Когда он ушел, я с трудом добрела до ванной и принялась рассматривать себя в большом зеркале, висящем на обратной стороне двери. Из-за потрескавшегося от времени стеклянного плафона казалось, будто крошечную комнату заливает мягкий розовый свет. Мне думалось, что я буду выглядеть по-другому, что страсть преобразит тело или желание изменит лицо. Но я осталась сама собой. С теми же длинными каштановыми волосами, большими карими глазами и миллионом коричневых веснушек. Все как обычно.

Приглядевшись, я обнаружила одно физическое изменение.

Вернее, ряд физических изменений.

По всему моему телу остались отметины.

Засосы покрывали шею и грудь, разбегались по ключицам, струились по рукам. На левой груди обнаружился рядок из трех синяков, в сгибе локтя пряталось темно-красное пятно размером в полдоллара. Следующее жгло чуть ниже уха, еще одно — под волосками на лобке. Всего я насчитала семнадцать засосов. Они напомнили мне метки на карте, составленной исключительно для меня. Ведя пальцем от одного синяка до другого, я принялась вспоминать слова Эдварда, изгиб его губ, изящество рук и давление бедер и в попытках удержать пульсацию у меня между ног, которая билась в такт его имени в голове, сунула туда руку.

Трахни меня.

Похоже, я собиралась влюбиться.

— Это тот чувак? Тот, что был здесь на днях и перепробовал все твои десерты?

Я решила игнорировать Марселя и, не обращая внимания на его слова, продолжила глазировать торт. Губы уже расползались в предательской улыбке, а шея вовсю пылала краснотой, но мне отчего думалось, что я выгляжу совершенно бесстрастной.

— Не понимаю, о чем ты.

— Ты сияешь. Сияешь, словно наконец-то потрахалась. Могу сказать совершенно точно. — Марсель облокотился на столешницу и принялся разглядывать свои ногти — их прелестный розовый оттенок придавал особый драматизм малиновому галстуку и густо-густо подведенным глазам.

— Ничего я не сияю, — неуверенно возразила я. Скорее всего, я действительно сияла. И виной тому, скорее всего, стал консилер в объеме восьми галлонов. Вот сколько понадобилось, чтобы скрыть оставленные Эдвардом засосы! [1 галлон равен 3,785 л.]

— Нет, сияешь. — Марсель подцепил глазурь пальцем и стал медленно его облизывать. — Милая, ты такая везучая сучка, раз сумела заполучить этого мужчину. Если бы я только мог остаться в его кафе навсегда, то сделал бы это сию же секунду.

— А у него есть кафе? — Испугавшись, что испорчу торт, я остановилась.

Марсель, на лице у которого появилась мечтательная улыбка, кивнул:

— Ну да, то, что на Сен-Жермен-де-Пре. Les Deux Magot. За него можно умереть, правда? Ты просто обязана попробовать тамошнюю кровяную колбасу.

Бистро на углу двух улиц. То самое, где я встретила его в самый первый раз. То самое, где он сидел у окон, словно хозяин замка. Все сразу встало на свои места: костюм, телефон и официанты, появляющиеся по щелчку пальцев.

— Он владелец кафе?

— Вспомни о самом сексуальном черте... — голосом, полным благоговения, пробормотал Марсель.

Проследив за его взглядом, я увидела, что прямо посреди раскаленной, душной кухни Cobéa в роскошном модном костюме стоит Эдвард.

И, как обычно, от изумления открыла рот.

— Рот закрой, а то кажется, будто тебе не терпится, — убегая, пошутил Марсель.

Пока Эдвард шагал через помещение, я не двигалась с места — в руках обвис кондитерский мешок, позади на полной скорости завывал миксер, в воздухе кружилась сахарная пудра.

— Что ты тут делаешь? Тебе сюда нельзя! — прошипела я и начала озираться по сторонам. Удивительно, но кухонный персонал отчего-то не обратил никакого внимания на хлыща, который ворвался в нашу стерильную, непритязательную среду, и как в ни в чем не бывало помешивал содержимое кастрюль и сотейников, чистил овощи и трепался по-французски.

— Я хотел сказать, что думаю о тебе целый день. Ты могла бы со мной хотя бы поздороваться? — Эдвард стиснул зубы, губы его сжались в тонкую линию.

— Из-за тебя мне здорово попадет.

— Поздоровайся со мной, Белла, — игнорируя мои причитания, потребовал он.

Я еще раз огляделась по сторонам — работники, как мне показалось, изо всех сил старались не таращиться на нас в открытую — и шагнула в его объятия. Он тут же сомкнул руки и притянул меня вплотную к себе.

— Здравствуй, — сказала я и тайком вдохнула идеальный мужской аромат, потом взялась за лацканы пиджака и прижалась к Эдварду настолько близко, насколько смогла.

— Гораздо лучше, — вздохнул он и склонил голову мне на макушку.

— От тебя пахнет тортом.

— Я съел его прямо с утра. Мне очень плохо, — проворчал мне в волосы Эдвард.

Я расхохоталась.

— Вот что получается, если есть торт на завтрак.

— Могла бы для вида посочувствовать.

— Только не после восьми тысяч засосов. Тебе сколько лет? Пятнадцать?

— Тридцать два, Лолита, — усмехнулся Эдвард. — Маловато для блудливого старикашки.

— Старикашки? Нет, — покачала я головой. — Блудливого? А вот на этот счет у меня есть парочка соображений.

— Я заеду за тобой завтра в десять утра. Надень что-нибудь подходящее для знакомства с моей матерью. — Разжав объятия, он сильно — достаточно для того, чтобы я взвизгнула, — ущипнул меня за задницу, развернулся и с самоуверенной ухмылкой на лице вышел через двойные двери. Спереди Эдвард, а, следовательно, и костюм, был покрыт сахарной пудрой.

— Нет.

— Да, — с хитрющей улыбкой кивнул Эдвард.

— Дай-ка я повторю еще раз. Блядь. Ни за что. Нет, — помотав головой, я ощутила, что начинаю покрываться теми причудливыми красными пятнами. Неужели он правда думал, что я соглашусь? Сумасшедший. Или это я сумасшедшая. Потому что я собиралась согласиться. Я просто чувствовала это. Согласие разливалось во мне, как река в половодье.

— Где ты это нашел? — поинтересовалась я.

— Это подарок на день рождения.

— От кого?

— От меня. — Он облизнулся и перевел взгляд с предмета, который держал в руке, на меня. — Для тебя.

— Я не стану этого делать.

— Для меня станешь, — уверенно, словно ни секунды не сомневаясь в том, что я все-таки сломаюсь, кивнул он.

— Ты правда считаешь, что я смогу держать себя в руках, зная об этой хреновине в собственной заднице? У твоей матери в гостях? — Я как можно незаметнее сжала бедра, но Эдвард все равно увидел.

— Думаю, вопрос надо ставить иначе. Смогу ли я держать себя в руках?

Стоило мне увидеть Эсме Каллен, как я ни на шутку перепугалась.

— Ничего не получится, — прошептала я, развернулась и, словно безумная, попыталась выбежать в те же кованые ворота, через которые мы только вошли в сад. Но Эдвард поймал меня за талию, приподнял над землей и, затащив обратно, поставил на ноги.

Дом был громадный. Нет, не громадный — гигантский. Колоссальный. В нем без труда поместилась бы пара семей и, пожалуй, стало слонов. Со стенами оттенка алебастра, с черными ставнями и остроконечной крышей, в окружении розовых кустов, подрезанных с точностью до дюйма, дом будто бы вышел из книги страшных сказок. Змеились дорожки из камня, изъеденного ветром и временем, высились многовековые деревья, бросавшие тень на газон, и ни один цветок не рос не на своем месте.

Перед главным фасадом на лужайке, которая выглядела идеально-зеленой, а потому вряд ли была настоящей, за кованым столиком, откинувшись к спинке кресла и с чашкой чая в руке устроилась Эсме Каллен — светлые волосы были уложены в элегантный пучок, длинное платье из нежно-розового шелка переливалось на солнце. Я не дала бы ей больше сорока пяти лет.

У меня ничего не получится. Не с его матерью. Не здесь и не так. Не с этим вот мучительным подарком на день рождения. Эдвард было потянул меня через лужайку, но я точно приросла к месту. Изо всех сил сопротивляясь желанию топнуть ногой, я крепко сжала бедра и замотала головой.

— Давай придумаем какое-нибудь оправдание! Скажи, что я слегла с малярией, — принялась умолять я.

Эдвард покрепче прижал меня к себе и решительно покачал головой:

— Не получится. Она настаивает на знакомстве с тобой. Не из-за каждой девушки я сбегаю с собственного дня рождения.

— То есть ей известно, что ты улизнул с вечеринки из-за меня? — задохнулась я и в ту же секунду осознала, что она уже меня ненавидит. И неважно, откуда я — из Америки или нет. Да будь у меня позолоченный самолет или даже целое государство, она все равно станет меня ненавидеть. — Нет, Эдвард, — потрясла я головой. — Я точно ей не понравлюсь.

Подхватив меня на руки, Эдвард уверенно направился через лужайку — Эсме вскинула взгляд и, заслонив глаза от солнца рукой, принялась наблюдать за нами. Эдвард остановился в двух шагах от матери, усадил меня на траву, наклонился, чтобы поцеловать женщине руку, и, не познакомив нас, уселся рядом со мной. Выглядел он встревоженным.

— Должно быть, это и есть Изабелла. — Эсме удостоила меня взглядом, однако из кресла не поднялась. Впрочем, раскрывать объятья или протягивать руку она тоже не стала. Даже не улыбнулась. Зато зажмурилась, когда я опустилась в кресло напротив нее. В тот же момент я вспомнила о правилах этикета, опустила ногу, которую уже было закинула на ногу, и скрестила лодыжки.

— С сахаром? — уточнила Эсме, пока наливала чай в две изящные фарфоровые чашки, которые были раз в двенадцать дороже, чем те, что имелись в моей съемной квартирке.

— Да, спасибо, — не отрывая глаз от скатерти, пробормотала я, приняла у нее чашку и, торопливо отхлебнув, обожгла себе язык. Мне думалось, что напиток будет легким — с ромашкой, может, или с лимоном, но чай оказался крепким, копченым, с ароматом ванили. Я разочарованно вздохнула, сделала еще один глоток и приготовилась к битве.

— Итак, милочка, откуда же ты? — Эсме вскинула брови и принялась рассматривать меня, словно выжидала, что я вот-вот признаюсь, что выползла из сточной канавы в районе Нью-Джерси. С мочек ее ушей свисали жемчужные серьги, на шее болтался бриллиант величиной с грецкий орех, однако по морщинам вокруг губ растеклась помада, а ногти были выкрашены в пошлый персиковый тон. Марсель бы от ужаса нагадил в штаны.

— Из Канзаса, — сообщила я.

— Ах вот оно что! — презрительно хмыкнула Эсме. — Глазу не за что зацепиться. Удачное выражение, правда?

Острόта вышла так себе, поэтому я никак не отреагировала и просто кивнула. Эсме не ошибалась: в Канзасе глазу действительно было не за что зацепиться. Одни равнины да скука.

Отсюда и Париж.

— Работаешь? По всей видимости, официанткой?

— Я шеф-кондитер в ресторане Cobéa. — Выкуси, мадам. Я улыбнулась так сладко, как только сумела.

— Действительно? В Cobéa? — Эсме выглядела так, словно была крайне удивлена. — Мы старинные приятели с шеф-поваром Белиссаном, у него исключительные манеры. Как тебе удалось получить эту должность? — поджала она губы.

Сожалея в глубине души, что не могла сообщить: «Пришлось отсосать примерно дюжине мужиков», — я сказала:

— Ответила на объявление. — Интересного мало, зато чистая правда.

— Очевидно, ты мастер по капкейкам, — даже комплимент звучал, точно оскорбление. Я хотела ответить и уже открыла рот, но Эдвард заставил меня промолчать: скользнув рукой по моему бедру, между ног и сдвинув в сторону хлопковые трусики, стремительно провел пальцами по киске и отстранился. Я громко выдохнула.

— Милочка, все в порядке? — Эсме нахмурилась — точь-в-точь как Эдвард, когда пялится в телефон. Я изо всех сил пыталась не раскраснеться, но сдуру посмотрела на Эдварда — он как раз засовывал пальцы в рот — и чуть не подавилась языком.

— Все в порядке. Комар укусил. — Изобразив, что хочу почесать ногу, я наклонилась и впилась в Эдварда взглядом.

Он подмигнул и не спеша вытащил пальцы изо рта.

Когда мы перешли к довольно непритязательному десерту — персиковому сорбету, который, судя по вкусу, был куплен в магазине, — и пили по второй чашке чая, Эсме принялась бранить Эдварда.

— Дорогой, я звонила, — завела она разговор, пристально глядя на сына.

Клянусь, Эдвард закатил глаза. А я и не предполагала, что он способен на подобное хамство.

— Я был занят, — ответил он, запихнул в рот ложку сорбета и от холода поморщился.

— Слишком занят, чтобы перезвонить матери? Как печально, — покачала головой Эсме и элегантно подула на чай. — Чем же ты был так занят?

Прежде чем ответить Эдвард коротко посмотрел на меня.

— Любовью, мама.

— Любовью, фи. — Оказалось, что Эсме тоже умеет закатывать глаза. — Любовь, дорогой, — это надуманная концепция, на самом деле ее не существует. Мы можем только увлекаться. А увлечения, как правило, быстро проходят.

Меня ничуть не задела очередная инсинуация Эсме. К тому моменту, как она начала говорить, я уже таращилась на Эдварда; в голове — удивительно! — не было ни единой мысли, а под ребрами бешено колотилось сердце. Что-что он сказал? «Любовью?»

Игнорируя мой ошеломленный взгляд, Эдвард резко поднялся на ноги, и салфетка, лежавшая у него на коленях, упала на траву.

— Белла, — протянул он руку, и я, все еще чувствуя себя по-дурацки, ее приняла. В голове эхом, будто бы я, отправившись на рок-концерт, стояла слишком близко к колонкам, продолжало грохотать это огромное слово.

— Дорогой, не уходи, я не хотела… — завелась Эсме, но Эдвард жестом ее остановил.

— Я собираюсь показать, где находится ванная комната, — высказавшись тоном, который был уважительным и одновременно едким, Эдвард потащил меня к дому. Благодарная за то, что он уводит нас от этой душной женщины, я неуклюже поплелась следом. Захлопнув за нами входную дверь, Эдвард втолкнул меня в первую попавшуюся комнату, зашел за мной следом и рухнул в приземистое кожаное кресло. Оно стояло перед гигантским камином, внутри которого вместо дров торчали огарки свечей. По стенам от пола до потолка высились книжные полки, окна были завешены тяжелыми парчовыми шторами, рядом с дальней стеной красовался огромный дубовый стол. Наверное, это был домашний офис или кабинет, но, судя по слою пыли, Эсме сюда вообще не заходит.

Эдвард потер ладонью лоб, проворчал что-то себе под нос и слегка распустил узел галстука.

— Чертова баба!

— Зато я увидела, откуда что берется, — ухмыльнулась я. Одно вполне конкретное яблоко не то что недалеко упало, оно вообще никуда не падало. Эдвард с матерью были похожи как две капли воды.

— Она куда хуже меня, — отрезал он. — На нее невозможно произвести хорошее впечатление. Тебя забраковали с самого начала.

— Господи, если надо было произвести хорошее впечатление, зачем ты полез мне в пизду? — Вспомнив выражение, появившееся у него на лице, когда он стал облизывать пальцы на глазах у своей ничего не подозревающей матери, я залилась краской.

— Кстати, ты очень вкусная. — Эдвард провел ладонью по ширинке — ткань натянулась; взгляд потяжелел, но черты лица стали мягче

— Так нечестно! Чего ты хотел добиться?

Ноль внимания.

— Как там мой подарок? — Он перевел глаза на мою промежность, облизал губы и принялся внаглую поглаживать пах, потом, смяв ткань, с силой обхватил член; рот приоткрылся, взгляд остекленел.

Ладно, давай поиграем.

Я вздернула подбородок и, пока поворачивалась лицом к столу, постаралась набраться то ли мужества, то ли глупости. Оперлась на широченную блестящую столешницу. Раздвинула ноги.

У Эдварда стало сбиваться дыхание.

Задрала платье до пояса. Стянула с себя трусики и оставила их валяться на полу.

Эдвард застонал.

— Почти не прикасаясь, ты трахал меня с самого полудня. — Еле-еле дыша, я слегка наклонилась вперед — прямо сейчас из расщелины моей задницы ему, скорее всего, подмигнул синий драгоценный камень.

— Черт меня побери, — выругался Эдвард, в рекордное время оказался за моей спиной и, сильно прижав меня к столу, часто-часто задышал в затылок.

— Было ужасно, — пробормотал он и стал толкаться бедрами — каждое мое нервное окончание отзывалось на малейшие движения пробки, — осознавать, что ты противостоишь этой штуковине, — он нежно, едва ощутимо коснулся драгоценного камня, и я чуть не кончила.

Все мое тело пылало, дыхание участилось, но мне так хотелось сохранить самообладание еще ненадолго и насладиться происходящим подольше.

— Наклонись, Лолита, — хриплым шепотом потребовал он. Я прильнула щекой и грудью к прохладной древесине и почувствовала, как кружится голова. Эдвард опустился на колени, схватился рукой за мое бедро, а потом одновременно прижался губами к заднице, погрузил два пальца свободной руки в киску и большим пальцем сильно надавил на синий камень.

— О, боже, — зажмурившись, пробормотала я.

— Я мог бы вечность любоваться тобой, — прошептал Эдвард. Придерживаясь устойчивого ритма, он одной рукой поглаживал мне задницу, пальцами второй двигал то внутрь, то наружу, а потом вдруг без предупреждения поднялся с колен и шлепнул меня по заднице так, что я взвизгнула.

Я уцепилась за край столешницы и задышала так громко, что даже не расслышала, как он расстегивает ремень. Эдвард ворвался в меня резко, без колебаний, и я громко простонала. Ощущения были невообразимо прекрасными. Я чувствовала себя настолько наполненной. Принять еще не было возможности, и все-таки я жаждала каждый дюйм и даже больше. Давление члена один в один совпадало с давлением пробки. Напряжение, с которым я боролась после полудня, превратилось в пламя. Зубами Эдвард вонзился в мою кожу, пальцы его, скользнув по бедру, приласкали клитор — и я взорвалась. Последнее, что я увидела перед тем, как развалится на части, — так это отпечатки ладоней, груди и щеки на пыльном столе.

Да пошла ты, Эсме! Я выкрикнула: «Эдвард!» — и кончила.

окончание