Конечно же, я не ем бутерброд. Но, наконец, сажусь с ним за стол и когда делаю это, на его лице появляется самая большая, из увиденных когда-нибудь мной, улыбка.
Я бы сказала, что Эдвард очень доволен собой.
Он ест молча и, взяв свой хлеб, я понимаю, что безмерно наслаждаюсь тишиной. Никаких вопросов, никаких последствий, никаких обсуждений на этот раз. Мы просто сидим.
Я даже не знала, что подобное возможно. Но я всё равно настороже. Моё тело напряжено, пока я наблюдаю и жду, заламывая руки на коленях под столом. Всегда есть риск, даже когда кажется, что прямо сейчас ничего не угрожает.
Эдвард ест тихо и спокойно. Не похоже, что он чём-то думает. Он не бросает на меня предупреждающие взгляды.
Он просто рядом.
Покончив с едой, Эдвард расслабляется.
– Нет ничего лучше, чем лечь спать с набитым желудком, – говорит он, довольно поглаживая себя по животу. – Согласна?
Застигнутая врасплох его вопросом, я даже не знаю, что ответить.
– Прости, – говорит он, мягко улыбаясь. – Я знаю, вопросы тебя раздражают. Но всё равно продолжаю о чём-то спрашивать. Думаю, просто хочу лучше узнать тебя.
Я сомневаюсь в этом и уверена, что это ясно видно по моему лицу. Меня не стоит узнавать. Нет, ну неужели они до сих пор этого не поняли? Они все говорят и говорят о желании узнать меня. Они или исключительно упрямы, или до них очень медленно доходит. Но, так или иначе, они неправы.
– Ты такая сильная, – говорит он так тихо, что я еле слышу его. – Мы не можем даже представить, через что ты прошла, и всё же ты здесь, с нами, и твёрдо стоишь на ногах.
Услышав его слова, я с трудом сглатываю. Слышать это очень приятно. Но всё же он не прав. Нет ничего сильного в том, чтобы жить на автопилоте. Нет ничего сильного в том, чтобы делать всё неправильно с той же лёгкостью, что и дышать. И, конечно же, нет ничего сильного в неспособности сопротивляться, потому что это всё твоя вина. Всегда.
Глядя на свою тарелку с бутербродом, который пахнет так, словно упал с небес, я хмурюсь и вздыхаю.
– Эй, Белла? – спрашивает Эдвард, и я смотрю на него, удивляясь внезапной перемене тона его голоса. – Слабо откусить от этого бутерброда?
Он улыбается, и его глаза вспыхивают.
– Ну что, слабо?
Потрясённая, не двигаясь, я смотрю на него.
– Конечно, я понятия не имею, на что можно поспорить, так как не знаю, чтобы ты хотела получить, но думаю, что ты сможешь это съесть. Ну, давай же, попробуй! Я не буду смотреть. Так тебе будет легче?
Чего он добивается? Поддавшись нахлынувшему раздражению, я сижу, скрестив руки на груди и хмурюсь. Я не ем в присутствии других. Кажется, я ясно дала это понять. К тому же это моё единственное условие.
– Не злись, – мягко говорит он, возможно, удивляясь моему открытому сопротивлению. И только сейчас я понимаю, что на самом деле бросила ему вызов, и он не рассердился.
Я в шоке от своего поведения. Глупая девочка, неудивительно, что тебя так часто избивали.
– Я только хочу, чтобы ты попробовала. Я знаю, что ты ела мороженое с мамой, и мы с тобой пили молоко. Это хороший бутерброд, – улыбаясь, добавляет он. – Поверь, уж я-то знаю.
Хмурясь, я перевожу взгляд с него на бутерброд, который не только пахнет божественно, но похоже, и выглядит так же.
– Я не отниму его у тебя и не побеспокою, пока ты будешь есть. Попробуй, – уговаривает он. – Хотя бы крошечный ломтик огурца. Он зовёт тебя по имени. Слышишь?
Мысли, пришедшие на ум, заставляют меня задуматься. Я понимаю, что, во-первых, он сейчас забавен и ведёт себя подобно Эммету. А во-вторых, он не манипулирует мной, а просто пытается убедить. Он предоставляет мне возможность отказаться, если у меня возникнет именно такое желание.
Это… ново для меня.
– Белла, съешь меня, – говорит он тоненьким голоском, шутя, обращаясь ко мне от имени огурца. Я снова перевожу на него свой взгляд, недоверчивый и удивлённый. Его шутка вызывает у меня желание рассмеяться.
Наклонив голову, Эдвард ждёт от меня реакции. Наконец, он пожимает плечами.
– Ладно, решай сама, – уступает он, улыбаясь. Он не разочарован и не злится. – Но ты многое упустишь. Это очень вкусный бутерброд, а я знаю, что ты голодна.
Он встаёт и забирает с собой пустую тарелку. В тот момент, когда он поворачивается ко мне спиной, я беру ломтик огурца и кладу его в рот. На миг мои глаза безвольно закрываются.
Это самый обычный ломтик грёбаного маринованного огурца, но мне кажется, что это самый вкусный ломтик огурца, который я когда-либо ела.
Эдвард находит себе какое-то занятие на кухонной стойке, и я уверена, что он тратит на это больше времени, чем на самом деле необходимо. Продолжая следить за каждым его движением, я, наконец, сдаюсь. Я подвигаю к себе тарелку, съёжившись от неприятного режущего слух звука, и откусываю от бутерброда.
Эдвард не оборачивается, но празднуя молчаливую победу, вскидывает в воздух сжатую в кулак руку.
Я уверена, что если б в этот момент смогла бы увидеть его лицо, оно на самом деле выглядело бы очень самодовольным.
Ему удаётся оставаться занятым, пока я не съедаю примерно половину бутерброда. Я полностью сыта и когда отодвигаю тарелку, он, наконец, поворачивается и прислоняется к кухонной стойке.
– Я хотел бы сказать «молодец», но почему-то мне кажется, что это не очень уместно. Было вкусно?
Я смотрю на него, не мигая, боясь признать, что на самом деле было очень, очень вкусно. И это несмотря на то, что мой желудок уже протестует, противясь количеству еды, которую ему теперь нужно переварить.
– Это своего рода победа, – говорит он, игнорируя отсутствие реакции с моей стороны и улыбаясь, отталкивается от стойки и подходит ко мне. Не сводя с него взгляда, я всё больше вжимаюсь в спинку стула. Я полностью напряжена и не знаю, стоит ли мне попытаться встать и уйти, или остаться и увидеть, что последует дальше.
Для поддержки я хватаюсь за сиденье, чувствуя, как моё предательское сердце начинает набирать скорость. Почему он подходит ко мне? Чего же он хочет?
– Я только заберу твою тарелку, – мягко улыбается он. – Ты уже закончила?
Когда я киваю, он наклоняется над столом и берет мою тарелку. Когда он снова поворачивается ко мне спиной, мои плечи опускаются, и я с дрожью выдыхаю.
Направляясь к мойке, Эдвард смотрит в сторону.
– О! Я совсем забыл. Тебе сегодня пришла какая-то посылка. Коробка там, – и он кивает в сторону гостиной.
Кажется, моё сердце бьётся где-то в горле. Что же мне могли прислать сюда, и что может быть в этой коробке?
– Думаю, там твои вещи. Эта посылка от кого-то по фамилии Дуайер.
Дуайер! Это фамилия Рене!
Встав и убедившись в том, что Эдвард не собирается меня остановить, я иду в гостиную и на полу нахожу коробку. Проверив адрес, я вижу, что посылка на самом деле от Рене.
– Тебе помочь её открыть?
Вздрогнув, я смотрю на Эдварда, который прислонившись к стене, стоит рядом со мной. И снова я не слышала, как он подошёл.
Иисусе. Я делаю шаг назад, пытаясь создать большее пространство между нами, и ругаю себя за то, что так яростно реагирую. Попытка бегства никогда не помогала. Никогда.
– Давай, отнесём это на кухню, – говорит он, судя по всему ничего не замечая, и я отступаю ещё на шаг, когда он выходит вперёд, с небольшим усилием поднимает коробку и ставит её на кухонный стол.
Он достаёт ножницы и протягивает их мне. Я стою и смотрю на него. Я не хочу брать ножницы из его рук.
Спустя мгновение он кладёт ножницы на стол и снова отходит.
Я колеблюсь.
– Разве ты не хочешь открыть её? Там твои вещи, верно?
Не оборачиваясь, я киваю. Прикусив губу, я стою и думаю.
– Ну, так открой её! Или хочешь сделать это в своей комнате? Я имею в виду, там всё-таки твои вещи.
Наконец, я смотрю на него. Я не знаю, что делать. Вопрос не в том, где открыть эту коробку, тем более я боюсь того, что могу там найти. Я наконец-то начала чувствовать разницу между тем временем, когда я жила со Стефаном и тем, что я провела здесь. И не знаю, смогу ли я заглянуть в лицо своей прежней жизни.
– Открывай, – тихо повторяет Эдвард. – Ты, наверное, хочешь знать, что там. Чёрт, я бы хотел.
Кусая губу, я решаю просто сделать это. На самом деле не имеет никакого значения, рядом Эдвард или нет. В любом случае, меня ничего не связывает с тем, что там лежит. Я боюсь не того, что он отнимет это у меня или начнёт насмехаться. Я боюсь воспоминаний, которые могут нахлынуть на меня.
Что ж, тогда лучше всего просто покончить с этим. Взяв ножницы, я разрезаю ленту и отрываю письмо, прикреплённое к коробке. Когда дрожащими руками я вскрываю конверт, Эдвард делает несколько шагов назад.
– Я дам тебе почитать, – тихо говорит он и исчезает в гостиной.
Мои руки так сильно дрожат, что мне приходится положить письмо на коробку.
С трудом сглотнув, я читаю.
Дорогая Белла.
Как твои дела? Я не слышала от тебя ничего с тех пор, как мы виделись в аэропорту, и очень хочу знать как ты. Получила ли ты мои письма? Я надеюсь, что у тебя всё хорошо. Карлайл сказал мне, что ты очень сильно болела. Он считает, что это реакция на усталость и недоедание, и я с ним полностью согласна. Мне не нужно быть доктором, чтобы понять – твои силы были на исходе.
Я надеюсь, что тебе уже лучше, и что ты уже начинаешь понимать, что Каллены на самом деле очень хорошие люди. Пожалуйста, как только будешь готова, напиши мне, что ты думаешь о них. Мне очень интересно твоё мнение!
Под этим письмом ты найдёшь коробку со своими вещами, которую мне передал Стефан. Не волнуйся, он не знает твоего адреса и никогда не узнает. Тебе никогда не придётся вернуться к нему, Белла. И Каллены никогда не отправят тебя обратно. Ты не сделала ничего плохого и заслуживаешь того, чтобы оставаться в хорошей семье.
Не качай головой, читая эти слова, потому что уверена, в глубине души ты знаешь, что я права.
Я не открывала коробку, которую послал мне Стефан. Всё что в ней лежит – твоё и только твоё, и я не имела права проверять её. Надеюсь, ты по-прежнему сможешь пользоваться этими вещам. Однако уверена, Эсме прекрасно поймёт, если ты не захочешь иметь ничего общего с тем, что осталось от твоей прежней жизни.
Тебе был дан новый старт, Белла. Надеюсь, скоро ты это поймёшь.
Я скучаю по тебе.
Люблю, Рене.
Слёзы свободно текут по моему лицу, и я шмыгаю, пытаясь не допустить того, чтобы капало с моего носа. Я вытираю слёзы рукавом свитера и сжимаю губы в тонкую линию, задерживая дыхание и желая, чтобы слёзы прекратились.
– Ты в порядке? – стоя у входа на кухню, тихо спрашивает Эдвард.
Вздрогнув, я бросаю на него быстрый взгляд, а затем опускаю глаза и снова вытираю лицо.
– Это хорошие слёзы или плохие слёзы? – неуверенно спрашивает он. – Я имею в виду, тебя расстроило это письмо?
Не желая говорить об этом, но и не в состоянии проигнорировать его, я качаю головой. Он так переживает из-за этого. Даже я это вижу.
– Значит хорошие слёзы?
Теперь я киваю, и он медленно подходит ближе.
– Хочешь открыть эту коробку?
Пожав плечами, я беру ножницы и перерезаю ленту. Эдвард стоит по другую сторону стола, на безопасном расстоянии. Меня не волнует, увидит ли он, что там находится. В любом случае, в коробке нет ничего ценного.
Наконец, открыв коробку, я смотрю внутрь. Моё дыхание сразу же останавливается, а сердце, от шока, просто взрывается в груди. Снова закрыв коробку, я медленно, нерешительно отхожу от неё, словно её содержимое может причинить мне боль.
– Белла? – встревоженно спрашивает Эдвард.
Я должна была это знать. Втягивая в себя воздух сквозь сжатые зубы, я ругаю себя за то, что не предвидела этого.
Глупая, глупая девочка. О чём ты думала? Конечно, что-то подобное должно было произойти. После всего что случилось, я просто обязана была получить нож в спину. Конечно, он не сдался так легко. Конечно. И винить во всём этом я могу только себя.
Блядь.
– Белла? – снова спрашивает Эдвард.
Я стою, не двигаясь, и смотрю на эту коробку, желая, чтобы она исчезла с этого стола и из моей жизни.
Ну, по крайней мере, вывод очевиден. Я не должна была открывать её.
– Я посмотрю, что в этой коробке, – заявляет Эдвард и подходит ближе к столу. Он осторожно открывает коробку и заглядывает внутрь.
– Иисусе! – выдыхает он. – О, Боже, – всматриваясь в содержимое, он достаёт что-то и вытаскивает на свет.
Нет! Запаниковав, я подхожу к нему и протягиваю руку, пытаясь забрать то, что он держит.
Не нужно это видеть. Не нужно на это смотреть. Убери это.
Он не отпускает.
Отчаяние и страх накрывают меня с головой, когда мы оба держим оборванный кусок ткани, который когда-то возможно, был свитером. Яркие белые пятна показывают те места, где прошёлся отбеливатель.
– Белла, – выдыхает он, всё ещё не отпуская ткань, но теперь пытаясь поймать мой взгляд.
Но я хочу только одного – сделать так, чтобы он не видел моего унижения. Я сжимаю ткань и с силой тяну её на себя, пытаясь выхватить её из его рук и положить обратно в коробку.
Его руки перемещаются и неожиданно они оказываются на моих.
Моё дыхание сразу же останавливается и, приоткрыв рот, я, замерев, смотрю туда, где он прикасается ко мне.
В том месте я чувствую тепло.
– Посмотри на меня.
Мне приходится постараться, чтобы оторвать взгляд от наших рук и посмотреть ему в глаза. Я вижу в них только беспокойство и… сострадание? Чёрт, я не могу сейчас ни о чём думать!
– Это… Боже, Белла, мне так жаль тебя.
По-прежнему глядя на него, я ощущаю каждый миллиметр кожи, где его руки накрывают мои.
– Дыши, – шепчет он и когда, отпустив мои руки, разрывает контакт, я вздыхаю, глотая так необходимый мне воздух.
Меня тошнит.
Бросив испорченный свитер в коробку, я надеюсь, что он успокоится на этом. Просто позволь мне спрятать эту коробку, чтобы никто больше не смог это увидеть. Жаль, что у меня нет способа ясно выразить своё желание.
Но он не знает, чего я хочу, и начинает рыться в вещах, бормоча себе под нос: «Может, ещё не всё испорчено», но в его голосе не слишком много надежды.
Я стою и смотрю, застыв и чувствуя себя абсолютно бессильной. Я не хочу, чтобы он видел это, стал свидетелем моего унижения. Но я не знаю как его остановить. Просто боюсь становиться у него на пути. Но это…
Блядь. Мне ужасно хочется плакать. Не плачь, не сейчас. Не делай всё ещё хуже.
Стефан разорвал всю мою одежду и, словно этого было недостаточно, вылил на неё отбеливатель, чтобы убедиться в том, что она окончательно испорчена.
Я беспомощно наблюдаю, как Эдвард перебирает мои вещи. Меня не беспокоит, что он видит то, что раньше было моим. Меня беспокоит, что он видит, что Стефан сделал со всем этим. Боюсь, он поймёт, что я заслужила всё это.
– Эй, а это что? – спрашивает он и достаёт что-то из коробки. – Ремень? – недоумевая, он смотрит на закатанную кожаную полоску.
О, нет. О, нет, нет, нет.
Воздух покидает всё моё тело, а каждый волосок становится дыбом.
– Это не женский ремень, – бормочет он, рассматривая коричневую кожу в своих руках. – Зачем он это послал?
Мой желудок сжимается и в горле встаёт желчь.
Когда Эдвард, держа ремень, смотрит на меня, его глаза расширены, словно он спрашивает меня, что же ему с ним делать. У меня в животе всё скручивается, и быстро развернувшись, я бегу в ванную на первом этаже, где моё тело избавляется от бутерброда, который я съела всего несколько минут назад.
Мне необходимо какое-то время, чтобы немного прийти в себя и набраться мужества, для того чтобы снова выйти и столкнуться с Эдвардом. И с ремнём.
Тем самым ремнём.
Глубоко вздохнув, я выхожу в прихожую и сразу же слышу голоса на кухне.
Ах ты, мать твою. Кто ещё не спит?
Прислушавшись, я различаю голоса Эсме и Карлайла. Эдвард разбудил их?
О, Боже, они рассердятся?
Я останавливаюсь. Прежде чем вернуться, мне нужно знать, чего ожидать.
– Я чувствую себя таким виноватым, ведь это я уговорил её открыть коробку, – говорит Эдвард. – Но когда она увидела этот ремень, её затошнило, и она убежала в ванную. Я…
– Мне очень жаль, сынок, – говорит Карлайл.
– Просто… она так внезапно испугалась. Ну что я мог сделать с этим ремнём?
Последовавшая тишина ощущается физически.
– О, Иисусе. Этого не может быть.
– Ты не мог знать, – говорит Эсме. – Не ругай себя за это. Ты просто пытался помочь.
– А я был так горд, ведь уговорил её немного поесть, – горестно говорит Эдвард.
– Она ела с тобой? – искренне удивляясь, спрашивает Карлайл.
– Да, – нарочито небрежно отвечает Эдвард. – Но думаю, она бы не хотела, чтобы ты делал из этого великое дело.
– Это огромное достижение, сынок. Она, должно быть, начала чувствовать себя с тобой более комфортно.
Как только я делаю шаг вперёд, неодобрительный звук из кухни пугает меня, и я замираю, уступив своему страху.
– Это ужасно, – бормочет Эсме. – Только посмотрите на это. Как он мог такое сделать?
Повисает тишина и всё, что я могу слышать, так только собственный тяжёлый стук сердца.
– Она заслуживает гораздо лучшего, – тихо продолжает Эсме. – Он разрушил её почти полностью, и теперь ещё бросает нож в спину. Очень хорошо, что я не знаю, где он живёт. Я хочу убить этого человека, за то, что он сделал с ней.
Слова Эсме удивляют меня. Я боюсь поверить, что она на самом деле именно это имела в виду. Но мне кажется, во всём случившемся она обвиняет Стефана.
– Её приёмный отец? – тихо спрашивает Эдвард, и за этим снова следует тяжёлое молчание.
– Да, Эдвард, – тихо говорит Карлайл. – Её приёмный отец.
– Это... он... тот самый... Папа?
– Да, сынок, – подтверждает Карлайл.
– Но... А этот ремень?
Шарканье и тихие звуки.
– Чёрт.
– Да, это так, – успокаивающе говорит Эсме. – Тише.
Я продолжаю стоять, не желая прерывать их, и не позволяя себе думать, что всё, что происходит на кухне, на самом деле имеет отношение ко мне.
– Не могу поверить, что ей пришлось через это пройти, – говорит Эдвард так тихо, что я едва могу его слышать. – Я имею в виду... в ней столько всего хорошего, и вот она даже боится дышать.
– Мы знаем. Вот почему мы пригласили её сюда. Всё, что ей нужно сейчас – тёплый и безопасный дом, где ей будут рады. Всё остальное приложится.
– Я не знал.
– Мы тоже, сынок. Это не значит, что это меняет нашу точку зрения на её пребывание здесь, но мы тоже не знали всего.
Слыша, как они говорят обо мне, я сглатываю. Ни одного мерзкого слова, ничего неприятного. Каждое слово пронизано добротой и нежностью. Я думала, что они, по крайне мере, будут честны за моей спиной, поэтому, либо они знают, что я слышу их, либо на самом деле говорят правду.
Ха.
Однако одна неприятная мысль тревожит меня – это то, что Эдвард теперь знает о моём прошлом. Тонкая связь, которую мы смогли установить – хотя, вряд ли это можно назвать связью – теперь, без сомнения, прервётся.
Решив покончить со всем этим, я заворачиваю за угол и предстаю перед ними.
– О, дорогая, – обращаясь ко мне, выдыхает Эсме. – Мне так жаль. Ты в порядке?
Что за глупый вопрос. Эдвард, потупившись, стоит за Карлайлом. Понимаете? Теперь он не захочет иметь со мной ничего общего. Карлайл смотрит на меня с беспокойством, словно застывшим на его лице.
И снова, нервничая, я опускаю взгляд, не зная, что делать и чего они ожидают от меня сейчас.
– Хочешь перебрать свою одежду? Возможно, что-то ещё можно спасти? – тихо спрашивает Эсме.
Я качаю головой. Нет. Мне не нравится, что они увидели в этой коробке уродливую правду, и я чувствую себя ужасно неловко.
Это очевидно. Стефан всегда говорил мне, что я уничтожила его. И думаю, что уходя, я так и сделала. И теперь он возвращает мне всё это единственным возможным для него способом.
И в придачу он выслал мне этот ремень. Просто пытаясь быть полезным для Калленов. Пытаясь дать им понять, что он ожидает, что моя жизнь здесь не будет слишком отличаться от той, что я знала с ним.
Нахлынувшая волна тошноты чуть ли не сбивает меня с ног и мой желудок сжимается, что причиняет очень сильную боль. Затаив дыхание, я жду, когда эта боль пройдёт.
Карлайл отходит от стола и, не говоря ни слова, идёт к кухонной стойке. Ожидая увидеть, что он собирается сделать, я следую за ним взглядом. Атмосфера явно напряжена, но я не ощущаю никакой опасности.
Достав что-то из ящика, Карлайл возвращается к столу. Его лицо кажется жестоким и это пугает меня. Когда он поднимает ремень, я делаю шаг назад, моё сердце снова набирает скорость, а глаза расширяются. В полу защитном, в полу извиняющемся жесте, я выставляю перед собой руки и жду.
По-прежнему не говоря ни слова, и сжав губы в тонкую линию, Карлайл разворачивает ремень и разрезает его пополам. Это довольно трудно сделать с широким поясом из кожи, но у него получается. Две меньшие части постигает та же участь и наконец, он отрезает металлическую застёжку. Кожаного ремня, который причинил мне столько боли, больше не существует.
По крайне мере, этот ремень больше не сможет причинить мне боль и облегчение, которое я чувствую в связи с этим, довольно ощутимо. Борясь со своим злым подсознанием, которое ужасно злится на меня, я наблюдаю за тем, как Карлайл, словно следуя какому-то ритуалу, уничтожает этот ремень.
Закончив, он на мгновение наклоняется над столом, его лицо расслабляется и он смотрит на меня.
– Давай, пойдем избавимся от этого.
Отступив, он подзывает меня подойти к столу и забрать части ремня. Он кажется тяжёлым в моих руках, и ощущение такое, словно маленькие иглы впиваются в мою кожу. Судорожно вздохнув, я смотрю на куски того, что когда-то могло так сильно ранить меня.
– Покончено, – тихо, но властно, говорит Карлайл. – С этим покончено. Навсегда.
Глядя на этого человека, я могу видеть боль в его глазах. Нет ничего угрожающего в том, как он говорит со мной.
Выйдя вперед меня, он протягивает руку и жестом приглашает следовать за ним.
– Эсме, может, ты присоседишься к нам, – говорит он тихо, и Эсме сразу же вместе с нами выходит из кухни, из дома, направляясь к небольшому мусорному контейнеру у них под крыльцом.
Никто из нас не надел пальто, но я не чувствую холода.
Карлайл открывает крышку контейнера и протягивает руку.
– Давай, – приглашая, говорит он.
Очень осторожно я делаю шаг вперёд, на этот раз, совсем не тревожась его близости, и бросаю ремень в контейнер.
– Это всего лишь мусор, – говорит Эсме. – У тебя теперь новая жизнь, Белла, и в ней места никакому насилию. Пусть это будет знаком, что пора начать жить по-настоящему.
~О~
Кажется, мне о многом нужно подумать.
Но самое главное, я начинаю верить, что здесь никто не собирается причинить мне боль. Потому что если бы они хотели сделать это, то сделали бы уже давно. Кроме того, слова Карлайла и то, как он разрезал этот ремень, коснулись чего-то во мне.
Я была беззащитна, много спала, была без сознания. Я показала свой характер, бросила вызов и просила то, что мне было нужно. Я была слишком слаба, чтобы бороться и даже тогда никто не пришёл ко мне.
Всё это время, пока моё тело набиралось сил, Эсме была моей доброй и терпеливой компаньонкой. Теперь я вспоминаю всё то, что происходило со мной, пока я болела. Она почти не оставляла меня, наблюдая за мной. И хоть из-за этого я чувствую себя виноватой, что-то скручивается внутри моего живота, когда я думаю о постоянной бессменной вахте Эсме.
Мне нужно как-то отблагодарить её.
Сейчас воскресное утро. Я бредила от высокой температуры в течение полутора дней, а остальное время либо спала, либо просто лежала, глядя в потолок.
Чем лучше мне становится, тем больше моё тело заявляет о своих потребностях. Эти ощущения для меня малознакомы, и в основном я испытываю раздражение от чувства голода, жажды, головной боли, боли в спине и какого-то непонятного зуда.
Эсме приносит еду в мою комнату, так как Карлайл велел мне как можно больше отдыхать. Если мне не станет хуже, позже я смогу выйти на час или около того. Никакого давления. Он просто хочет, чтобы я поскорее поправилась и хоть мне не терпится встать, у меня больше нет того ощущения, что моя кровать горит в огне.
Меня всё ещё мучают приступы кашля, но, как и раньше, я пытаюсь подавить его, когда меня может кто-то услышать. То, что я кричала при галлюцинациях просто ужасно – я предпочитаю оставаться тихой.
Когда вчера ночью мы вернулись в дом, после того как выбросили ремень, Эдвард всё ещё был на кухне – молчаливый свидетель всего, что произошло.
Я избегала встречаться с ним взглядом, и было ясно, что из-за всего этого он чувствовал себя очень неловко. Я собралась с духом и мысленно отстранилась от него. Если он решит, что не хочет иметь со мной ничего общего, то я к этому готова. Если теперь он будет грубым со мной, то к этому я тоже готова.
Ему должно быть интересно, что же такого я сделала, чтобы заслужить всё это. Он любопытный парень.
О Боже, надеюсь, он не будет спрашивать меня об этом.
Обидно, однако. Особенно после прошлой ночи с бутербродом и его шуткой. Я всё еще продолжаю вспоминать, как не глядя на меня, он вскинул кулаком в воздух. Должно быть, он сделал это потому, что я ела свой бутерброд. Должно быть, он услышал, как я подвинула к себе тарелку, и это подсказало ему о том, что я ем.
Неужели он на самом деле праздновал мою победу?
Вздохнув, я пытаюсь смириться с тем, что теперь со всем этим будет покончено. Он знает. Вчера, узнав обо всём, он расстроился. Это должно быть потому, что он разочаровался, верно?
Но это противоречит тому, что я слышала от Карлайла и Эсме. Что сказала Эсме? Что я разрушена почти полностью? И что она хочет убить «этого человека» за то, что он сделал это со мной?
Но почему? Ведь всё что сделал со мной Стефан, я заслужила, ведь так?
До того как я приехала сюда, за меня никто никогда не заступался. А здесь, за несколько недель это происходило уже много раз и это исходило от разных людей в этом доме.
Коснувшись заживающего синяка на внутренней стороне моего левого запястья, я вспоминаю о том, как Эдвард прикоснулся ко мне. Он сделал это не для того, чтобы причинить мне боль, но в то же время сдерживал меня. Его руки были нежными, мягко, но уверенно обхватывали мои. И я чувствовала тепло его кожи.
Такое странное, незнакомое ощущение, но всё же я не отступила. Всё так запутано.
Хочу ли я снова это испытать? Я знаю, для нормальных людей в прикосновениях нет ничего необычного. Все в этом доме постоянно касаются друг друга. Я знаю, что это не обязательно должно означать что-то плохое или нести в себе боль. Просто я никогда это не испытывала. И никогда не испытаю.
Захочу ли я когда-нибудь, чтобы меня касались так, как это делают нормальные люди? Я уже дважды почувствовала объятия и когда болела, Эсме обмывала меня, хоть это и нельзя назвать приятным. Чувствовать на себе руки Эдварда казалось странным, но он не причинил мне боль. Никто здесь не причинил мне боль. Я не хочу много думать об этом. Это слишком расстраивает, мне слишком сложно это понять. Всё это так ново для меня, и я просто сбита с толку. Кроме того, если я буду постоянно думать об этом, то начну этого желать, а это очень, очень опасно, правда.
Мой разум слишком устал, чтобы думать о чём-то ещё и, пытаясь отвлечься, я включаю телевизор и смотрю новости.
Ближе к вечеру в мою дверь стучится Элис. Когда я иду, чтобы впустить её, она смотрит на меня с широкой улыбкой, но я вижу неуверенность в её глазах. Что с ней не так?
– Привет, – словно сомневаясь, говорит она. – Можно войти?
Отступив назад, я впускаю её в свою комнату. Она держит три, или даже четыре пакета, набитых какими-то вещами, и мне становится интересно, зачем она всё это принесла в мою комнату. Она ходила по магазинам? Хочет показать, что купила себе?
Почему-то я тронута этой мыслью. Я на самом деле не думаю, что она хочет похвастаться передо мной тем, что у неё есть. Я начинаю верить, что Элис не относится к таким девушкам. Может, она просто хочет поделиться со мной своей радостью. О, это было бы очень мило с её стороны.
– Как ты? – спрашивает она, ставя пакеты на пол и оглядывая комнату. – Лучше?
Я киваю. Я чувствую себя лучше. Я приняла душ, расчесалась и, кажется... даже моё настроение улучшилось.
– Хорошо, – улыбается Элис, и я вижу неподдельное счастье в её глазах. Её взгляд снова осматривает комнату. – Тебе нужно добавить сюда какую-то мебель, – размышляет она. – Может диван и кресло-качалку? Ты хотела бы? У нас есть одно лишнее в библиотеке, им никто никогда не пользуется. Ты хотела бы его здесь?
В шоке от её вопроса, я не смею признать, что я бы многое отдала за кресло-качалку, в котором я могла бы свернуться калачиком. Или даже, немного почитать. О, да, мне правда очень нравится эта мысль.
– Конечно, я спрошу сначала у мамы и папы, и если они не будут против, мы добавим сюда какую-то мебель. Чтобы сделать эту комнату твоей, понимаешь?
Хм, разве Эсме не говорила что-то подобное несколько дней назад?
– Ладно, присядем? У меня кое-что есть для тебя, – говорит Элис. Она берет стул у кровати и, подзывая меня к себе, гладит матрас, чтобы я села и посмотрела, что она принесла. Мне.
Мне?
– Хорошо, – говорит Элис, по-деловому ставит первый пакет между ног и начинает рыться в нём. – Самое необходимое.
Она достаёт из пакета вещи и показывает их мне.
– Тетради и ручки для школы или просто, если тебе нужно будет что-то писать. Ты ведёшь дневник? – спрашивает она между делом, и я качаю головой, нет. С тех пор как я приехала сюда, даже не открывала ту тетрадь, которую дала мне Рене.
Другие предметы появляются из пакета и передаются мне. То, что по мнению Элис считается самым необходимым. Флешка. Ароматный шампунь с запахом клубники. Лосьон для тела. Носки, начиная от обычных чёрных до цветных с забавными рисунками. Тапочки. Халат и пижама. Несколько маек, которые как она надеется, подойдут мне по размеру. Её извиняющийся взгляд говорит мне, что она тоже видела коробку с моей испорченной одеждой.
Блядь.
Я осматриваю то, что она купила, когда паника накрывает меня с головой – я никогда не смогу им это оплатить.
Заметив моё беспокойство, Элис хмурится, но кажется, не осуждает меня.
– Ты должна знать, что деньги на всё это мне дала мама, и кроме того факта, что тебе это необходимо, это – подарки. Ты не должна отдавать что-то взамен, Белла, именно в этом смысл подарка.
Мне не нравится это. Совсем.
– Надеюсь, я не переступила черту, – словно извиняясь, говорит Элис. – Я купила синие вещи, потому знаю, тебе очень нравится этот цвет, но понимаю, что покупая для тебя все это, приняла много решений за тебя. Но тебе это нужно, и не думаю, что в ближайшее время ты сможешь выехать за покупками.
Она замолкает, возможно, разочарованная отсутствием реакции с моей стороны. Но она неправильно меня поняла. Когда она смотрит на меня, я снова вижу неуверенность в её глазах. Меня пугает только то, что я никогда не смогу за это заплатить.
– Я не хотела тебя расстраивать. Я думала, что смогу порадовать тебя этим.
О, нет. Я знаю, что мне стоит быть благодарной, и вот, я снова всё испортила. Блядь!
Элис сглатывает.
– Джаспер предупреждал меня, что это слишком. Теперь я оставлю тебя. Прости, Белла. Ты можешь забрать всё это, теперь оно твоё. Делай с этим всё, что хочешь. Надеюсь, ты не сердишься на меня. Мне стоило подождать и убедиться, что ты действительно этого хочешь.
Я не знаю, как мне это исправить. Я не знаю, что мне делать.
– Прости, – повторяет она. Она встаёт и выходит из комнаты и я чувствую себя просто ужасно из-за того что сейчас произошло.
Я смотрю на груду вещей, сваленных на моей кровати, и начинаю их перебирать. Элис действительно обо всём позаботилась, хоть я и не назвала бы всё, что она купила «самым необходимым».
Очищающий гель для умывания, ватные диски. Блеск для губ. Резинки для волос. Хорошая щётка. Пилочка для ногтей. Тетради различных размеров, карандаши и ручки. Ежедневник. Носки и майки. К счастью, никакого нижнего белья – я бы не смогла вынести такого унижения. Пижама – тёплая и мягкая. Тапочки. Бритвы. Так много всего – и это подарок.
А я даже не поблагодарила за него.
Я такая неблагодарная сука. Возможно, Стефан всё-таки был прав. Я не заслуживаю того, чтобы быть здесь. Я даже не могу реагировать должным образом.
Встав с кровати и пытаясь избавиться от своего разочарования, я задеваю что-то ногой. Это четвёртый пакет с вещами. Осторожно, я поднимаю его на кровать и заглядываю внутрь.
Моё сердце пропускает удар, когда я вижу, что там лежит – тампоны и гигиенические прокладки. С трудом сглотнув, я начинаю мысленно отсчитывать дни. Даже не помню, когда в последний раз я принимала свои таблетки.
И мои месячные ещё не начались.
О нет, нет, нет, нет.
Этого не может быть. О Боже, нет. Сильно встревоженная, хоть теперь совсем по другой причине, я встаю и начинаю ходить.
Думай, Белла, думай! Вцепившись в свои волосы, я пытаюсь сосредоточиться. Мне давали что-то в больнице, но это было уже месяц назад. Пока я не заболела, то добросовестно принимала эти таблетки. Никогда не забывала об этом, никогда.
Возможно, это просто стресс. Да. Стресс может вызвать задержку. Я недоедала и я болела. И я была в состоянии стресса.
Бог знает, что я была в состоянии стресса.
Четыре больших шага и я возле ноутбука и уже загружаю его. Если это стресс, то мне нужно отвлечься. Но сначала нужно знать наверняка, может ли причиной задержки стать именно стресс. Я открываю Google и начинаю искать.
~О~
Не получается Белле расслабиться(((
Но, по крайней мере, её ремня больше нет.
И... Эдвард... и говорящий огурец)))
Мы ждём вас на форуме))
Источник: http://robsten.ru/forum/49-1397-1
0
