Эдвард

Больница – странное место, чтобы проводить там жизнь. В окружении людей, которые умирают. Или только рождаются.

Когда мне было девять, я знал, кем хочу быть – врачом.

- Доброй ночи, доктор Каллен.

И еще я не могу привыкнуть к звуку собственного имени. Каждый раз, когда я слышу это, меня терзает искушение обернуться через плечо и поискать взглядом отца.

- Доброй ночи.

Я опаздываю и притворяюсь, будто это неумышленно.

Я беру такси до аэропорта и знаю, что я опоздал на рейс. Я сделал именно то, чего обещал Элис не делать. Но некоторые вещи мне неподвластны. Некоторые вещи приходят вместе с профессией врача.

В этот момент меня настигает озарение: я – это мой отец. Та его версия, которой, как я говорил себе, я никогда не стану.

Я сижу у выхода на посадку и сообщаю по телефону не слишком приятные новости.

Следующие сутки станут самым долгим периодом, что я провел со своей семьей за долгие годы.

Я извинялся за то, что не приезжаю домой на Дни Благодарения, Рождество. Они – единственная семья, которая осталась у Беллы, и я не хотел, чтобы она проводила праздники в одиночестве. Но, как оказалось, с моей семьей она поступала так же, как и со мной. Она не хотела нас. Мне потребовалось много лет не приезжать на Рождество домой, чтобы принять это как правду.

И теперь я собираюсь увидеться с ней снова, впервые за вечность. И не где-нибудь – на свадьбе. На свадьбе у Элис.

Основное правило: я стараюсь не думать о ней. Это лишь все усложняет.

Я испытал облегчение, когда Элис сказала мне, что они собираются пожениться в Сан-Франциско, а не в Форксе. Когда я уехал из Форкса в колледж, я был уверен, что вернусь, что проведу здесь остаток своей жизни. Потому что я хотел этого. Но я не мог вернуться туда сейчас, не тогда, когда каждая пядь этого города напоминает мне о Белле.

Моя мама говорила о Форксе так, словно у него бьется сердце и он из плоти и крови. Она скучала по нему. Даже тогда, когда он был тем местом, о котором я слышал лишь из рассказов, я чувствовал, что тоже принадлежу ему. Он был именно таким, как она и говорила. Она не была там много лет, но часто говорила об этом городе, особенно ближе к концу.

Ее голос дрожал и казался чужим, когда она сказала мне:

- Каким бы его ни сотворило мое сердце – настоящим или выдуманным, не важно, потому что он всегда был моей собственной реальностью; реальностью, которую я мысленно посещала, когда бы мне ни понадобилось улыбнуться или скрасить беду и отчаяние.

В свои последние несколько дней она нуждалась в этой реальности. Она нуждалась в успокоении. Я до сих пор вижу ее руки, лежащие без движения по швам, тогда как обычно она отчаянно ими жестикулировала.

Порой я слышу ее голос, и так, словно она сидит прямо рядом со мной.

- Он навсегда останется в моей памяти. Даже когда меня не станет. – Тогда я не мог себе этого представить. Город. Того, что ее не станет.

Возможно, это было слишком – разыскивать Беллу в первый же день. Но я должен был узнать ее. У меня было чувство, словно я знаю ее, даже до того, как мы встретились. Возможно, она бы сказала, что я уже тогда был одержим ею. Возможно, мы были обречены с самого начала, с того первого дня в кафетерии, с того первого дня в амбаре, но тогда мне так не казалось. Это казалось началом.

Я ошибался больше раз, чем могу вспомнить.

Думая о том первом дне, я не в силах удержаться от легкого смеха. Я слышал о том, как умеют сплетничать в маленьких городках, но не был готов к такому. Мы были словно звери в клетке зоопарка.

                                                                        ***

Я везу Элис домой после первого дня в школе.

- Ты в порядке, Эл?

- В порядке. – Она сжимает мою руку. Дважды. Как всегда делала мама. Через стекло машины она наблюдает за проплывающим мимо городом. Простирающиеся пастбища и обветшалые строения вызывают такое ощущение, словно они существуют в другой эпохе, словно они навсегда застыли в том времени, когда все было гораздо проще.

Все здесь, кажется, испытывают к нам жалость из-за того, что нас заставили переехать в этот город. Но они не знают, каково было жить в Нью-Йорке после ее смерти. Ярость, бурлящая в моих легких и кулаках. Я думал, что жизнь в городе, который принадлежал ей, может усугубить ситуацию, но я наконец-то почувствовал, что снова могу дышать.

Я знаю, что она где-то здесь. Это единственное место, где она захотела бы быть.

Элис направляется прямиком в свою комнату. Я не вижу ее, но знаю это. Я сижу снаружи, глядя на небо.

Я схожу с заднего крыльца и направляюсь в лес, словно сажусь на поезд метро №6 в центр*. Я не останавливаюсь. Я не уверен, куда я иду. Я не уверен, как я пойму, что заблудился. Мне кажется, что она на шаг впереди меня, и если я только смогу идти достаточно быстро, я догоню ее. Я иду так, словно куда-то направляюсь. На сердце у меня так спокойно, как не было очень долго, а может быть и никогда.

Вдалеке стоит старый амбар. Даже отсюда я могу сказать, что он давно заброшен. Силы природы десятилетиями трудились над его белеными стенами. Мох и лишайник облюбовали скошенную крышу. Тяжелые амбарные двери не закрываются, подчинившись тому факту, что теперь это строение – дом лишь для летучих мышей и полёвок.

Я осторожно иду к нему. Через дощатые стены пробиваются лучи света. Все такое живое. Старые здания очень многое повидали на своем веку. Эти стены и балки, вероятно, хранят тысячи историй.

Я прохожу через массивные двери, прячась от ветра. Деревянные несущие балки в нескольких местах подпилены охотничьим ножом. В этом месте до сих пор пахнет животными. Лошади, коровы, козы. Я не знаю. Я не знаю об этом ничего.

По старой шаткой лестнице я забираюсь на какой-то чердак. Это место кому-то принадлежит. По-крайней мере, когда-то принадлежало.

У меня такое чувство, словно я незаконно вторгаюсь в чьи-то владения и вероятно так и есть. Повсюду стопки книг. В основном классика. В углу лежит сложенный шерстяной плед. Я стою на верхней перекладине лестницы, не желая вторгаться в этот маленький книжный город.

Воздух меняется. Я не один. Я чувствую это.

- Убирайся.

Ее голос.

Я оборачиваюсь, чуть не теряя равновесие. Я смеюсь над собой. Из-за того, что ищу свою умершую мать в грязном старом амбаре. Из-за того, что вместо нее я нахожу Беллу. Она свирепо смотрит на меня тем самым взглядом.

- Я сказала – убирайся. – Я внимательно смотрю на нее. Снова.

Никто еще не презирал меня сильнее, чем эта девчонка. Девчонка, которая даже не знает меня. Я медленно спускаюсь, наблюдая за ней. Выискивая какие-нибудь признаки того, что она говорит не то, что думает.

Там, дома, я бы никогда не посмотрел на девчонку вроде Беллы.

Я не могу отвести от нее глаз. Она прекрасна даже в гневе. Она не знает о том, что красива. Возможно, в этом и разница.

Ее слова говорят мне, что я здесь нежеланный гость. Ее глаза говорят мне, что этот амбар принадлежит ей, может быть, не на бумаге, но, определенно, по духу. В ее глазах огонь, боль и надежда. Хотя, я не думаю, что она знает о надежде. Но она есть в ее взгляде. Я вижу ее.

- Прости. Я не знал, что это место твое. – Я стараюсь, чтобы мои слова не звучали дерзко.

- Теперь ты практически преследуешь меня. – Отлично.

- Это смешно. Я тебя не преследую. – Я не могу убедить в этом даже себя.

- Ждешь меня у шкафчика, украдкой залезаешь в мой амбар. Это не смешно. Это правда. Что ты здесь делаешь, Эдвард?

- Я не знаю.

- Недостаточно хороший ответ. – Ее глаза такие темные, почти черные.

- Я искал свою мать. – Я закрываю глаза в ту секунду, как эти слова покидают мой рот. Теперь она подумает, что я чокнутый. Потому что сталкера было недостаточно.

Но она ничего не говорит. Я медленно открываю глаза и вижу, что она смотрит на меня. Почти с любопытством.

- Нашел ее? – На мгновение я не уверен – не дразнит ли она меня, но ее глаза просят меня ответить.

- На секунду я подумал, что да.

Она нервно теребит свои волосы. Они сильно спутались от ветра, пряди лежат поверх друг друга, словно корни дерева, которым недостаточно места, чтобы расти как надо. Мне хочется протянуть руку и коснуться их. Она непременно шлепнет меня по руке.

Она смотрит на мои ноги. Вероятно, желая, чтобы они ушли. Не только мои ноги. Весь я.

- Что бы ты сделал, если бы нашел ее? – Ее лицо ничего не выражает. Ее глаза пусты.

- Я не знаю. – Я жду, что теперь она прогонит меня, но она не делает этого. Тишина. Неловкая.

- Я должен идти. – Она не отвечает. Она наблюдает за тем, как мои ноги движутся к дверям амбара.

- Эдвард? – Ее голос может быть таким слабым. Она сильная, но нежная. Сердитая, но неоднозначная.

- Как она умерла?

Кажется, уже каждому в этом городе известна история моей жизни. Но она – это не каждый в этом городе, и я признателен.

- Рак легких. – Слова повисают в воздухе.

- Она курила? – И сейчас у меня такое чувство, словно я отвечаю на вопросы медицинской анкеты.

- Мм, когда была подростком.

- Ты попрощался с ней?

- Она не верила в это, как и я. – Белла поднимает на меня бровь. Мне следует заткнуться, но вместо этого я продолжаю объяснять. – Она не верила в прощания. Она говорила, что все важные люди в твоей жизни оставляют след в сердце и остаются с тобой навсегда. – Я говорю как девчонка.

Уголок ее рта ползет вверх в улыбке, когда она спрашивает:

- Ты уверен, что тебе семнадцать? – А теперь она меня дразнит. Улыбка. На лицах у нас обоих.

Мы сидим на грязном полу, сложив ноги по-турецки. Она задает вопросы. Я не получаю ни одного ответа, а она – множество.

Моя мама. Разбитое сердце моего отца. Элис. Каково ей было. Как она сейчас. Бейсбол. Почему я больше не играю. КУЛА**. Досрочное поступление. Медицинская школа.

- Так у тебя вся жизнь уже распланирована? – Ее глаза.

- А что в этом плохого? – План – это все, что у меня есть.

- Жизнь устроена иначе. Никогда не знаешь, что произойдет.

- Я знаю, чего я хочу. – Я хочу тебя.

Когда темнеет, она внезапно встает.

- Мне нужно домой.

Я чувствую внезапную панику, растущую в груди.

- Я провожу тебя. – Она смотрит на меня так, словно я только что предложил ей утопить щенка.

- Нет. Не проводишь.

- Почему ты настаиваешь на том, чтобы все так усложнять?

- Я не могу делать это с тобой.

- Делать что? Быть человеком? – Я немедленно сожалею об этих словах. Может, даже до того, как сказал их. Теперь она смотрит на меня так, словно я действительно утопил ее щенка.

- Да, об этом я и думала.

- Белла, прости. – Все, что я делаю – это извиняюсь перед этой девчонкой. И уже очень поздно. И затем темная ночь поглощает ее.

Дорога домой долгая и жуткая. Мне бы следовало побеспокоиться о том, как я найду обратную дорогу, если бы я смог выбросить Беллу из головы. Эти глаза.

Не позволяйте девушке ходить одной в темноте. Мне плевать, что это не большой город. Лес таит всевозможные опасности - опасности, о которых я ничего не знаю. Но я заблудился. И я отпустил ее.

Я не сделаю этого снова.

Я говорю себе, что беспокоюсь лишь об ее безопасности.

Вдалеке я вижу свой дом. Он не принадлежит этому месту. В доме почти везде темно, за исключением света, льющегося из комнаты Элис. Ветер усиливается, пока я стою на лужайке, глядя на дом. Представляя, как все было бы по-другому, если бы мама тоже была с нами.

Звезды нереальные. Я никогда не видел так много звезд. Они выглядят почти нарисованными. Тело немеет от холода, но мне хочется постоять здесь, на улице, глядя на дом, еще немного. Я сижу на крыльце, глядя на небо до тех пор, пока едва не валюсь с ног от желания спать.

Теплый воздух внутри дома обжигает мне лицо. Каждый шаг по полу отдается эхом. Я не включаю свет. Почему-то в темноте дом кажется менее пустым.

Я нахожу отца в кабинете. Комната без окон. Его убежище. Я не могу винить его, потому что завидую ему.

- Привет, пап. Я иду спать. Спокойной ночи. – Он не спросит меня, где я был или что делал. Он не спросит, как прошел мой день. Я понимаю. Он спросит меня про Элис. Только про Элис.

- Эдвард, ты говорил сегодня со своей сестрой? – Один и тот же вопрос. Каждый день.

- Конечно. У нее все хорошо. – Он кивает и возвращается к своим бумагам. Бесконечные бумаги.

- Эдвард?

- Да, пап?

- Спокойной ночи, сын.

                                                                         ***

Я сажусь в самолет и заставляю себя помнить, что эти выходные не имеют отношения к тому, что произошло между мной и Беллой.

Моя маленькая сестренка выходит замуж. Моя мама очень бы гордилась ею. Я горжусь ею.

За то, что она живет своей жизнью.

За то, что держится.

За то, что позволяет Джасперу любить ее.

За то, что любит его в ответ.

*одно из направлений метро Нью-Йорка
** Калифорнийский университет Лос-Анджелеса