоровление в твоих руках.
- Это всего лишь обед. Она хочет познакомиться с Рен.
Он качает головой.
- Только ты знаешь, что ты можешь.
Только я совершенно не знаю, что я могу.
- Иногда я просто чувствую… - Джаспер выжидающе смотрит на меня, пока я пытаюсь найти слова. – Я словно барахтаюсь в воде, полностью одетый, и мне просто нужен кто-то, кто протянет руку и вытащит меня на берег. А когда я говорю с ней, мне кажется, что вода не настолько глубока. Что я могу нащупать дно.
На его лице нет жалости. Лишь понимание.
- Я хочу рассказать тебе одну историю. – Он улыбается.
Приехали.
- А, может, я не хочу слушать твою печальную историю.
Он смотрит на меня своими глазами, которые не дают покоя.
- А, может, ты не знаешь, что для тебя хорошо.
Он прав.
- Ладно, рассказывай.
- Жил-был человек, у которого был огород.
- Если бы я знал, что это будет история про хиппи…
Он не обращает на меня внимания.
- Однажды он обнаружил куколку, висящую на одном из растений. Он несколько дней следил, чтобы увидеть, не вылупилась ли бабочка. Однажды утром он подошёл и увидел, что куколка почти прозрачная и через тонкую оболочку видно крылья бабочки. Человек наблюдал, как бабочка сражается. Наблюдал часами.
- Дай угадаю: бабочка погибает.
- Нет. Ты не слушаешь.
- До этого момента сюжет был захватывающим, - говорю я ему, мой голос сочится сарказмом.
Он улыбается и продолжает рассказывать.
- После нескольких часов без видимого прогресса человек решил помочь бабочке. Ему было невыносимо смотреть на её усилия. Он начал осторожно вскрывать куколку пальцами. Бабочка бесформенным комком упала на землю.
Он смотрит на меня. Я не знаю, какой реакции он ждёт.
- Надеюсь, ты расскажешь мне её заново, Джаспер.
- Я не закончил.
- Разумеется, нет.
- Он ждал, что её крылышки раскроются, когда высохнут, но этого так и не произошло. У этого человека были добрые намерения, но он не понимал, что усилия бабочки, чтобы вылупиться – это необходимая часть её выживания. Борьба – это то, что насыщает кровью крылья бабочки, позволяя им принять нужную форму.
Крылья бабочки остались скомканными и раздавленными. Она так и не смогла летать.
- Это история про Элис и Рен? Потому что если да, то ты не знаешь, о чём говоришь.
- Эдвард, в этой истории ты не человек.
- Тогда какой во всём этом смысл?
- Я сказал, что в этой истории ты не человек.
- Блядь, ты хочешь сказать, что я бабочка? – недоверчиво спрашиваю я.
- Да, блядь, ты бабочка.
Я тру руками лицо.
- Блядь, Джаспер.
- Так увидимся вечером на встрече? – спрашивает он, меняя тему.
- М-м, да. Да, я приду.
- Ладно, до встречи. – Он машет мне, и я жалею, что просто не согласился с ним.
Я возвращаю наши кружки в кофейню. Джаспер – один из этих придурочных хиппи, которые любят нашу планету и отказываются использовать одноразовые чашки.
Внутри почти пусто. Я удивлен, увидев за стойкой Элис.
И тут же ищу Рен. Обнаруживаю её у дальней стены кофейни с носом, прижатым к окну.
- Элис, почему не позвонила?
- Я не знала, что придется прийти. Меня вызвали. Кроме того, сестра сказала, что сегодня заберёт её. – Она закатывает глаза. – Не надо было ей верить.
Я наблюдаю за лицом Рен, когда она в ожидании смотрит на парковку. Она не видит меня. Я чувствую её боль, даже, несмотря на то, что она пытается её скрыть. Я чувствую, какая для неё мука – ждать, даже, несмотря на то, что я никогда не ждал.
Я всегда знал, что моя мать не вернётся. Я никогда не сидел у окна и не смотрел на часы. Но это не значит, что я не надеялся, что в один прекрасный день она свалится как снег на голову. Я старался не думать об этом, потому что даже если бы она вернулась, даже если бы стояла прямо передо мной, я бы её не узнал. Я бы даже не увидел её.
Я подхожу к Рен и трогаю её за плечо.
- Эй, хочешь, пойдём, пошвыряем камни в пруд с черепахами?
Она даже не смотрит на меня.
- Я не могу. Мама ведёт меня сегодня в зоопарк.
- Сегодня она не придет, Рен. Но когда-нибудь, скоро, я могу отвести тебя, - тихо говорит Элис, пытаясь успокоить её.
- Она обещала, - настаивает Рен, в её голосе слышатся слёзы.
Элис смотрит на меня, и я понятия не имею, что сказать этому ребёнку, который заслуживает гораздо большего, чем ждать у окна.
- Иногда люди дают обещания, которые не знают, как сдержать, - пытаюсь я объяснить.
- Она обещала.
- Я знаю.
- Она поклялась жизнью.

Поклялась жизнью.

- Я знаю.
Она всё ещё не смотрит на меня.
- Пойдем, пошвыряем камни.
- Я не хочу тебя. – Она хмурится. Она так не думает, но говорит это. Мне и больно и не больно.
- Ладно, увидимся завтра, Рен.
Я хочу сказать что-то ещё, но молчу и выхожу из кофейни, не сказав больше ни слова. Она не моя.
Я ненавижу её мать за то, что она так поступает с ней. Я ненавижу свою собственную за то, что она такая трусиха, что не дала мне даже этого.
Оставить Рен здесь ждать кажется жестоким, но я не знаю, что ещё делать. Я не могу спасти её от боли. Я ни от чего не могу её спасти.
Когда я выхожу, звенят колокольчики на стеклянной двери. Я загадываю желание. Для маленькой девочки, у которой есть мать, которая опаздывает, а не мать, которая вообще не появляется. Я бы дал ей это, если бы мог.
За то короткое время, что я был внутри, многие столики на улице уже заняты: все принимают солнечные ванны. Идеальная погода чтобы отвести маленькую девочку в зоопарк.
Меньше чем в десяти футах от меня женщина с ногтями, которая заявляет, что названа в честь цветка.
На ней та же одежда, в которой я видел её на собрании вчера поздно вечером, и её практически облепляет какой-то парень, чьи карманы полны грязных денег.
Я не хочу смотреть, но смотрю.
Она пытается снять его с себя, но он собственнически обнимает её. Они отвратительны. Она осматривает меня, и в её глазах вспыхивает злость и что-то гораздо хуже.
- Я тебя знаю?
- Роуз? – Я сбрасываю личину незнакомца.
Она смотрит сквозь меня.
- Эдвард, верно? – Мне ненавистно то, как она произносит моё имя. Словно это грязь.
- Я сейчас вернусь, - говорит она парню с ужасными зубами.
Она стоит передо мной и тянет себя за волосы. Она, твою мать, пропила остатки мозгов.
- Передумал? – заплетающимся языком говорит она с кривой улыбкой.
- Ты пьяна.
- Завидуешь? – В ней больше нет ничего красивого. Она совершенно уродлива.
Дверь позади меня распахивается и прежде, чем я успеваю осознать, что происходит, Рен обнимает Роуз за ногу.
Я слеп, глух и туп.