Еще один вечер на террасе. Тлеющее пламя. Вкусный ужин.

 

Но сегодня вечером мы обсуждаем прошлое. 

 

Или, точнее, нас.

 

Спустя два дня отмалчивания я сдался. Принес ей извинения, пока она накрывала на стол, и сказал, что чувствую себя мудилой за то… Боже, до сих пор поверить не могу, что обозвал ее подобными словечками: гребаной собакой, шлюхой, пьянью… Это ведь так далеко от правды.

 

Белла отмахнулась и объяснила, что ожидала этого: не столько моего извинения, сколько тех слов. Она ожидала их, и это блядски кошмарно. Она спокойно добавила, что таким способом я пытаюсь защититься, хоть он и ебланский.

 

А теперь…

 

Я признаюсь, что понимаю, отчего она не может меня любить.

 

Я бы на ее месте тоже себя не любил. Да я и не люблю себя.

 

Она парирует:

 

- Я когда-нибудь отрекалась от своей любви к тебе?

 

А я хмурюсь и призадумываюсь.

 

Разве она не говорила?..

 

Хм.

 

Блядь, не было такого. Она просто увиливала от ответа.

 

Она вздыхает.

 

- Эдвард, я по-прежнему люблю тебя, но есть трудности. Ты похитил меня… и я обижена на тебя. Но в то же самое время я и сама не такая уж невинная овечка. – Она делает паузу. – Я люблю мужчину, который защищал меня, потому что я была ему дорога. Люблю мужчину, который пригласил меня в свой домик на озере и на все выходные отключил телефон… – Она с любовью поглаживает живот и улыбается. Но улыбка печальная. – На этом острове я вижу проблески того человека. Редко, но вижу. И я скучаю по нему.

 

Я с трудом глотаю комок в горле, чувствуя прилив эмоций, и зажигаю сигарету только для того, чтобы просто чем-то занять руки.

 

- Я плохой человек, Белла. – Я горько улыбаюсь, желая стать тем, кто заслуживает ее. – Я ебанутый на всю голову. – Стучу по своему виску. – Честно, я безумен. – По крайней мере, таковым я себя считаю.

 

- Ты когда-нибудь задумывался о том, что, возможно, у меня тоже мозги набекрень? – напрямик спрашивает она, в ответ на что я хмурю брови. Она пожимает плечами. – Я влюбилась в тебя, зная, что ты мафиози. – Она смотрит на меня колким взглядом. – И ничто в этом мире не могло меня разубедить.

 

Я задумчиво киваю и приподнимаю голову, затягиваясь сигаретой. 

 

- Но ты влюбилась в меня до того, как узнала, что я убийца.

 

- Ой, брось. – Она усмехается и закатывает глаза. – Как будто это стало для меня потрясением. Ты – сын Эда Мейсена. Едва ли я ожидала, что ты окажешься мелким воришкой. Внедрившись к вам, я была достаточно хорошо осведомлена. – Когда я смотрю на нее, ее взгляд смягчается. – У нас был не один информатор.

 

 

Я знал об этом. Еще в тюрьме пораскинул мозгами.

 

- Маркус. – Я бросаю окурок в пламя, вспоминая одного из ближайших друзей моего отца. Он болтал с ФБР, а потом я его прикончил. Именно тогда появилась Изабелла. Она стала работать стриптизершей одновременно с тем, как отец приказал мне убить его.

 

Белла угукает, наблюдая за горящими дровами.

 

- Он пропал буквально через несколько дней после нашей первой встречи.

 

Я молчу.

 

Уверен, она и сама может дополнить предложение.

 

- Было кое-что еще. – Она смотрит на меня.

 

Я приподнимаю бровь.

 

И она тихо спрашивает: 

 

- Помнишь, я подарила тебе часы?

 

 

- Ты… – Я не в силах говорить, настолько, мать вашу, потрясен. Черт, я даже с места сдвинуться не могу. Дважды черт.

 

Она отрывисто кивает, подтверждая мои сомнения.

 

- Они прослушивались.

 

 

С тяжелым вздохом я перевариваю полученную информацию и провожу рукой по лицу.

 

Я злюсь, но, к моему удивлению, не гнев – главенствующее чувство. Думаю… нет, блядь, я не знал об этом, но должен был подозревать. И хотя часы ни толики сомнения у меня не вызвали, теперь все обретает смысл. Ну конечно… разве агент не стал бы меня прослушивать?

 

Эти чертовы часы. Сейчас они лежат в тумбочке в нашей спальне. Единственное мое имущество, что я забрал, выйдя на волю.

 

Стойте-ка!

 

- Они еще… – Я поднимаюсь, паника сжимает легкие. 

 

Она кисло улыбается и приподнимает бровь.

 

- Целых восемь-девять лет? Да ну тебя. Нет, сейчас они не прослушиваются, и нет, навигатор на них тоже не установлен. Я позаботилась об этом, когда тебя арестовали. – Она взмахивает рукой в сторону дверей. – Не стесняйся, можешь проверить.

 

Ладно, если она так уверяет…

 

Снова усевшись, я резко гляжу на нее и говорю:

 

- Да я же был у тебя на крючке.

 

- Будешь обвинять меня в этом? – У нее вырывается смешок. – Эдвард, я выполняла свою работу.

 

Блядь, она всегда ее выполняет.

 

Господи, какой же стервой она иногда бывает и… все же… блядь… она все еще моя малышка, моя Белла.

 

- Вернемся к тому, что ты сумасшедшая, – бормочу я, хрустнув пальцами. – Что ты подразумевала?

 

Она смеется, и это охуенно красивый звук.

 

- Идиот, я не сумасшедшая.

 

- Отлично. – Я ухмыляюсь и облокачиваюсь спиной о подушки. – «У меня самой мозги набекрень». Твои слова.

 

Она приподнимает плечи и вздыхает, тоже откинувшись назад. Наши плечи соприкасаются.

 

- Не знаю… – Опять вздох. Она кажется задумчивой. – Раньше сестра называла меня хамелеоном – я умею выпутываться из неурядиц. Я всегда легко приспосабливалась и… – Она облизывает губы, мыслями находясь где-то далеко. – Я пользуюсь данными мне возможностями. И существуют два варианта: или мое сознание слишком гибкое, раз я не могу оставаться самой собой или… Или мое сознание чрезвычайно сильное, потому что я умею выкручивать любую ситуацию себе в выгоду. Как с тобой, например. – Она наклоняет голову и кладет мне ее на плечо. Мне нравится это положение. Очень. – Едва Эммет привел меня, я сразу же погрузилась в работу. Я даже глазом не моргнула, когда они объявили, что мне придется притворяться стриптизершей. А когда ты запал на меня… мне стало все равно. Думаю, я не видела в сложившейся ситуации проблемы.

 

- Ну, спасибо, – протяжно произношу я. – Рад, что я такой неотразимый.

 

- Боже. – Она хихикает и пихает меня в грудь. – Будто не знаешь, какой эффект ты на женщин оказываешь.

 

Я хочу заметить, что меня интересует эффект лишь на одну-единственную женщину, но чую, она и сама это понимает. Боже мой, неужели нет?

 

- И я, – шепчет она, вернув разговор в прежнее серьезное русло, – смирилась. Преступления, твой образ жизни – я стала мириться с ними. Не приняла, но… вдруг поняла, что все это стало и частью моего бытия.

 

- Просто ужас, – тихо комментирую я, начиная теребить ее пальчики, лежащие на моей груди. Подушечки еще хранят доказательства ее прежнего хобби – боулдеринга. Вспоминаю, как она рассказывала, что поднималась в гору без тросов. Только с мелом и, блядь… как эта фигня называлась? Ах да, противоударные коврики. Кожа на ее пальцах гладкая, но немного огрубевшая, мозолистая. На суставах видны маленькие шрамики – от давних царапин.

 

- Так что… возможно, и мои мозги набекрень, – вздыхает она.

 

А мне так не кажется, но это всего лишь мое мнение. Не знаю, все-таки у Беллы есть логика. Она разумна. Ее фразы легки в понимании. Нет в них вранья, лести, дерьмовой политкорректности. Она говорит, а я ее понимаю.

 

- Как ты приспособилась к острову? – спрашиваю я, поглаживая ноготь на ее указательном пальце. – Когда мы только прибыли, то есть.

 

- А я и не приспосабливалась. Я старалась найти способ сбежать отсюда. Правда, пригрозив тебе оружием, я бы ничего не добилась. – Ее слова прозаичны. – Ты предпочел бы умереть, чем потерять меня.

 

Да.

 

Я… мне так кажется. Да. Да.

 

Хотя на самом деле… дело не в смерти и не в жизни. Мне реально плевать теперь на то, что со мной будет, но касаемо Беллы в последние месяцы это мнение поменялось. Она должна жить.

 

Мир будет слишком убогим без нее.

 

- Игры разума, – шепчет она, заставляя меня нахмуриться. – Вот что стало моим оружием.

 

- Что ты имеешь в виду?

 

Несколько минут она молчит, но я не давлю на нее, поскольку вижу, как она собирается с ответом. Она составляет корректные фразы, подбирая подходящие слова. Видите, я тоже могу прочесть ее мысли. Не всегда, разумеется – она слишком квалифицирована. Но иногда получается. 

 

- Как только я поняла, насколько ты нестабилен, то начала играть с твоим разумом. – Выпрямившись и убрав руку с моей груди, она тянется за шипучкой. – Я заставила тебя сомневаться в себе. – Легкая и горькая улыбка кроется в уголках ее губ. – Помнишь, я сказала, что сама не являюсь невинной овечкой? – Она переводит взгляд на меня, выглядя встревоженной. Сбитый с толку, я киваю. – Я накачала тебя лекарствами.

 

Я смотрю на нее немигающим взглядом. Она что… лекарствами… меня накачала? Да, точно.

 

Едва мои губы начинают приподниматься в улыбке, как Белла заставляет ее померкнуть, сказав:

 

- Я не шучу, Эдвард. – Ни следа гребаного юмора. – Я подмешивала в твой сок антидепрессанты и снотворное. Я лгала тебе, играла с твоей реальностью, пытаясь сломить тебя. Или хотя бы заставить обратиться к медикам.

 

Внезапно я смертельно бледнею. Руки становятся липкими. Холодок стегает по позвоночнику, словно ледяной кнут. Во рту пересыхает. Голова плывет. Часть меня хочет рассмеяться. А другая – расплакаться.

 

- Пока ты находился в беспамятстве, я пыталась выбраться с острова, – продолжает она. – Ты не понимал, что происходит, не понимал, что с тобой, но все равно отказывался признаваться. Я могла заставить тебя уверовать в то, что небо фиолетового цвета, но не могла заставить сказать, где ты спрятал этот хренов вертолет.

 

Я бледнею, очередная паническая дрожь пробегает по моему телу. Блядь. Откуда она нарыла инфу про вертолет? Я ни слова, мать твою, не сказал!

 

- Я подозревала о вертолете. – Она поджимает губы. – Несколько месяцев назад ты сказал, что слышал его шум и… Черт, сначала я подумала, что спасение вот-вот явится. Не один день я прождала, с надеждой смотря на горизонт. Но, пораскинув мозгами… поняла, что все это происходило в твоей голове. – Она поднимает голову, смотря на меня с задумчивым выражением на лице. – У известного мне Эдварда Мейсена всегда есть запасной план… а больше всего ты боялся, что я оставлю тебя, найду способ сбежать. Не будет способа выбраться с острова – не будет у тебя причины беспокоиться. И это не катер, я не единожды обошла весь остров.

 

- Ты… ты накачала меня наркотой, – хриплю я, не в силах смириться с этой волнующей меня мыслью. Ни о чем другом думать не могу – ее слова продолжают вертеться в моем сознании. Она опоила меня.

 

Впервые я понимаю, насколько она могущественна. И насколько уязвим я.

 

- Я должна была испробовать все возможное и невозможное, – шипит она. В ее глазах отражается желтоватый цвет пламени. – Рассчитывал, я буду сидеть на попе ровно и смирюсь с тем, что ты вырвал меня из налаженной жизни и держишь в заложницах? – Она злится, да я и сам чувствую, как начинаю закипать. – Я должна была вернуться к… – Она резко умолкает, вытаращив глаза в ту же секунду, но быстро ее лицо становится непроницаемым. 

 

Но я уже словил ее на оговорке.

 

- Вернуться к кому? – Скрежещу зубами. – А? Скажи мне, Белла, к кому ты собиралась вернуться? – Что такого блядски важного в Чикаго?

 

- Забудь, – отрезает она.

 

Я саркастично хохочу и качаю головой.

 

- Ох, хорошая попытка, милая, но нет. До этого ты весь вечер болтала. Продолжай. Вернуться к кому ты собиралась?

 

Она не отвечает.

 

- Блядь! – вскрикиваю я. Вскочив, отхожу от дивана и начинаю расхаживать возле дверей. – Ты должна сказать мне. – Я тыкаю в нее пальцем, понимая, что вот-вот окончательно выйду из себя. – Ты говоришь, что мозг мне ебала – так что рассказывай. О чем ты говорила? Зачем солгала? И что, черт возьми, такого важного в Штатах?

 

Она перестает смотреть на меня честным взглядом, но я осознаю, что признания в ее намерения не входят.

 

- Как давно ты спаивала меня? – порывисто спрашиваю я.

 

- Месяцы.

 

Я киваю.

 

- Почему перестала?

 

- Ты отказался от врача. И я поняла, что на себя тебе насрать.

 

Конечно. Я давно перестал волноваться по поводу собственной персоны.

 

- Но не насрать мне, – добавляет она, выглядя так, словно ей противны собственные поступки.

 

И не в первый раз я ее не виню.

 

- Я не могу рассказать тебе, почему мне надо домой, – мягко говорит она и направляется ко мне. Как и всегда, я упиваюсь ее видом. Загорелые плечи, бикини и полурасстегнутый кардиган, длинные ноги, притягательные бедра и… выпуклый живот.

 

Боль выжигает внутренности. Эта мука, физическая потребность. Я скучаю по ней. Я скучаю по ней так, что мне адски больно. И это тоже ненормально, верно? Ведь, по идее, сейчас мне положено злиться на нее, да? Ну… возможно, и нет.

 

Черт.

 

Замерев прямо передо мной, она кладет руку мне на грудь и заглядывает в глаза. 

 

И, блядь, я таю. 

 

На моем лице гримаса от тех херовых чувств, что, оказывается, я сдерживал.

 

 

Когда она так близко ко мне, думать тяжело. И дело не только в моем члене. Хотя, и в нем тоже, но… а, да пошло оно все. Все. Я – раб этой женщины.

 

- Эдвард… – Она натянуто сглатывает, черты ее лица окрашены болью. Когда ее взгляд падает на мои губы, решительность разбивается на осколки, и я наклоняюсь, целуя ее. 

 

Она испускает полустон-полувсхлип, и остается только облегчение, хотя я не понимаю, как такое возможно. Невозможно, чтобы она скучала по мне с той же силой, что и я по ней. 

 

Ее рот желанный и теплый, мой язык вторгается в него с примесью отчаяния, коим наполнено каждое мое движение. А она… блядь, она копирует каждое мое действие.

 

- Черт, родная, – выдыхаю я, сморщившись от напряжения. На один короткий миг ноющая боль в груди уменьшается. – Белла… – Я кладу ладонь на ее роскошную задницу и притягиваю к себе, простонав, когда ее выпуклый животик вжимается в нижнюю часть моего тела. Наш ребенок. – Господи.

 

- Пожалуйста. – Она утягивает меня за собой, снова попятившись к диванам. – Пожалуйста. 

 

Открыв глаза, вижу, что она умоляет. 

 

Просит, упрашивает.

 

Не прерывая поцелуя, опускаю ее на диван и, насколько это возможно, ложусь на нее сверху. Для женщины, находящейся на седьмом месяце беременности, она совсем не толстая, но округлилась там, где надо. Руками жадно ощупываю ее. После многомесячного отсутствия близости я чувствую, как вот-вот воспламенюсь.

 

- Ты специально пытаешься отвлечь меня? – задыхаюсь я, отбрасывая в сторону майку. Затем вновь наклоняюсь над ней, целуя, лапая.

 

- А получается? – Она откидывает голову назад, когда я начинаю целовать ее шею, и снимает с меня шорты и боксеры. – О Боже. – Блядь, она влажная. Просунув руки под трусики, я ласкаю ее пальцами и признаюсь, что да, получается. Но затем она выпаливает: – Я не пыталась отвлечь тебя. О, пожалуйста, не останавливайся… не останавливайся! – Дрожащими от безумной страсти пальцами она стягивает с себя трусики, и я помогаю ей. Пока я занят, она стаскивает с себя верх купальника и кардиган, открывая моему взору пышную грудь. Срань господня. Она… невероятно сексуальна. Великолепна, прекрасна, ошеломительна. – Я хочу тебя, Эдвард. Пожалуйста. Я… я скучаю по тебе.

 

- Я с тобой, – шепчу я, не собираясь отрекаться ни от одного слова. Потому что сейчас я ощущаю себя тем человеком, в которого она влюбилась. Тем человеком, который много лет назад жил в Чикаго. Человеком, которым я захотел стать благодаря ей. Безумно любящим, заботливым, оберегающим. – Я с тобой, малышка.

 

Она широко и удивленно округляет глаза, всматриваясь в мою… в мою темную душу, наверное. Одним легким толчком я заменяю свои пальцы членом.

 

- Господи. – Я прижимаюсь к ней лбом, умирая от удовольствия. Оно… оно непомерно. – Белла… – Крепко зажмурившись, я качаю головой – из-за своего поведения, должно быть. Да, потому что чувства рвутся из меня, а этого я сейчас не хочу. Но вот они. Раскаяние, сожаление, горе. Вдруг наша вечность кажется слишком шаткой.

 

- Я люблю тебя, – шепчет она, лаская мои щеки.

 

Низкое рычание вырывается из моей груди, и я начинаю двигаться в ней. Сохраняю медленный темп. Глубокий. Закинув ее ногу себе на бедро, вхожу еще глубже.

 

- И я люблю тебя, – бормочу, не прерывая поцелуя. – И сожалею. – Я жалкий. Сожаление нихуя мне не даст. Но… она должна знать. Если не узнает, мне будет еще горше. – Мне охуенно жаль, Изабелла. – Я открываю глаза, надеясь, что она прочтет в моем взгляде искренность.

 

- И мне.

 

Ни слова о прощении. Мы просто жалеем о прошлом.

 

Эгоист во мне расстроен, что Белле приходится жалеть о меньшем, чем мне. Может, это уравняло бы нас. Но нет, этому не суждено быть. Я навсегда останусь хладнокровным убийцей, похитившим ее – забравшим против воли, насилием и силой туда, где она не хотела находиться. Находиться с человеком, которого не хотела. А она навеки останется женщиной, сражавшейся за правосудие, пока один больной хрен не увез ее, заставив сражаться за свою свободу.

 

- Прости, – повторяю я, но выходит только шепотом.

 

- Хватит, Эдвард, – шепчет она. – Неважно, что происходит у тебя в сознании, но хватит.

 

- Я слабый, – хмуро усмехаюсь я, компенсируя свою глупость более сильными толчками. Ее дыхание сбивается с ритма, и я продолжаю большим пальцем ласкать клитор. Сейчас я могу лишь заставить ее кончить.

 

- Я твоя слабость. – Она стонет и впивается ногтями в мою спину. Снова она откидывает голову назад, и я опускаюсь к ее великолепной груди. Скучал и по ней. – И ты моя.

 

Не ожидал от Беллы слабостей, но мне это нравится.

 

Ты перевираешь ее слова. Она другое имела в виду.

 

Пофигу.

 

Отпустив все сожаления, я скольжу в Белле, сосредоточившись на том, как, лежа подо мной, она корчится от удовольствия.

 

- Охренеть, – хнычет она. – Как хорошо…

 

Опять накрывая ее рот поцелуем, я увеличиваю силу каждого своего действа. Толчки в ее киску становится длиннее и напористее, левой рукой дразню чувствительные соски, а правой – влажный клитор. Долго я так не протяну, опершись на один локоть и чувствуя, как подрагивают бедра. Но… остановиться не могу. Мне нужна она вся.

 

- Проклятье, – издаю я стон. От шлепков кожи о ее мокрую киску мои яйца начинают напрягаться, шея деревенеет, а пальцы на ногах сжимаются. Понимая, что близок, с облегчением выдыхаю, заметив, что и Белла готова к завершению. Я покусываю ее губы, наши лбы прижаты друг к дружке, и гляжу в ее потемневшие от страсти глаза. – Кончай, – стенаю я. – Я хочу почувствовать тебя.

 

- Блядь! – выкрикивает она.

 

Всего через несколько секунд она бьется подо мной, дрожа и хныкая от удовольствия, утягивая меня за собой. Я чертыхаюсь, член пульсирует в ее гладкой киске, и охрененно сильно кончаю.

 

- Господи боже, – выдыхаю я, рухнув возле нее.

 

Белла тоже тяжело дышит.

 

- Это мне и нужно было.

 

И мне.

 

~xXx ~

 

Позднее мы лежим на том же самом месте, пресыщенные и изнуренные. Я спускаюсь вниз, лицом к ее животу и малышу, устремляя все мысли на них. Как бы я ни отрицал, но целовать ее, тыкаться носом в живот и касаться его – незабываемо. Временами я чувствую легкие толчки, и каждый раз Белла тихонько смеется. Она играет с моими волосами, массируя кожу головы и… черт, не знаю, я в восторге.

 

- Ты так уверен, что это девочка, – задумчиво говорит она.

 

Я киваю и целую кожу под пупком.

 

- Нутром чую. Похожая на тебя девочка. – Вижу маленькие растяжки и веду по ним губами, находя их чрезвычайно заманчивыми. Но уделяя им внимание, не могу забыть те растяжки, что обнаружил на ее теле до того, как она забеременела. Когда мы только добрались до острова… Я был уверен в их существовании. Но Белла убеждала, что не понимает, о чем я говорю. К тому же я сейчас их не наблюдаю. Ведь нельзя же их спрятать? Нельзя, правда?

 

Скоропалительно тряхнув головой, забиваю на эти бредовые мысли. Наверное, просто обчитался книг.

 

- Эдвард, я боюсь, – через мгновение шепчет она. Подняв голову, смотрю на нее и хмурюсь от непонимания. Насколько я знаю, Белла никогда ничего не боится. Ну, почти никогда. – Боюсь рожать на острове, – поясняет она. 

 

Ах вот оно что. Разрываемый противоречиями, я сдержанно киваю. Если бы она сказала это несколько недель назад, я бы уверенно улыбнулся, зная, что все будет отлично. Но теперь… Нет. Все будет хорошо. Я не имею права сомневаться в своем решении. Не сейчас. Женщины тысячи лет рожали в подобных условиях – без врачей и лекарств. И у нас есть обезболивающие. Мы все знаем. И я, и Белла прочитали книги. Все до единой. Мы знаем, что делать в случае домашних родов.

 

- Это естественно, – говорю я, надеясь, что кажусь ей уверенным, желая таковым себя ощущать. Потому что я хочу уверенности. – Мы справимся, любимая. – В подтверждение своим словами киваю. – Все будет отлично. Верь мне.

 

Но той же ночью, когда мы с Беллой лежим в постели, свернувшись вокруг друг друга калачиком, мне снится кошмар, катапультирующий меня прямиком в неизвестность.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Пробуждаюсь от собственного крика. 

 

Страх – как стальные тиски, выжимающие из меня жизнь.

 

А комната пуста.

---