Глава 29. А капелла

18 октября 2007 года

Дорогая Белла,

Черт, я чувствую себя как дурак. Я никогда раньше не вел дневник. Это была идея доктора Смита. Когда я возразил, что писать самому себе – странное занятие, он предложил мне писать кому-нибудь другому. Знаешь, может быть, он прав. Мне не хватает наших разговоров. В конце концов, ты была моим лучшим другом.

Доктор Смит – мой психотерапевт. Он один из лучших когнитивных терапевтов в Лондоне. Он лечил мой посттравматический стресс, и когда он предложил мне пройти курс психотерапии, поначалу я отказался. Я был уверен, что прекрасно справлюсь без этого. Всегда справлялся.

Так что вскоре после выписки из больницы, когда я убедил родителей в том, что мое состояние достаточно стабильно, чтобы оставаться одному, я купил билет до Нью-Йорка и поехал в Хитроу. Мне было просто необходимо увидеть тебя. Я обещал тебе, что вернусь, и собирался сдержать это обещание несмотря ни на что. Я не верил ни единому слову из того письма и собирался выследить тебя. Христа ради, Элис в прошлый раз это удалось!

От тревоги сильнее, чем обычно защемило все внутри, когда я регистрировался на рейс. Я был рад, что ничего не ел, потому что был бы не в состоянии удержать это в себе – так плохо мне было. Руки и ноги дрожали, сердце колотилось, но каким-то образом я добрался до выхода на посадку. Но когда ее объявили, я сразу понял, что не смогу этого сделать. Просто не смогу. Я заставил себя встать с сиденья, но мне удалось сделать всего несколько шагов, прежде чем ноги подвели меня, и я свалился на полированный пол. Я никогда не чувствовал себя таким отчаявшимся и беспомощным, как тогда, когда мое тело отказалось мне подчиняться. Я не мог двигаться. В этой битве было не победить. Я даже не почувствовал боли, когда в отчаянии ударил костяшками пальцев об пол. Я отметил собравшуюся вокруг меня толпу. Люди задавали мне вопросы, но все, что я слышал – это шум крови в ушах. Слезы поражения затуманили мои глаза и обжигали щеки.

Конечно, я снова оказался в больнице. Я не помню, как попал туда. Должно быть, они вкололи мне что-то в Хитроу. Конечно, отец был очень разочарован. Я даже попросил его дать мне какое-нибудь сильное успокоительное, которое вырубило бы меня, чтобы я мог вернуться в Нью-Йорк. Разумеется, он отказался. И был прав. Это ничего бы не изменило, не так ли?

Мне нечего сказать или сделать, чтобы доказать твою неправоту и сделать так, чтобы ты хотела моего возвращения. Я ни нормальный, ни сильный; я, наконец, признал это.

Но действительно хочу быть таким.

Я вижусь с доктором Смитом дважды в неделю. Поначалу было неловко, потому что мне было трудно говорить с ним о… ну, почти обо всем. Поэтому после битых трех часов, в течение которых я мямлил и давал уклончивые ответы, он предложил мне вести дневник. Ежедневно. Он назвал это отражением мыслей и эмоциональных переживаний. Я спросил, как собственные дурацкие откровения помогут мне справиться с клаустрофобией, на что он резко ответил, что если я хочу результатов, то должен выполнить свою часть работы, не подвергая сомнениям его методы.

Я думаю, что он просто очень любопытный тип.

Я не знаю, что еще сказать. Это так глупо.

О! Чуть не забыл. Теперь у меня есть собака. Мне принес ее отец. Он, вероятно, думал, что если у меня будет живое существо, о котором нужно заботиться, это как-то облегчит мне боль от потери тебя. Спасибо, пап, я ценю твою попытку, хоть и безуспешную. По правде сказать, она действительно мне нравится. Это английский кокер-спаниель и ее зовут Пэтси. Да, как Пэтси Клайн. Сейчас, когда я пишу, она лежит, свернувшись, у меня на коленях. Это так трогательно. Она повсюду следует за мной.

Я скучаю по тебе.

Я люблю тебя.

25 октября 2007 года

Дорогая Белла,

Сейчас три часа ночи, и мне никак не уснуть. Я задаюсь вопросом… что ты делаешь сейчас? У тебя десять вечера. Читаешь в постели или, может быть, еще занимаешься?

Несколько недель после возвращения домой, я спал целыми днями. Я завел будильник, чтобы вставать каждые два часа, потому что я должен был кормить и выгуливать Пэтси. Если бы не она, я бы даже не вставал с постели. Мама хотела, чтобы я переехал к ним, но доктор Смит настоял на том, что мне необходимо поддерживать привычный распорядок жизни, чтобы обеспечить ощущение нормальности.

Нормальности, подумать только!

Постоянная сонливость со временем сменилась бессонницей. Странно, но я даже не чувствую усталости, по большей части скуку. Такое чувство, словно у меня неограниченный запас времени. Я не играю на пианино с тех пор, как мне удалось закончить проклятый проект для Би-Би-Си. Они были невероятно лояльны и дали мне отсрочку. Было легко закончить, потому что у меня не было сил спорить. Я просто больше не мог заставить себя волноваться об этом. Я получал другие предложения работы, которые даже не рассматривал, потому что моя текущая позиция «Мне плевать» не принесла бы им ничего хорошего.

Мне нравятся те симпатичные белые таблетки, что прописал мне доктор Смит. Они делают меня необычайно спокойным и расслабленным. Мне не нужно ничего разрушать, чтобы дать выход своим эмоциям просто потому, что у меня отсутствуют эмоции. Это происходит, когда ты, наконец, осознаешь свое бессилие – ты сдаешься. Подчиняешься. Я не живу, я едва существую. Я – ходячая пустота.

Большой чемодан с моими вещами, который Элис привезла из Нью-Йорка, до сих пор стоит, не распакованный, в гостевой спальне. Я не могу его открыть, словно это ящик Пандоры, который вместо моих джинсов и рубашек хранит плохие, или даже хуже – хорошие воспоминания. Интересно – стоит ли упомянуть об этом доктору Смиту. Он, вероятно, получил бы колоссальное удовольствие от разбора этой ситуации. Но дело в том, что мы не говорим о тебе. Вообще. Я уверен, что отец поставил его в известность, и довольно странно, что он спрашивает меня обо всем, начиная от моих отношений с семьей и музыки до школьных дней, но никогда – о тебе. Он отлично умеет избегать ненужных вопросов, мастерски меняя темы, когда мы оказываемся в опасной близости от разговора о моей личной жизни. По правде говоря, я очень благодарен ему за это. Я знаю, что накосячил, но по какой-то причине, всякий раз, как я начинаю думать о нас, чувствую хорошо знакомые симптомы приближающейся панической атаки, словно моя голова и есть этот ящик Пандоры.

Слишком плохо то, что у меня полно времени на размышления.

2 ноября 2007 года

Сегодня я поссорился с доктором Смитом. Неделю назад я рассказал ему о своей бессоннице, и он отменил мне лекарства. Сон не вернулся; однако, вернулись эмоции. Я чувствую гнев. Гнев – это кое-что. Кое-что лучше, чем ничего.

- Я не хочу говорить об этом дерьме, - бросаю я, раздраженный его бессмысленными вопросами. – Прошел месяц, а я по-прежнему даже не могу войти в проклятый лифт. Ты мне не помогаешь. Даже от того психиатра, что лечил меня в детстве, было больше толку!

- О, да? – Кажется, ему весело, что приводит меня в еще большую ярость. – Теперь мне любопытно: что же именно он делал?

- Он учил меня, как справляться со страхами, постепенно вставая к ним лицом к лицу. – Я ожидал, что доктор Смит начнет делать шаги по направлению к Хитроу, но он так этого и не сделал. – А ты… ты не делаешь вообще ничего, чтобы вылечить меня. И прекрати трясти эту проклятую ручку!

Он кладет ручку и откидывается на спинку стула.

- Я не могу починить то, что никогда не было сломано, Эдвард, - спокойно говорит он, пронизывающе глядя на меня.

- Что? – Я изумленно смотрю на него.

- Все это время я наблюдал за тобой, отслеживая симптомы - как депрессии, так и тревожного расстройства, но они явно проявлялись в недостаточно тяжелой форме, чтобы подтвердить первоначальный диагноз.

Я, не веря, смотрю на него.

- За исключением того, что у тебя психологическая травма от недавно перенесенного сильного стресса, ты самый что ни на есть нормальный человек, даже если мне и не нравится это слово, - продолжает он. Он злится? Кажется, я все же вывел его из себя. – Единственная твоя проблема в неспособности справляться со стрессовыми ситуациями. Это, и твоя клаустрофобия, но, во-первых, кажется, ты умеешь обращаться с ней лучше меня, а во-вторых, страхи и даже такие сильные панические атаки время от времени случаются и у нормальных людей. Боюсь, больше я ничем не могу тебе помочь, кроме как прописать лекарства, если это то, чего ты хочешь.

Внезапно в комнате становится недостаточно воздуха, и мое сердце начинает колотиться. Я понимаю, что возложил все надежды на доброго доктора. Он не может этого сделать. Он не может просто оставить меня один на один с неоткрытым чемоданом!

- Почему? – задыхаясь, спрашиваю я, злясь на себя за то, что оттолкнул его. – Если ты думаешь, что я нормальный, что, черт возьми, тогда со мной не так?

Внезапно он смотрит на меня озабоченно, прямо как отец, и плотину эмоций внутри меня, наконец, прорывает.

- Почему я, черт побери, такой жалкий? Почему я не могу жить и радоваться, как все нормальные люди? – выдаю я, слезы текут по лицу, но мне все равно. – Почему я не чувствую себя целым? Почему я всегда отравляю себе жизнь, ожидая, что случится какое-нибудь дерьмо? Почему я не могу иметь нормальные, здоровые отношения без того, чтобы где-нибудь не облажаться? – Я вытираю щеку тыльной стороной ладони.

Он протягивает мне стакан воды, и залпом выпиваю его.

- А каким ты хочешь быть, Эдвард?

Я смотрю на него как на сумасшедшего. Разве это, черт возьми, не очевидно?

- Я просто хочу быть счастливым, - бормочу я. – Я знаю, что это эгоистично, но я…

И он улыбается. Он улыбается так, словно увидел чудо.

- Я ждал, когда ты признаешься в этом.

Проклятье, у меня в голове каша от его логики.

Мы заключили некую сделку. Я отвечаю на его вопросы и честно рассказываю ему о своих чувствах и мыслях. Он не обещает быстрого выздоровления, но постарается помочь найти причину моих негативных мыслей и постепенно заменить их позитивными, пытаться вести себя и реагировать по-новому. Главная цель в том, чтобы научить меня справляться со стрессовыми ситуациями, не проявляя чрезмерного беспокойства. И даже если я едва-едва понимаю, что все это означает, я согласен.

О, и со временем мы поработаем над клаустрофобией, потому что просто вставать лицом к лицу со страхами бессмысленно, если они иррациональны, что я доказал, когда свалился на пол в аэропорту.

20 ноября 2007 года

Я открыл чемодан.

Среди одежды, нот и других вещей я нашел бархатный футляр. Я знал, что внутри до того, как открыл его – любовный браслет, что я подарил тебе. Я сидел на полу, пялясь на него, а затем, внезапно, почувствовал жуткую обиду.

Я из кожи вон лез, а ты просто выбросила меня словно мусор. Что бы я ни делал, этого всегда было мало. Да, я не смог сесть на тот самолет, но мы могли бы снова общаться на расстоянии… Мы могли бы говорить по «Скайпу» и ты бы приезжала сюда на каникулы… Тебе осталось учиться всего два года. Мы могли бы как-нибудь справиться с этим. Два года – ничто по сравнению с вечностью без тебя. Почему, Белла? Разве я плохо заботился о тебе? Тогда почему ты не вернула подаренное мной сердце? Решила оставить как сувенир?

К черту, Белла. Я рад, что не сел на самолет. Это ничего бы не изменило. Я просто избавил себя от множества усилий и разочарования и сохранил достоинство.

Я больше не хочу тебя.

22 ноября 2007 года

Когда сегодня я пришел в офис доктора Смита, я просто выложил ему все. Все без исключения. Он не перебивал, просто смотрел на меня и кивал. Когда я закончил, он задал мне всего один вопрос.

- Ты чувствуешь себя жертвой, Эдвард?

Я секунду обдумываю и слегка киваю.

- Хочешь знать, как эта ситуация выглядит с моей стороны? – спрашивает он.

Я снова киваю.

- Я буду честен. Ты встречаешь девушку. Она тебе нравится. Ты решаешь переехать в Нью-Йорк, потому что хочешь быть с ней. Ты берешь то, что хочешь, и когда твоя работа становится важнее, ты оставляешь ее и возвращаешься сюда.

- Я любил ее, - возражаю я. В прошедшем времени, и эти слова заставляют мое сердце сжаться.

- Хорошо. – Он перестает делать заметки, что говорит о многом. – Если ты любил ее, что именно ты делал, чтобы это показать?

- Я заботился о ней. Я заставлял ее есть и покупал ей вещи. – По какой-то причине я запинаюсь. – Я подарил ей любовный браслет. – Я показываю ему браслет, который до сих пор ношу. – Затем был секс… - Черт. Я издаю стон. – В последние недели секса вообще не было, - признаюсь я. – Я был настолько взвинчен, что на это просто не оставалось сил. Думаешь, она решила, что я больше не хочу ее?

- Если бы она постоянно говорила тебе, что у нее болит голова, чтобы избежать близости, что бы ты подумал? – спрашивает он.

Я опускаю локти на колени и закрываю глаза.

- Эдвард, ты знаешь разницу между любовью и обладанием?

Моя глаза широко открываются, и я смотрю на него в недоумении.

- Этот браслет, - говорит он тихо, - это знак притязания. Это как поставить кому-то засос, только дорогой. Понимаешь, что я имею в виду?

Признаться, я никогда не думал об этом в таком свете. Но затем я вспоминаю смущение Беллы, когда я дарил ей его… проклятье.

- Действительно мило то, что ты кормил ее и делал подарки. - Доктор Смит подслащивает пилюлю. – Но дарил ли ты ей частицу своей души?

Я смотрю на него, совершенно, полностью обескураженный.

- Открывался ли ты ей? Говорил ли когда-нибудь Белле о своих страхах? – поясняет он.

Я качаю головой.

- Я не мог. Я не хотел, чтобы она считала меня психом. Знаешь, какова настоящая причина, почему я не хотел, чтобы она приезжала после случившегося? Я боялся, что она сбежит, если увидит меня в палате психиатрического отделения, - признаюсь я.

Да, карма – это стерва с нездоровым чувством юмора.

Только дома я полностью осознал масштабы своего лицемерия. Я всегда добивался от тебя признаний, но никогда не давал ничего в ответ. Ты была такой смелой, когда рассказала мне о своей неуверенности и страхах. Ты так мне доверяла. Ты обнажилась передо мной, во всех смыслах этого слова, а я… я был просто трусом. За исключением одного случая, когда я рассказал тебе о своих биологических родителях, я ни разу не открыл тебе душу, боясь, что мои темные стороны отпугнут тебя. Равновесия, которое я так отчаянно пытался сохранить, никогда не существовало. Ты не знала, что после того, как я лишил тебя девственности, я не мог уснуть, потому что не довел тебя до оргазма. Ты не знала, что одним из моих самых сильных страхов был тот, что ты забеременеешь, потому что моя мама умерла при родах, и я бы никогда не подвергнул тебя такому риску. Ты не знала, что я так боялся лишиться своей музыкальной карьеры, что совершенно лишился разума. Ты не знала, что я купил кольцо, но слишком боялся ответственности, которую подразумевает семейная жизнь.

Я открыл верхний ящик тумбочки, где хранил отвертку для своего браслета. Но вместо нее я вытащил маленькую коробочку, спрятанную в дальнем углу. Mo anam cara. Частица моей души. То, что я так и не подарил тебе, потому что ждал какого-то мистического идеального момента. Я хотел быть идеальным для тебя, Белла, но преуспел лишь в том, что был ревнивым идиотом и законченным неудачником. Только такой тупица как я смог не увидеть разницу между «Я люблю тебя» и «Ты моя».

Мне хочется рвать на себе волосы, когда я думаю, как заставил тебя чувствовать себя ненужной, когда игнорировал дни напролет… недели! Господи, мне так жаль. Прости, что не понял этого, когда мы были вместе. Ты дала мне тысячу вторых шансов, а я продинамил их все. Не имеет значения, как сильно я старался, все всегда заканчивалось тем, что я причинял тебе боль. Я не учился на своих ошибках. Мне очень, очень жаль. Теперь я ничего не могу поделать; слишком поздно возвращаться и исправлять все. Как я могу винить тебя, когда полностью заслужил все это? Я заслужил эту пустую квартиру и сердце, которое уже никогда не будет целым.

Я рад, что ты не вернула мое сердце. Пожалуйста, оставь его себе. Оно там, где и должно быть. Ты больше не моя, но часть меня останется с тобой навсегда.

Мне так жаль. Я надеюсь, что ты найдешь кого-то, кто сделает тебя счастливой, кого-то, кто никогда не причинит тебе такой боли, как я.

Я не снял свой браслет. Не смог этого сделать. Ты не моя, но я твой навек. Я буду носить его как напоминание и выгравирую на нем другие слова, нежели на кольце – Mea Maxima Culpa. Моя самая большая ошибка.

Я не брошу терапию. Я продолжу, потому что хочу узнать, как стать лучше. Ради себя.

7 декабря 2007 года

Сегодня заезжал Джаспер. Он показался мне каким-то странным, даже настороженным. Мы не разговаривали, просто сидели на диване, смотрели футбол и пили пиво. Это действовало на меня странно успокаивающе, но было действительно странно, что он не позвал меня в паб или на какой-нибудь концерт. Я чувствовал, что он хочет что-то сказать, но колеблется… а Джаспер никогда не был нерешительным.

Не знаю, что и думать.

1 января 2008 года

Новый год добил меня окончательно. Я сидел, смотрел фейерверк по телевизору и невольно думал о том, как по-другому все было год назад. Я так живо вспомнил ту ночь; то, как сияла твоя кожа в свете свеч, как ты дрожала, когда я в самый первый раз коснулся тебя, каждый твой вдох, когда мы, наконец, стали единым целым… Это было невыносимо.

Я знал, что алкоголь совсем не выход – мы обсуждали это с доктором Смитом. Но я сделал единственное, что гарантировало мне забвение – напился в хлам. Разумеется, в моем теперешнем состоянии понадобилось совсем немного, чтобы мне стало плохо.

Не знаю, было ли дело в том, что я вывернул наизнанку свой желудок и свою душу, или это просто был эффект первого дня нового года, но когда я проснулся утром на полу ванной, у меня случился некий прорыв. Внезапно я понял, что чертовски устал быть видимостью человека. Мне хотелось начать жизнь заново, сделать что-нибудь, хоть что-нибудь. И также я понял, что настало время исполнить твое желание и отпустить тебя.

С Новым годом, Белла.

Я принял душ, аккуратно побрился, надел чистую рубашку, костюм и дурацкий галстук. В своем состоянии самостоятельно я бы ни за что не доехал, поэтому вызвал такси и взял поводок Пэтси.

Отец выглядел так, словно увидел призрака, когда открыл дверь. Он ничего не сказал, лишь улыбнулся, впуская меня в дом. И когда мама обняла меня и отошла назад, она выглядела… счастливой?

Я не мог есть и был рад, что другие гости не спрашивают меня ни о чем. Думаю, они догадались, что лучше этого не делать. Когда вечеринка закончилась и гости стали расходиться, внезапно я ощутил хорошо знакомый порыв, которого не чувствовал в последнее время. Я не стал противиться. Я просто прошел в уже пустую гостиную, сел на скамью у рояля и начал играть.

В этом не было ничего слишком личного, просто одна из прелюдий Бетховена, но казалось, что музыка начала наполнять комнату невидимым светом, вызывая у меня невольную улыбку. Это было как порыв свежего ветра. Когда произведение было почти закончено, я услышал тихие шаги и обернулся, ожидая увидеть маму.

Но увидел отца, и он сиял. Я жестом пригласил его сесть рядом со мной, и он неуверенно подчинился. Когда я закончил, мы не говорили; он лишь положил руку мне на плечо. Очень приятное чувство. И затем он задал мне страннейший вопрос. Он спросил, может ли он сходить на сеанс к доктору Смиту вместе со мной.

5 января 2008 года

Сегодня я сидел в кабинете доктора Смита рядом с отцом. Сказать, что это было неловко – ничего не сказать. Когда этот человек начинает говорить, он просто не может остановиться.

- Эдвард никогда не общается со мной, - с упреком говорит отец, бросая на меня косой взгляд.

Я открываю рот, чтобы возразить, но доктор Смит поднимает руку, чтобы остановить меня.

- Карлайл, почему бы тебе не обращаться к Эдварду напрямую?

Отец поворачивает голову в пол-оборота ко мне.

- Ты никогда не общаешься со мной.

- Чушь, - бросаю я. – Я звоню тебе каждый божий день, чтобы отчитаться в том, как у меня дела.

- Эдвард, что мы говорим о суждениях? – тихо напоминает мне доктор Смит. – Пожалуйста, позволь своему отцу закончить мысль.

Я обиженно фыркаю.

- Я не это имел в виду, - продолжает отец. - Ты никогда не делишься со мной ничем важным. Ты всегда выбирал для признаний свою мать, постоянно избегая меня.

Я пожимаю плечами.

- Мне всегда казалось, что тебе неинтересно.

- Но мне интересно.

- В таком случае ты никогда этого не показываешь.

- Также ты ничего не берешь у меня. – Отец вздыхает. – Сколько раз я предлагал тебе финансовую помощь? А ты всегда отказываешься от моих денег.

- Подожди, подожди. – Я задыхаюсь. – Как это соотносится с твоими призывами к ответственности? В моем словаре «быть ответственным» означает самому зарабатывать на жизнь. Разве не этому ты учил меня?

- Эдвард, мы можем обсудить ответственность на следующем индивидуальном сеансе, - вмешивается доктор Смит. – Карлайл, что ты при этом чувствуешь?

- Я чувствую себя отвергнутым. Бесполезным. И это больно.

Я откидываю голову назад и тру глаза. Здесь есть над чем подумать.

- Ты даже смотришь на меня так, словно не хочешь, чтобы я прикасался к тебе. - Отец вбивает последний гвоздь.

- Что? – громко возражаю я. Во мне кипит гнев, и я изо всех сил стараюсь не выплеснуть его наружу. – Я всегда, черт возьми, ждал, когда ты обнимешь меня! И даже не помню, когда ты делал это последний раз.

- Карлайл, что мешает тебе обнять своего сына сейчас, а? – спрашивает доктор Смит.

Мы оба поворачиваемся к нему. Он лыбится, проклятый манипулятор.

Я неохотно встаю, противясь делать что-либо по чужой указке, и мы обнимаемся. Поначалу довольно прохладно, но затем папа похлопывает меня по спине, и это так… так приятно. Я не могу даже этого объяснить. Может быть, я наконец-то начал его понимать? Может быть, если бы я вытащил голову из задницы раньше, заметил бы, какую боль причиняю ему все это время?

В конце сеанса я почувствовал большую надежду. Думаю, мы можем попытаться быть честными друг с другом за пределами офиса доктора Смита, и это очень много для меня значит. Правда.

И позднее, когда я пытался это анализировать, внезапно вспомнил, что чувствовал, когда ты отвергала мои попытки купить тебе что-нибудь. И знаешь, я вроде как понял отца.

15 января 2008 года

Я снова начал работать.

Это чудо, что я сделал всего несколько звонков, и неделю спустя у меня уже есть несколько предложений, включая одно от Би-Би-Си. У них действительно ангельское терпение, если они по-прежнему хотят работать со мной после фокуса, который я выкинул прошлой осенью. И клянусь, что не собираюсь упускать эту возможность. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы оправдать их доверие.

10 февраля 2008 года

С недавних пор мы говорим об ответственности и доктор Смит сводит меня с ума своим парадоксальными взглядами. Когда я перечислил свои «косяки», он сделал вывод, что я не безответственный, а наоборот – слишком ответственный. Я принимаю на себя вину других людей. О случае с Викки, когда я обвинил себя в том, что она совершила попытку самоубийства, он сказал, что это не моя вина и что она сделала это, чтобы привлечь мое внимание. И совсем наоборот, я вел себя как ответственный человек, поскольку попросил отца проследить, что о ней заботятся. Я привел ему другой пример, как ты заболела в канун Нового года два года назад, потому что я был недостаточно внимателен. Он возразил, что простуда – это вирусная инфекция, и он не понимает, как ее можно было предотвратить. Более того, он добавил, что я сделал все возможное, когда ухаживал за тобой после этого, и должен гордиться собой. Черт, это так сбивает с толку!

Он указал на то, что у меня неверное представление об ответственности, в том смысле, что я пытаюсь контролировать людей, которые мне дороги и решать проблемы, которые решать не мне. Он даже завел разговор о моих попытках держать Элис подальше от Джаспера. Очевидно, моя сестра – взрослая женщина, которая сама может разобраться в своей личной жизни. Это совершенно не мое дело – контролировать ее чувства, мысли и выборы, которые она делает. Женщины не такие хрупкие, какими мы их представляем. Я громко рассмеялся на это, вспомнив, как ты назвала меня помешанным на контроле. Мы и об этом говорили. Он спросил меня, как я чувствовал себя, когда ты попыталась контролировать мои отношения с алкоголем. Я сказал ему, что чувствовал себя так, словно меня лишили свободы выбора, словно мне не доверяют контролировать самого себя; это приводило меня в ярость.

Ладно, теперь я лучше это понимаю. Мне необходимо провести черту между заботой, то есть здоровым способом нести ответственность за другого человека, и контролем, который таковым не является. Мне не дано контролировать ничего, потому что я не Бог. Это сложно.

Также он заметил, что я склонен ненавидеть себя за каждую ошибку, и именно отсюда происходит страх принятия ответственности. Я не отрицал этого. Я помню, как школе боялся провалиться, потому что от этого родители стали бы меньше любить меня, как я всегда боялся разочаровать их. Поэтому он пригласил отца на следующий сеанс и, по сути, устроил нам очную ставку. Было пролито много слез. Папа признал, что был не прав, обвиняя меня в безответственности и в том, что установил высокие планки, которых мне никогда было не достичь, а также признался, что делал это лишь потому, что боялся, что я попаду в неприятности, если буду беспечен. Я закатил глаза на его слова.

Доктор Смит дал нам обоим задания. Я должен составить список своих последних ошибок и прочитать их отцу, а его задание состоит в том, чтобы помочь мне найти положительный результат, понять, какие уроки я могу извлечь, и какие модели поведения следует пересмотреть.

Потому что, очевидно, всем людям свойственно ошибаться и учиться на своих ошибках.

8 марта 2008 года

Джаспер и Элис поженились в Вегасе. Можешь себе представить? Я даже понятия не имел, что они встречаются! Как они вообще встретились? Я должен был заподозрить что-то, когда она так уклончиво рассказывала о своем парне и позже, когда он приезжал, и мне казалось, что он хочет поговорить со мной.

Элис позвонила сообщить, что она дома на весенних каникулах, и я поспешил в Гилфорд, потому что соскучился по ней. Представь себе мое изумление, когда я вошел в гостиную и увидел их там. Все смотрели на меня как на ходячую бомбу. И я не разочаровал их. Когда они сообщили новости, я ударил его по лицу. Сильно. Дважды. Он даже не дал мне сдачи, признавая этим свою вину. Женщины кричали, а папа оттаскивал меня. В общем, это был полный абзац. После Элис отказалась говорить со мной.

Интересно – они тайно поженились в Вегасе потому что боялись, что я устрою сцену в церкви? По правде говоря, я бы так и сделал. Но в то же время я раскаиваюсь, потому что из-за меня Элис не смогла устроить нормальную свадьбу на радость родителям. Кстати, Джаспер сначала попросил ее руки у отца. Романтическая чушь.

Разумеется, доктор Смит был в экстазе от этого случая. Я рассказал ему о случившемся, но думаю, что он уже знал об этом, потому что отец ходит к нему на индивидуальные сеансы. В любом случае, он сказал, что это был огромный шаг назад с того места, которого мы достигли, потому что, во-первых, бить людей по лицу – это не есть здоровый способ выражения эмоций, и, во-вторых, моя сестра – ответственная взрослая женщина, а я, в сущности, снова повел себя как помешанный на контроле. Он даже сказал, что Джаспер заслуживает оправдания.

Так что я поехал в Гилфорд и извинился. Клянусь – я сделал это исключительно ради терапии, но на сердце после этого стало легче. И, конечно, я в деталях пояснил Джасперу, что сделаю с ним, если он сделает мою сестру несчастной.

4 апреля 2008 года

Доктор Смит считает, что моя клаустрофобия связана с драмой моего рождения. Он уверен, что оттуда берут начало и мой подсознательный страх удушья и моя тревога в целом.

Это предположение поначалу показалось мне странным, поэтому я спросил у отца о подробностях своего рождения. Он подтвердил, что у меня было удушье, и когда я рассказал ему о гипотезе доктора Смита, он посмотрел на меня так, словно у меня выросла вторая голова. Затем он принялся расхаживать по кабинету, рвал на себе волосы и называл себя проклятым дураком за то, что не сопоставил все это раньше, что в целом подтвердило, что доктор Смит прав.

Между прочим, это даже объясняет то, почему мой предыдущий психиатр не смог найти источник моих страхов и отрицательности – я никогда не рассказывал ему об этом.

Итак, в моей терапии настал очередной поворотный момент. Мы много говорим о моих биологических родителях и о моей иррациональной вине по отношению к ним. Я по-прежнему не могу смириться с этим, зная, что убил ее и оставил его вдовцом, но доктор Смит настаивает на том, что я не могу быть ответственен за то, что не является результатом моих осознанных действий, а есть явный несчастный случай. Он говорит, что у меня своего рода комплекс Бога, если я действительно считаю, что сделал это. Таким образом, мы снова и снова возвращаемся к проблеме ответственности.

15 апреля 2008 года

У моей биологической матери была врожденная легочная гипертензия. Карлайлу каким-то образом удалось найти в архиве ее карту. Ей строго рекомендовали прервать беременность. Но она не сделала этого. Она пошла на риск, потому что хотела, чтобы я жил. Это не было совпадением или судьбой. Она бы не умерла, если бы была здорова. Я обманывал себя и верил в ложь.

Не знаю, чего это стоило Карлайлу, но вчера он возил меня на кладбище. Я плакал как ребенок над ее могилой. Эта женщина поплатилась собственной жизнью, чтобы дать жизнь мне, а я не смог оценить ее бесценный подарок. И прямо там я дал ей обещание.

Я сделаю все, что в моих силах, чтобы стать достойным твоей жертвы. Я буду жить полной жизнью. Я стану тем, кем ты можешь гордиться.

Вот за что я несу ответственность - не за ее смерть, а за свою жизнь.

Думаю, я осчастливил доктора Смита, когда сегодня рассказал ему об этом.

После этого сеанса я впервые поехал вниз на лифте.

15 мая 2008 года

Я встретил девушку.

Вчера я выгуливал Пэтси в Холланд-парке и, когда девушка пробегала мимо нас, собака прыгнула на нее. Да, я заметил иронию этой ситуации. Я извинился за невоспитанное поведение своей собаки, но девушка лишь улыбнулась и сказала, что все в порядке.

Сегодня мы встретились снова. Когда она увидела нас, подошла поздороваться с Пэтси, и та, узнав ее, завиляла хвостом. Это было так мило. И внезапно я подумал, что это, должно быть, знак. Так что я спросил ее имя и номер телефона.

Анджела.

Ее зовут Анджела. У нее очаровательная робкая улыбка, добрые зеленые глаза и длинные темные волосы, совсем как у тебя.

Я не знаю, что из этого получится, но я действительно хочу попробовать. Я так устал быть один. Я хочу сосредоточиться на другом человеке, а не на себе.

Я хочу.

Доктор Смит одобрил мое решение. Однако он счел, что для этого немного рановато, поэтому напомнил мне, что не следует спешить.

Завтра я пригласил ее на ужин.

7 июня 2008 года

У меня был секс с Анджелой.

Это не было плохо. Как это могло быть плохо после девяти месяцев воздержания? Но это был просто… секс, понимаешь? Это с тобой для меня секс был чем-то особенным.

Я проснулся посреди ночи и увидел, что зарылся лицом в длинные темные волосы. Все еще в полусне, на долю секунды мне показалось, что это ты, и мое сердце ёкнуло, но затем я уловил ее запах, и реальность обрушилась на меня словно тонна кирпичей. Я поспешно покинул кровать и спрятался в гостевой спальне, где сорвался, сидя на полу ванной, надеясь, что она не услышит моих жалких рыданий.

Сейчас пять утра. Я сижу на кухне со второй чашкой кофе. Что мне теперь делать? Я снова облажался; я облажался по-крупному, потому что бросаю девушку после ночи, проведенной с ней. Я ненавижу себя, но больше не могу обманывать ни себя, ни ее. Она добрая, заботливая и красивая. Кого я обманываю – она безупречна, но просто она - не ты. Она заслуживает кого-то, кто будет любить ее всем сердцем, а я не могу быть этим человеком. Не ее вина в том, что часть моего сердца где-то в другом месте. Это слишком быстро. Я попытался и наломал много дров.

Доктор Смит будет очень разочарован.

***

Мы поговорили. Я рассказал ей все… ну, большую часть. О тебе и о психотерапии, о том, как я надеялся, что она станет моим лекарством, и как я сожалею об этом.

Она не ругала меня, и не сбежала. Вместо этого она просто обняла меня.

Она поняла.

Я приготовил завтрак, и мы даже посмеялись над какой-то ерундой, пока ели его. Затем мы вместе выгуляли Пэтси в парке. Мы расстались друзьями, и даже, несмотря на то, что я сомневаюсь, что увижу ее снова, у меня нет тяжести на сердце. Полагаю, доктор Смит был прав: искренность – это ключ к прощению.

20 июня 2008 года

Мой день рождения.

Последний день моей терапии.

Доктор Смит все хотел, чтобы это стало важной вехой – первым днем моей новой жизни. Мы прошли долгий путь вместе, и он считает, что дальше я могу идти один. Это немного пугает. Мы должны встретиться в конце лета, и я могу в любое время звонить ему в случае необходимости, но глубоко внутри я очень надеюсь, что мне это не понадобится. Я тоже верю в себя.

Я гораздо более спокоен, нежели раньше, и я очень рад новым отношениям с отцом. Иногда я выпиваю бокал вина за ужином или пива с приятелями, но я никогда больше не пью крепких напитков. Когда я проезжаю мимо аэропортов, я по-прежнему чувствую панику, которую, вероятно, никогда не преодолею, но я научился жить с этим. Это дерьмо так глубоко засело во мне, что мне не вытолкнуть его. Я могу ездить в лифте, не психуя, и это уже большой прорыв для меня.

Когда мы расстались сегодня, доктор Смит сделал мне подарок. Это книга – биография Бетховена. В ответ на мое озадаченное выражение лица он пояснил, что я смогу многому научится от гения. Бетховену было двадцать восемь, точно как мне, когда он начал терять слух. Поначалу это очень угнетало его, но через полгода он отказался сдаваться судьбе. Он написал свои лучшие шедевры, невзирая на полную глухоту. Это яркий пример силы воли.

Доктор Смит даже подписал для меня книгу в своей типичной выносящей мозг манере:

Эдварду на его 28-ой день рождения.

Всегда помни: ответственность – не бремя; это свобода.

Вероятно, у меня уйдет еще год на то, чтобы понять, что он имел в виду.

Полагаю, я не часто буду писать теперь, когда моя психотерапия закончена. Всему свое время; время анализировать прошлое и двигаться в будущее. И двигаться вперед – это как раз то, что я собираюсь делать.

13 сентября 2008 года

Дорогая Белла,

Ты никогда не прочтешь этого, но я поздравляю тебя с днем рождения. Надеюсь, ты весело проводишь время с друзьями. Желаю тебе достичь огромного успеха в учебе и работе, потому что ты, как никто, заслуживаешь этого. И больше всего я желаю тебе радоваться этому.

В последнее время у меня довольно бурная жизнь. Я получаю множество предложений работы. Я даже начал работать с людьми со студии «Warner». Мой гонорар достиг шестизначных сумм. У меня, черт возьми, даже есть юрист, но нет агента. В общем, это безумие. Папа постоянно говорит, что мне нужно взять отпуск, но я не чувствую усталости.

Сентябрь особенно загружен. Помнишь моих приятелей из Манчестера, Эрика и Тайлера? Они создали группу и попросили меня написать музыку для нескольких песен. Это то, чего я никогда не делал раньше, так что я решил - почему бы и нет? Знаешь, они играют в стиле синт-поп, нечто похожее на «Depeche Mode», только более свойственное 21-му веку, и мне очень интересен этот новый опыт, даже если кажется, что теперь я живу в поездах. Тайлер пишет такие красивые, искренние стихи. Они заставляют меня думать о тебе.

По правде говоря, ты всегда в моих мыслях.

25 декабря 2008 года

Веселого Рождества, Белла!

Я очень долго не писал, но мне просто необходимо поделиться кое-чем, произошедшим со мной вчера. Один из папиных друзей глава детского центра по борьбе с церебральным параличом, и каждый год он устраивает рождественскую вечеринку для пациентов. В этот раз он попросил меня сыграть для них, и для меня это был, вероятно, самый яркий момент за весь год. Я сыграл несколько классических произведений и одно собственное, и те дети были самой благодарной аудиторией, какая у меня когда-либо была. Ты бы видела их глаза… Я не могу этого объяснить, но я сдерживал слезы.

Когда я закончил, один из родителей подошел поприветствовать меня. И ты ни за что не поверишь, но он представился как директор звукозаписывающего лейбла и сказал, что хочет записать и выпустить альбом моей музыки. Я долго отходил от шока. Это невероятно, но, кажется, моя мечта становится явью. Может, пора верить в рождественские чудеса?

11 апреля 2009 года

Я купил дом. Милый, уютный двухэтажный дом в Гилфорде, недалеко от моих родителей. Там есть камин и крошечный садик. Там очень красиво, особенно сейчас, весной, когда все цветет. Тебе бы понравилось. Пэтси уже нравится.

Я в гармонии со своей теперешней жизнью. Я очень ценю окружающих меня людей: свою семью, друзей, ребят, с которыми я работаю… Все они почему то любят меня, и я наконец позволил себе поверить, что, возможно, все же заслуживаю этого. Я не говорю, что стал другим человеком, но я научился принимать себя таким, какой я есть. Мы стали друзьями с отцом. И мой альбом выходит в следующем месяце. Это так удивительно; я все еще не могу поверить, что это происходит со мной. Я бесконечно благодарен за то, что могу зарабатывать на жизнь тем, что доставляет мне удовольствие. Я много жертвую на благотворительность, в основном, детям, и даже хожу в церковь по воскресеньям.

Возможно, я не заслуживаю счастья, но я, наконец, обрел некий покой.

Когда вчера я упаковывал вещи, я нашел книгу рассказов Достоевского, которую ты подарила мне на Рождество два года назад. Я перечитал тот рассказ, который так впечатлил меня тогда, «Белые ночи». Сейчас я увидел в нем новый смысл. Слова, который главный герой адресует своей любимой, кажется, выражают именно то, что я хочу сказать тебе.

Да будет ясно небо твое, да будет светла и безмятежна милая улыбка твоя, да будешь ты благословенна за минуту блаженства и счастья, которое ты дала другому, одинокому, благодарному сердцу!.. Бог мой! Целая минута блаженства! Да разве этого мало хоть бы и на всю жизнь человеческую?*
___________________________________

*Текст из рассказа приведен в оригинале

От переводчика: Я долго думала, и все же решилась составить свой собственный список музыки, которая помогала мне в работе над этой историей. Одни песни отражают события истории, другие – просто мои любимые. Если кому интересно, ссылка для скачивания: http://files.mail.ru/M36XXJ пароль: mindthegap

ГЛАВА 30 >>>

Дорогие читатели, не забывайте благодарить замечательную Елену за перевод. Ждем вас на Форуме!