– Я на самом деле скучаю по ней. Если бы ты не появилась здесь, уверен, у нас всё было бы хорошо.
Я стискиваю зубы и сжимаю колени, незаметно для человека, который поклялся заботиться обо мне, защищать от зла и предоставить безопасный дом. Все эти три обещания были нарушены.
– Да, – невнятно бормочет он, и его рука вяло падает обратно на диван.
Что-то странное происходит с моим телом. Словно каждое нервное окончание, предупреждая об опасности, неожиданно напрягается. Я не могу предусмотреть того, что произойдёт. Он непредсказуем и я понятия не имею, что у него на уме. Прежде чем со всем безразличием, на какое способна, осторожно встать, я про себя считаю до десяти.
– Ты собираешься готовить?
Я поворачиваюсь к нему и киваю.
– Хорошо, – он зевает и энергично чешет у себя в паху. Боже, как же он отвратителен. Я отворачиваюсь.
– Принеси мне пива, ладно? – кричит он мне вслед, когда я иду на кухню.
Я делаю как мне велено, и ставлю на журнальный столик перед ним открытую бутылку пива.
– Просто дай её мне, ты, тупая корова. Блядь, неужели это так сложно?
Я снова стискиваю зубы и, подойдя к нему, протягиваю бутылку. Когда его рука поднимается, я сильно вздрагиваю, и неожиданно придя в ярость из-за моего страха, он не берёт у меня бутылку, а крепко сжимает моё запястье. Его хватка настолько сильна, что на мои глаза сразу же набегают слёзы. Утром появится красочный синяк.
Из-за того, что он схватил моё запястье, бутылка сначала опрокидывается, а затем совсем выпадает из моей руки, разливая содержимое Стефану на колени.
Он рычит, его ругань – череда невнятных нечленораздельных звуков и, встав, он всё ещё продолжает держать меня. Когда он тащит меня через комнату, я сдаюсь и иду за ним, иначе моё запястье, без сомнения, будет сломано. Боже, оно просто горит.
Я даже не вижу, как он хватает стеклянную бутылку, и всё ещё разливая пиво, бьёт ею меня по голове. Удар такой силы, что у меня звенит в ушах. И этот ублюдок продолжает держать меня за руку.
Я не могу защититься, и вскоре следует второй удар и третий… мне остаётся только молиться, чтобы бутылка не разбилась. Удар следует за ударом, и теперь, к своему ужасу, я начинаю видеть звёзды. Я поспешно ныряю в убежище своего разума и отчаянно ищу там своё счастливое местечко…
~O~
Я просыпаюсь от того, что задыхаюсь, и трачу немало времени на то, чтобы взять своё дыхание и удары сердца под контроль. Это сон, всего лишь сон. Начали. Один, с тобой всё в порядке; два, ты в… Хм. А где я, собственно?
В ванной.
Ладно, это не ново и совсем не удивляет. Я внимательно рассматриваю то, что меня окружает. Через небольшое окно, расположенное высоко на левой стене, льётся тусклый серый свет. Я укутана в толстое одеяло, но под ним вижу одеяло Рене.
Ах, да, теперь вспомнила. Я в доме, нет, в особняке семьи Калленов, которая любезно взяла меня под свою опеку. Я останусь здесь, пока мне, по крайней мере, не исполнится восемнадцать. И я заснула в ванне, потому что… ну, это довольно очевидно, не так ли?
Когда я пытаюсь немного пошевелиться, понимаю, что каждый сустав и каждая мышца в моём теле болит. Правда, болит именно всё. Я и раньше спала в ванной, и знаю, что после наступает ожидаемая болезненная чувствительность, но кажется, мои ноющие мышцы сейчас являются неутешительным итогом моих вчерашних многочисленных приступов паники.
О, Боже, лучше не вспоминать о том, что было вчера…
Ну, по крайней мере, я немного поспала. Я чувствую себя так, словно меня повесили, четвертовали и плюс ко всему, выпотрошили. Голова пульсирует, глаза горят так, словно в них попал песок. Горло пересохло и болит, и каждая часть моего тела по очереди отзывается болью. Но, если честно, бывало намного хуже.
Я смогу это сделать. Мне придётся.
Приложив немало усилий, я освобождаюсь от кокона, сооруженного из двух одеял в ванной, и когда встаю, сразу же начинаю дрожать от холода. Зевая, я потягиваюсь, пытаясь размять своё ноющее тело, и слышу более чем один хруст, когда кости становятся на своё место.
Я тяжело вздыхаю про себя. Возможно, это доставило больше неудобства, чем я ожидала.
Я подхожу к двери и очень тихо её открываю. Спальня такая же, какой я оставила её. Забытая пижама Эсме лежит на столе. Я забираю из ванной одеяло и стелю постель, но делаю немного по-другому, чем это было накануне. Сложив пижаму, я кладу её под подушку.
Да, как-то мне не очень хочется, чтобы Эсме узнала, где я провела ночь.
Я внимательно осматриваю комнату. На столе, кроме ноутбука, ничего нет. Неужели они оставили его, чтобы я могла им пользоваться? Остальная часть комнаты почти пуста. На полках, украшающих стены над столом, стоят несколько случайных книг. Справа от двери – телевизор. Хм, я даже не замечала его.
Я смотрю на часы. Да, так я и думала. В доме Стефана я в это время уже работала, а учитывая разницу во времени, ещё так рано, что даже птицы не начали петь. Снаружи всё ещё довольно темно, комната освещается лишь призрачным сумеречным светом.
Протерев глаза, я понимаю, что спала около двух с половиной часов. Хорошо. На самом деле, просто отлично.
Больше я не смогу заснуть. Чтобы отвлечься, мне нужно что-то делать, иначе я просто сойду с ума. Мне страшно вспоминать вчерашний день. Всё, что могло пойти не так, пошло не так. Моя встреча с Джаспером прошла ужасно. Моя встреча с Эдвардом оказалась унизительной.
Почему он касался меня так? Почему привлёк меня к себе и обнял? И почему, когда он это сделал, я почувствовала себя такой потерянной и смущённой? Почему я не пыталась бороться или бежать?
Нет, это глупая мысль. Я очень хорошо знаю, и уже давно поняла, что лучше не бежать.
Но ты убежала от Джаспера. И убежала от Карлайла.
С трудом сглотнув, я пытаюсь избавиться от этих раздражающих мыслей. Я была в шоке и разбила стакан. Опустившись на колени, я начала собирать осколки и в это время он подошёл ко мне. Вполне естественно, что я не пыталась бежать. Или бороться.
Но ты боролась даже с Эсме, когда она пыталась снять твой шарф.
Ладно. Возможно, я соглашусь со своим противоречивым разумом. У меня нет объяснений тому, что произошло. Даже если б они и были, я не знаю, как выразить это словами. Кроме того, я на самом деле имею в виду «если бы». Нет, мне всё же нужно разобраться в этом. Я не убежала, потому что мне просто некуда бежать. Я не боролась, потому что лучше не сопротивляться, когда знаешь, что всё равно не выйдешь победителем. Вот и всё.
Но почему, когда он снова вернулся на кухню, на его лице отражалась такая мука? Неужели, он на самом деле раскаивался? Неужели это правда? Что всё это может значить?
Ну, хватит, Белла, можешь быть уверена, теперь он всеми силами будет тебя избегать. И так намного лучше, не правда ли? Не трогай меня, и я не буду трогать тебя. Я только надеюсь, что он не будет издеваться надо мной. Лучше всего, если он будет просто игнорировать меня. А я буду игнорировать его. Да, так будет идеально.
То же самое касается каждого человека в этом доме. Семь человек постоянно вокруг меня… Они будут требовать, чтобы я всегда присоединялась к ним? Они именно та семья, которая каждый вечер собирается вместе, чтобы посмотреть телевизор или поиграть в компьютерные игры? Возможно, у меня получится хоть иногда оставаться одной?
Или, может, сейчас я в последний раз наслаждаюсь одиночеством. В доме так тихо, что сомневаться не приходится – все ещё спят. Меня это совсем не удивляет. В конце концов, только 6 часов утра.
Так, нужно всё разложить по полочкам. Я сажусь за свой стол и начинаю подводить итоги. Какая-то таинственная мышца в моей пояснице, та, о которой я даже не подозревала, отчаянно протестует, но я не обращаю на это внимание. Мне нужно подумать.
Вчера, встретившись с Джаспером, я убежала. Не дав им знать, куда направляюсь, я спряталась в лесу. Элис привела меня обратно. А что, если бы они не нашли меня? Я бы захотела вернуться? Лучше не думать об этом.
Затем я заснула прямо посреди комнаты, полной людей – мне очень хотелось дать себе пинка за это – и когда Карлайл, Бог знает по какой причине, положил руку мне на плечо, я убежала от него. И, конечно, не стоит забывать о том, как я поступила с Эсме, когда хотела избавиться от блокнота в её руках. К тому же я боролась с ней, когда она пыталась снять с меня шарф. Вот дерьмо, надеюсь, я не причинила ей боли.
Затем Эсме начала считать со мной, и ей это удалось. Я до сих пор не могу в это поверить.
И Эдвард. Хм, почему я всё время возвращаюсь к нему? Кажется, я решила, больше о нём не думать?
Но нужно смотреть фактам в лицо. Когда он вернулся домой, и я разбила стакан, у меня случился ещё один приступ паники. Всё, что могло пойти неправильно, пошло неправильно.
Должно быть, я полностью облажалась с этой семьёй. Они были так терпеливы со мной, но когда я ночью почти всех подняла на ноги, наверняка, они поняли, что я здесь лишняя.
Я с трудом сглатываю, осознав, что мне будет совсем непросто, если они решат отослать меня куда подальше. Кто знает, где я в конечном итоге снова окажусь, и уверена, что больше никогда не увижу столько заботы, терпения и сострадания – всего того, что встретило меня здесь.
Ну что ж. Решать только им, хотят они оставить меня здесь или нет. Лучше быть готовой к отъезду, если они примут именно такое решение. Бесшумно выдохнув, я забираю из ванной одеяло Рене и складываю его в свой чемодан. Возможно, мне стоит собрать также всю одежду. Лучше быть подготовленной, если они попросят меня уйти. Неправильно. Когда они попросят меня уйти.
Так, где тут у них прачечная? Я приоткрываю дверь и выглядываю в сумеречную прихожую. Никаких признаков жизни. Ну, учитывая то, что я на полночи лишила сна половину семейства, совсем не удивительно, что они всё ещё спят.
А может, для них нормально спать в этот час, тем более что сегодня воскресенье.
Я нахожу прачечную инстинктивно. Она над гаражом и немного удалена от остальной части дома. Это хорошо, значит, когда я буду здесь, меня никто не услышит.
Моя чистая одежда аккуратно сложена и лежит на столе. Наверху мой свитер и я с жадностью надеваю его. Наконец-то на мне что-то тёплое. Во время нашего вчерашнего обхода Элис позволила мне заглянуть в эту комнату ровно на 2-3 секунды, так что теперь я могу спокойно осмотреться. В левой части прачечной стоит стиральная машина, сушилка и небольшая раковина. Справа стойка, забитая одеждой, не поместившейся в сушилку для белья. У задней стены гладильная доска и куча рубашек, которые нуждаются в глажке. Мне кажется, что стирка и сушка белья для этого семейства может занять целый день.
Ну что ж, тогда лучше начать.
Маленькая мигающая красная лампочка на сушилке указывает на то, что дело сделано. Я вытаскиваю гору полотенец и, положив их на довольно большую свободную часть стола, аккуратно складываю. Делая это, кажется, я даже получаю удовольствие. По крайней мере, эта работа мне знакома.
Жаль, что проходит всего несколько минут, а я уже закончила. Мои глаза останавливаются на не глаженых рубашках. Я…?
Да, я сделаю это.
До того как начну сомневаться, я включаю утюг и жду, когда он нагреется. А затем старательно глажу. Я не знаю, кому принадлежат эти рубашки, но впрочем, это не имеет никакого значения. Их так много – от обычных, застёгивающихся на пуговицы, до футболок с длинным рукавом. Полностью погрузившись в свою работу, я глажу их, складываю и развешиваю, пока не слышу у входа в прачечную какой-то шум.
Я замираю и, оборачиваясь, смотрю на дверь. Никого. Мне просто послышалось, правда? Здесь есть кто-нибудь? Разозлятся ли они, застав меня здесь? Я имею в виду, я хотела как лучше, но всегда существует вероятность, что они воспримут это совсем по-другому. Может, сначала мне нужно было спросить? Если у меня всё ещё был шанс остаться с этими людьми, может, теперь я окончательно всё испортила?
Резкий запах гари достигает моего носа, и, опустив взгляд, от шока я начинаю задыхаться. Убрав утюг, я, конечно же, вижу, что в той рубашке, которую гладила, прожгла дыру. Тёмные клубы дыма веют мне в лицо, а рубашку украшает тёмно-коричневое пятно, с чётким контуром утюга.
Ах ты, мать твою.
Нет. Нет, нет, нет. Нет…
~O~
Я на кухне, стою у барной стойки. Рубашку я спрятала в шкафу в своей комнате. Я знаю, что вскоре мне придётся столкнуться с последствиями, но не могу заставить себя сделать это прямо сейчас. В любом случае, не думаю, что ради этого мне нужно их будить. Я подожду, когда они проснуться.
Я надела одежду, в которой вчера приехала, и которую нашла в прачечной, чистую и высушенную. Даже ботинки высохли, я нашла их возле входной двери.
На кухне тихо. Единственный звук, который я слышу – слабый шум дождя, который барабанит по многочисленным окнам этого дома.
Сейчас 10:00 утра и я стою вот так уже два часа. Стою на шухере, если можно так сказать. Ужасно переживаю, хотя вряд ли я смогу защитить себя от неприятностей, которые навлекла на себя.
Я без проблем могу долгое время стоять неподвижно. Я сделала подобное терпение видом искусства, ведь провела таким образом бесчисленное количество ночей, сначала ожидая когда Лоран, а затем когда Стефан зайдёт в мою комнату.
Но сейчас, стоя, я заламываю руки, кусаю губу и очень, очень сильно нервничаю. В желудке большим туго завязанным узлом скручивается тревога и мне постоянно приходится напоминать себе, что нужно дышать. Хотелось бы что-нибудь сделать, чтобы убить время и отвлечься, но с другой стороны я боюсь снова что-то испортить, может, что-то сломать и сделать ситуацию намного хуже.
Почему, ну почему, мне захотелось быть полезной и отгладить утюгом эти грёбаные рубашки? О чём я думала? Чёрт, Белла! Это был такой прекрасный шанс, но ты сделала всё для того, чтобы по-королевски облажаться. Я перетягиваю запястье резинкой и из-за боли, возникшей на моей фиолетовой от синяков коже, на глаза наворачиваются слёзы. Это хорошо. Я делаю это снова. На этот раз от боли я начинаю шипеть. Так лучше.
Даже не знаю, как я со всем этим справлюсь. Я жду, когда проснётся семья, но думаю, что лучше предоставить Карлайлу разобраться с этим. Я надеюсь застать его одного. В любом случае, всё будет очень плохо.
Возможно, мне стоит попытаться что-то съесть. В доме тихо и я могу рискнуть и спокойно подкрепиться. Но понимаю, что даже для этого я слишком взволнована. Обхватив себя руками, я стискиваю зубы, и заставляю стоять на месте и ждать, когда этот дом снова вернётся к жизни.
Я смогу это сделать. Мне придётся.
Я освобождаю посудомоечную машину, это меньшее, что я могу сделать. Я делаю это быстро и тихо, и даже ничего не разбиваю. Хотя, мне приходится поломать голову, чтобы разобраться, как всё это работает, но кажется, я всё сделала правильно.
Затем я возвращаюсь к своему месту возле барной стойки, откуда могу видеть всю кухню и лестницу. Я жду.
Первой спускается Эсме. Она одета в то же платье, что и прошлым вечером. Её волосы – карамельный беспорядок, но всё это ей очень идёт. Ее лицо светится, когда она видит меня, но я отвожу глаза. Мне так стыдно, что я не могу встретиться с ней взглядом. Пытаясь не расплакаться, я обхватываю себя руками и прикусываю губу.
Чёрт, я испортила их рубашку и не думаю, что мне так просто это простят. Блядь.
– Доброе утро, Белла, – с лёгкостью приветствует меня Эсме, но в её голосе я отчётливо слышу беспокойство. Она знает, что я что-то натворила? Может, это написано у меня на лбу? Когда я жила со Стефаном, иногда думала, что так оно и есть. – Ты хорошо спала?
Хм, нет. Всё ещё избегая встречаться с ней взглядом, я пожимаю плечами. Я уже настолько облажалась, что больше нет необходимости вести себя хорошо и делать вид, что я готова общаться. Это, может, несправедливо по отношению к ней, но так мне намного легче. Эта женщина за прошлый вечер вытянула из меня столько слов, сколько никто не слышал от меня последние… семь лет? По крайней мере, скоро так и будет.
– Тебя что-то тревожит? – Эсме пытается заглянуть мне в глаза, но я всё равно отворачиваюсь и смотрю в сторону. Я на самом деле думаю, что с этим должен разобраться Карлайл. Эсме не настаивает и вместо этого начинает делать кофе. Насыщенный, горьковатый запах вызывает у меня обильное слюноотделение. Прошло немало времени, когда я в последний раз пила этот восхитительный напиток.
– Ты что-нибудь ела? – спрашивает меня Эсме. Она не смотрит на меня, а по-прежнему возится с кофе, измеряет нужное количество коричневого порошка, добавляет воду и включает кофеварку. Наконец, она поднимает взгляд. – Так как?
Нет. Я снова отвожу взгляд, вдруг испугавшись, что она собирается заставить меня что-нибудь съесть. Мне понадобилось всего двадцать четыре часа, чтобы понять – эта женщина может заставить меня сделать что угодно, просто придав своему лицу такое правильное выражение. И это безумно пугает меня.
Не спорю, кажется милым и благородным, что вчера она с таким трудом смогла протиснуться сквозь возведённые мною стены, но всё же мне нужно быть более осторожной. Особенно теперь, когда я абсолютно уверена, что эта сказка очень скоро закончится. Мне нужно как-то защитить себя, иначе потом будет очень больно.
Довольно долгое время Эсме не отводит от меня взгляд, но к счастью вопросов больше не задаёт. Вместо этого она подходит к холодильнику и достаёт оттуда мою самую «любимую» в мире еду. Не говоря ни слова, она вставляет трубочку и ставит это передо мной на стол.
– Я уйду сейчас из кухни и буду в гостиной. Когда закончишь, зайди и позови меня.
Без лишних слов она покидает кухню. Я в шоке. Теперь она ждёт меня. Как я могу есть, зная, что она ждёт меня? Но словно по команде в моём животе урчит и это похоже на «Чёрт, да, несмотря на то, что она ждёт тебя, ты сможешь это сделать! Только поспеши, в конце концов, ты привыкла к этому».
Что мне делать? Есть? Я слишком нервничаю и не испытываю никакого желания. Но с другой стороны, мне на самом деле необходимо это сделать, потому что кто знает, когда в следующий раз мне представится такая возможность. Мне хочется, словно ребёнку топнуть ногой и ударить кулаком по окну, потому что меня сводят с ума эти сомнения. Я бросаю взгляд на пакет с едой… и больше ни о чём не думаю. Даже не осознавая, что делаю, я начинаю пить большими, жадными глотками, и от усилия, которое прилагаю, чтобы втянуть в себя через трубочку эту липкую гадость, напрягаются мышцы даже на моих щеках. Серьёзно, люди, которые нуждаются в подобной еде, уже итак испытывают достаточно трудностей, так зачем же их наказывать ещё больше, делая процесс еды настолько ужасным?
Глотание причиняет боль моему горлу, но уже, несомненно, лучше, чем это было две недели назад. Быстро покончив со своим питьем, я спешу принять лекарство и выпиваю содержимое стакана прежде, чем таблетки полностью растворились. Затем я иду звать Эсме, и когда мы возвращаемся на кухню, она снова подходит к кофеварке.
– Это на самом деле было так тяжело? – спрашивает меня Эсме, доставая из шкафчика две чашки и наливая в них кофе. Это не звучит как обвинение. Похоже, она на самом деле хочет знать. – Кстати, я подумала, что ты хочешь кофе? – продолжает она, эффективно лишая меня необходимости отвечать на её первый вопрос, на который, в любом случае, у меня не было ответа.
Интересно, что произойдёт, когда я снова смогу есть твёрдую пищу? Когда и как я буду её есть?
Ах, лучше сейчас не думать об этом, ведь на самом деле я совсем не уверена, сколько они ещё будут терпеть меня здесь. Испорченная рубашка сожгла дыру в моей совести. Может, мне следует обо всём рассказать Эсме.
Эсме прерывает мои размышления, поставив передо мной чашку горячего дымящегося кофе. Запах просто божественный. Из-за этого проклятого горла я не смогу пить его, пока он не остынет, но возможно, чуть позже смогу сделать маленький глоток. Я имею в виду, моё горло, вроде бы, уже проходит.
За исключением того, что я, возможно, не имею права наслаждаться этим вкусным кофе, когда на моём сердце тяжелым грузом лежит вина за совершенный поступок.
Всё ещё не глядя на Эсме, я глубоко вздыхаю и хмурюсь. Атмосфера на кухне медленно, но верно накаляется.
– Что тебя так тревожит, Белла? – её голос такой нежный, такой добрый… Чёрт бы тебя побрал, женщина! Если бы ты знала, что я натворила, то больше не разговаривала бы со мной таким тоном.
Боже, как же я хочу иметь возможность ненавидеть её.
Нахмурившись, я не свожу сосредоточенного взгляда со своей чашки. Терпеть не могу, когда меня окружают горячие жидкости. Не рядом с кем-то, а именно со мной. Ничего еще не случилось, но если бы я могла видеть такую возможность, то для Эсме это было бы лучше.
– Я очень хочу, чтобы ты поговорила со мной, – шепчет она. Я явно чувствую некоторую неуверенность в её голосе, но отказываюсь поднять взгляд. Всё это только моя вина, и теперь, вдобавок ко всему, Эсме, видимо, чувствует себя очень плохо. Я хочу только одного, чтобы меня оставили в покое, но как мне дать это понять?
Если бы только Карлайл проснулся, тогда я смогла бы покончить с этим.
Довольно долгое время Эсме смотрит на меня и под её пристальным взглядом, я начинаю нервно переминаться с ноги на ногу. Пытаясь скрыть своё беспокойство, я натягиваю на свои руки рукава. Это не помогает.
Каким-то образом, она, кажется, понимает, что я не собираюсь отвечать, потому что берёт свою чашку, вчерашнюю газету и садится за стол.
– Я люблю воскресным утром почитать газету, – повернувшись ко мне спиной, говорит она. Развернув газету, она начинает просматривать заголовки. – Обычно, я первая встаю, и мне нравится, что можно насладиться тишиной и спокойствием. Почему бы тебе не присоединиться ко мне?
Это – предложение, которое я могу отклонить, к тому же, я на самом деле, предпочла бы оставаться на своём месте. Что случиться, если я не присоединюсь к ней?
Опять же, какое это имеет значение? Я уже потеряла всё, что только можно. Поэтому я остаюсь стоять у барной стойки, понимая, что моё беспокойство достигло невиданных вершин.
Так я стою довольно долгое время. Эсме переворачивает страницы газеты и небольшими глотками пьёт свой кофе. Она больше не просит, чтобы я присоединилась к ней, и если бы я могла, обязательно поблагодарила её за это. Но лучше, если я буду держаться на расстоянии. Я поняла, что запросто смогу полюбить её и мне будет очень больно, когда меня попросят уехать и мне придётся оставить всё это.
Я замечаю, что пар над моим кофе уже не подымается и задаюсь вопросом, могу ли я, наконец, попробовать его. С другой стороны, я так взволнована, что вряд ли смогу это сделать. Я слышу чьи-то шаги наверху. Проснулся кто-то ещё.
Я так пристально смотрю на лестницу, что не замечаю, как Эсме поворачивается и смотрит на меня.
– Белла, почему ты так взволнована? Я могу что-то сделать для тебя?
Я поворачиваюсь в её направлении и впервые за это утро вижу её добрые глаза. К горлу тут же подкатывает большой комок, и, пытаясь не позволить слезам ручьём политься по моим щекам, я до боли прикусываю губу. Я не заслуживаю сочувствия, и конечно, не должна просить его. Из-за того что я сделала, я чувствую себя просто ужасно. Я снова отвожу взгляд. Я не могу рассказать Эсме о своём проступке, так как всё ещё думаю, что с этим должен разобраться Карлайл.
Поэтому я снова вздыхаю и, оставаясь на своём месте, продолжаю ждать. Эсме всё ещё смотрит на меня и могу сказать, что она начинает волноваться. Было бы намного легче, если бы она просто оставила меня в покое.
Она, наконец, отворачивается и, встав, открывает – уже пустую – посудомоечную машину. Её рот в шоке открывается, и она смотрит на меня.
– Ты сделала это?
Не встречая её взгляд, я киваю.
– Не нужно было, – мягко говорит она. – Спасибо, это очень мило. Но тебе нет надобности, выполнять здесь какую-либо работу по дому. Конечно же, мы не ждём этого от тебя.
Я знаю, она пытается успокоить меня, но это заставляет ещё больше беспокоиться о том, что я сделала в прачечной.
Наконец тот, чьи шаги я слышала, спускается по лестнице. Это Карлайл, он одет в джинсы, рубашку и лёгкую куртку. Он выходил сегодня? Если так, то возможно, мне придётся расплачиваться за свою ошибку раньше, чем я думала. Когда он заходит на кухню, я с трудом сглатываю, опасаясь того, что он каким-то образом уже знает, что я что-то натворила.
Но он по-доброму улыбается, и нежно поцеловав макушку Эсме, поворачивается, чтобы пожелать мне доброго утра.
– Ты хорошо спала?
Я понимаю, что с ним тоже не могу встретиться взглядом. Я обхватываю себя руками и, опустив глаза, делаю шаг назад. Я слышу, как позади меня Эсме открывает холодильник.
– Яйца?
– Да, пожалуйста, – отвечает Карлайл, но по-прежнему смотрит на меня. – Белла, что-то случилось?
Не знаю, что именно я чувствую, но это что-то близкое к отчаянию. Мне нужно уйти отсюда. Я не могу этого сделать. Я даже не могу посмотреть ему в лицо.
Я такая трусиха.
Не поднимая глаз, и надеясь, что они отпустят меня, я выхожу из кухни и поднимаюсь по лестнице. Я заставляю себя идти с обычной скоростью, но моё тело напряженно, когда я прислушиваюсь, следует кто-то за мной или нет.
Нет, всё тихо. Я едва слышу, как Карлайл говорит: «Бедная девочка». Добравшись до верха лестницы, я запираюсь в комнате для гостей, которую они любезно мне предоставили. Я прислоняюсь спиной к двери и оседаю на пол. Я дышу быстро и неровно, слёзы свободно льются из моих глаз, и я неудержимо рыдаю. Я обхватываю руками свою голову и, уткнувшись лбом в колени, начинаю рвать на себе волосы.
Я не могу этого сделать. Я не могу. Я здесь всего лишь один день, но уже поняла, что хочу остаться. Однако всё что я до сих пор делала, пошло как-то не так. Когда я покажу Карлайлу испорченную рубашку, уверена, он отошлёт меня отсюда. Это вторая вещь, которую я испортила окончательно, и я сделала это менее чем за восемь часов. Я не принесла им никакой пользы.
Стефан был прав. Я абсолютно и совершенно бесполезна. Я идиотка. И конечно, не заслуживаю доброты Калленов.
Но я так этого хочу.
Я жду, что кто-то придёт за мной, но ничего не происходит. Я сижу, жду и плачу, и примерно через час слышу на лестнице чьи-то шаги. Затаив дыхание, я напрягаюсь, но шаги не приближаются к моей комнате. Я слышу, как открывается и закрывается дверь, а затем наступает тишина. Я снова начинаю дышать, но сердце в груди по-прежнему бешено колотится.
Мне нужно что-то делать. Если я буду постоянно откладывать, легче мне не станет.
Я встаю и, стиснув зубы, подхожу к шкафу, где спрятала рубашку.
Спустя буквально несколько минут, я стучу в дверь кабинета Карлайла. Это настолько тихо, что я с трудом себя слышу, и мимолётно надеюсь, что он тоже не услышит меня. Но, конечно, он тут же отвечает:
– Входи.
Мои лёгкие недостаточно большие, чтобы вместить в себя глубину моего вдоха.
Я смогу это сделать. Мне придётся.
Я выдыхаю и открываю дверь в его кабинет.
~O~
Ждём вас на
Источник: http://robsten.ru/forum/19-1397-20#963614
0
:cray: 
Белла очень смелая... остается только догадываться, как отреагирует Карлайл... я уверена, что он расстроится... 
