Глава 28. Сила мысли
От автора: Первоначально эта глава была написана как ауттейк от имени Карлайла, но я решила включить ее в историю, поскольку она показывает проблему с другого угла зрения.
Я могу быть неточна в описании терапевтических методов, но это ведь беллетристика, а не самоучитель, верно?
Верно.
От переводчика: Улыбаемся и машем (с)
Как человек науки, я всегда считал, что жизнь человека определяется решениями и выбором, который он делает. И если ты делаешь верный выбор, можно управлять собственной жизнью.
Потребовался всего один телефонный звонок ранним воскресным утром, чтобы вся эта концепция рассыпалась в пыль.
Такое чувство, будто я вижу самый страшный ночной кошмар, какой только можно вообразить.
Мой собственный голос, который я не узнаю, когда, задыхаясь, говорю: «Я еду».
Мертвенно-бледное лицо жены, когда я рассказываю ей новости.
Бесконечная дорога до Лондона.
Наш сын, лежащий без сознания в палате скорой помощи государственной больницы, его лицо цвета простыни, которой он накрыт.
Еще миллион телефонных звонков, которые я совершаю, прежде чем ленивые ублюдки что-то делают.
Я знаю, что сегодня воскресенье, но вы должны мне помочь.
Уговоры. Убеждения. Угрозы.
Уже за полдень, когда его, наконец, переводят в частную больницу, где он получит должный уход. Сейчас он проснулся, но лишь потому, что им необходимо, чтобы он оставался в сознании, чтобы сделать анализы. Я прошу провести диагностику на предмет всего, что могло стать причиной его состояния, от сердечного приступа до дыхательной недостаточности.
- Пап, позвони Белле. – Это все, что он успевает сказать, прежде чем медсестра в палате отделения интенсивной терапии вкалывает ему успокоительное.
Я удостоверяюсь у его терапевта в том, что он стабилен, а затем занимаюсь его вещами. К тому времени, когда я нахожу его мобильный телефон, мой мозг, кажется, отказывается от дальнейшего сотрудничества. В голове пусто; чудо, что я вообще вспоминаю о его просьбе. Я звоню Белле, едва понимая, о чем она спрашивает, не говоря уже о том, чтобы обдумывать свои ответы. Все, что я знаю - это то, что я хочу, чтобы этот разговор закончился как можно скорее; я просто не в силах беспокоиться о чем-то еще сверх того, что уже есть.
Затем я присоединяюсь к жене в комнате ожидания. И, впервые за долгие годы, молюсь. Я молюсь, потому что это все, что мне осталось. Когда ты ничего не можешь контролировать, ты начинаешь хвататься за соломинку.
Господи, пожалуйста, не покидай нас. Только не его сердце. Пожалуйста.
К моему удивлению, тот, кто выходит к нам через несколько часов – не его терапевт.
- Доктор Каллен, думаю, мы встречались раньше. Я доктор Смит. Я возглавляю здесь отделение психиатрии.
Он говорит мне о том, что ни один из анализов не выявил никаких физических проблем. Что состояние моего сына стабильное и угрозы жизни нет. Что он настоятельно рекомендует перевести его в отделение психиатрии, где они смогут вылечить его посттравматический стресс, чтобы он не превратился в расстройство. Это означает комбинированное восстановительное лечение последствий физической и психологической травмы.
Моя жена глубоко, с облегчением, вздыхает. Я говорю ему, что нет необходимости объяснять механику процесса, поскольку мы это уже проходили.
Он кивает.
Я подписываю согласие.
Будто у меня есть другой выбор.
Мы сидим на кушетке у кровати сына в частной палате, ожидая, пока он проснется. Я больше не могу пить этот дерьмовый больничный кофе. Наконец, он медленно открывает глаза, моргает и инстинктивно тянется вытащить из носа пластиковые трубки.
- Эдвард, нет. – Я останавливаю его руку.
- Мне больно в горле. – Он кашляет.
- Все нормально. Они необходимы, чтобы помочь тебе дышать. – Я осторожно беру его руку, такую холодную, и кладу ее на кровать у его бока.
Он поворачивает голову.
- Мама.
- Я здесь, милый. – Она наклоняется и целует его в лоб.
Он заметно расслабляется и его взгляд блуждает вокруг.
- Другая палата.
Я хмурюсь.
- Тебя перевели в психиатрическое отделение, - осторожно говорю я, оценивая его реакцию.
Его глаза сужаются, и он делает глубокий вдох, за которым следует сильный кашель.
- Понятно.
- Как ты себя чувствуешь? – Эсме ласкает его волосы.
- Отвратительно. – Он медленно сжимает руку в кулак. – Я, черт возьми, так сильно устал, что мне тяжело двигаться. – Он закрывает глаза и затем распахивает их, внезапно вспоминая что-то. – Пап, ты звонил Белле?
Я киваю.
- Что она сказала?
- Она очень беспокоилась за тебя. Она хотела немедленно приехать… - Я делаю паузу. – Но я сказал ей подождать.
- Мы купим ей билет, - вмешивается жена. – Скоро она будет здесь.
Он снова закрывает глаза, вероятно устав держать их открытыми.
- Нет. Я не хочу, чтобы она видела меня таким.
Его неуверенность заставляет меня нахмуриться, но прежде чем успеваю озвучить свое мнение, он продолжает.
- Во вторник она начинает работать, и на этой неделе у нее начинаются занятия. Ты прав, пап. Ей не следует быть здесь сейчас, - говорит он, и, судя по его словам, это его окончательное решение.
Я испытываю временное облегчение. По крайней мере, я хоть что-то сделал правильно. На данный момент. Я не могу думать о завтрашнем дне, когда они должны будут принять серьезное решение относительно их совместного будущего.
- Я позову твоего врача. Он должен осмотреть тебя сейчас, раз ты проснулся.
- Дай мне мой мобильный, пожалуйста. – Его голос слаб.
Я мгновение колеблюсь, но затем встречаюсь с проницательным взглядом жены и лезу в карман пиджака. Моя рука задерживается у его руки, когда я передаю ему телефон.
- Мам, пап, пожалуйста, не оставите меня одного? Мне нужно поговорить с моей девочкой.
Я не могу объяснить - почему, но когда я закрываю за собой дверь, у меня невыносимо тяжело на сердце.
***
Это началось с другого звонка ранним утром в канун прошлого нового года.
С первой секунды, как я вошел в его квартиру и увидел Беллу, я знал, что она станет его погибелью. Он смотрел на нее так, как не смотрел раньше ни на одну девушку, и мне был очень хорошо знаком этот взгляд.
Так смотрела на меня жена – с чистой, бесконечной, всепоглощающей любовью.
Было очевидно, что он с ней не спит – полагаю, как и никто другой – она выглядела невинной, словно ребенок.
Нетронутой.
А затем он практически зарычал на меня, когда я сказал, что собираюсь переодеть ее. Он, черт побери, зарычал. Он защищал ее. И – я бы даже сказал больше – заявлял на нее свои права.
Он даже сам этого не осознавал, но я уже знал это.
Когда я поделился своими догадками с женой, она просияла от восторга.
- Ты не понимаешь, - сказала она на мой скепсис. – Эдвард влюблен. После всех этих лет у него наконец-то появился шанс быть счастливым.
Я лишь покачал головой. Я не разделял ее точку зрения. Я был напуган. Любовь нелегка. Любовь опасна. А мой мальчик так уязвим и его легко разочаровать.
Я пытался предупредить его; я много раз просил его быть более осторожным, потому что боялся, что он первым будет сломлен, если что-то пойдет не так. Но преуспел лишь в том, что раздражал его и привел к тому, что он отдалился от меня еще сильнее.
Я так и не узнал, что между ними произошло в конце того лета. Но, что бы это ни было, оно сломало его, как я и предсказывал. Он закрылся и отгородился. Было физически больно видеть постоянное беспокойство на лице жены, зная, что я ничего не могу поделать. Я был бессилен.
Но затем Вселенная услышала наши мольбы. Белла вернулась, и он тоже вернулся. На нашей новогодней вечеринке стало очевидным, что между ними что-то изменилось. Белла краснела больше обычного, а он сильно нервничал. Когда мы пошли спать, я спросил об этом жену – он всегда доверял ей – и она лишь улыбнулась.
- Что? – Я в недоумении поднял брови.
- Карлайл, я не могу рассказывать – это не мой секрет. – Она не смогла бы выразиться более очевидно.
Итак, Белла больше не была невинна.
Я лишь надеялся, что он извлечет для себя урок, что бы ни произошло между ними до этого.
Я надеялся до тех пор, пока ранним утром не раздался еще один телефонный звонок.
Он разгромил свою больничную палату, поэтому они снова ввели ему успокоительное и привязали к кровати.
Я, стиснув зубы, сжимаю руками руль, мчась в Лондон на такой высокой скорости, что это чудо, что мне не выписали штраф. Жена молчаливо сидит рядом, с неподвижным взглядом и застывшим лицом, словно выточенным из камня. Я знаю, что она не винит меня, но я не могу не винить себя сам. Я должен был лучше присматривать за ним, должен был…
- Отвяжите его, - командую я, входя в палату. Я чувствую внезапную острую боль в груди при виде своего сына, привязанного к гребаной кровати. Он кажется таким маленьким, находясь в медикаментозном сне.
- Но… - Медсестра пытается возразить.
- Отвяжите. Сейчас же! - бросаю я. – Он спит, и я здесь, чтобы смотреть за ним.
Она неохотно подчиняется и уходит, и мы садимся по разные стороны кровати. Жена держит его правую руку, и я беру левую, проводя пальцем по узкой полоске браслета, который он не позволил им снять.
- Это была ошибка, - тихо говорит Эсме.
Я поднимаю на нее глаза.
- Это. – Она кивает на браслет. – Нам следовало каким-то образом убедить его жениться на ней.
Я делаю глубокий вдох. Интуиция никогда не подводила мою жену; и глубоко внутри, я тоже знаю, что его ночной приступ агрессии однозначно связан с Беллой. Я знаю своего сына достаточно хорошо; гнев всегда был его способом справиться с отчаянием. А отчаяние означает, что уже слишком поздно.
Он приходит в себя, судорожно хватая ртом воздух, его глаза огромные и темные.
- Ш-ш-ш, - осторожно говорит Эсме, но он, кажется, вовсе не замечает ее. Он садится, его движения резкие – руки и ноги, должно быть, до сих пор онемевшие оттого, что он был привязан – и быстро обхватывает меня за шею, чем крайне удивляет.
- Пап, она порвала со мной, - рыдая, говорит он, прижимаясь к моей груди.
Я не знаю, сколько мы сидим вот так, пока я баюкаю его, словно ребенка, а руки жены успокаивающе ласкают нас обоих. Маленькая, крошечная часть меня находит неуместно утешительным то, что он нуждается во мне, и что я могу дать ему что-то такое простое, как эти объятья.
Я не давлю на него с целью узнать подробности, но, в конце концов, он говорит, что звонил Белле, но ее телефон был выключен. Он беспокоился и подкупил медсестру, чтобы та принесла ему его ноутбук. Разумеется, под его кроватью имелся интернет-кабель – это все же дорогая, роскошная больница… И там в почтовом ящике его поджидала бомба.
Сначала он разбил ноутбук. Когда появились медсестры и охрана, он уже крушил мебель.
Наконец, он выпускает меня и обессилено откидывается на подушку. Его лицо такое мирное, даже ангельское.
- Я хочу поехать домой.
Это должно было вызвать у меня подозрения – как неестественно спокоен он был, …мне следовало догадаться, что он что-то замышляет.
Но я не догадался.
Несколько дней спустя, когда, по крайней мере, его физическое состояние больше не требует вмешательства, я везу его домой, невзирая на возражения доктора Смита. Жена хочет забрать его к нам домой, но я позволяю ему убедить себя в том, что комфорт его собственной квартиры необходим ему больше, чем что-либо другое.
Какой же я жалкий дурак.
Такое чувство, словно миллион кинжалов пронзает мне грудь, когда раздается еще один телефонный звонок.
Он поехал в Хитроу, намереваясь лететь в Нью-Йорк. Это закончилось тем, что он оказался на полу у выхода на посадку, не в состоянии заставить себя сесть в самолет.
Еще одно отделение скорой помощи. Еще одна узкая, грязная кровать. Он только что проснулся после еще одной дозы успокоительного, его руки, лежащие по швам, дрожат.
- Пап, я хочу, чтобы ты кое-что сделал для меня.
Я смотрю на него в упор, когда он просит меня накачать его чем-нибудь сильнодействующим, чтобы он смог пережить семичасовой перелет.
Я качаю головой.
- Прости, Эдвард. Я не могу, да и не стану этого делать.
Я понимаю его чувства, его отчаяние от потери любви всей его жизни, но то, о чем он просит – верх неблагоразумия. Белла очень сильно заботилась о нем, и она всегда была бойцом. Должно быть, у нее была какая-то веская причина отказаться от него. От них. Я не допытывался у него об этом, но сомневаюсь, что это что-то, что можно легко исправить. Это лишь сильнее разобьет ему сердце, и я могу себе представить, что он тогда сделает. Мне тошно при мысли, что он навредит чему-то или кому-то, или – хуже всего – себе самому.
Он вздыхает, словно ожидал, что я откажу ему.
- Что бы ты сделал, если бы я согласился? – осторожно спрашиваю я.
- Поговорил бы с ней.
- О чем бы ты с ней поговорил?
Он выдерживает паузу, глядя прямо перед собой, и снова вздыхает и откидывается на подушку, глядя в потолок.
- Я не знаю.
Мы оба молчим какое-то время, и его лицо снова такое спокойное, лишенное каких бы то ни было эмоций.
- Ты прав, - наконец, говорит он, сворачиваясь на боку в позу эмбриона, заставляя мое сердце сжиматься от боли. – Мне нечего сказать. Это полный провал. – Он закрывает глаза. – Сейчас я хочу спать.
Я настаиваю на его возвращении к доктору Смиту. Он не сопротивляется, словно у него совсем не осталось на это сил.
Проходят дни, один похожий на другой, дни, полные грусти в глазах жены. Я избегаю зеркал, боясь увидеть свои собственные глаза. Тупая боль в груди не проходит. И, честно говоря, это не только потому, что Эдвард все время спит и больше не говорит с нами. Это потому, что, невзирая на все, Беллу мы тоже любим, и такое ощущение, словно мы потеряли одного из членов семьи.
Я говорю с доктором Смитом; я рассказываю ему все, что, по моему мнению, ему необходимо знать, и он предлагает свою помощь и мне. Я собираюсь принять ее. В последнее время я просто комок нервов, а у меня есть семья, которой я нужен. Мне нужно быть сильным и физически, и морально. Может быть, я и не в состоянии помочь своему сыну, но у меня есть еще жена и другой ребенок.
Элис.
Однажды, когда я после работы приезжаю навестить Эдварда – доктор Смит настоял на том, чтобы я вернулся к работе – я нахожу Эсме у двери его палаты.
- Что-то случилось? – спрашиваю я, мои внутренности сжимаются от уже знакомого ужаса.
- Ш-ш-ш! – Она прижимает указательный палец к губам. – Взгляни.
Все еще объятый напряжением, я заглядываю в маленькое окошко. Картина, которую я вижу, заставляет мое сердце биться быстрее.
Он лежит на боку поверх одеяла, а в его объятьях, лицом к нему, лаская его волосы, лежит Элис. Судя по звукам, доносящимся из-за двери, она тихо что-то шепчет ему, а он улыбается ей в ответ – улыбается!
На долю секунды я позволяю невозможной, но столь соблазнительной мысли посетить мою голову. Они не брат с сестрой и, может быть, если бы Элис узнала об этом…
Нет, резко обрываю я себя. Должно быть, я схожу с ума, раз мне приходят такие жуткие мысли.
Я вздыхаю и поворачиваюсь к Эсме.
- Когда она приехала? – Я чувствую себя ужасно оттого, что не могу вспомнить, когда дочь собиралась приехать домой.
- Утром, - тихо говорит жена. – Она привезла его вещи. Мы оставили их в его комнате, в нашем доме… Я не уверена, что это хорошая идея.
Я горько посмеиваюсь. Я не могу даже представить себе его реакцию, когда он увидит остатки жизни, которую потерял. Вероятно, после этого нам понадобится новый дом.
Я кладу руки ей на плечи.
- Давай подумаем об этом завтра. Не сейчас. Пожалуйста. Дай мне еще немного времени, чтобы насладиться иллюзией счастья, которая существует за этой дверью.
К сожалению, это ненадолго. Элис нужно возвращаться, и он не хочет, чтобы у нее из-за него были проблемы в колледже.
Затем, наконец, наступает день, когда мы с женой сидим в офисе доктора Смита напротив нашего сына.
Доктор Смит прокашливается.
- Я позвал вас сегодня, потому что наступил тот момент, когда держать здесь Эдварда больше неэффективно. Мы сделали все, что смогли, и я считаю, что мы достигли успеха; он больше не нуждается в посттравматическом лечении.
Рука жены накрывает мою руку. Мы боялись этого момента.
Он делает паузу, в ожидании глядя на меня.
- Эдварду пора домой.
Эдвард наклоняется вперед, ставит локти на колени и трет глаза.
Мы начинаем спорить, потому что мы с Эсме хотим, чтобы он переехал к нам, где мы сможем присматривать за ним.
- Вы не можете прожить жизнь, нянчась со мной, - говорит он ровным тоном. – Вам нужно работать.
- Эдвард, я не могу как следует выполнять свою работу, если беспокоюсь за тебя, - говорю я.
И тогда он смеется – пустым, ужасающим смехом.
- А что со мной может случиться? Ты боишься, что я собираюсь покончить с собой? Поверь мне – я не собираюсь этого делать. – Он поднимает на меня глаза, темные и усталые. – Я уже мертв, - шепчет он.
Мне становится трудно дышать.
- Марк, - прошу я доктора Смита.
- Карлайл, я искренне полагаю, что тебе следует оказать Эдварду немного больше доверия. Ему необходимо поддерживать свой привычный образ жизни и заботиться о себе самому.
Я медленно качаю головой.
- Мы продолжим кое-какое лечение, - продолжает он, - и Эдвард согласился на то, чтобы дважды в неделю проходить психотерапию.
Мои глаза расширяются.
Эдвард согласился на терапию?
Это шутка? Я в параллельном мире?
- Карлайл, - тихо говорит жена, поглаживая мою руку. – Я могу проверять его каждый день после работы.
- Отлично, - практически огрызаясь, говорю я. Мои легкие горят огнем. Когда они все сговорились против меня? – Эдвард, ты должен пообещать мне кое-что в ответ.
Он смотрит на меня, сузив глаза.
- Пообещай мне, что ты не будешь делать ничего неблагоразумного.
- Например? – раздраженно спрашивает он.
- Например, не станешь крушить все вокруг или пить.
Он закатывает глаза.
- Брось, пап. Ты же слышал, что я на лекарствах. Ты действительно думаешь, что я такой дурак?
Я вздыхаю. Мне нечего больше сказать, и ему тоже. Обоюдное согласие не достигнуто. Я просто сдаюсь и позволяю ему поступать по-своему, не давая никаких обещаний.
***
Мы молчим, когда входим в его квартиру. Жена вчера провела целый день, пытаясь добиться того, чтобы там стало более уютно. Она даже напекла печенья и его запах еще витает в воздухе.
Он идет прямо в свою спальню и, не сказав ни слова, захлопывает за собой дверь.
Эсме вздыхает. Мы все еще стоим в холле, и я боюсь взглянуть ей в глаза, боюсь увидеть ее слезы и безмолвную просьбу сделать что-нибудь, потому что я не знаю, что еще можно сделать.
И затем, внезапно, я понимаю.
Возможно, это глупо и, вероятно, не сработает. Но мне нужно попробовать. Ради нее. Ради него. Ради себя.
- Я забыл кое-что. Я скоро вернусь, - говорю я ей. – Попытайся заставить его поесть. Я знаю, ты можешь.
Оказавшись в машине, я начинаю названивать по телефону до тех пор, пока один из моих друзей, наконец, не дает мне необходимую информацию.
Час спустя, я звоню в дверь, стоя на крыльце небольшого дома в Восточном Лондоне.
- Да? – Пожилой мужчина открывает дверь.
- Добрый день. Я звонил Вам насчет собаки.
- Ах, да, конечно. Входите. – Он дружелюбно улыбается. – Вам повезло. Обычно всех щенков раскупают задолго до их рождения. Этого вернули, потому что у ребенка владельца развилась аллергия на собачью шерсть.
Должно же мне хоть в чем-то повезти, в конце концов.
Он проводит меня внутрь дома, направляясь к большой клетке, в которой находится единственный черно-белый комочек меха, который скулит и начинает вилять своим так называемым хвостом, завидев наше приближение.
- Держать собаку – большая ответственность, - довольно строго говорит мужчина. – Вы должны быть уверены на сто процентов, прежде чем принять решение.
Я киваю, не в состоянии прекратить улыбаться, пока два больших золотисто-карих глаза с любопытством изучают меня, немедленно обезоруживая и завладевая моим сердцем.
- Я уверен. Это собака для моего сына.
Я не знаю, на какую реакцию надеюсь, но у меня есть странная, но твердая уверенность в том, что этому крошечному существу каким-то образом удастся сделать что-что, что не под силу сделать никому из нас.
Я открываю дверь квартиры Эдварда своим ключом и ставлю переноску с собакой на пол в прихожей. Внутри тихо, поэтому я осторожно подхожу к открытой двери гостиной, застывая на пороге.
Они сидят на диване, рука жены покоится на его плечах, успокаивающе поглаживая его. Когда я прослеживаю его взгляд, я вздрагиваю. На кофейном столике перед ними лежит маленькая открытая коробочка.
В ней кольцо.
Все гораздо хуже, чем я себе представлял.
Я тихо отступаю назад, к переноске с собакой, и вынимаю ее, надежды больше нет. Я больше ни в чем не уверен, но должен попытаться.
В дверях я прокашливаюсь. Ко мне мгновенно поднимаются две пары глаз – ее, озабоченные, и его, в которых читается мука.
- Я принес тебе кое-что, - говорю я.
Он моргает, и единственная слеза бежит по его щеке. Он не вытирает ее.
- Пап, ты шутишь? Ты действительно думаешь, что чертова собака заменит мне то, что я потерял?
Я перевожу взгляд на жену; ее лицо напряжено, глаза снова с мольбой смотрят на меня.
Я чувствую себя потерянным.
- Хорошо. – Я пытаюсь скрыть поражение в голосе. – Пожалуйста, просто подержи ее секунду. Мне нужно достать телефон.
Я тянусь, чтобы передать ему щенка и медленно достаю свой мобильный, когда происходит нечто, чего никто из нас не ожидал. Она извивается в его руках, поскуливая, вытягивает шею и лижет его мокрую от слез щеку.
Он вздрагивает, и я перестаю дышать. А в следующий момент он прижимает щенка к груди, зарываясь лицом в ее мех, и его плечи начинают дрожать. И затем он фыркает.
- О, черт.
Разумеется, она намочила ему рубашку – у бедного животного, должно быть, сильный стресс. Я не в силах сдержаться; я взрываюсь от смеха, напряжение последних дней, недель, наконец, начинает растворяться. Моя жена тоже смеется, так беззаботно.
И вот так я понимаю, что он выдержит все это.
Все мы выдержим.
- Спасибо, - говорит Эсме, когда мы в машине, и облокачивается на центральную консоль, чтобы нежно погладить меня по колену. – Ты сделал очень правильную вещь. Я так тобой горжусь.
Я вздыхаю, закрывая глаза, и прислоняюсь затылком к подголовнику.
- Мне следовало сделать это пятнадцать лет назад.
- Никогда не поздно.
Я качаю головой, глядя прямо перед собой.
- Я не знал, что он купил кольцо.
- Карлайл. – Она заставляет меня посмотреть на нее; в ее глазах свет надежды, которого я уже так давно не видел. – Никогда не поздно.
Я хочу ей верить. Но любви и надежды мне больше недостаточно. Мне нужно что-то еще. Что-то более сильное.
И когда мы едем домой, я решаю завтра сходить на исповедь.
Мне нужна вера.
____________________
От автора: Несмотря на то, что написано у меня на аватаре, любовь не всегда побеждает все. Порой терапия может быть более полезна. Мы, наконец, на финишной прямой, даже если движение кажется слишком медленным. Спасибо за прочтение.
Дорогие читатели, не забывайте благодарить замечательную Елену за перевод. Ждем вас на Форуме!
Источник: http://robsten.ru/forum/96-3141-1