Глава 9. Впусти меня

Белла

– Вау, Bendito, думаю, мне нужна сигарета и чистые трусики! [Прим.: исп. «благослови меня»]

Это происходит на следующий день после эпической катастрофы между дядей Мел, Эдвардом, и мной, когда я в мельчайших подробностях рассказываю всё Энджи.

– Ay, que papi mas chulo [Прим.: исп. «Какой горячий папа»]! – обмахивается она.

Похоже, Энджи видит сцену совсем не так, как я.

– Это не смешно, – хмурюсь я и толкаю её с такой силой, что она чуть не падает со стула.

– Ты права, не смешно. Это горячо, охерено горячо, – хихикает она. – Chica, ты же была в пяти секундах от того, чтобы тебя прижали к грузовику и засунули язык в рот!

Я закатываю глаза.

– Он не собирался целовать меня, Энджи. Он был слишком занят, сообщая о том, что мне не нужно лезть не в своё дело.

– Конечно, – она надувает свои красные губы. – Скажи мне снова, что он сделал, когда ты сказала ему, что он не слышит тебя, – нетерпеливо умоляет она.

– Я уже сказала тебе, что он обхватил моё лицо своими ладонями, – говоря это, я хмурюсь, но по моему телу проходит дрожь, начиная от груди и заканчивая животом – там, где находятся мои яичники.

– И что сделала ты? – спрашивает она, несмотря на то что уже всё знает.

– Ну, он схватил меня, поэтому мне пришлось схватить его, – отвечаю я, защищаясь. – Я сжала кулаками его футболку, – шепчу я, – и держала его крепко, так же, как и он держал меня… а затем… он впился в меня взглядом, и мне тоже пришлось не сводить с него глаз… – выдыхаю я, не способная избавиться от воспоминаний об интенсивности его взгляда… о том, какими жёсткими казались мышцы под костяшками пальцев, о том, что его тёплая грудь была так близко ко мне…

Энджи наклоняется и двумя пальцами вытирает левый уголок моего рта.

– Что ты делаешь? – шиплю я.

– Вытираю слюни, – небрежно говорит она, а затем взрывается в истерическом хохоте, когда я снова толкаю её.

– Nena, это уже называется прелюдией. Поверь, в следующий раз, когда ты останешься с этим парнем наедине, он обхватит намного больше, чем твоё лицо, и ты сожмёшь в своей руке намного больше, чем его футболку.

– Vete p'al carajo, – иди к чёрту.

– О, ты говоришь на испанском! – хихикает Энджи. – А это значит, что Беллита горяча и заведена! Может, в следующий раз обматеришь на испанском Papi Chulo; это должно помочь вам сдвинуться с мёртвой точки.

– Знаешь, вообще-то ты должна быть моей лучшей подругой, но сейчас ты мне ничем не помогаешь.

В течение нескольких секунд она продолжает сдавленно хихикать, но затем успокаивается.

– Ладно, ладно. Прости. Слушай, Белла, я серьёзно. Он – парень. Парни просто не знают, как нужно общаться, приходится вытягивать из них слова. В следующий раз, когда ты будешь разговаривать с ним…

– С чего ты вдруг решила, что будет этот следующий раз? – скрестив руки на груди, спрашиваю я. – Он оскорбил меня, Энджи! Он не просто предположил, что Элай – мой парень, но и решил, что только благодаря ему я имею то, что имею!

– Ну, это было хреново с его стороны, я согласна, – кивает Энджи, но, когда я самодовольно улыбаюсь, продолжает, – но… ты так и не прояснила ситуацию после того, как Элай лапал тебя перед ним несколько недель назад.

– Отлично! Но он также сказал…

– И… – она наклоняется вперёд, – ты тоже предположила, что Puta Plastica [Прим.: исп. «пластиковая сука»] является его девушкой…

– Потому что она сама так сказала!

– О да, и очевидно, что её персона заслуживает доверия, – фыркает Энджи, откинувшись на спинку стула. – Кроме того, ты тоже оскорбила его, назвав безответственным дядей.

Огромная волна стыда обрушивается на меня, когда я вспоминаю те слова, и мои плечи опускаются под тяжестью раскаяния.

– Я лишь хотела сказать ему, что нам нужно выяснить кое-что относительно Мел. Я просто хотела помочь. Я не знаю, как всё получилось таким… горячим.

Энджи наклоняется и, запустив пальцы в мои волосы, проводит ими по всей длине.

– Это было горячим, потому что очевидно, что между вами двумя много огня, и никто из вас не знает, как справиться с этим. Послушай, Беллита, потребуется несколько дней, чтобы ты смогла успокоиться и смог успокоиться он. А затем вы поговорите по-настоящему.

Задумавшись над словами Энджи, я делаю глубокий вздох.

– Хорошо, но клянусь Богом, если он ещё раз оскорбит меня…

– Тогда ты обхватишь ладонями его лицо и засунешь свой язык ему в рот. Это должно его заткнуть, – хихикает Энджи.

***

В среду Мел снова забирает Хайди. Мисс Пластика, возможно, и не является девушкой Эдварда, но очевидно, что она довольно близка ему, раз он поручает ей заботиться о своей племяннице. Она знает о нём и о Мел то, что я, судя по всему, не имею никакого права знать.

В пятницу Хайди опаздывает, поэтому мы с Мел занимаемся тем, что стало уже привычным за прошлые несколько недель.

– Хорошо, принцесса, теперь, когда я переставляю правую ногу вперёд, ты отводишь левую назад, а когда я ставлю левую ногу вперёд, ты отводишь назад правую. Так что в основном повторяй то, что делаю я, держи свои руки на бёдрах и покачивай ими так, как я. Поняла?

– Да, – улыбается она.

С помощью пульта я включаю стереосистему, и когда Марк Энтони начинает петь своим бархатным голосом, а в фоновом режиме пульсирует музыка, я ставлю правую ногу вперёд, а Мел повторяет то же самое левой ногой. Покачивая бёдрами, мы с Мел танцуем, и вскоре ей начинает казаться, что она может двигаться самостоятельно.

– Не забывай считать шаги, принцесса, и чувствуй музыку. У тебя получается!

– Я почти так же хороша, как и вы! – шутит она.

– Почти, – ухмыляюсь я.

Вскоре музыка становится громче и, двигаясь по залу, мы подпеваем вслух. Она чувствует ритм, она действительно его чувствует – ведь этому невозможно научиться. Ты либо чувствуешь музыку всем своим телом, либо просто запоминаешь шаги.

Поёт она ужасно неразборчиво, потому что не знает испанского языка. Затем мы переходим к степу, после танцуем джаз под Чикаго и заканчиваем балетом, выбрав музыку Чайковского. Мел говорит, что ей очень хотелось бы научиться танцевать балет, и я обещаю, что буду давать ей индивидуальные уроки. И получаю в ответ… настоящую широкую улыбку.

– Вы прекрасный учитель, мисс Белла.

– Только из-за того, что ты такая хорошая ученица, мисс Мелоди, – дразню её я. – И ты чувствуешь ритм. От кого это у тебя, от мамы или от папы?

И неожиданно Мел перестаёт танцевать. Она пожимает плечами и, повернувшись ко мне спиной, уходит, но зал полон зеркал, и я ясно вижу боль, исказившую её прекрасные черты.

– Мел?

– Я устала, – глухо говорит она. – Когда уже дядина подружка для траха заберёт меня?

Я поражена такому резкому изменению в Мел, а также речью, которой она изъясняется; и да, объяснение, какую роль Хайди играет в жизни Эдварда, тоже шокирует меня. В течение нескольких секунд я не могу выдавить из себя ни слова. В отличие от Мел.

– Она, наверное, разозлилась на него. Именно поэтому так опаздывает. Она хочет быть его девушкой, но моему дяде не нужна такая жизнь. Он говорит своему другу Эммету, что у него нет времени…

– Мел, – вновь обретя дар речи, быстро говорю я, – этого достаточно. Я прекрасно вижу, что ты расстроена, но хватит выражаться и давать мне дополнительную информацию о своём дяде. Независимо от ситуации, это касается только его, и я уверена, он не оценил бы то, что ты его обсуждаешь.

Она пожимает плечами, всё ещё стоя спиной ко мне, но я вижу её через зеркало. Я вижу, как начинает дрожать её нижняя губа, и вижу, как на глаза наворачиваются первые слёзы. Я подскакиваю к ней и крепко обнимаю.

– О, принцесса, – говорю я, проводя рукой по её длинным красивым волосам. – Всё будет хорошо, милая. Всё будет хорошо, – но она продолжает плакать и качает головой, и я чувствую, как мои глаза начинают гореть от непролитых слёз.

– Мел… Хочешь поговорить об этом, милая? – тихо спрашиваю я.

Она продолжает качать головой.

– Нет, – с дрожью в голосе говорит она. – Я просто хочу домой. Я хочу домой.

– Ладно. Ладно, – терпеливо соглашаюсь я, только у меня чувство, что под словом «дом» она имеет в виду место, куда больше никогда не сможет вернуться.

Когда я снова перевожу взгляд на часы, понимаю, что уже слишком поздно, и я почти уверена, что потаскуха Эдварда вообще сегодня не придёт.

– Слушай, хочешь поехать ко мне домой? Ты можешь позвонить своему дяде и сказать, что его потас… хм… подруга так и не появилась и что он может забрать тебя у меня, – предлагаю я.

Она перестаёт плакать и смотрит на меня своими небесно-голубыми глазами, в которых больше грусти, чем должно быть у девушки её возраста, и в этот момент я клянусь: что бы ни случилось, сколько бы её дядя не отталкивал меня, я сделаю всё, что смогу, чтобы помочь избавиться ей от этой грусти.

Она кивает.

– Ладно, это звучит как хорошая идея, но моему дяде сейчас приходится работать допоздна. Я не знаю, во сколько он сможет за мной приехать.

– Это не страшно, – нежно улыбаюсь я. – Я приготовлю тебе ужин, затем мы посидим, посмотрим телевизор и просто… поболтаем. Идея хорошая?

– Идея замечательная, – она улыбается немного шире.

– Хорошо. Тогда возьми телефон и позвони своему дяде.

Она подходит к сумке, чтобы взять свой мобильный, а я делаю несколько неровных вздохов, потому что вновь возвращаюсь к тому, что сую свой нос не в свои дела. Но что бы он мне не говорил, я должна поддержать её, хоть и не могу избавиться от чувства обиды... глупой боли из-за того, что он доверяет Мел женщине, которая не может даже вовремя забрать его племянницу, но отказывается дать мне хоть один шанс.

В порыве злости, неожиданно занервничав, я тянусь к своему мобильному.

– Знаешь, Мел, лучше дай мне номер своего дяди, я сама напишу ему сообщение, хорошо? А ты собери свои вещи и сделай мне одолжение, закрой все двери студии. Ключи на стойке.

– Хорошо, – она улыбается, и я улыбаюсь ей в ответ, после чего она диктует номер телефона, и я пишу сообщение дорогому дядюшке Эдварду:

Твоя подружка для траха снова не появилась. Я забираю Мел к себе. 356 Монтегю, 2В. Когда закончишь, приезжай туда.

Слишком раздражённо? Возможно, но… пошёл он, ведь он был со мной настоящим придурком на днях. Глубоко вздохнув, я нажимаю «отправить», прежде чем, струсив, смогу передумать. Несмотря на то, что говорит Энджи, мне хватает смелости.

Иногда.

***

Окей, спасибо.

Вот два слова, которые я получаю от Эдварда. Они дают мне понять, что он получил моё сообщение.

***

– Вау! – восклицает Мел, оборачиваясь по кругу и осматривая место, где я живу. – Как круто!

По пути сюда её настроение снова изменилось. Я сделала себе мысленную заметку, чтобы в следующий раз, когда увижу Сью, крепко её обнять, потому что если в подростковом возрасте у меня были такие же перепады настроения, как и у Мел… Я ей сочувствую.

– Тебе нравится? Это старое помещение, бывший склад. Два десятилетия назад здесь делали игрушки!

Она смеётся, а её глаза осматривают лофт. Это действительно одно огромное пространство с красными и коричневыми кирпичными стенами и деревянными полами. Кухня находится в одном углу, спальня – в другом, а основная жилая площадь – прямо посередине. Перед спальней расположена винтовая лестница без перил, ведущая к ещё одному небольшому лофту. Я полагаю, его можно обустроить под ещё одну спальню, но сейчас я использую его в качестве места для хранения. Танцевальная обувь, костюмы для танцев, различные реквизиты – всё находится там. Я не талантлива в том, что касается украшения и дизайна интерьеров, поэтому сделала не так уж много за те пару лет, что живу здесь.

– Чувствуй себя как дома, принцесса, – говорю я, кивком головы указав на зону отдыха. – Или, если хочешь, можешь помочь мне приготовить ужин.

– Я помогу вам, – улыбается она.

И вот я учу Мел готовить рис и бобы, и спустя полчаса мы едим их вместе с жареной курицей, которую купили по дороге. И Мел как обычно запихивает в себя еду.

– Я думаю, белый рис и розовые бобы теперь моя любимая еда, – говорит она, когда наконец её рот свободен.

– Говоришь как истинный пуэрториканец, – подмигнув, усмехаюсь я. – Мы должны сделать тебя почётной девушкой островов.

Она смеётся.

После ужина мы вместе моем посуду и просто болтаем.

– Мисс Белла, мне нравится, как эти штаны и топ смотрятся на вас. Я хотела на днях пойти в таком же прикиде в школу, но дядя Эдвард мне не позволил. Иногда он бывает такой занозой в заднице.

На мне укороченные штаны для йоги и майка, так что да, теперь я разделяю точку зрения Эдварда.

– Это потому, что тебе двенадцать.

– Мне почти…

– Тебе двенадцать, – перебиваю я её. – Мне двадцать четыре. Мой отец никогда не позволил бы мне выйти в таком виде из дома, когда я была в твоём возрасте. Если уж на то пошло, то и в тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать и даже в семнадцать лет. И я не одеваюсь так, чтобы погулять по окрестностям, – усмехаюсь я.

– Хорошо, но дядя Эдвард мне не отец.

Что-то происходит. Гнев, смешанный с болью, вернулся на её лицо. Это похоже на какое-то испытание; словно она хочет впустить меня, но пока не уверена в этом, поэтому устраивает вступительный экзамен, который позволит ей понять, могу я быть достойна её доверия или нет.

Я вспоминаю, что её дядя говорил со мной с той же неопределённостью, с той же борьбой и дерзостью, что иногда граничит с неуважением и, Иисусе, я до сих пор понятия не имею, в какой ситуации они оказались и почему Мел никогда не упоминает о своих родителях. В том, что они мертвы, я уверена, хоть она так и не призналась в этом.

Почему же им настолько трудно впустить меня?

Независимо от этого, старших нужно уважать. И Мел должна понимать это.

– Нет, он тебе не отец, но он твой дядя и твой опекун, так что ты должна слушаться его, потому что он пытается делать то, что лучше для тебя. Нет таких причин, по которым ты должна показывать в школе свой голый живот.

Она молчит несколько секунд, её красивое лицо бесстрастно, но затем еле заметно кивает.

Закончив дела в кухне, мы садимся и смотрим телевизор, но вскоре Мел начинает зевать.

– Устала, принцесса?

– Да, – устало подтверждает она, вытянув руки над головой. – Мне ещё нужно подготовиться к контрольной, когда я вернусь домой. Я не взяла с собой учебники, потому что думала, что Хайди заберёт меня рано.

Не сдержавшись, я хмурюсь. Грёбаная сука эта мисс Пластика. И чёртов Эдвард.

– Есть ли что-то, что ты могла бы посмотреть в интернете? – спрашиваю я.

Она пожимает плечами.

– Возможно. Многочлены и прочее дерьмо.

Я вскидываю бровь.

– Простите, – смущённо говорит она. – Я имела в виду, многочлены и действия над ними.

– Ну, можешь использовать мой ноутбук и хотя бы повторить уже изученный материал. Затем, когда вернёшься домой, тебе будет меньше работы.

В итоге Мел лежит поперёк дивана на животе, изучая многочлены и прочее дерьмо – простите, действия над ними – на моём ноутбуке, в то же время мы смотрим телевизор и едим банановые чипсы. Нам довольно удобно, и когда мы видим на экране Адама Левина, я говорю ей, что собираюсь встретиться с ним когда-нибудь.

– Вам повезло, – говорит она, словно заявление, которое я только что сделала, уже свершившийся факт. – Можете и меня познакомить с ним?

– Конечно, я познакомлю тебя, а также… с Бейонсе и Джей Ло. Я собираюсь танцевать для них. Ну, то есть пока жду, когда нужно будет заменить кого-то из «Rockettes», – я смеюсь и смотрю на Мел.

Её голова опустилась над ноутбуком, чёрные как смоль волосы закрыли лицо, и она тихонько посапывает. Наклонившись вперёд, я отвожу её волосы в сторону, чтобы она могла нормально дышать, затем аккуратно вытягиваю из-под неё ноутбук и кладу под её голову подушку. После чего накрываю её пледом, висящим на спинке дивана. Она сворачивается клубочком, и, приглушив громкость телевизора, я продолжаю есть чипсы, ожидая, когда приедет дядя Мел.

***

Когда наконец звенит дверной звонок, пакет выпадает из моих рук, и чипсы рассыпаются по всему полу. Мысленно чертыхаясь, я подхожу к двери.

Почему я так реагирую на него? Он до боли ясно дал понять своими словами и действиями, что не очень-то уважает меня, кроме того, Мел сообщила мне недавно в своей простой почти тринадцатилетней манере, что её дядя просто трахается. И словно этого недостаточно, перед тем как дойти до двери, я вспоминаю короткое сообщение, которое отослала ему, где назвала Хайди его подружкой для траха, будто меня это каким-то образом касается и… чёрт, моя рука дрожит, когда я тянусь к ручке двери.

Энджи права; я верю, что во мне больше мужества, чем это есть на самом деле. Дерьмо.

Но когда я открываю дверь, он стоит там, и на его лице нет ни капли гнева или враждебности. Он грязный, его сильные руки от предплечья до запястья испачканы бетонным раствором. Следы этого также видны в его волосах, на джинсах и обуви. Я перевожу взгляд с его лица на ботинки, наблюдая за тем, как он переминается с ноги на ногу.

Затем я замечаю, что он протягивает мне букет красных роз, обёрнутых в простую прозрачную упаковку.

– Мир? – говорит он, криво усмехнувшись.

В моей груди сильно бьётся сердце. Я смотрю на эти розы, словно это его собственное личное изобретение, словно в своих руках он держит для меня весь мир, словно никто никогда прежде не дарил мне цветы – по крайней мере, не такие красивые, красные и просто идеальные.

Можете назвать меня слабачкой, но любой гнев, который я, возможно, чувствовала, быстро рассеялся. Я даже не уверена, когда потянулась за цветами, но изысканный, безупречный букет вдруг оказался в моих руках – сделав глубокий вздох, я вбираю в себя его нежный аромат.

– Они великолепны, спасибо, – бормочу я, нежно касаясь лепестков.

– Хм… они из углового магазина, ничего особенного. Они, скорей всего, завянут до завтра…

– Нет, не завянут. Я прямо сейчас поставлю их в воду, – глядя на свои чудесные розы, вслух решаю я, потому что они не умрут.

Когда я снова смотрю на него, он выглядит таким… до боли радостным, что я просто хочу обнять его.

– Войдёшь? – вместо объятий предлагаю я.

– Да, спасибо.

Всё ещё касаясь своих роз, я иду в кухню, но проходит всего несколько секунд, и я понимаю, что не слышу за собой шагов Эдварда.

Когда я оборачиваюсь, он всё ещё стоит у двери, его глаза быстро поднимаются с моей задницы на лицо.

В чём я уверена, так это в том, что ему действительно нравится моя задница.

Он прочищает горло.

– У меня грязная обувь. Мне не хотелось бы тут всё тебе испачкать.

– Всё в порядке, – улыбаюсь я. – Я же говорила тебе, что мой папа – подрядчик. Я привыкла к этому. Но если это заставит тебя почувствовать себя лучше, можешь снять ботинки и оставить их там. Я буду ждать тебя на кухне.

Он медленно кивает и, опустившись на одно колено, снимает с себя обувь. Я смотрю на его большую, одетую в носок ногу, после чего вспоминаю, что моим розам нужна вода, и иду на кухню, чтобы найти вазу.

– Мел спит? – шепчет он позади меня, скорее всего, увидев её на диване.

– Да, – подтверждаю я, наполняя вазу прохладной водой из-под крана и, аккуратно размещая в ней свои розы, ставлю вазу посреди кухонной стойки. – Она готовилась к контрольной, которая будет завтра, и уснула.

– Ох. Да, я совсем забыл о той контрольной.

Я снова смотрю на Эдварда. Он стоит с другой стороны кухонного островка и, похоже, нервничая, проводит рукой по волосам.

– Эдвард… я надеялась, что мы с тобой могли бы… поговорить.

Он снова кивает, и его кадык поддёргивается. Он так далеко, а у меня нет стен, которые разделяли бы комнаты. Я не хочу разбудить Мел, поэтому подхожу ближе и, остановившись рядом с ним и повернувшись к нему лицом, облокачиваюсь на стойку.

Меня окружает запах, который я привыкла ассоциировать с красивым, но загадочным дядей Мел, и мне очень тяжело устоять перед желанием вдохнуть его полной грудью, как несколько минут назад я вдыхала цветочный аромат. Он настолько близко, что я вижу следы извёстки в маленьких морщинках его лба и следы высохшей краски вдоль челюсти. Я могу сказать, что на самом деле он довольно светлокожий, но работа на солнце придала его лицу и рукам золотое сияние.

Он проводит рукой по волосам и сглатывает.

– Белла… – то, как он произносит моё имя, вызывает во мне дрожь, – я хочу извиниться за тот вечер. У меня был долгий и… тяжёлый день. Я был уставшим, но это не оправдание. Я перешёл черту, и я знаю это, и мне очень жаль.

Он тяжело вздыхает, словно эти слова жгли ему горло и, выпустив их, он испытал облегчение.

– Эдвард…

– Что касается сегодняшнего дня, Мел должны были забрать вовремя. Я не знаю, что случилось с моей знакомой, – подчёркивает он, – и почему она не смогла прийти. Я бы ушёл с работы, чтобы забрать Мел, но…

Чтобы остановить поток его извинений, я поднимаю руку.

– Эдвард… давай просто… забудем о том вечере. Ты меня тоже прости. Мы оба наговорили друг другу то, чего, наверное, говорить не стоило. А что касается сегодняшнего дня, я знаю, как иногда бывает. Дела не всегда идут так, как запланировано; я понимаю это, и как говорила тебе уже не раз, Мел вообще не проблема. На самом деле я наслаждаюсь её компанией.

Он опускает взгляд и смотрит на пол между нами, и прежде чем я успеваю потерять терпение, стараюсь сделать то, что советовала мне Энджи, и, подойдя ближе, наклоняю голову, заставляя его посмотреть на меня. Теперь расстояние между нами сократилось ещё больше. Чёрт, эти красивые зелёные глаза так близко… так близко, и если я не буду осторожна, то легко смогу утонуть в них. Думаю, для этого мне нужно совсем немного.

– Но ради самой Мел, Эдвард, должен быть какой-то установленный порядок. Это всё, что я пыталась сказать тебе тем вечером. Мел должна знать, когда её заберут и кто. Она должна успевать заканчивать свою домашнюю работу и вовремя ужинать.

– Я же сказал тебе, – шипит он, и тон его голоса повышается, но затем он закрывает глаза, видимо, стараясь взять себя в руки. – Её должны были забрать рано. Что-то пошло не так, и…

– Ну, ты должен иметь запасной план, когда что-то пойдёт не так.

Его квадратные челюсти крепко сжимаются, и он снова смотрит в пол, но прежде, чем успевает отвернуться, не гнев я вижу в выражении его лица, а глубокий стыд.

Моё сердце пропускает удар. Не колеблясь ни секунды, я тянусь к нему и касаюсь его руки, пытаясь смягчить непреднамеренную жестокость своих слов, но тепло, полученное благодаря контакту между нами, застаёт меня врасплох; впрочем, пора бы уже к этому привыкнуть. Так бывает каждый раз, когда мы касаемся друг друга. Я глубоко вздыхаю через нос, потому что мои пальцы неожиданно сплетаются с его пальцами.

Но Эдвард не замечает этого, потому что стоит, всё ещё опустив голову, и покачивает ею из стороны в сторону, проводя свободной рукой по волосам.

– Они доверили мне её, а я, бля, всё только порчу… только порчу.

Он говорит так тихо. И я не знаю, предназначались ли эти слова мне, или он говорит сам с собой.

– Послушай, я уверена, что это не так, – тихо говорю я.

Он просто фыркает, глаза по-прежнему устремлены в пол между нами.

– Эдвард, я не пытаюсь быть здесь с тобой сукой…

Его глаза быстро находят мои.

– А я и не говорю, что ты такая. Порой я бываю мудаком, я знаю это, Белла, но я никогда бы не сказал так о тебе.

И этими словами он вновь разоружает меня, лишая всей моей ложной бравады.

– И я не пытаюсь быть… требовательной, – продолжаю я, но теперь мне довольно сложно посмотреть ему в глаза. Моя рука всё ещё на его руке, но теперь мой взгляд устремлён в пространство между нами, к его ботинкам. Когда я присматриваюсь к ним, моё сердце останавливается и неожиданно становится трудно дышать… и думать. [Прим.: Cтранная у Беллы реакция на мужские ботинки)) Наверное, она увидела, насколько они изношены… Но ещё более странно то, что по идее Эд разулся у двери.]

Я заставляю себя снова поднять взгляд и посмотреть в его глаза, которые, кажется, прожигают мою душу, и я могу только надеяться, что он не увидит там моего позора, потому что в отличие от его предполагаемых ошибок, мои слишком реальны.

– Я понятия не имею, в какой ситуации ты оказался… – я замолкаю, надеясь, что он наконец-то бросит мне кость и позволит узнать, почему он является опекуном двенадцатилетней девочки и почему эта двенадцатилетняя девочка не может даже заставить себя упомянуть о своих родителях, не говоря уже о том, чтобы обсудить какие-то простые факты о них.

И хоть он держит мой пристальный взгляд и наши лица всего в нескольких дюймах друг от друга, он ничего не говорит, и чёрт, где-то глубоко внутри я чувствую боль, потому что думала, что заслужила, по крайней мере, хоть небольшую часть истории.

– Как я сказала, я понятия не имею, в какой ситуации ты оказался, и признаю, что не знаю ничего о том, каково это – являться чьим-то опекуном, но я весь день нахожусь в окружении детей и знаю, что им нужен распорядок дня, иначе они разбалуются.

Короткий, лишённый чувства юмора смешок вырывается из него.

– Быть в течение дня в окружении детей совсем не то же самое, что лично отвечать за одного ребёнка двадцать четыре часа в сутки. И не всегда так легко обеспечить распорядок дня.

– Конечно, я это понимаю, – признаю я, пытаясь сохранять хладнокровие и контроль, несмотря на его порой дерьмовое отношение. Но я убираю свою руку с его руки и, проследив взглядом за моим движением, он ухмыляется. – И ты прав, я никогда не несла личную ответственность за ребёнка двадцать четыре часа в сутки, но я сама была ребёнком, которого воспитывал одинокий мужчина. Я была в ситуации, подобной Мел, и я хорошо помню, что моему папе порой было очень тяжело. К счастью, рядом с ним были люди, всегда готовые прийти на помощь.

Настороженность в выражении его лица неожиданно сменяется замешательством, словно я застала его врасплох.

И снова я тянусь к его руке и крепко сжимаю бицепс, более чем одушевлённая тем, насколько сильным он является.

– Я тут подумала… и, кажется, нашла решение. В те дни, когда Мел приходит в студию, она может просто оставаться со мной до тех пор, пока ты не сможешь её забрать. Если мы сделаем это официально, она будет знать, что ей нужно захватить с собой рюкзак с учебниками, чтобы после занятий закончить домашнюю работу. Она будет знать, что, покончив с уроками, успеет вовремя поесть. Она сможет мне немного помочь: убраться, собрать документы, отослать сообщения… что-то в этом роде. Если мы закончим все дела до того, как у тебя получится приехать, я могу забрать её к себе домой. Таким может стать распорядок дня для неё, для всех нас… И в обмен на её помощь я скину пятьдесят долларов с ежемесячной оплаты.

Я говорю всё это на одном дыхании, и на протяжении всей моей речи Эдвард просто наблюдает за мной без каких-либо эмоций… Пока я не озвучиваю последнее предложение.

Когда я заканчиваю, его зелёные глаза темнеют, в них словно вспыхивает пламя. Он начинает тяжело дышать, и я знаю, что сказала что-то не так, когда его ноздри раздуваются, а уголки губ опускаются вниз.

– Скинешь пятьдесят долларов… – повторяет он спустя несколько секунд, после чего замолкает и впивается в меня недоверчивым взглядом. Чёрт, возможно, мне нужно было предложить скидку в сто долларов. Да, это было бы более разумно.

Я собираюсь сказать ему это, но, когда он низко опускает голову и подходит ближе, я отступаю назад, потому что он сейчас выглядит как хищник. Но позади меня кухонная стойка, я в ловушке – мне некуда идти. Мы смотрим друг другу в глаза, и только дюйм пространства между нами. Я резко вздыхаю, мои глаза опускаются на его губы, но они ко мне не приближаются, с них не срываются слова благодарности, признательности или хотя бы обсуждение условий.

– Скинешь пятьдесят долларов? Мы что, похожи на тех, кто нуждается в подачках?

– Что?

– Ты думаешь, я не могу заплатить за это грёбаное обучение? – шипит он.

– Нет! Нет, конечно, нет! Я знаю, что ты можешь заплатить! Я просто пытаюсь помочь!

– Мы не нуждаемся в твоей помощи! – кипит он, стоя ко мне так близко, что я чувствую его дыхание, запах сигарет и мяты. – Только то, что мне не хватило пятидесяти долларов, вовсе не значит, что ты их не получишь! Это не значит, что я человек, который не может оплатить свои счета или которому нужна чёртова женщина, решившая проявить благотворительность и…

– Чёрт, в чём твоя проблема? – шёпотом кричу я. – Почему ты всегда неправильно меня понимаешь? Я не пытаюсь оказать тебе благотворительность, Эдвард! Я, бля, не настолько мила! Я просто хочу помочь! Я знаю, каково это, когда у тебя нет мамы, а папе приходится работать по пятнадцать часов в день только чтобы оплатить счета! Я просто хочу помочь! – повторяю я.

– Нам не нужна твоя помощь! – твердит он, ткнув пальцем мне в лицо, отчего мне приходится отвернуться. – И не сравнивай себя с Мел, потому что ты понятия не имеешь, какова её ситуация, какова наша ситуация, – говорит он, ткнув тем же пальцем себе в грудь.

Я хватаю его палец и с силой отвожу от него.

– Чёрт, так скажи мне, что это за ситуация!

Его зелёные глаза вспыхивают, и неожиданно атмосфера изменяется. Он переводит взгляд с моих глаз на губы, и я знаю, что он хочет меня поцеловать. Я знаю, что он этого хочет. И я была бы самой большой грёбаной лгуньей на этой планете, если б сделала вид, что не умираю, так хочу почувствовать его губы на своих, независимо от того, сколько ярости прозвучало в его словах.

Мои губы приоткрываются, приглашая, позволяя и ожидая…

Он фыркает.

– Ты хочешь помочь. Ты так чертовски готова помочь, но понятия не имеешь, что происходит, не знаешь, в каком я положении, не представляешь, что я за человек, и явно не представляешь, что хорошо для тебя, а что нет!

Он пытается пройти мимо меня, но я хватаю его за руку и заставляю обернуться, потому что я либо храбрее, чем считает меня Энджи, либо глупее.

– Чёрт, ну почему ты всё так усложняешь? Почему не хочешь принять мою помощь? Почему всё время отталкиваешь меня? Это касается не только тебя или меня, Эдвард! Речь идёт о Мел! Сегодня в течение почти двадцати минут она рыдала у меня на груди! – говорю я дрожащим голосом.

Его глаза расширяются.

– Что?

– Мел нужен кто-то, – выдыхаю я, – я не говорю, что она нуждается во мне, но… Я хочу быть с ней, хочу поддержать её, а ты не позволяешь мне, и я не понимаю, почему. Я не понимаю, что я сделала такого…

Неожиданно я окружена всепоглощающим теплом; этот жар почти обжигает меня своей интенсивностью, и проходит несколько секунд, спустя которые я понимаю, что нахожусь в объятиях Эдварда и он крепко прижимает меня к своей груди. Мои руки обвиваются вокруг его талии, а ладони лежат на твёрдой спине.

– Прости, Белла. Прости. Мне так жаль, – он проводит руками по всей длине моих волос. И вновь прижимает меня к себе. Крепко, так крепко.

В течение нескольких минут мы просто стоим, обнимая друг друга, и он приглушённо повторяет свои извинения. Когда он наконец отстраняется, его руки обхватывают мои бёдра.

– Ты сказала, что хочешь быть рядом… с Мел, – говорит он.

– Потому что это правда, – подтверждаю я.

Он всматривается в мои глаза, я держу его взгляд и вижу, что стена рушится, а неприступность Эдварда Каллена дает трещину.

– Мне нужна помощь с ней, Белла, – говорит он, его голос низкий и хрипловатый. – Иисусе, мне нужна помощь.

Я сглатываю и продолжаю держать его взгляд, несмотря на то, что хочу лишь одного – забыться в его объятиях, и готова умолять, чтобы он обнял меня снова, потому что за эти несколько минут… никогда в жизни я не чувствовала себя в такой безопасности, настолько защищённой.

Но я борюсь со своим желанием и замешательством и, потянувшись, обхватываю ладонью грубоватую щёку Эдварда. Наклонив голову, он отвечает на моё прикосновение.

– Тогда позволь мне помочь, Эдвард. Позволь мне помочь.

Мы ждём вас на ФОРУМЕ ;)