<<< НАЧАЛО

Наступившее через несколько дней рождество принесло с собой проливной дождь. До поздней ночи он как проклятый безостановочно лупил по жестяной крыше дома. Утром я проснулся, чувствуя вялость и непривычную томность – не то чтобы лень, скорее странную беспокойную неусидчивость. Весь день я то валялся и урывками дремал, то без толку слонялся из угла в угол.

Малявка как будто знала о придавившей меня усталости – тоже целый день бродила из гостиной в спальню и обратно, то и дело останавливаясь в дверях и поглядывая на меня. Отправить её во двор сделать свои дела было проблемой. Несмотря на слабость и отсутствие энергии, я несколько раз, тихо чертыхаясь, открывал для своей маленькой подружки входную дверь. И каждый раз, когда я пытался её выпустить, Малявка, поглазев на непроницаемую стену дождя, отступала к маленькому коврику возле камина, сворачивалась калачиком и лениво помахивала кудлатым хвостом.

Я погрозил ей пальцем.

– Если нассышь мне в доме…

Игнорируя моё предупреждение, Малявка скрестила передние лапы, положила на них голову и через десять минут уже вовсю похрапывала, лишь изредка вздрагивая от дальнего раската грома.

Я лежал рядом, на диване, то засыпая, то просыпаясь. Мой ум каким-то образом всё время возвращался к Белле, блуждая в потоке самых разных чувств и мыслей. Меня к ней несомненно тянуло, но в её действиях ничто не наводило на мысль, что она испытывает то же самое. Согласен, возможно, я взялся за дело не с того конца, приставая к ней пьяным и провоцируя орущим на всю катушку радио, но то был я – такой, как я есть.

Очевидно, таким, как есть, я ей не нравился.

После той встречи в магазине я ни разу не видел ни Беллу, ни Оскара. Когда Энджи отчитала её в своём простом южном стиле, Белла молча забрала свои покупки и увела Оскара прочь. Его потерянный взгляд вновь и вновь болезненно всплывал в моей памяти, заставляя грудь сжиматься. Я не осознавал, как глубоко привязался к Оскару, до тех пор, пока не лишился его ежедневных визитов. Болтая с ним и обучая тем же навыкам, которым учил меня отец, я смог найти в себе то чувство, что много лет скрывалось где-то глубоко внутри. Как только он, держась за мамину руку, вышел из магазина, я опять потерял это чувство – оно ушло, оставив за собой дыру, подобную глубокому холодному колодцу, из которого ушла вода.

Белла держала людей на расстоянии. По крайней мере, меня она держала на расстоянии. Насколько я знал, здесь у неё не было ни друзей, ни знакомых. Обходилась ли она со всеми остальными так же, как со мной? Возвела ли вокруг себя стену настолько толстую, что не было ни малейшего шанса её сокрушить?

За годы я так и не понял, как моя сестра вообще могла любить такого мужика, как Бен – изменника и бабника, не упускавшего ни единого шанса поддержать имидж плохого парня, который он создал себе в юности. В память о лучших временах в первые три года их брака Энджи принимала его обратно, хотя раз за разом ловила на изменах. Только встретив Беллу Свон, я понял, почему моя сестра так долго терпела Бена.

Энджи полагала, что сможет его изменить. Она любила его, любила этого отчуждённого, бесчувственного козла, не способного на ответную любовь. Верила, что сможет починить то, что в нём сломано. Он был для неё вызовом, как Белла для меня. Энджи так и не «починила» Бена, не изменила его. Человек должен сам захотеть измениться, должен сам захотеть открыть те ворота, которые запер, отгородившись от окружающего мира.

Я принял твёрдое решение. Твёрдое как камешек гальки… но почему-то больше похожее на валун, залёгший где-то в самом низу моего живота.

Хватит напрашиваться этой соседской девчонке в приятели.

Озноб, пришедший на смену мыслям о Белле, пробрал меня до костей. Я начал дрожать. Огонь в камине угасал, но я был слишком слаб, чтобы встать и подбросить туда дров или включить систему воздушного отопления, которой, кстати, вообще редко пользовался. Вместо этого я стащил бабушкино одеяло со спинки дивана, где оно обычно лежало, и плотно в него завернулся. [п.п.: «Бабушкиным одеялом» называют самодельный плед, сшитый из небольших вязаных квадратиков]

Все мои планы навестить маманю в доме престарелых пошли коту под хвост. Энджи с Киган уехали во Флориду, навестить родных Бена. При этом самого Бена там не было; ублюдок не платил ни цента алиментов и ни разу не изъявил желания повидаться с ребёнком. Все остальные мои друганы и родня с головой нырнули в собственную жизнь и вовсю справляли Рождество, как и положено нормальным людям.

Вместе.

Слабость накатила по новой, и меня наконец утянуло в одинокую тёмную пропасть сна. День сменился ночью, ночь сменилась днём; часы текли, заполненные лишь ознобом, терзавшим тело. О тёплом душе мечталось как о райском наслаждении, но на него не оставалось сил – их едва хватало, чтобы выпускать поссать скулящую Малявку. Сотовый разрядился, но это не имело значения. Энджи не вернется ещё неделю, а на звонки во время поездок во Флориду она предпочитала не отвечать, не желая иметь дело с моим злобным отношением ко всей семейке Бена.

После нескольких дней азартного поглощения порошков и таблеток от гриппа и простуды силы стали понемногу возвращаться. Я дотащился до душа и насладился тёплой водой, стекавшей по моим саднящим мышцам. Закончив мыться и натянув пару боксеров, я забрался в кровать и уснул, размышляя о том, какая роскошь для моей измученной спины – лежать на мягких фланелевых простынях.

Меня разбудил робкий стук во входную дверь. Малявка с лаем и рычанием рванула в гостиную, мгновенно превратившись из голубого хилера в разъярённого льва. И успокоилась, лишь когда услышала с другой стороны двери приглушённый голос Оскара.

Я услышал скрип открывающейся двери и улыбнулся, вспомнив, как Энджи вечно ворчит, что, вот мол, вечно я не запираю эту долбаную дверь.

А я, по правде говоря, никогда не чувствовал необходимости это делать, как, уверен, и многие в нашем дружелюбном и безопасном местечке. За исключением редких драк и штрафов за вождение в нетрезвом виде, информация о которых публиковалась в местной газете, в нашем городишке практически не совершалось ничего противозаконного.

– Оскар, нельзя просто взять и войти в чей-то дом! – донёсся до меня из гостиной укоризненный шёпот Беллы, а вскоре где-то поблизости раздалось негромкое «Ах!». Белла стояла в дверях моей спальни, прикрыв ладонью рот и широко распахнув глаза. В полном молчании мы смотрели друг на друга, глаза в глаза, не отводя взгляд. Рядом с ней стоял Оскар, а к его ногам, виляя хвостом, жалась Малявка. У Оскара было такое же потрясённое выражение лица, как у его матери. Даже не знаю, сколько времени прошло – мне показалось, что вечность – прежде чем Белла заговорила:

– Иди домой, Оскар. – Белла присела на корточки и посмотрела ему в глаза. Хотя её голос был тих, я слышал каждое слово. – Иди домой и скажи дедушке Чарли, что Эдвард болен и сегодня мама позаботится о нём. Ладно?

Позаботится обо мне?

Чего сказала-то?!

Я чуть не крикнул ей: «А не пошла б ты на…», но не хотел пугать несчастного ребёнка. Он и так уже выглядел достаточно поражённым моим внешним видом.

– Хорошо. – Оскар кивнул и снова покосился на меня. – Пока, Эдвард.

– Пока, здоровяк.

Оскар сделал несколько шагов назад, потом развернулся, и его темноволосая голова скрылась в полутьме гостиной. Я вновь услышал знакомый скрип – входная дверь открылась. А затем с тихим щелчком захлопнулась.

Не отводя от меня пристального взгляда, Белла поплотнее запахнула пальто. Скрестила руки на груди. Нахмурилась – причем больше левой стороной лица, чем правой. Я заметил, что и улыбалась она точно так же – в тех редких случаях, когда позволяла себе улыбаться: приподнимая в улыбке только один уголок рта.

Белла облизнула губы и оглянулась в сторону гостиной.

– Ну и холодрыга здесь у тебя. Неудивительно, что ты заболел. Где включается термостат? У тебя, что, нет воздушного отопления?

– Нет, я ж неандерталец, не забыла? Мы, неандертальцы, обходимся без лишних удобств.

На это Белла промолчала, но её взглядом можно было резать камень.

– В коридоре, – пробормотал я. – Да я уже не мерзну так, как пару дней назад, когда меня знобило. Сейчас меня уже не лихорадит, пропотел.

Поджав губы, Белла вышла из комнаты. Я услышал, как заработала система отопления, и вскоре через вентиляционные отверстия в потолке, согревая кожу, полилось тепло.

Белла вновь возникла в дверном проёме.

– Хороший у тебя дом, Эдвард.

– Спасибо. Сам построил.

Белла хмыкнула, и я вопросительно поднял бровь. Улыбка испарилась, и она принялась прочищать горло. Последовала неловкая пауза, во время которой Белла переминалась с ноги на ногу и скользила взглядом по моей спальне.

– Ты построил этот дом?

– Да, этот и ещё несколько в городке. Было время, собирался стать подрядчиком. Я легко разобрался в том, как строить дома, и работать руками мне нравится.

Белла кивнула. Заметив в углу спальни изношенное мягкое кресло, она уселась в него. Это тёмно-синее безобразие, всё в потертостях и дырах от острых собачьих когтей, давно пора было выбросить, но уж больно оно было удобным. Будто старый друг, с которым, даже если десять лет не виделся, по-прежнему легко завести разговор – словно вы расстались только вчера.

– Так что случилось? Почему ты не осуществил свою мечту?

В глазах защипало.

– Жизнь случилась. Дядька умер, и папе в наследство достался тот магазин кормов. А через полгода и сам батя лёг рядом с дядькой Джоном на семейном участке. Мама так и не оправилась после его смерти; через несколько месяцев у неё случился инсульт. Мы с сестрой поместили её в лечебно-реабилитационный центр. Думали, она через пару месяцев лечения встанет на ноги. Вот только два месяца превратились в четыре, а четыре – в шесть. Вместо того, чтобы улучшиться, её здоровье стало хуже. Носился я туда-сюда между магазином и домом престарелых… и планы мои побоку пошли.

– Продал бы магазин и продолжал делать то, что планировал.

Вздохнув, я провел рукой по лицу. Открытая ладонь встретилась с нехило отросшей щетиной. С тех пор, как я последний раз брился, прошло несколько дней. Душ отнял у меня все силы.

– Белла, зачем ты пришла?

– Оскар о тебе всё время спрашивает, – нерешительно сказала Белла. – Ты несколько дней снаружи не показывался. Он по тебе скучал.

– Ага, ну да… вот и я тоже, – проворчал я.

Горячий воздух продолжал заполнять комнату, согревая мои косточки. Белла встала, чтобы скинуть своё плотное зимнее пальто. Вместо того чтобы вернуться в кресло, она сократила дистанцию между нами – села на край кровати, подсунув одну ногу под себя и свесив другую на пол.

– Я верю, – мягко сказала она. – Верю, что ты по нему скучал. У него только и разговоров, что про тебя да про Малявку. Ну, в основном про Малявку, – поддразнила она меня и улыбнулась; её глаза озорно блеснули.

– Ага, ну да… из нас двоих она самая популярная, но может быть и настоящей сукой.

Белла мелодично засмеялась. До этого дня я только один раз слышал её смех – в тот пятничный вечер, когда я слишком громко врубил радио и выставил себя придурком.

Из-за своего тогдашнего поведения я чувствовал себя таким козлом – особенно теперь, когда она сидела здесь со мной, волнуясь о моём здоровье.

– Послушай, это… я прошу прощенья, если я тебя обидел. Ну, помнишь, в тот вечер, когда не выключил радио. Если б я знал, что у тебя дома ребёнок…

Белла опустила взгляд на свои руки, лежащие на коленях. На обручальном кольце поблёскивали бриллианты. По её губам расползлась легкая улыбка, которую она быстро спрятала.

– Ага, ну да, и тó твоё желание – оно же вроде как сбылось?

Приподняв бровь, я спросил:

– Что ты имеешь в виду?

Белла принялась дёргать нитки, торчавшие из шва на её джинсах. Не поднимая глаз, она добавила:

– Я в твоей постели...

Жар шевельнулся у меня в животе. Она робко подняла взгляд. Желая только одного – изгнать эту неуверенность, я протянул руку и подушечкой большого пальца легонько погладил тыльную сторону её ладони. Её пальцы замерли, вцепившись в шов. Когда она встала и вытерла ладони о бёдра, у меня упала не только рука.

– Тебе нужно поесть, чтобы силы вернулись, – кашлянув, сказала она, развернулась и вышла из комнаты.

Слишком усталый, чтобы спорить, я закрыл глаза и заснул под стук кастрюль и сковородок в кухне. Спустя, похоже, несколько часов я проснулся от прикосновения чего-то прохладного и влажного к моему голому торсу. Я самую малость приоткрыл веки и увидел тёмно-каштановый цвет.

Белла сидела сбоку (её бедро находилось вровень с моим) и обтирала меня, водя по телу влажной махровой салфеткой. Сосредоточенная на движении ткани, она не заметила, что я проснулся. Раз так, я закрыл глаза и эгоистично позволил прекрасной женщине заботиться обо мне… помогать мне. Махровая мочалка двинулась ниже, заскользила по животу. Пальцы Беллы коснулись резинки боксеров, отчего мышцы моего живота, вздрогнув, напряглись. Она замерла, слышно было лишь её дыхание.

– У тебя температура стала подниматься, – пробормотала она. – Я подумала, это тебя охладит.

– Не чувствую я, что она поднимается. – Я чувствовал себя нормально, да блин, вообще-то лучше, чем нормально. Особенно прямо сейчас.

– Поверь мне… ты горячий. – Она мимолётно улыбнулась и прикусила нижнюю губу. – Прошло много времени с тех пор, как я прикасалась к мужчине.

Я не открыл глаза, но не сдержал смешок.

– Что ж, я не собираюсь тебя останавливать.

Саркастичный ответ.

Хлопнувшая дверь.

Вот то, чего я ожидал в ответ на свой комментарий. Чего я не ожидал, так это того, что с нижней половины моего тела стянут одеяло. По ногам побежали мурашки от прохладного воздуха и предвкушения. Я распахнул глаза, уставившись на Беллу, которая водила мочалкой по моим ногам. Я сглотнул. Мне бы следовало смутиться: мои боксеры бесконтрольно вздулись в ответ на её невинные действия – но я не чувствовал ни капли стыда. Белла прервала своё занятие, мочалка осталась лежать у меня на ноге. Отведя взгляд от «палатки» в моих боксерах, она посмотрела на собственные руки, которые теперь лежали у неё на коленях.

– Я сделала суп, – прошептала она. – Постарайся поесть.

– Белла…

– Мне пора. – Она качнула головой, Краска сошла с её лица. – Нужно идти. К Оскару, я ему нужна. Меня не было слишком долго. Чарли может начать волноваться.

Не дожидаясь ответа, она схватила со спинки стоявшего рядом кресла своё пальто и выбежала из комнаты. Входная дверь громко захлопнулась за ней. А я, разнесчастный и брошенный, до поздней ночи лежал в одиночестве и гадал, что за хрень сейчас произошла.

Зима потихоньку сменилась весной. Жимолость на пригорках между домом Беллы и моим распустила свои белоснежные цветы. С тех пор, как она ухаживала за мной, пока я болел, прошла не одна неделя. Время и остатки её куриного супа с лапшой вернули мне силы.

Я не мог удержаться от раздумий о том, что за события в жизни Беллы превратили её в такую загадку. Нас явно тянуло друг к другу, хотя она сильней, чем я, сопротивлялась этой тяге. Несмотря на это, я продолжал общаться с Оскаром и не скрывал этого от неё.

Я постучал в дверь её дома, она открыла, и я усмехнулся при виде её неприветливого лица. Белла вздохнула и, прищурившись, прислонилась к дверному косяку.

– Что теперь, Эдвард?

Я пожал плечами и поправил висевший у меня на бёдрах пояс с инструментами.

– Оскар сказал, у вас труба течёт.

Раздражённое выражение сползло с её лица. Прикусив губу, она бросила быстрый взгляд на мой пояс, а затем отвела глаза, оттолкнулась плечом от косяка и развела руки в стороны, изобразив тем самым саркастичное приглашение войти. Оскар сидел в маленькой гостиной перед теликом, коленями на выцветшем ковре с цветочным орнаментом. Заметив меня, он с гиканьем вскочил, подбежал ко мне и обхватил за талию.

Белла, стоявшая у входа на кухню, негромко укорила его:

– Оскар, у тебя все пальцы в крошках от «Читос». Ты испачкаешь Эдварду рубашку.

– Да ничего, – ответил я и улыбнулся, когда Оскар отстранился и стал разглядывать мой пояс с инструментами. – Сегодня мне нужен подручный. Хочешь помочь мне чинить мамину раковину?

– Да, сэр! – Оскар просиял весёлой заразительной улыбкой.

Ремонт кухонной раковины был только началом. Сломанные ставни, покосившиеся дверцы шкафчиков… все они были починены моими крепкими руками и с участием верного подмастерья. Теперь я изучил каждый дюйм её дома и невольно узнал о своей соседке всякие мелочи – начиная с того, как она напевает во время уборки, и заканчивая нежностью в её глазах при взгляде на сына, прилежно трудившегося рядом со мной. Но нежность угасала, стоило ей заметить мой взгляд, сменяясь тем знакомым стоическим выражением, которое я уже успел возненавидеть.

В конце концов, в доме Свонов стало нечего чинить, кроме разве что ледяного приема, который мне в нём оказывала Белла – женщина, так ни разу и не упомянувшая про тот недавний холодный зимний вечер. Но не всё в этой жизни можно починить. И хотя я продолжал проводить время с Оскаром, когда он внезапно возникал у меня на пороге, к нему в дом я ходить перестал, не в силах выдумать подходящего предлога.

Однажды жарким летним днём ко мне заехал Джейс Дженкс, инспектор-землемер, которого я нанял для перепроверки границ своей земли. Я вытер пот со лба, выключил газонокосилку и cлез c неё. Мы поприветствовали друг друга среди пучков свежесрезанной травы. Пожимая ему руку, я не мог не заметить сожаления, написанного у него на лице.

– Хочешь зайти чего-нибудь выпить? – спросил я, оттягивая предсказуемый момент своего разочарования. – Сегодня жарища.

– Не-а, сынок, но спасибо за приглашение. Жена уже ждёт, но мне нужно было заглянуть к тебе побалакать. – Джейс переступил с ноги на ногу и тяжко вздохнул. – Эдвард, я терпеть не могу приносить плохие вести…

– Чего, батя ошибся? – сказал я. – Те три фута… принадлежат ей, верно? Земля не моя?

– Не твоя, сынок. – Джейс вздохнул. – Сожалею, Эдвард. Просто чёрт знает что. Карл никогда не ошибался в межевании. Этот человек был безупречен – одна из причин, по которой он был моим наставником.

– Никто не безупречен. – Я глубоко вздохнул, почувствовав, как сердце в груди пропустило удар. – Время было против него, но он продолжал с ним бороться. Даже теряя зрение, не бросал работу – хотел как можно дольше оставаться независимым, хотел работать сколько хватит сил.

После ещё нескольких необязательных слов Джейс уехал, подняв пыль колёсами своего пикапа. После его отъезда я ещё долго стоял во дворе, пока моя растерянность и боль постепенно не сменились оцепенением. Взглянув на небо, я прикинул высоту солнца. Пожалуй, ещё хватит времени, чтобы начать одно неизбежное дело.

Я схватил свои старые рабочие перчатки и кусачки. Тени удлинились, когда я дотащился до рощицы между домом Беллы и моим. Вдали виднелись кирпичные стены её дома – места, где я не бывал уже много недель.

Три провисших нити ржавой колючей проволоки отделяли её дом от моего. Всё, чего я хотел, это убрать их отсюда на хрен.

Я зажал ржавую проволоку кусачками, и в воздухе раздался щелчок. Затем ещё один. Ещё. На лбу и груди выступил пот. Я через голову стянул с себя рубаху, вытер ею лицо, а затем перекинул через ветку дерева. Внутри меня по-прежнему царило оцепенение. Я был поглощён задачей, которую себе поставил.

Чик.

Чик.

Чик.

– Эдвард, что ты делаешь?

Пот стекал у меня по лбу и щипал глаза. Она стояла в трёх метрах от меня в неприлично коротких шортиках и туго обтягивающей футболке, будто девушка лет двадцати, а не женщина, которой скоро тридцатник.

– Даю тебе то, что ты хочешь, Белла.

Оцепенение ушло, сменившись горечью.

– Ты была права. Мой отец ошибся в межевании участка. Ты это хотела услышать? Хочешь свои три фута, так получай. Хочешь, чтобы я оставил тебя в покое? Оставляю. Что ещё я могу сделать, чтобы тебя осчастливить? О, стой-ка, я понял – ничего. Ты же не умеешь быть счастливой.

Её губы скривились от обиды и шока. Чувство вины вгрызлось мне в грудь, но я отбросил его и вернулся к своему занятию.

Чик.

Чик.

Чик.

Один виток колючей проволоки оказался слишком тугим и резко распрямился, когда я разрезал его. Царапнув меня по руке, он вспорол кожу, и из раны закапала кровь. Выругавшись, я сорвал свою грязную рубашку с ветки, вытер кровь и швырнул рубашку на прежнее место. Рана была поверхностной и не опасной, хоть и болезненной – но эта боль не шла ни в какое сравнение с той, что я ощущал в своей груди.

– Придурок! Как ты смеешь так со мной разговаривать? – пробормотала Белла.

– А ты – сука! – Я выпрямился и со злостью уставился на неё. – Как ты смеешь являться в мой дом, делать вид, что беспокоишься обо мне, а потом вести себя так, будто я, чёрт возьми, недостаточно хорош для тебя.

– Думаешь, я не считаю тебя достаточно хорошим для себя? – Её глаза горели гневом, но голос выдавал её печаль.

– А я не думаю. Я знаю. – Схватив рубашку с ветки, я перекинул её через потное плечо. – Позже я закончу с этой старой изгородью и поставлю новую, чтобы разделить наши земли, раз ты так хочешь. В любом случае, три фута теперь твои.

Я развернулся и вышел из рощицы. Горло сжалось, когда за спиной раздался хруст веток.

– Куда идёшь? Наш разговор не окончен! – Она тяжело дышала, стараясь не отстать от меня.

– Спорить с тобой – все равно, что спорить с граничным столбом. Лично я покончил с разговорами, если только это не касается Оскара.

– Эдвард, если ты… если ты сейчас уйдёшь от меня, можешь забыть о встречах с моим сыном.

Я повернулся и уставился на неё. Ярость запульсировала в моих венах. Её лицо побледнело, рот слегка приоткрылся, и она поспешила извиниться.

– Прости меня. – По её щекам покатились слёзы, но я не испытал сочувствия к плачущей женщине, стоявшей передо мной. – Я никогда не запретила бы ему с тобой встречаться. Не знаю, почему я так сказала.

Я зло ухмыльнулся.

– Да пошла ты.

Я поднялся на крыльцо, оставив её стоять во дворе и плакать. Распахнул входную дверь так, что она грохнула об стену, и едва заметил это. Школьная фотография Киган в рамочке упала, и по деревянному полу разлетелись осколки стекла. Я вошёл в ванную, торопясь смыть с себя грязь и пот и мечтая о возможности тем же способом смыть охвативший меня гнев. Вода ударила в ванну, пар заполнил помещение.

Сзади раздалось разъярённое шипение. Я развернулся спиной к душу и хмуро уставился на женщину, ворвавшуюся в мою ванную.

– Нет, и знаешь что? Пошёл ты сам, Эдвард! – Она ткнула меня в грудь указательным пальцем. Её лицо по-прежнему было мокрым от слез. – Пошёл ты, и нéчего заставлять меня смеяться! Плакать! Сомневаться в каждом обещании, которое я когда-либо себе давала!

– Проваливай отсюда, Белла. – Я снял ботинки и при помощи пальцев ног стащил носки. – Проваливай из моего дома.

– Нет. – Белла прищурилась и скрестила руки на груди.

Пар из душа клубился вокруг нас, покрывая влажной дымкой зеркало за её спиной. Я шагнул вперёд, мои мышцы напряглись. Её руки упали по швам, крепкая задница упёрлась в столешницу с раковиной. Наклонившись к изгибу её шеи, я расставил руки и уперся ладонями в мокрое зеркало, чувствуя, как влага капает с них. Теперь моя голова оказалась над её плечом. Я почувствовал, как её тело замерло и напряглось рядом с моим.

– Когда ты здесь была в последний раз, мне показалось, будто я увидел в тебе что-то, – сказал я. Воспоминания о её заботе были ещё свежи в моей памяти. – Но я ошибался. А теперь оставь меняя в покое. Иди домой к своему сыну.

– Оскара нет дома, – отозвалась она чуть слышным шёпотом. – Проводит время с дедушкой, тот скоро уезжает. И ты неправ. Я не получила то, чего хочу. Пока ещё нет.

– И чего же ты хочешь, Белла? – Я потёрся носом о её ухо.

Я ненавидел её.

Я ненавидел себя за то, что влюблён в неё.

Ладонью я жёстко, как в наказание, припечатал жар у неё между ног. Задыхаясь и дрожа, она качнулась навстречу моей руке, и её соски напряглись под футболкой. Другой ладонью я обхватил её затылок, сжал волосы в кулаке и прижался к её губам своими. На вкус её язык был сладким, куда слаще, чем горькие слова, которые она часто говорила. Я коснулся её нижней губы зубами, провёл по ней, а затем отпустил припухшую плоть.

– Хочешь, чтобы я трахнул тебя? Ты этого хочешь? – спросил я, расстёгивая пуговицу её шорт и просовывая в них руку.

Я скользнул средним пальцем внутрь её влажного входа, и Белла резко втянула воздух.

– Господи, да. Пожалуйста, трахни меня.

Добавив второй палец, я глубоко протолкнул в неё оба и ощутил, как по ним сочится влага. Прижатое ко мне тело Беллы содрогнулось.

– Если трахну, уйдешь?

Вместо ответа она вновь поцеловала меня. Она сбросила обувь, стянула шорты и нижнее бельё. Наши зубы стукнулись друг о друга, когда я, не прерывая поцелуя, приподнял её и усадил перед собой на столешницу. Она раздвинула ноги и, рванув мои джинсы вместе с боксерами, стянула их к бёдрам. Затем облизала свою ладонь и обхватила ею мой член. Каждое движение её руки вокруг моего ствола, резкое и порывистое, направляло меня всё ближе к её горячему центру.

Оттолкнув её руку, я стал дразнить головкой члена её щель. Затем медленно скользнул от клитора к входу и одним резким движением толкнул свои бёдра вперёд. Вскрикнув, она уронила лицо мне на грудь и зубами впилась в мою кожу. Я трахал её грубо, жёстко, врываясь внутрь её тела так же, как она врывалась в мою душу – эгоистично и не колеблясь.

Она крепко обхватила меня бёдрами, заставляя прижиматься к ней ещё сильней, её ногти впились мне в зад. Толчки моих бёдер подкидывали её вверх и вниз на моём члене, пока она не соскользнула со столешницы. Вцепившись в меня, она объезжала меня так же отчаянно, как я её, вскрикивая, когда я впечатывал её спиной в стену ванной. Мои движения замедлились; стремительность, с которой мой член врезался в её тесноту, трансформировалась в мучительно неторопливый ритм. Она сжалась вокруг меня мощно и влажно, буквально всосав в себя. Я встретился с ней глазами, и нечто большее, чем просто оргазм, взорвалось в их тёмной глубине.

Её бёдра продолжали опускаться и подниматься, встречая каждый мой толчок. Наконец моё тело содрогнулось, наполняя её своей жаждой. Я прижался лбом к её лбу, её потные бёдра соскользнули с меня.

Сглотнув, я повернулся к ней спиной и встал под холодный душ. Я сделал с ней всё, что только способен был вообразить, но страсть никуда не делась. Струи воды били по мне, и я закрыл глаза, но вновь открыл, услышав шуршание душевой занавески.

– Что ты делаешь? – спросил я.

– Душ принимаю, а ты что думал? – Избегая смотреть мне в глаза, она взяла кусок мыла и забрала у меня мочалку. – Намыль мне спину. Быстрее, здесь такая холодрыга.

Молча, я вымыл её, как она меня мыла, когда я болел, касаясь её с той заботой, которой она заслуживала. Мы смыли с себя пену и вышли из душа, трясясь от холода. Я накинул на её дрожащее тело полотенце и принялся тереть поверх него ладонями, помогая ей согреться.

– Мой муж умер, когда Оскару было три года, – прошептала она, подняв на меня глаза. – Это не был несчастный случай. Он покончил с собой.

– Господи, Белла. – Я плотно обернул полотенце вокруг её поникших плеч, пытаясь вообразить себе, каково потерять кого-то из близких таким образом. – Не нужно говорить об этом, если не хочешь.

– Ты заслуживаешь знать, из-за чего я такая, как ты красноречиво выразился, сука. – Она слабо улыбнулась в бессильной попытке изобразить дразнящую усмешку. – Я была так зла после его смерти. Чувствовала себя преданной и постоянно задавалась вопросом, как он мог быть таким эгоистом. Вернула свою девичью фамилию, постаралась отделить себя от той боли, которую он мне причинил, и защитить своё сердце от всех напастей. Мне потребовались годы, чтобы понять, что он был болен. Тот Сэм, за которого я выходила замуж, никогда бы нас не бросил. И всё-таки я дала себе обещание, что больше ни за что не позволю себе в кого-то влюбиться. И поначалу ты облегчал мне эту задачу.

Белла толкнула меня локтем в грудь, неуверенная и раскрасневшаяся. Её слова придавили меня своим весом.

– Поначалу? – переспросил я, беря её руки в свои. Её пальцы дрожали, но были, как ни странно, не холодными.

– Поначалу, – повторила она, облизнув губы. – Но всё изменилось. Ты заставил меня влюбиться в тебя в тот момент, когда сначала полюбил моего сына.

– Полюбить вас обоих не составило мне никакого труда. – Я пожал плечами и крепче сжал её руки. Её глаза расширились, вероятно, от сказанных мною слов. Её пальцы лежали на моей раскрытой ладони, и при взгляде на их кожу меня кольнуло воспоминание о сверкающем кольце.

– Ты больше не носишь обручальное кольцо, – сказал я, крутя её руку в своей.

– Нет, – прошептала она. – Нет, не ношу. Эдвард?

– А? – Я сжал её кисть.

– Давай забудем о границах, которые нас разделяют? – неуверенно спросила Белла, подняв взгляд от наших соединённых рук.

Улыбаясь, я прижал её почти обнажённое тело к своей груди и поцеловал в макушку. Одно-единственное слово пришло мне на ум в ответ:

– Навсегда.