Глава 12. Лунная соната
http://www.youtube.com/watch?v=g8VHlqekJGg&feature=related

Вильфранш-сюр-Мер, Франция
20 августа 2006 года

Последняя неделя нашего отпуска была агонией. Предчувствие предстоящей разлуки делало мою жизнь невыносимой, даже, несмотря на то, что мы пришли к некоему временному решению. Поскольку Белла будет страшно занята учебой и поступлением в магистратуру, я буду прилетать в Нью-Йорк раз в две недели - по пятницам вечером, и возвращаться в Лондон последним воскресным рейсом. Я не знаю, каково это будет, учитывая мою клаустрофобию, но оставаться вдали от моей девочки пугает меня больше, чем частые полеты и разница в часовых поясах. Она как воздух, которым я дышу – мне кажется, что без нее я задохнусь. Она говорит, что может для разнообразия прилетать ко мне, но мне не хочется усложнять ее студенческую жизнь больше, чем уже есть, так что это вряд ли произойдет до Дня Благодарения, который только в конце ноября.

Я даже начал подумывать о переезде в Нью-Йорк. Проблема в том, что даже если я возьму напрокат пианино и буду сочинять дома, мое присутствие по-прежнему необходимо на записи. И я связан договорными обязательствами, что означает, что я должен выполнить свою работу при любых обстоятельствах. Я не могу просто разорвать их, а даже если бы и мог, у меня есть серьезные сомнения в том, что музыкальная индустрия Соединенных Штатов с распростертыми объятьями ждет очередного посредственного композитора.

То есть неопределенное будущее чертовски пугает меня. Я страдаю от бессонницы и становлюсь нервным. Призывы моего отца к ответственности не приводят ни к чему хорошему; он напоминает мне, что не одному мне больно и добавляет чувство вины к моему и так уже великому горю.

Белла тоже очень расстроена, но что волнует меня больше всего – я нутром чувствую, что она скрывает от меня то, что ее беспокоит. Я много раз спрашивал ее об этом, но она уклонялась от ответов.
Наконец, наступает наш последний день на Ривьере. Мы не разлучаемся ни на секунду, даже не целуемся, просто держимся за руки и смотрим друг на друга. Вечером мы устаиваем нечто вроде домашней вечеринки. Я определенно не в настроении праздновать, но я ценю усилия своих родителей, потраченные на то, чтобы сделать этот день немного ярче. Джаспер заезжает к нам поздороваться, привозя с собой еще одну новую девушку. Я не одобряю его женоненавистнические наклонности, но пока он не положил глаз на мою малышку-сестру, я держу рот на замке.

Мы все сидим у бассейна. Джаспер сыплет шутками, и все смеются. Белла, кажется, наслаждается вечером. Она делает фотографии всех присутствующих, ухитряясь заставить их беззаботно смеяться; моя семья явно очарована моей девочкой.

Когда Джаспер уезжает, все остальные, кажется, исчезают, оставляя нас одних. Я сижу, откинувшись, в шезлонге, Белла сидит у меня на коленях. Она просматривает снимки в камере, и я замечаю, что ее глаза начинают блестеть от слез.

- Не плачь. Пожалуйста, - шепчу я, крепче обнимая ее.

Белла вздыхает.

- Я говорила тебе, что когда я была маленькой, мы с мамой часто переезжали. Мы много где жили, и я знакомилась с очень многими разными людьми. Некоторые из них становились моими хорошими друзьями, но в конце нам всегда приходилось прощаться и больше никогда не видеться. Знаешь, я чувствую себя так, словно это мое проклятье – всегда прощаться с дорогими мне людьми, - задумчиво говорит она. - И на этот раз даже труднее, потому что здесь, с тобой и твоей семьей, я чувствую себя как дома.

Мое сердце сжимается.

- Это не конец, - говорю я пустым голосом.

- Я знаю, технически это не конец. Но теперь дело не только в тебе. Я буду скучать по твоим родителям, по Элис, по Джасперу… даже по этому месту.

Я ничего не говорю, просто вздыхаю и прижимаюсь щекой к ее щеке.

- Ты приедешь на мой день рождения? – внезапно спрашивает Белла.

- Конечно, приеду. Я отведу тебя в одно изысканное заведение. - Я ласкаю ее волосы. - Ты когда-нибудь была в «Le Bernardin»*?

- Нет… и мне нечего туда надеть.

- Ты можешь надеть то платье, что надевала, когда я впервые поцеловал тебя, - шепчу я. - И тогда мне все время будет хотеться сделать это.

Она слегка посмеивается.

– Звучит как план.

Нам нужно уезжать рано утром, поэтому вскоре мы целуемся перед сном, и я иду в свою комнату. Мне действительно необходимо немного отдохнуть, потому что я сильно устал, но у меня такое чувство, словно кровать стала для меня пыткой. Я ворочаюсь с боку на бок, но сон не приходит; словно что-то неуловимое одолевает меня изнутри. В конце концов, я встаю и решаю пойти подышать свежим средиземноморским воздухом, надеясь, что он поможет мне успокоиться.

Соленый запах моря заполняет мои ноздри, когда я наклоняюсь к перилам террасы. Цикады буйствуют по ночам; их стрекот оглушителен. Ночное небо выглядит синим; луна сегодня такая большая, что кажется, будто она висит прямо над домом. Я стою, наслаждаясь своей последней ночью в раю. Довольно холодно, поэтому вскоре я начинаю дрожать и возвращаюсь внутрь.

Легкомысленно, я открываю тяжелую крышку пианино, и мои пальцы, словно по своей собственной воле, начинают бродить по клавишам, импровизируя что-то, что, в конце концов, становится «Лунной сонатой».

Я скорее ощущаю, нежели слышу, как подходит моя мама и садится рядом со мной на длинную скамейку, и я останавливаюсь.

- Нет, пожалуйста, не останавливайся, - шепчет она и нежно кладет руку мне на плечо.

- Прости, что разбудил тебя, - тихо говорю я.

- Просто продолжай. Ты же знаешь, как я люблю слушать, как ты играешь. - Она сжимает мое предплечье.

И я играю. Мягко и нежно звуки Бетховена раздаются в тишине ночи. Последняя «до» еще звучит эхом в комнате, когда моя мама снова начинает говорить.

- Я никогда не видела тебя таким счастливым. И таким грустным. - Она протягивает руку, чтобы убрать волосы, упавшие мне на лоб.

- Мам, это что-то необъятное. Это невыносимо. - Я наклоняюсь и кладу голову ей на плечо.

- Я знаю. - Ее пальцы продолжают ласкать мои волосы, точно так же, как она делала, когда я был маленьким.

- Ты не знаешь. - Я вздыхаю. - Это агония.

- Я знаю. - Она целует меня в висок. - Ты любишь ее.

Что?

Я отодвигаюсь и смотрю на нее с широко раскрытыми глазами.

- Ты любишь Беллу, - тихо говорит она и улыбается. - Разве ты еще не понял этого?

Я с беспокойством продолжаю смотреть на нее.

Так это любовь?

Я чувствую себя как дурак, который искал ответ, в то время как он, в сущности, все время был здесь. Да. Любовь. Так просто. И все же…

- Это так запутанно, - бормочу я.

Мама тянется ко мне и обнимает.

– Так и есть. Но я уверена, что вы оба достаточно сильны, чтобы вынести сложность вашей ситуации. Ваши чувства лишь станут крепче.

Она целует меня в лоб и желает спокойной ночи, а я остаюсь еще ненадолго, пытаясь охватить умом это новое знание.

Я люблю Беллу.

Наконец, я решаю вернуться в постель. Мне нужно постараться немного отдохнуть перед долгим завтрашним днем. Мое сердце ёкает, когда в холле я прохожу мимо двери Беллы. Я останавливаюсь и кладу ладони на гладкую деревянную поверхность, чувствуя себя глупо, но я не могу сдержаться. Я стою так несколько секунд, затем пытаюсь взять себя в руки и делаю несколько шагов вперед, но это невозможно. Через секунду я возвращаюсь к ее двери; как всегда, меня влечет как мотылька на пламя. Я делаю глубокий вдох и тру виски. Я знаю, что поздно и что она, должно быть, спит, но я ничего не могу поделать. Я дважды робко стучу в дверь.

- Да? – Ее голос по ту сторону двери звучит сонно, но это все, что мне нужно слышать.

Я толкаю дверь и в следующую секунду я заползаю в ее постель, мои губы находят в темноте ее губы, и я прижимаю ее к себе. Тяжело дыша, она отвечает на мои яростные объятья, и все ее тело оживает, наши конечности сплетаются. И в этот момент осознание того, что я люблю ее, полностью обрушивается на меня. Мне хочется ловить каждый ее вдох, чувствовать своим телом каждую клеточку ее тела, раствориться в нежности ее ласк. Мне больше не нужен самоконтроль, чтобы сдерживать свое желание, потому что оно капитулирует перед мучительной болью у меня в груди. Все, что мне нужно – это обнимать ее, так крепко, как только может человек, словно это избавит меня от пытки отпустить ее.

И в ее руках я наконец-то обретаю некий покой. Я зарываюсь носом в изгиб ее шеи и уплываю в сон, слушая быстрое биение ее сердца, не желая прослушать ни одного полутона.

Я просыпаюсь, когда Белла двигается. Лучи света пробиваются через шторы.

Уже утро.

Как бы я хотел, чтобы этот день никогда не наступал. Я снова закрываю глаза, вдыхая ее запах сквозь завесу волос. Наши конечности по-прежнему сплетены, и я вынужден мириться с определенным дискомфортом, но не могу заставить себя встать и уйти.

Внезапный стук в дверь заставляет вздрогнуть нас обоих.

- Белла, ты проснулась? Пора за-автракать! – Голос Элис звучит неуместно возбужденно.

Дорогой Иисус, не дай ей открыть дверь – она ни за что этого так не оставит…

- Ш-ш-ш-ш, - шепчу я. Я задерживаю дыхание на несколько секунд, до тех пор, пока не понимаю, что Элис ушла. Пора идти, если я не хочу застать еще чье-либо вторжение.

Со стоном я высвобождаюсь из объятий своей девочки и целую тыльную сторону ее кисти. Она ничего не говорит, просто бросает на меня взгляд и прикусывает губу. Она выглядит разочарованной. Не произнесено ни слова, но такое ощущение, что в этот момент мы в них не нуждаемся, потому что оба знаем, о чем думает каждый из нас.

Я открываю дверь, пытаясь действовать очень тихо, и выглядываю, прежде чем выйти в холл. Убедившись, что он пуст, я закрываю за собой дверь и оборачиваюсь как раз вовремя, чтобы встретиться лицом к лицу с отцом, выходящим из своей собственной комнаты.

Мое дыхание останавливается, когда я встречаюсь с его взглядом, направленным на мой растрепанный внешний вид.

Только, пожалуйста, ничего не говори, безмолвно молю я его.

Он сохраняет молчание, но выражение его лица – так хорошо знакомое мне разочарование – выдает его мысли. Я быстро отвожу взгляд и бреду по холлу, чтобы укрыться в стенах своей комнаты.

Атмосфера за завтраком подавленная. Такое ощущение, что прощание висит в воздухе, заставляя всех выглядеть печальными. Мне едва удается проглотить, не чувствуя его вкуса, ломтик тоста. Затем мы возвращаемся в свои комнаты, чтобы закончить укладывать вещи и в восемь часов папа отвозит нас на железнодорожный вокзал. Мы едва обмениваемся с ним парой слов, и я совершенно удивлен, когда он тепло обнимает меня так, словно мы прощаемся.

Скоростной поезд, который увозит нас, проносится мимо фиолетовых лавандовых полей. Это очень странно, что я могу видеть, насколько красив этот пейзаж, но я просто не чувствую этого. Белла смотрит в окно, явно что-то обдумывая.

- О чем ты думаешь? – тихо спрашиваю я, сжимая ее неожиданно холодные пальцы.

Ее рука крепко сжимает мою руку. – Ни о чем особенном. Мне сегодня трудно сосредоточиться.

- Мне тоже. - Я вздыхаю, целуя ее волосы. Напротив нас сидит пожилая пара, и им, кажется, неудобно видеть, как я проявляю любовь к своей девочке, но сегодня, как никогда, мне все равно.

Белла молчит всю дорогу; она отказывается от еды, лишь пьет минеральную воду. Я даже не пытаюсь уговорить ее – я с отвращением ковыряюсь в своей еде и, в конце концов, выбрасываю ее.

В Париж мы приезжаем после полудня. Я снова ругаю себя за то, что не подумал о том, что Белла хотела провести здесь какое-то время. Когда она сказала мне об этом, я пытался обменять наши билеты, но выяснилось, что это невозможно – высокий туристический сезон.

Может быть, когда-нибудь мы приедем сюда на выходные, позволяю я себе помечтать.

Я удивлен, что Белла больше не упоминает об этом, поглощенная своими мыслями во время короткой поездки на такси на Северный вокзал.

Льет проливной дождь, когда мы выходим на улицу в Лондоне. После жары французской Ривьеры английское лето внезапно напоминает зиму. Кажется нереальным, что еще утром мы были в раю. Внезапно я осознаю, что пока мы были там, не было ни одного дождливого дня. Как странно.

Когда я открываю дверь своей квартиры, нас окружает холод и сырость. Иисусе, здесь как в проклятом подземелье. Я отношу наши сумки в гостиную и включаю оба обогревателя и электрокамин. Я даже вынужден включить свет, поскольку из-за тяжелых облаков совсем темно. Белла прислоняется к дверному косяку, выглядя потерянной.

- Ты голодна? – спрашиваю я.

Она лишь качает головой, доводя меня до полного безумия своим тяжелым молчанием по этому вопросу.

Я бросаю взгляд на часы на стене.

– Сейчас пять. Твой самолет в десять. У нас есть еще немного времени. - Я скребу подбородок. Кажется, что время тикает словно бомба, готовая взорваться.

- Мм, сейчас я бы приняла душ и переоделась, если ты не возражаешь, - кротко говорит она.

- Конечно. - Я киваю.

Когда Белла достает все необходимое из чемодана и исчезает в свободной спальне, я сажусь на диван и включаю телевизор. Следующие двадцать минут или около того я пытаюсь разобраться в том, что происходит в футбольном матче, но за действием очень сложно следить, когда твой разум находится где-то в другом месте.

- Мм. - Она прочищает горло, стоя на том же месте, что и до этого, прислонившись к дверному косяку так, словно ищет поддержки; на ее лице по-прежнему задумчивое выражение. Она переоделась в светло-лиловую футболку и серые спортивные брюки с большими черными буквами «PINK» на правом бедре. Моя бровь изгибается.

«Розовая», да?

Надо сказать, выглядит она хорошо, однако находится не в своей тарелке. Я быстро беру пульт и выключаю телевизор.

– Иди сюда, - тихо говорю я.

Она приближается медленно, осторожно. Все, что касается ее внешнего вида, заставляет меня нервничать, потому что сегодня она явно не похожа на себя. Когда она подходит ближе, я беру ее за руку и тяну к себе на колени, но внезапно она сопротивляется. Воспользовавшись моим замешательством, она раздвигает колени, быстрым движением оседлав меня.

Приехали.

- Что ты… - начинаю я, но не успеваю закончить предложение, потому что ее поцелуй оставляет меня без дыхания. Он настойчивый и отчаянный, совсем не такой, как мне обычно нравится, но именно такой, какой нужен мне прямо сейчас, и мои губы яростно отвечают на ее поцелуй. Она мне просто необходима; я нуждаюсь в ней больше, чем в чем-либо, потому что сейчас она - моя жизнь, моя жизненная энергия.

- Я не хочу, чтобы ты уезжала. - Я судорожно хватаю ртом воздух.

- Я не хочу уезжать от тебя, - шепчет она, и эти слова переполнены отчаянием. Когда я смотрю ей в глаза, вижу, что они темны от чего-то, что поначалу я принимаю за страх, но когда она облизывает свои губы, не отводя от меня своего нового пристального взгляда, до меня доходит. Это не страх. Когда наши губы снова соединяются, не в состоянии ни мгновения дольше находиться вдали друг от друга, у этого поцелуя новый вкус – несомненный вкус вожделения.

Как я пропустил момент, когда желание пробило брешь в моем самоконтроле?

Я все еще колеблюсь: поцелуи – это одно, а секс – другое. В то время как рациональная часть меня думает, что еще не полностью сдалась силе моего страстного желания ее, я обдумываю – стоит ли остановиться, пока мы окончательно не пересекли эту черту. Есть тысяча причин, по которым нам не следует этого делать, но проблема в том, что сейчас я слишком устал и эмоционально опустошен, чтобы даже думать ясно. Однако она не выглядит такой неуверенной. Ее руки хватают подол моей футболки, и она тянет ее вверх, на секунду отрываясь от меня, чтобы избавиться от этого препятствия между нами. Когда ее губы снова на моих губах, они очень настойчивые, и ее намерения совершенно очевидны.

Это происходит.

И я проигрываю.

Я издаю стон поражения, выпуская ее губы, и с жадностью набрасываюсь на ее шею, посасывая и покусывая шелковистую кожу. Ее дыхание превращается в хныканье, и она начинает извиваться на моих коленях. Внезапно мне кажется, что я могу сойти с ума, если полностью не погружусь в нее, если не сделаю ее своей как первобытный человек, как животное, словно это каким-то образом может предотвратить нашу неизбежную разлуку. В диком неистовстве, я грубо хватаю ее бедра и вжимаюсь в нее, не в силах дольше сдерживать неистовый порыв своего тела.

Она вздрагивает и внезапно сильно напрягается в моих руках; ее хватка на моих плечах почти как тиски, словно она хочет замедлиться, не осознавая, что лишь распаляет меня. Находясь на грани ада и рая, мой разум с легким разочарованием отмечает, что ее руки повсюду: в моих волосах, на шее, на плечах, у бедер, но она даже не пытается засунуть их туда, где мне хочется ощущать ее нежные пальцы сильнее всего – внутрь моих джинсов. И лишь последний осколок моего самоконтроля, прежде чем полностью исчезнуть, повторяет мантру: «Ты не трахнешь ее на диване. Ты не трахнешь ее на диване».

Я резко встаю вместе с ней, обернув ее ноги вокруг своей талии, и она широко распахивает глаза, испугавшись этого неожиданного действия.

- Моя кровать, - говорю я, с трудом выдыхая.

Она слегка кивает, глядя на меня из-под ресниц.

Словно она уже не владеет мной.

Я практически не ощущаю ее небольшого веса, пока несу ее в темноту своей спальни, не в состоянии оторвать от нее глаз.

Ее храбрость заметно уменьшается, когда я кладу ее в центр кровати и тянусь к тумбочке, чтобы включить лампу. Я начинаю пересматривать ранее принятое решение, но внезапно она снова набрасывается на меня с жарким поцелуем, вынуждая остатки мыслей в моей голове испариться.

С каждой секундой я тону все глубже и глубже, теряясь в ее сладком запахе и звуках ее сбивчивого дыхания. Словно в тумане я помогаю ей снять футболку, и мои руки начинают исследовать ее тело, лежащее подо мной. Не снимая с нее бледно-розовый лифчик, я целую ложбинку между ее грудями, и она дрожит и трепещет, не открывая глаз. По ее растущему напряжению я понимаю, что тороплюсь, но я не в состоянии остановиться – я никогда еще не хотел никого, не нуждался ни в ком так сильно. Добавьте к дразнящим поцелуям полное неудовлетворение и душевное смятение последних нескольких дней – и мое тело прошло точку невозврата.

У меня больше нет терпения; мне необходимо знать, готова ли она для меня. Пока я грубо толкаюсь языком глубже к ней в рот, моя рука находит резинку ее тренировочных брюк, скользит внутрь и тянется к ее трусикам. На что я не рассчитываю – так это на то, что она отпрянет и что ее рука остановит мою.

- Будь нежен, пожалуйста, - едва слышно шепчет она мне в губы.

Моему отсутствующему мозгу требуется целых несколько секунд, чтобы осмыслить этот большой «что-за-черт» момент.

Разве я не нежен? Я сделал ей больно?

Я отрываюсь от ее губ и пытаюсь рассмотреть ее, отыскивая какие-либо повреждения, которые я мог ей нанести. И только когда я снова смотрю в ее глаза, робкие и, несомненно, испуганные, меня осеняет.

Иисус проклятый Христос.

Я отстраняюсь от нее и сажусь на пятки, желая убить себя за свою собственную тупость.

- Белла? – Я задыхаюсь. Мое сердце отбивает сумасшедшее стаккато. – Не хочешь рассказать мне кое-что, что я должен знать?

Ее лицо становится ярко-красным, и я издаю громкий стон.

- Ты девственница, не так ли? – спрашиваю я, уже зная ответ. Я чувствую себя так, словно меня ударили молотком.

- Черт. - Она шипит и прячет лицо в своих руках.

- Почему ты мне не сказала? – настойчиво спрашиваю я.

- Я думала, что это не имеет значения, - бормочет она, все еще прячась от меня.

- О, да, это действительно не имеет значения, и именно поэтому ты не потеряла свою девственность с каким-нибудь прыщавым подростком в старших классах, - огрызаюсь я. Правда в том, что я напуган до смерти так же, как и она, если не больше. Я должен быть ответственным в этой деликатной ситуации, но я понятия не имею, что делать. Я никогда раньше не рвал девственную плеву; все мои девушки имели опыт. Само собой, не то, чтобы я не знал, какова физика этого процесса, но я совершенно без понятия, как облегчить ее боль, и поэтому паникую.

- Эдвард, пожалуйста. Я уже достаточно унижена. - Я вижу, как увлажняются глаза Беллы, мне хочется обнять ее, утешить, но по какой-то причине я не могу пошевелиться.

- Прости, - говорю я. - Этого не повторится, я обещаю.

- Подожди, что? – пораженная, говорит она.

- Я не трахну тебя, - выпаливаю я. Мне немедленно хочется отрезать себе язык за то, что не подобрал слов получше.

И когда она обнимает руками свои колени и слезы начинают течь по ее прекрасному лицу, мое сердце разбивается на тысячу частей. Мне хочется рассказать ей о своем недавнем открытии, что я люблю ее, что я действительно ценю, что она хочет, чтобы я был у нее первым, и что я тоже этого хочу, но не знаю, как это сделать, не причинив ей боли.

Вместо этого я говорю глупейшую вещь.

– Белла, ты заслуживаешь гораздо лучшего.

На самом деле, я действительно так думаю. Моя девочка заслуживает того, чтобы с ней нежно занимались любовью, боготворили ее. Трахнуть ее и затем отвезти в аэропорт, в то время как она растеряна и у нее все болит, немыслимо. К сожалению, слова прозвучали наихудшим из возможных способов.

- Ты отвергаешь меня? Ты… ты не хочешь меня. - Это не вопрос. Ее губы дрожат, и ее глаза большие как блюдца.

Мне хочется вырвать свои волосы, чтобы заставить ее понять, что это не так. Мне хочется сказать ей, что она несет полную чушь и что у меня в джинсах физическое доказательство того, что она ошибается, но как я могу сказать это, не оскорбив ее? Поэтому я просто сижу, оцепенев, смотрю на нее и ничего не говорю. Я уже причинил ей боль. Я сделал ей так чертовски больно, и к тому же не могу сказать ничего в извинение, потому что боюсь, что бы я ни сказал, это сделает ей еще больнее. Я облажался по всем статьям.

- Конечно, не хочешь, - шепчет Белла и выпрыгивает из постели. Я следую за ней в гостиную и наблюдаю за тем, как она неистово движется по комнате, собирая свои вещи. Она не распаковывала свой чемодан, так что вещей немного.

- Я отвезу тебя в Хитроу, - тихо говорю я, подбирая с пола свою сброшенную футболку и надевая ее обратно.

- Нет, спасибо. Я могу позволить себе такси. - В тоне ее голоса больше не слышится обиды; это злость. У нее есть полное право злиться, даже ненавидеть меня. Все это моя вина. Мне не следовало позволять нам заходить так далеко. Мне не следовало терять самоконтроль. И мне не следовало целовать ее на Четырнадцатое июля, с чего все и началось. На что я надеялся? Нас в буквальном смысле разделяет океан; эти отношения были обречены с самого начала. Папа был прав – я безответственный эгоистичный ублюдок.

- Я была так глупа, думая, что у нас может получиться. - Белла резко останавливается, словно прочитав мои мысли. Она нервно грызет ноготь на большом пальце, выражение ее лица неопределимо. – Я совершенно не твоего поля ягода, это очевидно. Посмотри на меня – я словно Золушка в этом твоем замке. - Она обводит рукой комнату, не указывая ни на что конкретно. - Я никогда не верила в сказки, Эдвард.

Я в три шага сокращаю расстояние между нами и беру ее лицо в свои ладони. Она отступает, но не вырывается, выглядя уничтоженной. Я тону в ее больших карих глазах, в их безграничной печали, нежности и… любви? Нет, этого не может быть. Она не может любить меня после всего, что я сказал и сделал. Я не заслуживаю этого, я ей в подметки не гожусь.

Я закрываю глаза и прижимаюсь губами к ее лбу.

- Прости, что заставил почувствовать себя не важной. Я клянусь, что не хотел этого. Я просто чертов дурак.

Она ничего не говорит, просто делаешь шаг назад. Мои руки беспомощно повисают по швам. Мгновение – и она уедет. Навсегда.

Белла застегивает свою сумку и надевает свои красные кроссовки. Она вытирает слезы, и снова смотри на меня.

- Прощай, Эдвард. Спасибо тебе за все.

- Пожалуйста, - говорю я, чувствуя, как губы изгибаются в полуулыбке – не настоящей улыбке, а гримасе. – Безопасного полета.

Она неохотно кивает и поворачивается к двери.

Останься, хочется мне кричать. Я люблю тебя. Я не знаю, как жить без тебя. Я буду всем, чем ты захочешь. Пожалуйста, останься.

Но я ничего не говорю вслух.

Я отпускаю ее.

От автора: Я искренне извиняюсь за то, что так вышло. Но требуется вынести много боли и упорно трудиться, чтобы научиться состоять в процветающих отношениях, потому что люди – неразумные создания и порой совершают глупые ошибки. Выучатся ли эти двое на собственных ошибках? В данный момент это вопрос.
______________________________
*французский ресторан в Нью-Йорке, специализирующийся на морепродуктах

Дорогие читатели, не забывайте благодарить замечательную Елену за перевод. Ждем вас на Форуме!