– «В доме Отца Моего обителей много. А если бы было не так, Я сказал бы вам: Я иду приготовить место вам. И когда пойду и приготовлю вам место, приду опять и возьму вас к Себе, чтобы и вы были, где Я».

– Какой это стих? – спросил Чарли, открывая глаза.

– От Иоанна, четырнадцатая глава, стихи второй и третий.

– Подчеркни их для меня, ладно?

За прошедшую неделю Чарли заметно ослаб. Его сердце всё ещё билось в полную силу, поддерживая жизнь, но он испытывал постоянную боль. Около кровати, подавая в капельницу микродозы морфия, непрерывно шумел инфузионный насос.

Белла подчеркнула строчки и собралась продолжить чтение, но Чарли остановил её.

– Мать знает?

Белла подняла на него взгляд.
– Нет. Я ей не говорила.

Он кивнул.
– Хорошо. Она бы тут развела все эти официальные церемонии. Кошмар.

– Она будет в ярости, что я ей не рассказала.

– Я знаю.

– Я в ярости от того, что ты мне не рассказал.

– Я знаю, моя девочка. Пожалуйста, постарайся понять, что на мой стариковский взгляд это имело смысл.

– Пап, тебе сорок пять. Хватит про старость. Я просто... и хотела бы, но не понимаю. Нет, аргументы твои мне понятны. Я не понимаю, почему ты чувствовал, что нуждаешься в аргументах.

– Ты моя единственная дочь, Белла. Гордость моей жизни, моё наследие. Тебе нужно было жить собственной жизнью, а не нянчиться со своим стариком.

– Никто и никогда не должен был проходить через такое в одиночку. Особенно, когда «гордость твоей жизни» живёт в трёх часах езды от тебя, теряя время попусту, словно впереди у нас вечность. Нас всегда было двое – только ты и я – против всего остального мира с тех пор, как мне исполнилось семнадцать, папа. Я думала... – У неё в горле, не давая дышать, встал огромный ком. – Я просто думала, что значу для тебя больше, чем твоя гордость.

– Белла...

– Прости. Я не могу говорить об этом сейчас.

– Тогда давай поговорим об Эдварде.

– Я не хочу говорить об Эдварде.

– А нужно. Белла, ты всё больше зависишь от него...

– Мы оба всё больше зависим друг от друга!

– И что, моя девочка? Думаешь, что как только умрёт его милая жёнушка, он найдёт утешение в твоих объятиях? Разве этого ты хочешь для себя, Белла? Половинку любви? Любовь-жалость? Жилетку, чтобы поплакаться?

– Я не хотела в него влюбляться! – отчаянно воскликнула она, а затем каждая частица воздуха в палате остановилась, как только она осознала обе эти вещи разом: она любит его, и только что крикнула об этом на весь мир.

– Ты заслуживаешь гораздо большего, Белла, – прошептал Чарли. – Я хочу для тебя гораздо большего. Не то, чтобы Эдвард не... он прекрасный молодой человек. Но совершенно опустошённый и сломленный молодой человек.

– Хватит с меня этих разговоров, – со вздохом сказала Белла, и судорога сжала её горло. Она встала и протянула Чарли Библию. Он взял книгу, и Белла почти выбежала из комнаты.

Проблуждав по коридорам полчаса, она оказалась в детском онкологическом отделении. Она как раз собиралась идти обратно, когда услышала слева от себя очень знакомый смех.

Заинтригованная, она пошла на смех. К нему примешивалось детское хихиканье, и это заинтриговало её ещё сильнее. Заглянув в большое окно в стене, открывавшееся в просторную игровую комнату, она наконец нашла их.

Не меньше семи детей окружили Эдварда и карабкались на него, чтобы разглядеть, как он пытается сделать ожерелье из зёрен попкорна. Сердце Беллы комом подкатило к горлу, лишая её дыхания, отчего из глаз брызнули слёзы. Рукой она прикрыла рот, подавляя рыдание.

Увидеть, как на него карабкаются здоровые дети – одного этого хватило бы, чтобы разбить ей сердце. Но это были больные дети: кто без волос, кто с ампутированными конечностями, кто присоединён к капельнице. И у этих детей были самые большие и светящиеся жизнью глаза, какие она когда-либо видела.

Потом Эдвард поднял взгляд, и у неё не было времени скрыть то, что, исходя прямо из сердца, сияло в её глазах. Он грустно улыбнулся ей, как будто понял, и она сделала шаг назад.

Он покачал головой и жестом предложил ей присоединяться к ним. Сделав глубокий вдох и смахнув слёзы, она вошла в игровую.

– Искусства и ремёсла, – объявил он, когда она вошла. Все дети подняли на неё свои прекрасные глаза, и она улыбнулась им всем сквозь слёзы.

Белла любила детей – она готовилась стать учителем второклассников. Но что-то в этих детях пугало её, как будто они знали о мире то, чего ей никогда не узнать.

– Ребята, это мой друг. Её зовут мисс Белла. – Эдвард представил Белле каждого из детей – Сэма, Лию, Джейкоба, Эмили, Пола, Джессику, Лорен – а затем пригласил её сесть и помочь им.

– Чем занимаетесь? – бодро спросила Белла.

– Творим беспорядок, – ответил Эдвард, щекоча Джессику, маленькую девочку, сидящую у него на коленях. Джессика принялась визжать и хихикать, и Белла рассмеялась.

– А что ещё, кроме беспорядка? – спросила Белла.

– Едим попкорн! – крикнул Пол, подбрасывая вверх горсть.

– И творим беспорядок, – пробормотал Эдвард себе под нос.

– Я делаю ожерелье для мамочки, – пыхтя и отдуваясь, объявила Лорен. – А вы все большие глупые дураки, потому что едите попкорн, вместо того, чтобы его использовать!

– Лорен, – предостерегающе произнёс Эдвард. – Ты знаешь, что это невежливо.

– Но...

– Извинись. Ты знаешь правила.

– Извините, – чуть слышно прошептала Лорен.

Эдвард закатил глаза.
– Мы делаем всякие штучки для их родителей. Собираем ожерелья из попкорна, делаем фигурки животных из попкорна, едим попкорн, творим беспорядок, – он снова пощекотал Джессику, – из попкорна...

– Как часто ты это делаешь? – поинтересовалась Белла.

– Пару раз в неделю… эй, Джейкоб, попкорн едят ртом, а не носом.

– Но Сэм сказал, что мне слабó так сде...

– Сэм!

Сэм был из мальчиков постарше. Почти одиннадцатилетний, он полагал, что слишком хорош для таких забав.

– Оу, мистер Эдвард, если он такой тупица, просто дайте ему это сделать!

– Не знаю, что за бес вселился в вас всех сегодня, но я вам честно скажу: ни меня, ни мисс Беллу вы не впечатлили. Разве так себя ведут, когда знакомятся с новым другом? – Эдвард посмотрел на расшалившихся детей.

– Нет, – расстроенно прошептали они.

– Вот и я считаю, что нет. А теперь давайте веселиться, окей?

– Я хочу посмотреть «Русалочку»! – объявила Эмили, наклоняясь к большому телевизору в углу. – Ну пожа-а-а-а-луйста, мистер Эдвард! Хватит дурацкого попкорна!

– Я склонна согласиться с ней, – тихо сказала Белла. – Хватит дурацкого попкорна.

Эдвард двумя пальцами ткнул Беллу в бок, щекоча её так же, как до этого Джессику.

– Голосуем, – сказал он, обращаясь ко всем. – Все, кто хочет смотреть кино, поднимите руку!

Руку подняли все, включая Джессику, которая сделала это с таким энтузиазмом, что врезала Эдварду по носу.

– Ну вот, единогласно. – Белла рассмеялась, а Эдвард печально потёр нос.

Десять минут спустя толпа детей сидела перед телевизором, слушая пение тоскующей под водой Ариэль. Эдвард и Белла прибирались в комнате.

– Я понятия не имела, что ты этим занимаешься, – заметила Белла. – Почему ты мне не рассказал? Я люблю детей.

Он пожал плечами.
– Просто для меня это некое убежище.

Это остановило расспросы Беллы.
– Извини, это не моё дело.

Эдвард оторвался от чёрного мешка для мусора, в который собирал крошки попкорна.
– Белла, не дури. Можно подумать, ты до сих пор не знаешь, что моё любимое убежище – это ты?

Белла села на пятки.
– Что с нами будет?

Эдвард очень старательно избегал её взгляда.
– Что ты имеешь в виду?

– Нас объединяет только больница? Или мы могли бы дружить и в реальном мире тоже?

Эдвард вытер жирные от попкорна пальцы о джинсы.
– Белла...

Его тон всё сказал.
– Забудь про мой вопрос.

– Нет, послушай. – Он наконец-то посмотрел на неё. – Я тоже об этом думал. Сейчас ты – очень большая часть моей жизни. Никогда ещё у меня так быстро не возникало чувства такой близости, ни с кем из людей. Но... если моя жена умрёт, и я покину это место, то ещё очень долго буду не способен быть чьим-либо другом. А если она каким-то чудом выживет... Я не знаю, насколько уместно будет продолжать дружить с тобой.

Это было как удар – удар по голове, удар в живот; и как резкая боль в сердце.
– Тебе не позволено иметь друзей женского пола?

Он очень грустно улыбнулся.
– Нет, Белла. Мне позволено иметь друзей женского пола.

Её грудь болезненно сжалась в сердечной тоске и надежде.
– Эдвард...

– Из этого ничего не выйдет, Белла, – хрипло прошептал он. – Ничего.

– Я... я знаю.

– Я люблю Таню. Я люблю свою жену. Но когда я смотрю на тебя...

Она не отрывала от него взгляда, ожидая продолжения.
– Когда ты смотришь на меня...

– Когда я смотрю на тебя, то вижу всё то, что, сам того не зная, пропускал в этой жизни.

х*х*х*х*х

Прикрыв глаза рукой, Белла сквозь щели между пальцами наблюдала, как Чарли подсоединяют катетер. Он больше не вставал с постели, и жить ему оставалось немного. Ему непрерывно вводили морфий, поэтому он почти постоянно спал. С каждым днём он всё больше худел, а в волосах прибывала седина.

Отцам полагалось быть непобедимыми, особенно отцам дочерей. К ним обращались, когда нужно было взобраться на горку. К ним обращались, когда хотели домик на дереве на заднем дворе. К ним обращались, когда хотели, чтобы покрутили над головой «самолётиком». Предполагалось, что на отца всегда можно рассчитывать – на его силу, его надёжность, его любовь.

Белла знала, что никогда не будет готова расстаться со своим отцом, но, чёрт возьми, ей было бы проще, если бы он прожил долгую жизнь, если бы смог повести её к алтарю, если бы смог понянчить внуков у себя на коленях.

Но он покидал этот мир в сорок пять лет.

Когда медсестры закончили, она сжала его холодную и влажную руку в своих ладонях.
– Я люблю тебя, папа, – прошептала она. Она надеялась, что даже если он её не слышит, то почувствует, как её любовь проникает сквозь его поры.

Три дня спустя Чарльз Свон впал в кому. Эдвард был рядом с Беллой, сжимая её руку, пока она беспомощно плакала.

– Они говорят, что он больше уже не очнётся, – прорыдала она. – Папочка мой, папочка мой единственный...

– Любовь к тебе была в каждом его вздохе, Белла, – прошептал Эдвард. – Он поклонялся тебе, обожал тебя, почитал тебя. Из-за тебя он никогда не жалел, что женился на твоей эгоистичной матери. Это было такое сильное чувство.

– Я знаю, – сказала она сквозь слёзы. – Я знаю. Мне просто... мне просто жаль, что у нас было так мало времени. Почему он не сказал мне всё несколько лет назад, глупый он человек...

– Ты никогда не была бы готова. Никто и никогда не готов к расставанию, даже если возможность подготовиться есть.

– Мне повезло, – прошептала она, давясь слезами. – Мне повезло, что я смогла сидеть здесь и наблюдать его уход. Он был свидетелем того, как я явилась в этот мир, а я – свидетелем того, как он его покинул. Только это справедливо, не так ли?

– Это подарок, – согласился он. Он пододвинул свой стул ближе к её стулу и взял её лицо в свои тёплые руки.

Она попыталась вывернуться, стесняясь своего заплаканного лица. Он не позволил. Шершавыми большими пальцами он вытер ей щёки.

– Ты сделал это ужасное для меня время таким прекрасным, – прошептала она ему. – Не знаю, что бы я делала без тебя. Не знаю, что буду делать без тебя. Все оставляют меня, все... – Это вызвало новые слёзы.

У Эдварда не было слов утешения, но он привлёк её в свои объятия. Она зарылась в него лицом.

– Я никогда не смогу отплатить тебе, – прошептала она.

– О чём ты говоришь. Я тоже сохранял рассудок лишь благодаря тебе.

Затем она умолкла, дав волю слезам. Его грудь была тёплой и твёрдой, и она задумалась о том, какова была жизнь Эдварда за стенами больницы. Он был очень красивым: высоким, стройным, с густыми каштановыми волосами и непринуждённой улыбкой. Он был профессором – ей представилось, что многие из его студенток были влюблены в него. Он был мужем и любовником (мысль об этой части его жизни заставила её покраснеть), заёмщиком и налогоплательщиком, но в то же самое время он оставался Эдвардом, её Эдвардом.

– Я не знаю, как отблагодарить тебя, – снова прошептала она, и он погладил её по волосам, не говоря ни слова. Она слушала, как ровно бьётся ей в ухо его сердце, и вдруг поняла.

Именно тогда она поняла, чем сможет отплатить ему.

х*х*х*х*х

Когда Эдварду сообщили новость, Белла узнала. Она сидела рядом с Чарли, читая ему Первое послание к Коринфянам, когда дверь распахнулась, и Эдвард с рыданием упал перед ней на колени.

– Белла, Белла, Белла... – повторял он, цепляясь за её джинсы и утыкаясь лицом в колени. – Ты прекрасная девушка, как ты смогла, как ты смогла? Спасибо, спасибо...

Белла уронила Библию и вцепилась ему в рубашку. Его слёзы насквозь промочили ей джинсы.

– Ему оно больше не нужно, а тебе... тебе нужно. Прежде чем сказать вам, они сделали тесты на совместимость, чтобы не будить напрасных надежд... но теперь всё в порядке... у них примерно одинаковый вес и одна и та же группа крови, и, ох, Эдвард, может быть, именно поэтому мы встретились? Я думала об этом безостановочно, я даже молилась об этом, и я думаю, что это и есть то, почему... почему я должна была... – Она не могла перестать плакать. – Я должна была полюбить тебя так сильно, чтобы это спасло тебя.

– Ты спасла меня, – прошептал он.

В тот день Белла, наконец, поняла, что значит любить. Она может любить кого-то так сильно, что может совершить поступок, означающий смерть её счастья.

Таня Мейсен получит сердце Чарли.

х*х*х*х*х

Чарли Свон скончался тринадцать часов спустя, а четырнадцать часов спустя Таня лежала на операционном столе кардиохирурга-трансплантолога.

У Беллы не было причин оставаться. У неё было много дел с похоронами. Она в последний раз осмотрела палату Чарли – место, в котором она провела последние полтора месяца. Которое больше не представляло для неё ценности, поскольку Чарли умер.

Прежде чем покинуть больницу, она остановилась в комнате ожидания перед отделением интенсивной терапии. Эдвард сидел там, обхватив голову руками.

– До свидания, – коротко сказала она.

Он поднял на неё глаза.
– Уходишь?

– Мне больше нечего здесь делать. – Она знала, что разговаривает как мертвая. Она чувствовала себя мертвой.

Он кивнул.
– Я понимаю.

– Надеюсь, что... – Она пожала плечами. – Ну, ты знаешь.

– Я никогда не смогу вернуть тебе долг, Белла. То, что ты дала мне, дала моей жене... нашей семье...

Она подняла руку.
– Не надо. Просто пообещай мне, что будешь жить каждый день своей жизни так, словно он последний.

Он кивнул.
– Обещаю. – Он тяжело сглотнул. – Белла, пожалуйста, не уходи...

Она крепче сжала ручку чемодана Чарли.
– Я должна. Должна уйти подальше от всего этого... от больничного запаха, от медсестер, от всего. От тебя.

– Я не хочу, чтобы ты оставляла меня.

– Ты сам сказал это, Эдвард. Вне этих стен нет места для нас. Ты знаешь, чтó я чувствую к тебе, и я знаю, чтó ты никогда не почувствуешь ко мне. Тебе дан шанс быть счастливым, и это... – Она сглотнула. – Это все, чего я хочу для тебя.

– Ты самая необыкновенная…

– Не надо…

Он встал, и она попятилась. Он крепко схватил её за плечи, недостаточно, чтобы причинить боль, но ощутимо.
– Я никогда не забуду тебя. Каждый день, проведённый на этой земле, я буду думать о тебе и надеяться, что, где бы ты ни была, ты счастлива, кто-то любит тебя и заботится о тебе так, как ты этого заслуживаешь. И, наверное, я каждый раз буду чувствовать боль в сердце от того, что это не я.

Она сглотнула.
– Хватит! Боже мой, просто хватит... Я потеряла достаточно...

– Ты заслуживаешь знать, чтó я чувствую, Белла.

– Почему? Господи, это ничего не меняет, мне нужно идти, мне нужно уйти...

Он отпустил её. И она развернулась и пошла прочь, к автоматически открывающимся дверям, и вышла на улицы Сиэтла, под дождливое предвечернее небо.

х*х*х*х*х

Неделю спустя весь город Форкс пришёл на похороны шефа Свона. Белла сидела впереди, лучшая подруга Анджела держала её за руки. Люди шли и шли, чтобы отдать шефу последний долг, и Белла благодарила всех. Она была признательна Анджеле, которая тепло отвечала на каждое соболезнование, в то время как Белла могла только кивать.

Под напоминание священника о том, что все мы – лишь прах и тлен, Чарли положили в землю, и люди начали расходиться. Беллa повернулась, чтобы поблагодарить всех за то, что пришли.

Тогда-то она и увидела их.

Рыжеволосого красавца в тёмном костюме и его хрупкую жену в инвалидной коляске с розовые ногтями.

– Нет, – прошептала она. – Нет, нет, нет.

В тот день, придя из больницы домой, она нарыдалась и перебила все вещи в маленьком доме Чарли. Это был своего рода обряд изгнания дьявола, освобождения от Эдварда, и от смерти, и от въевшегося в кожу запаха лекарств. Она думала, что справилась с этим, но видеть его снова с женщиной, в груди которой билось сердце её отца...

– Белла.

Её позвала Таня, не Эдвард. Белла сделала несколько глубоких судорожных вдохов и пошла навстречу паре.

– Привет, – сказала она дрожащим голосом, отказываясь смотреть на Эдварда. – Разве после операции ты не должна лежать и отдыхать? – Она понимала, что говорит резко, но пусть лучше эта женщина хорошо заботится о сердце её отца.

– Меня отпустили на пару часов, – ответила Таня. – Мы хотели приехать, чтобы отдать последний долг.

Белла опустила голову.
– Спасибо.

Таня потянулась к Белле и взяла её за руку.
– Нет, ты невероятная девушка. Это тебе спасибо. – Она повернулась к мужу. – Ты принёс?

Эдвард вытащил что-то из кармана.

Это был стетоскоп.

– Нет, – воскликнула Белла и попятилась. – Нет, я не могу.

Эдвард, не говоря ни слова, протянул ей прибор.

– Слушай добро, которое ты сделала. Слушай жизнь, которую подарила.

Белла сделала глубокий вдох и вложила концы трубок в уши. Затем наклонилась и приложила плоский цилиндр чуть выше левой груди Тани.

Внутри сильно и ровно билось сердце её отца.
– Папа, – прошептала она.

– Он продолжает жить, – сказала Таня, и из-за стетоскопа голос отозвался в голове Беллы эхом. – Спасибо, Белла. Спасибо огромное.

Когда десять минут спустя они уходили, Эдвард смотрел на неё так, словно очень хотел ей что-то сказать. Она отвернулась прежде, чем у него появился шанс это сделать.

Вернувшись в дом Чарли, Белла внимательно осмотрелась. Всё здесь кричало о воспоминаниях, встретиться с которыми лицом к лицу она была не готова.

Для неё настало время двигаться дальше.

Два года спустя

Белла Свон исчезла. Эдвард вдоль и поперёк прочесал весь штат Вашингтон, ища прекрасную, самоотверженную молодую женщину, с которой подружился два года назад. Её и след простыл.

Повинуясь внезапному импульсу, он зарегистрировался на «Фейсбуке» и задал в поиске «Изабелла Свон». Оказалось, что таких сотни, и он без устали листал страницу за страницей. Он уже готов был сдаться вновь, когда внезапно лишился дыхания и чуть не упал со стула.

Изабелла Свон
Чикаго, штат Иллинойс

Эдвард заказал билет на ближайший рейс.

Двенадцать часов спустя он стоял на пороге её квартиры в пригороде Чикаго, слыша лай комнатной собачки и звуки радиопередачи «Топ 40». Он только что позвонил в дверной звонок. Вдруг из-за двери донёсся голос, который упрашивал собаку замолчать.

Она назвала собаку Чарли.

Он не знал, посмотрела ли она в глазок, но внезапно один за другим отомкнулись замки, открылась дверь, и на него пахнуло домашним теплом.

Его первой мыслью было: «Она подстриглась». Сейчас волосы милыми прядками спадали чуть ниже плеч, а два года назад вились густой гривой почти до пояса. Вторая мысль была: «Она так прекрасна, что невозможно смотреть». Её тёмные глаза глядели на него потрясённо, а собака у неё на руках продолжала лаять.

– Чёрт подери! – схватившись рукой за сердце, выругалась она. – Эдвард Мейсен!

Её глаза были теперь более насторожёнными, чем в двадцать два. Они видели грубую реальность этого мира и щурились, встречаясь с чем-то слишком ярким.

– Белла Свон, ну и мастер же ты скрываться. Чикаго?

Её руки поудобнее перехватили маленькую белую собачку.
– Когда-то один друг болтал о Чикаго без умолку, и мне нужно было переехать.

– Этот город тебе подходит.

– Почему ты здесь? У Тани всё хорошо? Я только что получила отчёт о том, что со здоровьем у неё всё нормально...

Он поднял левую руку и показал ей безымянный палец без кольца. Ярость отчётливо отразилась на её лице.

– Ах, вот как? Бросил жену, а потом заявился ко мне? Нет, спасибо! – Она сделала движение, чтобы захлопнуть перед ним дверь.

– Нет, Белла, ты неправильно всё поняла...

– Думаешь, тебе позволено просто так врываться обратно в мою жизнь после того, как я два года пыталась забыть тебя и всё, что случилось в больнице...

– Я никогда не забывал об этом, – прошептал он. – Никогда. Как и говорил, я думал о тебе каждый день.

Она сгорбилась, словно вдруг разом прекратила борьбу.
– Может быть, ты войдёшь? – устало спросила она. – Довольно холодно.

Он шагнул через порог и осмотрел её крошечную квартирку. В ней было чисто и аккуратно, и всё заставлено книгами, фотографиями и картинами. Пахло сандаловым деревом, вином и чем-то ещё, что прямо сейчас готовилось в духовке.

Он отчаянно хотел здесь остаться. Не уходить никогда.

– Я как раз собиралась налить себе вина... Выпьешь? – Она указала на диван.

– Да, пожалуйста, – сказал он, снимая пальто и вешая его на вешалку у дверей. Он сел, и она подала ему бокал красного вина.

Она уселась напротив него в большое удобное кресло. Волосы упали ей на глаза. Она выглядела такой измученной.
– Что ты здесь делаешь, Эдвард?

Он глубоко вздохнул.
– Через год после того, как Тане сделали операцию, спасшую ей жизнь, она пришла ко мне и сказала, что хочет развестись.

Белла ахнула.
– Что?

Эдвард кивнул.
– Очевидно, такое случается довольно часто... Люди, которые получили второй шанс на жизнь, хотят жить по-настоящему, объяснила мне она. Всё, чего я хотел, это вернуться в наш дом, снова начать преподавать и, возможно, завести детей? Я не знаю. Но она хотела прыгать с парашютом, путешествовать, лазать по пещерам, всего такого... знаешь, приключений. Мы не могли... не находили общего языка. Это отдалило нас. Мы оба были так несчастны и совершенно не понимали, почему это произошло. Она плакала, когда отдавала мне бумаги на развод... мы прожили вместе больше десяти лет, но мы просто... мы отдалились друг от друга. В той новой жизни, которую она хотела, мне не было места.

Руки Беллы задрожали.
– Так всё это было напрасно. Я отдала ей сердце моего отца ни за грош!

Эдвард покачал головой. Он боялся, что её реакция будет именно такой.
– Белла, нет. Нет. Ты подарила шанс на жизнь женщине, которой предстояло умереть слишком молодой.

– Но предполагалось, что это ради тебя, ради твоего счастья...

– Но она перестала делать меня счастливым. Тут ничего не поделаешь. Люди отдаляются друг от друга...

Она вздохнула.
– Я знаю. Я знаю, прости меня за то, что я сказала, это было ужасно... Я просто... Я никогда не думала... вы двое были такой прекрасной парой. И я думала... это просто... кажется...

– Что ты действительно сделала, Белла, так это позволила мне продолжить жизнь с женщиной, на которой я был женат. Ты дала нам шанс на нормальную жизнь, шанс, на который мы не смели надеяться. Ты дала нам шанс развивать нашу любовь, и она пришла к своему естественному концу. Если бы Таня умерла, я бы оплакивал её всю оставшуюся жизнь. Не знаю, смог бы я когда-нибудь переступить через чувство вины и влюбиться... в... кого-то другого. Понимаешь? Но ты дала нам этот шанс, и наши отношения закончилось, как и большинство отношений...

– Мне нужно о многом подумать. Особенно о том, почему ты искал меня. – Она сделала большой глоток вина.

Это было труднее.
– Другая причина, почему мы с Таней расстались, состояла в том, что я влюбился в тебя за тот месяц в больнице. С тех пор я так и не стал прежним.

Белла отвернулась.
– Эдвард...

– Ты не должна ничего говорить. Такая женщина, как ты, вероятно, встречается с кем-то, или помолвлена, или, чёрт... даже замужем; но я тосковал по тебе каждый божий день. Ты изменила меня, Белла. Та малышка, какой ты мне казалась, научила меня столь многому: юмору и надежде, и вере, и самое главное... и, самое главное, любви. То, как ты показала мне, что такое любовь, я не...

Белла сделала глубокий вдох.
– Мне всё ещё больно говорить и думать об...

– Поверь мне, я знаю. Я искал тебя весь прошлый год, и теперь, когда нашёл, хочу сказать, что ничего не жду от тебя и ни не что не претендую. Я здесь, чтобы спросить тебя, можешь ли ты всё ещё любить меня, избалованного тридцатилетнего разведённого мужчину, так, как любила два года назад.

Белла очень долго ничего не говорила. Она смотрела в свой бокал. Только когда звякнул таймер духовки, она подняла глаза.

– Может быть... – сказала она, наконец. – Может быть, ты хочешь остаться на ужин?

Она не попросила его остаться навсегда.

Но если однажды она попросит, он останется.