Мой вечер наполнен беспокойством об Эдварде Мейсене. Меня тревожит его взгляд, пугает будущее. Я ловлю себя на мысли, что, нервно стукая по клавиатуре в поисках новой, самой необычной информации о вампирах, ищу способ сделать то, что он просил – нарушить запрет и распространить всю доступную мне информацию. Мне кажется, агент Люк и другие несерьезно относятся к угрозе. Мне кажется, что они вообще не собираются никому сообщать о вампирах, или дело не значилось бы под грифом «секретно». Мне кажется, Люк многого не договаривает. Если придется, могу ли я рискнуть своей свободой и предать устав ради того, чтобы помочь Эдварду Мейсену достигнуть цели, ради которой он явился? Я не имею права выносить из Бюро какие-либо документы или файлы, - это тщательно проверяют, - но ведь вся информация хранится у меня в голове. 

Создав папку, я пишу подробный отчет обо всем, что уже узнала. Этого недостаточно, чтобы обратиться к журналистам, без фактических доказательств мне никто не поверит, а результаты исследований и фотографии нет никакой возможности вынести из Бюро. Но я надеюсь решить эту проблему, когда буду на месте. Закрыв отчет, я копирую папку в несколько мест, чтобы использовать в случае чего. 

Не в состоянии спать, я, серьезный специалист, привыкший опираться на факты, трачу половину ночи на то, чтобы посмотреть классические фильмы о вампирах. Страшные вурдалаки со слюной, капающей с острых зубов, и невероятные красавцы с обаятельными улыбками – человеческая фантазия не знает границ, ее кидает из крайности в крайность. Множество совершенно разных легенд положено в основу десятков фильмов, и ни одна из кинолент не отображает действительности. Сравнения с тем, что я уже узнала, приводят к выводу, что между экранными образами и настоящими вампирами нет почти никаких сходств. Раздраженная, я выключаю компьютер и ложусь спать. 

Мне снятся кошмары, в которых армия безжалостных красноглазых монстров стремительно приближается к Эдварду Мейсену, закованному в кандалы. Он совершенно одинок -беспомощный, уязвимый, уставший бороться с системой, смирившийся с поражением. Ярость поднимается в глубине моей души, когда я понимаю, что его некому защитить. В моих руках неожиданно оказывается пистолет, и я, будто вновь оказавшись на спецподготовке, приседаю на одно колено, прицеливаюсь и стреляю по приближающимся фигурам. Их слишком много, но я не сдамся. Эдвард мой, я не отдам им его. 

Утром я не могу узнать себя в зеркале – бледная от усталости незнакомка с кругами под глазами. Я слишком много энергии трачу на дело, которое должно было стать просто ступенькой на моей карьерной лестнице. Я слишком заинтересована, слишком много думаю об Эдварде Мейсене, и меня беспокоит его дальнейшая судьба сильнее, чем я могу себе позволить. Я никто в его жизни. Я незначительная фигура на игральной доске Бюро. Я просто должна закончить свою работу и забыть о вампире. 

- Его обязательно держать в кандалах? – спрашиваю я у агента Доурси, который отвечает за нашу безопасность – мрачный и неразговорчивый тип с выправкой и внешностью генерала. – Он ведь не причиняет никому вреда? 
- Определение мер безопасности – не ваша забота, - отвечает Доурси безапелляционно. 

- Как думаете, когда будут рассекречены данные об объекте и распространены через средства массовой информации? – задаю я вопрос агенту Кэмерону, который работает со мной за соседним столом. Он из научного отдела, «лабораторная крыса», как у нас принято говорить, исследование необычных способностей Эдварда Мейсена – его специализация. 

Он наклоняется через стол, чтобы тихо произнести: 
- Мне кажется, Изабелла, что они вообще ничего не собираются распространять. Он нужен им для своих целей. 
- Для каких же? – Я тоже наклоняюсь и понижаю тон, чтобы нас никто не смог расслышать. 

Агент Кэмерон – добрый малый с копной светлых кудрявых волос на голове. Он мой союзник, по крайней мере, мог бы таковым стать, потому что ему тоже не очень нравится то, что происходит в Бюро. 
- Нашего вампира собираются перевести в разведывательный отдел на следующей неделе. Я думаю, - он шепчет еще тише, - что они хотят использовать его в разведке, обороне или для военных целей. 
- Они собираются его заставить? – удивляюсь я; Эдвард Мейсен не похож на человека, который мечтает работать на правительство. - Они думают, что легко смогут им управлять? 

Кэмерон пожимает плечами. 
- До сих пор он ни в чем им не отказывал. 

- Вы превышаете свои полномочия, агент Свон, - выговаривает мне агент Люк, преграждая путь, когда я в очередной раз направляюсь в камеру к пленнику. – Мне нужен ваш отчет завтра утром, или я найду другого, более компетентного специалиста. 
- Простите, агент Люк, - отвечаю я в профессиональной манере, хотя мое сердце колотится из-за перспективы отправиться назад, даже не поговорив в последний раз с Эдвардом Мейсеном. – Понимаю, что задерживаю вас, но для выводов мне необходимы еще кое-какие сведения, которые можно получить только при личном разговоре. – Я смотрю прямо, не отводя глаз, выдерживая подавляющий натиск руководителя. 
- Дайте взглянуть! – Агент Люк забирает из моих рук журнал, и я радуюсь, что не записывала никаких личных вопросов и ответов – они остались лишь в моей голове. Вопросы, отпечатанные на листе, находятся в рамках возложенной на меня задачи. 
- Хорошо, агент Свон, - Люк отдает мне журнал и освобождает проход. – Но завтра утром отчет должен быть в моем кабинете. Поспешите. 

Я нервничаю, заходя в камеру пленника. На этот раз я понимаю: это из-за того, что вижу его в последний раз. Мне грустно, что он не человек, и что мы встретились при таких печальных, безнадежных обстоятельствах. Мне больно, что я не могу распоряжаться временем, которое могла бы провести с ним. 

Он стоит у стены, наклонив голову, и смотрит на меня исподлобья своими пустыми глазами старика. Его лицо оживляется, когда вхожу я, но тут же тускнеет. Он медленно проходит вперед и садится на свой стул. 

- Привет, – говорит он устало. 
- Здравствуй, Эдвард, - я отвечаю не просто вежливо, а необычно нежно – не могу сдержать сочувствия к нему. Это уже не допрос, это больше похоже на встречу пленника и… друга? 

От меня не ускользает намек на удивление в его глазах, он смотрит внимательно, ожидая вопросов. Я хочу обнять его, прижать его голову к своей груди и пообещать, что все будет хорошо, и я борюсь с этой странной навязчивой потребностью. Это уже намного, намного больше, чем я могла бы себе позволить. Совершенно личное. Я с трудом могу справиться с взволнованным дыханием. 

Копаюсь в бумагах, разрываясь между желанием предупредить его о планах Бюро и необходимостью соблюдать субординацию. Профессионализм побеждает, но я с огромной неохотой приступаю к тому, что должна сказать. 

- Результаты исследования слюны показали, что это какое-то неизвестное науке химическое соединение, - говорю я. – Она растворяет некоторые виды неорганических соединений, окисляет металл. Животное, которому она была введена в кровь, погибло. 
- Надеюсь, вы не проверяли ее действие на человеке? – спрашивает он отстраненно. 
- Пока нет, - успокаиваю я и делаю пометку на полях, чтобы обдумать это на досуге. Мне не хочется уточнять последствия подобного эксперимента, чтобы не подать опасную идею другим агентам ФБР. – Эксперимент показал, что вещество ведет себя агрессивно по отношению к крови человека. Для полноценного исследования не хватило материала, но уже и так можно предположить, что вещество, содержащееся в слюне, возможно, меняет структуру человеческого ДНК. 

Мейсен смотрит на меня выразительно, но без дополнительных опытов я не имею права делать какие-либо выводы. Тем более, я не химик и не биолог. 

- Более того, слюна содержит химические вещества, которым нет названия в таблице Менделеева. Ты можешь как-то прокомментировать это? 

Он пожимает плечами. 
- Я не силен в современной науке. 

Конечно, он не знает. Я вздыхаю. Он хочет помочь, но времени на его обследование дано слишком мало, чтобы изучить хорошенько. Бюро торопится осуществить свои планы, не посвящая в них рядовых агентов. Для ФБР Эдвард Мейсен – объект, который можно выгодно использовать. И никого не волнует его история или его чувства. 

Я заставляю себя сосредоточиться на важных вопросах. Чем быстрее я расквитаюсь с ними, тем больше времени у меня останется для того, чтобы просто поговорить. 

- Утверждаешь, что обнаружил себя в лесу, недалеко от места сражения? Как вышло, что тебя оставили умирать? Разве раненых не лечили? 

Эдвард Мейсен настороженно прищуривается. 
- Может, они посчитали меня мертвым? Или отступление было поспешным, и меня не смогли забрать?
- Ты говоришь, что не помнишь своего прошлого? Точнее, - я обращаюсь к бумагам, - помнишь его очень смутно. 
- Так и есть, - осторожно отвечает он. 
- Как думаешь, почему? 

Я поднимаю глаза, потому что он слишком долго молчит. Он смотрит на меня изучающе, и я, не выдержав нервозности, вспыхиваю под его взглядом. 

- Скажи, в чем состоит твоя обязанность здесь? – спрашивает он. 

Я делаю глубокий вздох, чтобы успокоиться. Мне очень трудно настроиться на рабочий лад, когда я смотрю на него. Все в нем кажется слишком красивым – его взгляд, волосы, свободно падающие на лоб, изгиб губ и мужественно очерченных скул, скрытая сила в руках и широких плечах. И особенно болезненно понимать, что это последняя наша встреча. 

Я откашливаюсь. 
- Я мифолог и просто делаю свою работу. 
- Все мои показания записаны с первого дня, - говорит он. – Разве обязательно приходить ко мне снова и снова? 

Он, совершенно точно, подлавливает меня на интересе к нему, и моя кожа снова вспыхивает от смущения. Но я не собираюсь легко сдаваться. 
- Конечно, да, - говорю уверенно, строгим голосом. - Я должна доказать, что ты вампир, и признать мифы фальсификацией. Или дать тебе другое научное определение. 

Он принимает мою версию снисходительно. Он явно не верит, что приходить сюда для меня было так уж необходимо. Что ж, он прав. Но любопытство не позволило мне остаться к нему равнодушной. Или не только любопытство, но не могу же я признать это вслух. 

Он улыбается одними губами, очень грустно. 
- И как успехи? 
- Я пока не готова ответить на этот вопрос. – Это так, но отчет нужно составить уже завтра. Мне придется что-то в нем написать, сказать «не знаю» было бы слишком непрофессионально. 

Его лицо вытягивается. По всей видимости, он немного шокирован моим ответом. 
- Ты не веришь в то, что я вампир? – Он настолько удивлен, что из его глаз исчезает всякое безразличие. Это интересно. 
- Я давно и довольно обширно изучаю мифологию. Чаще всего это обычные выдумки, не основанные на реальности, но иногда кое-что оказывается правдой. В нашей среде принято считать, что если семьдесят процентов мифа не подтверждается, значит, мы на ложном пути и нужно искать в другом месте. 

Мейсен внимательно смотрит на меня и, кажется, не понимает. 

Наклоняюсь вперед, сбрасывая маску. Мой голос звучит почти сочувственно: 
- Скажи мне, ты решил, что вампир, только потому, что пьешь кровь? 

Некоторое время он не знает, что ответить. Я опережаю его, приводя доказательства: 
- Посмотрим, что мы имеем: ты отражаешься в зеркале и проявляешься на фотопленке, не боишься солнца, чеснока, святой воды, распятия. Тебе не нужно спать в дневное время. По правде говоря, отсутствие сна вообще сбивает меня с толку. Я не знаю ни одного живого существа, которое не нуждается в отдыхе. Это ненормально. 
- Разве это не доказывает, что я вампир? – Его голос тихий, недоумевающий. 
- Это доказывает лишь то, что ты не человек, но не является признаком вампиризма ни по одной из существующих гипотез. Во всех легендах без исключения вампиры днем спят! 
- Я пью кровь, - заявляет он уверенно. 
- Есть заболевание, при котором необходимо ежедневное употребление свежей крови – недостаток гемоглобулина в организме. 

Он неистово мотает головой и раздражается. 
- Что за чушь! Ты собираешься доказывать мне, что я что-то другое? – Он вскакивает. – Это нелепо! Я вампир. Никакое это не заболевание, я ЖИВУ за счет крови, а не дополняю ей свой рацион! – Но в его глазах я вижу странное выражение, как будто я заставила его усомниться. Он растерян. 
- Вампиры испытывают жажду и набрасываются на людей, - гну свое я. – Как ты объяснишь, что осознанно выбираешь животных, отказываясь от человеческой крови? 
- Другие вампиры набрасываются на людей, - злится Мейсен, цепи на его кандалах звенят, когда он встряхивает руками. – Мой выбор продиктован только лишь личными убеждениями. 
- Нет ни одного свидетельства твоих слов, кроме выдуманных, ничем не доказанных страшилок и сюжетов кино, - возражаю я. – Пока что ты единственный представитель своего рода. Других мы не встречали и не имеем права делать выводы на основе слов. 
- Это потому что доказательства и свидетели аккуратно уничтожаются, - почти рычит он, взбешенный моим недоверием. 

Мне не хочется обижать его, но он должен понять, что, возможно, давно и сильно заблуждается. 
- Почему ты не позволяешь записать на видеопленку процесс поглощения крови? 

Мейсен резко оборачивается, его глаза мечут молнии. 
- Тебе нравится, когда тебе смотрят в рот во время еды? – грубит он. 
- Разве ты испытываешь жажду чьей-то крови? – я немного отхожу от плана, переходя на более личный тон. Я должна знать. 
- Да! – уверяет он, при этом его глаза вспыхивают чернотой, а взгляд опускается на мою шею. – Любой, даже твоей, даже сейчас… 

Я гляжу в бумаги, чтобы скрыть смущение. Наверняка, я должна была испугаться его признания, но отчего-то слышу в нем сексуальный подтекст. Это звучит не так, будто он хочет моей крови, это звучит так, будто он хочет меня. 

- Прямо сейчас? – переспрашиваю тихо. 
- Не только сейчас. Всегда… - шепчет он. 
- Но ты не сделал ни одной попытки, - констатирую я. Во всех абсолютно легендах о вампирах они не могут сопротивляться искушению выпить кровь. Они монстры, хоть и в человеческом обличии. – Как ты объяснишь, что не набросился ни на меня, ни на кого-либо из людей ни разу за полторы недели? 
- Несдержанность – не есть добродетель, - отвечает Мейсен мягко. 

Я перехожу к следующему факту: 
- На твоем теле нет следов укуса. Невозможно доказать, что ты стал таким, как сейчас, именно тем способом, каким предполагаешь. 

Эдвард Мейсен садится обратно на стул и закатывает глаза. На его губах недоверчивая ухмылка. Наш разговор становится похож на нелепую борьбу - перебрасывание фактами. 

- Я бессмертен. 
- Невозможно проверить. Для этого ты должен прожить под постоянным наблюдением не один десяток лет. 
- Есть другие способы, у вас была тысяча возможностей, - тихо говорит он, и я вспыхиваю от возмущения, когда до меня доходит, что он имеет в виду. 
- Никто не станет проверять. Никто не будет в тебя стрелять ради этого! 
- Я не был против, - бормочет он, и когда я, расширив глаза, смотрю на него, продолжает более громко: - Я здесь уже полторы недели, и все ради того, чтобы вы научились убивать таких, как я. Что вам мешало проверить на мне все свое вооружение? Уверен, что-то обязательно бы подошло! 
- Ты хочешь умереть?! – восклицаю я потрясенно. 
- Пожила бы с мое, смогла бы понять меня… - внезапно голос Мейсена понижается и снова становится смертельно усталым. 
- Конституция Соединенных штатов не позволит применять к человеку насилие без оснований, - возражаю я удивленно. 

Мейсен поднимает руки и показывает мне кандалы как доказательство обратного. Я вздыхаю и оправдываюсь: 
- Это другое. Простая мера предосторожности. 

- Мне сто семьдесят один! – Он продолжает наш спор. 
- Недоказуемо. Нет свидетельств, что ты родился в тысяча восемьсот тридцать девятом. Твоего имени нигде не значится. Все люди с твоей фамилией, которых мы нашли, не подходят под твое описание. Фактически тебя не существует на Земле. 
- Ты смеешься? – восклицает он. 

Разве похоже, что мне смешно? 
- Нет. 
- Я мертв, мое сердце не бьется, - говорит он, но уже не так уверенно. 
- Невозможно проверить. Твоя кожа – неприступная крепость. Мы не видим того, что внутри. Мы не знаем, бьется ли твое сердце, или оно просто хорошо защищено? Ты слышишь его стук? Слышишь внутри себя какое-то движение? 

Он задумчиво прислушивается к себе, его грудная клетка замирает. 
- Нет, - наконец, отвечает он. – И я вампир. 

Я не могу удержаться от улыбки. Он выглядит забавно в попытке доказать. Он похож на наивного ребенка, в выдумку которого никто не верит. 

- Ну а как же с другими доказательствами? – спрашивает он. – Холодная твердая кожа? 

Я с сочувствием качаю головой. 
- Нет нигде точных, подтвержденных документально данных, какой именно температуры и твердости должна быть кожа вампира. Если предположить, что он мертвец, его тело должно сохранять температуру окружающей среды, твое же не нагревается в теплом помещении, поддерживая свою собственную температуру. Это показатель того, что ты не мертвец, просто твои жизненные показатели другие. Скорее, мы бы назвали тебя «альтернативно живым». Твердость кожи и вовсе не совпадает ни с одной из многочисленных легенд. Ты помнишь, осиновый кол способен поразить сердце. А твою кожу не берет даже металл! 

Он молчит, на его лице полнейшая растерянность. 

- Глаза вампира красные, - продолжаю я. 
- О боже… - стонет он, сползая на стуле и закрывая лицо ругами. Цепи звенят. 
- Они цвета выпитой крови, - настаиваю я. 
- Это потому, что я предпочитаю кровь животных, - оправдывается он, избегая смотреть на меня. 
- Чем кровь животных отличается от крови людей? Разве она не того же красного цвета? 

Эдвард Мейсен отнимает руки, его глаза больше не пустые, на губах удивленная улыбка. Теперь ему смешно. 
- Я не понимаю, что ты хочешь мне сказать. Я не вампир, по твоему мнению? 

Я не уверена, и смотрю на него проницательно. 
- Думаю, это нуждается в дополнительной проверке, - говорю я, сожалея, что у меня не будет на это времени. – Но химические элементы твоей слюны, которых не существует в природе, а также твои повышенные способности и многочисленные отличия от человека о многом говорят. Есть исторические свидетельства о пришельцах, обладающих силой, во много раз превышающей человеческую. Есть также многочисленные упоминания в древнегреческой, египетской, китайской и индийской мифологии о непобедимых бессмертных существах, не принадлежащих этому миру. Их возводили в ранг Богов и поклонялись им. 

Эдвард Мейсен смотрит на меня с саркастической ухмылкой на губах. 

- Все может оказаться и более прозаично. Часто люди, возвращающиеся после похищения инопланетянами, обретают способности, позволяющие им заглядывать в будущее, определять болезни. Зафиксированы случаи, когда люди могли летать по воздуху или подолгу оставаться под водой без дыхания, двигать на расстоянии предметы, видеть сквозь стены… Это, конечно, не совсем то, что у тебя, но, думаю, я нашла единственное рациональное объяснение. 
- И какое же? – На лице Мейсена вежливый интерес, он силится не рассмеяться. 

Меня обижает его недоверие, но я все же озвучиваю свое предположение вслух, как бы нелепо оно не звучало: 
- Я склонна думать, что ты не с нашей планеты, просто не помнишь этого. 
- Я инопланетянин? – смеется он. Теперь действительно смеется, искренним и неподдельным смехом. В его глазах нет пустоты. 
- Потомок Богов или инопланетянин, или подвергшийся экспериментам инопланетян человек… но не вампир, - пожимаю я плечами. 
- Вы, люди, потрясающе изворотливы в самообмане, - говорит он. – Вам проще придумать свое нелепое объяснение, чем признать, что ваш идеальный мир, построенный на лжи и самоуверенности, совсем не тот, каким вы привыкли его представлять. Напрасно я сюда явился, только время зря потратил. Вы не поможете ни мне, ни себе. Вы еще не готовы к переменам. Предпочитаете жить в огромных розовых очках. Вам удобно верить, что этот мир принадлежит вам, и что вы контролируете ситуацию. И пока вы думаете так, ничего не изменится… 

Он встает и поворачивается ко мне спиной. Это выглядит так, словно наш разговор окончен. Я чувствую себя неуютно, как будто обидела его. Мне хочется верить его словам, но, вот так изложив перед ним факты, я и сама начинаю в них убеждаться. Он не вампир, просто ошибся с определением. Вероятно, питание кровью смутило его. 

Я поднимаюсь, но мне не хочется уходить. Я задала еще не все свои вопросы, но они касаются лишь незначительных деталей, ситуация в целом ясна. Я бы посоветовала Федеральному Бюро продолжать исследования, но у них другие планы. И это возвращает меня к тому, что сегодня я вижу Эдварда Мейсена в последний раз. 

Мои руки дрожат, тело и разум входят в противоречие друг с другом. Я буквально насилую волю, принуждая себя уйти. 

- На этом все. 

Он поворачивается. Я встречаю пристальный взгляд его темных глаз и краснею. Он так красив, просто незабываемо. В этом тоже кроется загадка: мифы твердят, что вампиры исключительно привлекательны, но как это может сочетаться с фактом, что они мертвы? Мертвецы не могут быть настолько живыми, настолько идеально прекрасными. 

- Завтра зайдешь? – спрашивает он, позволяя мне надеяться, что я все-таки смогла затронуть что-то в его душе, и он тоже радуется встречам со мной, как и я. 

Качаю головой, и он неожиданно бледнеет. Свет исчезает из его глаз. 

На его лице борьба – я вижу это. Он хочет мне что-то сказать, приоткрывает рот, но продолжает молчать. 

- Моя работа на этом закончена, - строго говорю я, но голос трепещет. 

Он кивает, мне больно видеть его пустое, безжизненное лицо – именно таким я увидела его впервые. Внутри меня что-то ломается в этот момент. 

- Мне… жаль, - говорю невпопад, глаза непрофессионально наполняются сдержанными слезами, от которых глазное яблоко будто бы жжет кислота. В горле ком острых игл. – Жаль, что ты в кандалах… Жаль, что я не могу что-то сделать для тебя… Жаль, что я больше не смогу зайти… 

Он смотрит на меня потрясенно. И неожиданно перемещается, вставая прямо передо мной, между нами меньше метра. Оказывается, он выше меня на целую голову, и это несмотря на то, что я на высоких каблуках. Его глаза светло-золотистые, с медовыми вкраплениями, а волосы имеют необычайно яркий бронзовый оттенок. Я знаю, что дозволенное мне время истекает, и это еще сильнее подталкивает меня сделать то, что нельзя – здесь и сейчас, под зорким оком телекамер. 

- Можно?.. – спрашиваю я, протягивая руку вперед. – Можно мне потрогать твою кожу?..