От авторов: «Сумерки» нам не принадлежат. Мы мерзкие, скандальные и злобные. Совершенно точно.

Все права и уважение Стефани Майер, Киду Кади, Риверсу Куомо, «The Weekend», Уиз Халифе, «The Violent Femmes» и моему курьеру, мистеру Джонсу.

Всем, кто читает это – спасибо.

От переводчика: Спасибо за понимание и терпение. Серьезно



Kid Cudi - Alive (nightmare):

Я – зверь в ночи. Рыскаю, надеясь найти свет. Ты зовешь его райским, и я тоже. Все хорошо, я полакомлюсь кем-то смелым, сексуальной дамой, что чиста. У нее есть лекарство. Надеюсь, она отыщет мужчину в этом звере. Надеюсь, она спасет меня от проклятья, которым мне приходится быть. Надеюсь, она найдет способ спасти мою душу, да, спасти мое сердце…

Дасти

Сегодня Четвертое июля, я сижу на крыше родительского дома, слушая, как они ругаются. Друзья звонят и шлют сообщения, но я действительно не в настроении куда-то идти.

- Как ты могла не спросить об этом у меня? Как ты могла ничего мне не сказать?

- А что? Разве мы можем так сделать? Христа ради, ей пятнадцать. Мы…

- Пятнадцать!

Хоть раз они спорят из-за Элис, а не из-за меня. Я не знаю, чем, блядь, она думала, оставляя это дерьмо в ванной, а не в шкафу или еще где-нибудь, но сегодня отец нашел ее противозачаточные. Это вряд ли могло его удивить. Мне, блядь, это тоже не нравится, но, блин, мама права. Элис умная.

- Это просто предосторожность, Карлайл. Хватит умничать, блядь.

- Это слишком. Мы даем им обоим слишком много воли…

- Ну, так теперь уже поздновато, не так ли?

Обвинения в ее тоне безошибочно очевидны. Они не знают, что я слушаю. Они думаю, что я полчаса назад уехал с Беном.

В гостиной раздается звон разбитого стекла – бокал бьется об стену. Я даже не вздрагиваю. Этот звук мне знаком, я знаю, что это отец швырнул свой бокал. Мама никогда бы не стала швыряться идеально хорошим шардоне, даже в гневе.

- Нет, не поздно. Я, блядь, повешу замок на ее дверь. Пусть только этот мелкий стервец появится тут еще раз. Пусть только придет. Я, блядь, покажу тебе предосторожность.

Мама секунду молчит. Ей нет нужды повышать голос.

- Ты хочешь теперь устанавливать правила? Чтобы она сбежала? А?

Теперь молчит наш адвокат. Эсме Энн не упускает возможность надавить.

- Чтобы они сбежали вместе, и она сидела в какой-нибудь ледяной квартирке с одной спальней, едва сводя концы с концами, пока он на работе липнет к своей секретарше?

Отец громко ругается. Я засовываю пальцы в волосы. Закрываю глаза, откидываюсь на локти и думаю о том, что любовь прощает, а жизнь – нет. Особенно жизнь с детьми.

У меня нрав отца и острый язык матери. Я унаследовал их худшие черты. Но стараюсь помнить, что я унаследовал и лучшие. У меня его решительность и ее теплота, но все это не кажется настолько сильным, как те негативные стороны, которые их дополняют. Из-за них у меня такое чувство, что я никогда не узнаю, как любить правильно.

Бен присылает сообщение о том, что я гей.

Виктория звонит снова.

А единственный человек, которого я хочу слышать, единственный человек, которого я люблю достаточно, чтобы хотя бы попытаться быть с ним заботливым, мое сердце, присылает мне слова поддержки и ободрения.

«Люблю тебя, парень», гласит ее сообщение. «Люблю тебя сильнее, чем ты можешь представить. Буду любить тебя всегда»

Не важно, что.

Все неважно.

Блисс заставляет мою грудь сжиматься в надежде. Она так сильно верит в меня, что я даже дышать нормально не могу. Она освещает оптимизмом весь мой мир, но ее свет не подходит ни к чему в моей жизни. Она сама не подходит.

Но я так влюблен в нее. Всецело и навсегда.

Я написал Белле сообщение, как только забрался сюда, потому что меня дико вымораживали все эти крики и споры. Все тело болит. Она была мне нужна.

Мне вообще не стоило ей писать. Не стоило поступать с ней так. Я это знаю, но я сделал это, даже не задумываясь.

«Пойдем со мной сегодня».

Ее ответ пришел тут же:

«Заезжай за мной».

Я улыбнулся этим словам, когда они пришли, но не могу даже собраться с мыслями, чтобы сказать ей сейчас что-нибудь еще, потому что знаю, что она мне позволит. Она позволит мне украсть мамину машину и подобрать ее на дороге. Она позволит мне увезти ее в теплый мирок трепещущих сердец.

Я сглатываю, поднимая глаза в небо. Солнце только зашло. Везде темно, но по краям горизонта еще виден его свет – летние ночи. Я ковыряю правой пяткой шершавый участок крыши.

Белле не стоит прощать меня и доверять так, как она прощает и доверяет. Я знаю, что она знает, что это неправильно, но все равно это делает, а я сознательно это позволяю. Я позволяю ей вредить себе, потому что сильно в нее влюблен.

Все не должно быть так наперекосяк.

- Все верно. – Голос матери – чистое ледяное негодование, которое я слышу через два этажа. – Уходи.

Первый фейерверк вспыхивает в ночи в нескольких милях слева от меня. Я смотрю туда через крыши, и на несколько секунд все небо расцветает голубым светом.

Пити звонит.

Виктория хочет знать, где я.

Небо взрывается новыми цветами. Я прикуриваю сигарету. Блисс пишет мне с ярмарки, на которой она вместе с моей сестрой. «Жаль, тебя здесь нет», гласит сообщение.

Мне стоит держать ее подальше отсюда. Стоит хотеть, чтобы оба оставалась со своими друзьями. Стоит держаться подальше.

Но я хочу лишь быть ближе, постоянно.

Я затягиваюсь сигаретой. Сдаюсь. Блядь, она мне просто необходима.

«Приходи домой, клубничная малышка».

***

Я натягиваю левый ботинок и тянусь к правому, стараясь игнорировать узлы в груди.

Во вторник был мой день рождения. Я провел день на поле с Беном и Пити, а Блисс была у нас дома, когда я пришел, как я и думал.

Она лежала на животе на ковре в гостиной рядом с моей сестрой, и ее кожа казалась такой загорелой в темно-синей майке и крохотных белых шортиках. Она была без сандалий, и ее руки и ноги имели легкий оттенок розового золота. Казалось, она окажется теплой, если к ней прикоснуться. Блядь, мне так нравится то, что летнее солнце делает с ее кожей.

Я швырнул свою кепку Элис в затылок. Би посмотрела через плечо, а сестра поднялась, чтобы швырнуть кепку обратно.

- С днем рождения. – Тон Беллы был одним из дружеских, и ее улыбка была совершенно невинной, но всего на секунду ее глаза принадлежали мне одному.

За ужином она улыбалась. Как и мама, и сестра, и отец. В тот вечер я остался дома, и когда Блисс, наконец, оказалась у меня в комнате, все было в точности так, как мне хотелось, и она была очень счастлива.

Я снял с нее все, кроме белого хлопка с кружевом, прикрывающего ее центр. Это было почти слишком – когда она лежала подо мной совсем открытая. В свете моей настольной лампы, стоящей на другом конце комнаты, ее кожа светилась закатным теплом – все ее бледные сливочно-персиковые изгибы и темно-розовые ореолы. Я провел большими пальцами у нее под грудями и легонько потеребил соски. Я смотрел на нее, смотрящую на меня, и ласкал ее легкими прикосновениями, двигаясь вокруг ее маленьких сосков, пока она не начала дрожать, тяжело дышать и тянуть меня к себе.

Я накрыл ее обеими руками и поцеловал каждый отрезок и углубление ее тела. Я позволил ей снять с меня футболку, и когда я прижался ладонью к ее нежной пояснице, двигая ее ближе, чтобы наши животы коснулись, ее голова откинулась назад, а рот открылся. Она вцепилась пальцами в мои руки, сжала ногами мои бедра и издала, блядь, просто милейший звук.

Я уже так глубоко проник в ее сердце и голову, что в тот момент все ощущения были настолько реальными, словно я был полностью внутри нее. Она выгнулась, чтобы контакт стал еще теснее, и я прижал ее бедра к кровати своими бедрами. Я раскачивался, прижимаясь к ее мягчайшему местечку и ощущал через белье, насколько она готова.

Я просунул в нее пальцы, и наши тела полностью прижались друг к другу. Левой рукой я прикрыл ей рот, уткнувшись лицом ей в плечо, и я был вынужден прикусить кожу, просто чтобы удержаться и не войти в нее. Я прижал ее к себе и сосредоточился на этом жарком слиянии и трении наших тел. И, контролируя себя, проникал все глубже и глубже.

Становится все труднее отказывать ей, сохраняя контроль за нас обоих. Все мои чувства до единого говорят, что она готова, и я знаю, что во многом она взрослая, но, блядь, она еще так мала. То, чем мы занимаемся, весьма далеко от невинного и чистого, но все же черта еще не пересечена. Если я окажусь внутри нее, все изменится, и когда это будет сделано, назад ничего не вернешь. Никогда.

Так что я целовал, трогал и проникал в нее до тех пор, когда уже ни один из нас не мог этого больше выносить. Остановившись, я тяжело дышал и зрение было затуманено, а Би продолжала цепляться за меня. Ей нравилось ощущать мою голую грудь своей грудью. Она хотела спать на мне - живот к животу, сердце к сердцу, лицом уткнувшись мне в шею и обхватив своими дрожащими шелковистыми ногами меня за бедра.

Я позволил ей. Чувствовать ее кожу на моей коже, легкий вес ее теплого тела на своем под простынями было лучшим подарком к дню рождения за всю мою жизнь.

Я натягиваю правый кед. Не утруждаясь завязыванием шнурков на втором кеде, я заправляю перед футболки в обрезанные шорты и вспоминаю, как хорошо было чувствовать ее тело ночью во вторник. Как хорошо нам было вместе.

Последнее время все идет хорошо. Есть что-то в лете. Все кажется хорошим, и оказывается таким. Дни напролет мяч, пляж, песок и костры. Солнечные ожоги и сон до обеда, поездки с косячком по второстепенным дорогам и возвращение домой к любимой почти каждую ночь.

Иногда она забирается со мной на крышу. Позволяет уложить себя и целовать под луной, обдуваемую ветерком. Иногда мы настолько измучены жаром наших сердец и свободой, что наши защитные барьеры почти рушатся. Иногда мы молчим и говорим при помощи одних только губ и кончиков пальцев. А иногда мучительно неподвижны.

Я пересекаю комнату, чтобы взять свое серое худи. Оставляю его не застегнутым, надеваю далеко на затылок бейсболку с эмблемой «Нью-Йорк Янкиз» и выдыхаю.

Выпускаю из легких весь воздух.

Родители Беллы летом чаще позволяют ей оставаться здесь, и, блядь, Бог свидетель – я рад, но сегодня ее стены подняты весь день. Даже несмотря на то, что вчера мы установили правило насчет дней рождений и насчет того, чтобы не злиться, даже несмотря на то, что она знает, что обижаться бессмысленно, сегодня она возвела между нами стену с самого утра, когда мы проснулись. Она напряжена и чувствует себя несвободно. Она все понимает, но продолжает отгораживаться.

Июнь и июль полны светлых и спокойных дней, но сегодня все не так. Сегодня все далеко не спокойно.

Вчера, во вторник, я был здесь после того, как двоюродный брат Пити продал мне старый «Континенталь» за пару штук. Я уезжал с парнями, но вернулся домой. Провел ночь в своей постели, со своей малышкой.

Мне не нужен ни предлог, ни повод, чтобы уйти из дома. Не нужен, но сегодня вечером друзья устраивают мне вечеринку.

Я засовываю два косяка, скрученных утром, в пачку сигарет. Кладу в задние карманы бумажник и телефон.

Я терпеть не могу, когда она остается с Джаспером и Гарреттом. Это бесконечно расстраивает меня, … но что я могу сказать? Что могу сделать? Они ее друзья. Такова наша жизнь. Мне приходится съедать это дерьмо, прикусывать язык и держать все в себе.

Я открываю дверь и иду в ванную. Слышу музыку из комнаты Элис и то, как они с Блисс смеются, слушая «Голубой альбом» группы «Weezer». Этот звук ласкает теплом мою скрученную в узел грудь, и я рад, что дверь закрыта.

Она не просила меня не уходить сегодня, но ей и не нужно говорить это, чтобы я понял. Что хорошо, потому что за весь день мы едва обменялись парой слов. Но я все равно знаю. Я слышал это в ее голосе, когда сегодня после обеда она сказала мне на кухне «Доброе утро».

Гораздо раньше, рано утром в моей постели, когда она спросила, что я буду делать вечером и я сказал ей, я ожидал споров, слез, но она лишь кивнула. Я ожидал, что она будет умолять и какое-то время будет дуться, но она полностью отгородилась от меня.

Я чищу зубы и мою руки. Дверь комнаты Элис открывается как раз, когда я выхожу в коридор. И вижу я совсем не то, что ожидал или хотя бы подозревал увидеть. Ощущение такое, словно мое сердце показывает мне средний палец и сдается. Неудивительно. Оно бы и вообще остановилось, если бы внезапно вся моя кровь не рванула прямиком к члену.

На Белле маленький комбинезон-шорты без бретелей цвета морской волны. Ее волосы подняты вверх, шорты очень короткие, а сзади на спине виден верх белого бикини. Она что-то тыкает на экране телефона и даже не поднимает глаз.

- Куда это вы, блядь, собрались? – Я сохраняю беспечно ровный тон голоса, даже несмотря на то, что это совсем не так.

- На ночное купание на Первый пляж! – Элис толкает мою руку, затягивая шнур на своих черных пляжных шортах. – Нас всех везет сестра Леа.

Что означает, что там будет Джаспер. Что означает, что там будет и его гребаный друг, и он будет тусить всю ночь с моей девушкой в ее новом бикини. Весь мой самоконтроль до последней капли уходит на то, чтобы не схватить Беллу и не встряхнуть ее.

Мой телефон в заднем кармане звонит, когда они проходят мимо меня. Я не обращаю на него внимания. Белла приподнимает свои усыпанные блестками ресницы, чтобы бросить на меня едва заметный взгляд. Я вижу силу, которую она ищет в себе, чтобы справиться с моим выбором, и это пригвождает меня к месту.

Я иду в свою комнату, но все равно слышу, как они смеются в ванной. От всего этого у меня сжимается грудь и мороз по коже.

И я тут же бешусь. Она, блядь, пробирается мне под кожу и специально царапает там. И тот факт, у меня нет оснований ей мешать, лишь толкает меня от расстройства к гневу, потому что я ей доверяю. Я знаю, что она не позволит никому другому коснуться ее. Знаю, что мое негодование из-за недоебита, но от этого только хуже.

Так не должно быть с нами.

Я игнорирую еще один звонок и вхожу в комнату сестры. Даже когда я хватаю ее кроссовку и несу ее вниз по лестнице, не могу поверить, что прибегаю к этой фигне. Я засовываю новую кроссовку Элис на верхнюю полку встроенного шкафа. Мне нужно остаться с Беллой наедине всего на минуту.

Я прикуриваю сигарету у окна и нетерпеливо жду. У моей сестры уходит вечность, чтобы понять, что ее кроссовка пропала.

Я слушаю, как они ищут ее внизу.

- Просто обуй «Конверсы», - говорит ей Белла.

Я закрываю глаза и сжимаю руку в кулак. Гнев кипит под ложечкой.

Элис настаивает, что хочет обуть свои новые кроссовки от «Saucony», поэтому они вынуждены ее искать. На это уходит еще несколько минут. Я тянусь к своему телефону, когда слышу на лестнице шаги Беллы. Их легко узнать. Каждый ее шаг по ковровому покрытию умышленно размеренный, слегка напористый и совершенно крадущийся.

Щелчком отправив сигарету за окно, я у двери. Открываю ее и затаскиваю Беллу внутрь даже раньше, чем она успевает постучать. Я обнимаю ее за предплечья и прижимаю спиной к двери.

Она, не робея, смотрит на меня, и в ее взгляде любовь и обида. Она стоит, не сутулясь, смело подняв голову.

В эту игру могут играть и двое.

Я поднимаю брови.

- Растешь, маленькая девочка?

В ее глазах вспыхивает сине-голубое пламя. Ее молчание брызжет керосином на мои горящие нервы. Я усиливаю хватку, крепче прижимая ее к двери. Пусть только скажет, чтобы я не оставлял на ней отметин. Пусть только попробует уйти…

Мой собственный гнев опустошает меня. Я свирепо смотрю на нее.

- Почему ты так поступаешь со мной? – тихо спрашиваю я.

Ее шепот больше похож на шипение:

- Это все не имеет к тебе никакого отношения, Эдвард.

Я начинаю трясти головой, но вместо этого встряхиваю ее. Всего раз. Сильно.

- Скажи, что это не так, - с нажимом говорю я, и мне, блядь, хочется, чтобы она это сказала. Развязав бант, я грубо затягиваю белые завязки вокруг ее шеи. – Скажи, что это дерьмо не специально для меня.

Белла смотрит прямо мне в глаза, словно это я разжег этот огонь, и я знаю, что ей трудно о чем-либо просить. Она хочет сказать, чтобы я не уходил, потому что это выход. Так было бы лучше для ее сердца и моего разума, и мы оба это знаем.

В ее глазах гнев, но она лишь крепко сжимает свои губы, накрашенные розовым блеском. Она выглядит так, словно хочет закричать, ударить меня и потребовать, чтобы я поставил себя на ее место. Но она этого не делает. В ее глазах более глубокое и дерзкое выражение. Она отчаянно пытается оставаться сильной. Так что мы оба просто стоим на месте и упрямимся, тратя понапрасну те несколько секунд, что у нас есть наедине.

Элис с лестницы вопит:

- Я нашла его, ублюдок!



P.S. Продолжение следует. Постараюсь больше так не затягивать.