— Я не хочу детей.

Впервые я произнесла эти слова в одиннадцать лет. Моя подруга вскоре должна была стать старшей сестрой, а я не могла понять, отчего все так радуются. Она все талдычила, что, когда вырастет, хочет завести двух детей — только девочек, потому что мальчики плохо пахнут.

В ответ на мое высказывание ее мать ласково улыбнулась.

— Однажды захочешь, милая, — с уверенностью сказала она.

Даже тогда я была убеждена: однажды никогда не случится.

В детстве я не возилась с куклами. Вместо этого резвилась, играя в прятки и салочки с соседскими мальчишками. Мы околачивались в лесной чаще за школой, лазая по деревьям и катаясь на велосипедах. Игры в семью или дочки-матери с девочками из класса не вызывали у меня никакого интереса. Это было не по мне.

Я не хочу детей.

До четырнадцати лет я не повторяла эту фразу. Путаница в расписании привела меня на уроки домоводства в последнем семестре восьмого класса. Один из наших итоговых проектов состоял в том, что нужно было взять искусственного младенца домой и присматривать за ним в выходные. Мы должны были относиться к нему как к настоящему — окружить любовью и вниманием и везде брать с собой. Когда уродливая штука начинала плакать, надо было вставить ключ ей в спину, и в конце концов она замолкала. Учительница предупредила нас, что какое-то внутреннее устройство будет записывать, сколько времени нам потребовалось, чтобы ответить на крики ребенка, и это определит нашу оценку.

Я уже смирилась, что завалю этот предмет, и, вернувшись в тот день домой, спрятала поддельного ребенка в багажнике маминой машины. Не было нужды симулировать материнский инстинкт, чтобы понимать, что делаю я все неправильно. Я не хотела его видеть, не желала слышать пронзительный фальшивый плач среди ночи.

Мама нашла его два дня спустя, когда загружала автомобиль продуктами. Папе все это показалось невероятно смешным, он даже назвал меня сообразительной хитрюгой. А вот мама впала в ярость.

— На образование тебе вообще плевать?

Я не понимала, в чем проблема.

— Только идиот может потерпеть провал в восьмом классе, — заметила я, отправляя ложку мороженого в рот.

— Тот паренек Ньютон умом не блещет, — вставил папа. — Он ведь на второй год остался?

— Чарли. — Мама нахмурилась, когда я ухмыльнулась отцу. — А если бы это был настоящий ребенок, Белла? — ругала она. Мама всегда на что-то злилась, всегда находила повод посетовать.

Мы с папой рассмеялись.

— Но он не настоящий, — напомнила я.

Она покачала головой, недоумевая из-за моего отношения к этому.

— Так ты собираешься обращаться со своим ребенком?

— Фу, гадость. Я не хочу детей.

Не припомню, как прошла остальная часть разговора, но в памяти отлично отложилось, что за плохую оценку по домоводству меня посадили под домашний арест.

Жизнь продолжалась.

Я окончила среднюю школу, потом колледж. Нашла работу в независимом издательстве в Сиэтле. Имела маленький, но близкий круг друзей. Они не разделяли моих чувств по поводу нежелания стать матерью, но любили меня, несмотря на «негативное отношение к родительству».

В вечер моего двадцать седьмого дня рождения парень, с которым я встречалась три года, порвал со мной. Райли положил отношениям конец, когда после ужина мы вернулись ко мне домой. Я была пьяна, а он — слишком мил. Сказал, что дело в нем — ну конечно, в нем. Мы находились на разных этапах своих жизней. В почти тридцать лет он был готов к семье. Желудок ухнул вниз, когда Райли сказал, что хочет детей: этого я никогда бы ему не дала. Не из-за того, что не могла, а потому, что не хотела.

Разговор о будущем у нас заходил лишь раз или два, но было ясно, что мы хотим разных вещей. Однако быть вместе казалось проще, чем жить в одиночестве — так и пролетели три года.

Не могу отрицать, что почувствовала некоторое облегчение, когда Райли вышел тем вечером из квартиры. Я была ошарашена, конечно же, но не убита горем.

Когда неделей позже мама узнала о нашем расставании, то была вне себя.

— Райли был твоим единственным, как ты этого не понимаешь? Он крепко стоял на ногах.

— Ты не можешь наверняка знать, что он был моим единственным, мам. И прямо сейчас мы на разных жизненных этапах, — повторила я слова Райли. — Все хорошо. Обещаю. Все будет в порядке.

Просто абсурд. Хотелось рассмеяться. Это меня бросили, но вот я утешала свою мать.

Она затихла, вероятно, поняв, почему именно мы расстались, и мне не пришлось ничего объяснять. Я знала, что она не оставит меня в покое.

— Ты передумаешь насчет материнства, но окажется слишком поздно, — жестким голосом заявила мама. — Когда достигнешь правильного возраста, будешь хотеть этого. Нестерпимо желать.

— Прямо сейчас я нестерпимо желаю гамбургер, — отшутилась я. — Может, я уже беременна.

— Изабелла Мари Свон, это не смешно. Знаешь, сколько яйцеклеток у тебя останется после тридцати лет?

— Сейчас у меня в холодильнике двенадцать яиц.

— Ты бессердечная, — огрызнулась она.

— Нет, это не так. Я так устала от разговоров об этом, — вздохнула я. — Мне жаль. Не понимаю, что ты хочешь от меня услышать.

На линии воцарилась тишина, которая затем прервалась вопросом:

— Почему ты так не хочешь быть матерью? Я настолько ужасно справлялась, что ты не выносишь мысли стать мной?

— Ты не можешь переворачивать все с ног на голову и переводить стрелки на себя, — пробурчала я. — Это нечестно.

— Тогда почему, Белла? Скажи, почему ты не хочешь детей.

— Не считаю, что должна оправдываться. Когда кто-то хочет завести ребенка, его тоже беспрестанно спрашивают о причинах такого решения? — Я не ждала ее ответа. — Нет. Поэтому не думаю, что должна отвечать на вопрос, почему я не хочу.

Мне было ненавистно, что приходилось постоянно объясняться. Я не испытывала неприязни к детям. Это было бы слишком легко. Конечно, они прилипчивые и плаксивые, но я могла их терпеть. Мне просто не нравилась вся та власть, что шла рука об руку с воспитанием ребенка. Напряжение из-за того, что формируешь чью-то личность и надеешься, что вырастет хороший, всесторонне развитый человек.

Может я и была одной такой среди своих друзей, кто не имел детей, не был помолвлен и не состоял в браке, но большую часть времени складывалось впечатление, что в компании я единственный по-настоящему счастливый человек.

Меня все устраивало.

Ничто и никто не могло изменить моего мнения.

— Я просто не хочу быть матерью, — тихо призналась я маме и повесила трубку.

Ни в чем другом я не была более уверена за всю свою жизнь.

А потом я встретила Эдварда.

***

— Хочу тебя кое с кем познакомить, — первое, что говорит мне Лорен, когда садится за крошечный столик, втиснутый в углу кафе.

Я уже заказала нам обеим кофе с цельным молоком и круассаны. Откусив кусочек от слоеной булочки, сглатываю. Подруга выжидательно смотрит на меня, но я ничего не говорю. Эта новость не вызывает восторга.

— Окей, — ухватив суть дела, смеется она и снимает с шеи шарф. — Почему ты не хочешь с ним встретиться? Я тебе даже ничего не рассказала об этом парне.

— Слишком скоро. Всего шесть месяцев прошло, как мы с Райли разошлись.

Я вру напропалую. Время ни при чем. Все дело в том, что мне лень и не охота снова в это ввязываться.

— Я не прошу тебя выйти за него замуж.

Пожимаю плечами и, подув на кофе, делаю глоток.

— Мне суждено быть одной. Я с этим уже смирилась. И ты тоже должна.

— Ты так драматизируешь!

— Не драматизирую. Я реалистка, — возражаю. — Мы с ним начнем встречаться. Все будет прекрасно, я влюблюсь, а потом он узнает, что я не хочу детей, и бросит меня. Я берегу свое время и спасаю себя от разочарования.

Лорен качает головой, прищуриваясь.

— Ты не была влюблена в Райли, — настаивает она. — Ты любила его, конечно. Но не была влюблена.

Пялясь в тарелку, я задаюсь вопросом, были ли мои чувства столь же очевидны для Райли.

— Я тебе даже лучшую часть не сказала, — продолжает Лорен. — Он тоже не хочет детей.

Я фыркаю.

— Похоже, он идеален.

— Почти.

— Почему бы тогда тебе с ним не встречаться?

— Я замужем за Тайлером, — отрезает она.

Лорен посмеивается. Каштановые волосы, подстриженные под боб, покачиваются, когда она трясет головой.

— Я счастлива в браке. И я серьезно. Этот парень — просто находка.

Я хмурюсь от ее слов.

— Ненавижу, когда так говорят. Он — находка. Что это значит вообще?

— Это значит, что ему тридцать один, и он свободен. Работает с Тайлером, так что, знаешь, у него достойный доход.

Я закатываю глаза. Управленческий консультант, работающий на Ernst & Young, имеет более чем достойный доход. (ПП: британская аудиторско-консалтинговая компания, одна из крупнейших в мире.)

— Он очень хорош собой, Белла. У него отличное чувство юмора, — добавляет она. — И прекрасная улыбка.

— Итак, он при деньгах, умеет шутить и регулярно посещает стоматолога, — перечисляю я. — Еще что-нибудь?

— Я уверена, что он тебе понравится.

Последний кусок круассана оказывается у меня во рту, и я понимаю, что моя решимость тает.

— Возможно. Как его зовут?

— Эдвард Каллен.

— И почему этот Эдвард Каллен не хочет детей? — с любопытством спрашиваю я. — Если парень всем на зависть, отчего же он уже не занят?

— Не знаю точно. Мы с ним только пару раз немного поболтали, так что кроме этого мне известны просто сплетни, которые слышала от жен некоторых коллег Тайлера.

Я вытираю рот.

— Ненавижу этих женщин. Оторванные от реальности домохозяйки.

— Они нормальные. Ты их не знаешь.

— Да, но ты им не доверяешь, так с чего бы я должна?

— Довольно справедливо. Но их сплетни всегда правдивы. Помнишь, я слышала, что у одного из коллег была интрижка со стажером?

У меня отвисает челюсть, а глаза широко распахиваются, но я лишь прикидываюсь потрясенной.

— Не может быть. Чересчур толстый, получающий неоправданно высокую зарплату коллега спал с одним из стажеров? Быстро! Звони таблоидам.

Губы Лорен дергаются, но она сдерживает улыбку.

— Отлично. Будь сукой. Я сведу Эдварда с кем-нибудь более достойным.

Она ахает.

— Ой, но подожди. Ты моя единственная одинокая подруга.

— Ай, Лор, — хнычу я. — Больно.

Лорен подхватывает свой кофе, фиксирует ремешок сумки на плече и встает из-за стола.

— Было весело, но мне пора идти.

— Ты злишься, что я не позволила тебе поработать свахой?

Она наклоняется и кратко обнимает меня.

— Нет. У меня через час прием у врача. А ты же знаешь, какой трафик.

— Прием у врача? — спрашиваю я, стараясь сохранять тон голоса ровным.

Живот сжимается, когда Лорен отстраняется. Она — последняя из моих друзей, у кого нет ребенка, и крайне эгоистичная часть меня хочет, чтобы так и оставалось. Иначе больше не будет ни счастливых часов в баре, ни незапланированных перерывов на кофе в середине дня.

— Не тот прием, — заверяет Лорен. — Я бы тебе сказала.

— Верно. Знаю.

Подруга обещает набрать позже. Кивнув, я наблюдаю, как она уходит. Затем стремительно открываю приложение фейсбука на телефоне и вбиваю «Эдвард Каллен» в строку поиска.

Появляются несколько профилей, но я кликаю на тот, где указано «Проживает в Сиэтле, Вашингтон».

Из того, что мне удается выяснить, его родной город Форкс, штат Вашингтон (никогда о таком не слышала), он окончил Чикагский университет (очень недешевый), сейчас работает в Ernst & Young (вероятно, получает скромный доход в более чем сто тысяч долларов в год), и у него больше семи сотен друзей на фейсбуке (никому не нужно так много онлайн-знакомцев).

Формально он не в моем вкусе. Судя по странице в соцсети, было бы легко назвать его претенциозным.

Но затем я долго и внимательно рассматриваю фотографию его профиля.

Лорен не соврала. Он невероятно красивый. Немного растрепанные волосы красновато-коричневого оттенка совершенно не сочетаются с белой рубашкой, в которую он одет. Но ему вроде как идет. Полагаю. Фото сделано под небольшим углом, демонстрируя сильную линию челюсти. Видно, что искренне улыбается, потому что глаза слегка прищурены, словно фотограф поймал момент, когда он смеялся.

У меня появляется странное желание узнать этого мужчину.

Но так как я не совсем отчаянная и жалкая, противлюсь искушению отправить ему запрос в друзья.

Подожду, пока Лорен снова заговорит о нем, и тогда позволю ей свести меня с Эдвардом Калленом.

***

Недели проходят.

На работе завал, в результате чего я игнорирую звонки мамы, письма Райли о желании поговорить и предложения Лорен встретиться.

Я обедаю с агентом одного из детских писателей, с которым мы сотрудничаем, когда вижу, как он пересекает помещение ресторана.

Эдвард Каллен.

В глаза бросаются волосы: запутаны во всех правильных местах, торчат в разные стороны.

Я не отвожу взгляда, пока он не садится за столик в дальней части ресторана. С моего места видно только его профиль. В итоге я пялюсь на Эдварда, пока официант не приносит мне счет. Заплатив, я благодарю агента за уделенное время, но не помню ни единой детали из нашей обеденной встречи. Ну, кроме того факта, что Эдвард заказал пасту, пьет белое вино и оживляется, когда говорит.

Я встаю со стула и краем глаза поглядываю в сторону парня, когда беру сумку и кладу салфетку на стол. Понимаю, что туалет находится в том же направлении, поэтому быстро решаю пойти туда.

Не то чтобы я собираюсь с ним заговорить. Просто хочу увидеть поближе.

Украдкой бросаю несколько взглядов, проходя мимо его столика. Он слегка откидывает голову назад, и звук его смеха наполняет мои уши. Пытаюсь подслушать, уловить, что он говорит, но кто-то болтает громче, заглушая слова.

Я спешу в уборную. Проверяю зубы на предмет застрявшей еды и приглаживаю волосы. Если бы я пользовалась помадой, сейчас было бы самое время ее нанести. Но я ее не использую, о чем немного жалею. Кажется, что во вкусе Эдварда Каллена женщины, пользующиеся помадой для губ.

Не смотря больше в зеркало, я направляюсь к выходу и толкаю дверь с большей, чем необходимо, силой.

Одновременно чувствую, как дверь с чем-то соприкасается, и слышу, как кто-то бормочет «Ой».

— Черт, простите, — извиняюсь я перед тем, кого только что ударила, придерживая дверь, но не открывая дальше.

— Можете выходить. Обещаю, не буду выдвигать обвинений, — говорит человек. К счастью, в голосе слышится веселье.

Я осторожно толкаю дверь и выхожу из туалета в тускло освещенный коридор. Мы оказываемся лицом к лицу.

И тогда он пялится на меня. Эдвард Каллен. Так странно, что его глаза прикованы ко мне, тогда как мои не отлипали от него на протяжении всего обеда.

Мне удается выдать небольшую дружелюбную улыбку. И боже, в реальности он выглядит даже лучше. Его черты более острые, лицо живое и светлое. У него густые и более темные, чем на фото профиля, волосы. Он убийственно красив. Только так это можно выразить.

Некоторое время мы стоим молча, потом он прочищает горло и перемещает взгляд к двери мужского туалета.

— Наверное, я… — Жестом просит пропустить его, и мы неуклюже топчемся, пытаясь разойтись.

— Точно. Прости. Иди. — Отойдя в сторону, я вежливо киваю. — Эдвард.

Он останавливается, чуть наклонив голову вправо, дружелюбную улыбку сменяет ухмылка.

— Что? — сконфуженно спрашиваю я.

В течение секунды осознаю, что я назвала его по имени — не дала ему самому раскрыть эту информацию.

Уверена, смущение, которое я испытываю, ясно читается на моем лице.

— Я тебя знаю? — спрашивает он.

Мне кажется, я могу солгать и ответить да. У этого мужчины больше семисот друзей на фейсбуке. Как он поймет, что я вру?

Но проходит мгновение, и я решаю отставить в сторону свое унижение и выложить все начистоту. Нет времени придумать ложь, которая звучала бы правдоподобно.

— Ладно, как бы не показаться странной…

Его смех обрывает меня.

— Продолжай.

Я чуть выше поднимаю подбородок.

— Ты работаешь с мужем моей подруги Лорен, Тайлером Ларсоном.

Он понимающе приподнимает брови, но ухмылка остается на месте.

— Я бы тебя запомнил. — От любого другого это прозвучало бы как клише, но от него — сплошь обаяние.

— Мы вообще-то не встречались. — Щеки начинают гореть. Вот бы он отвел взгляд хотя бы на минуту, чтобы я могла мыслить ясно. — Ладно. Слушай, я просто буду честна. Лорен упомянула тебя. Она хотела нас свести. Поэтому я нашла тебя на фейсбуке. Подай на меня в суд.

Выпалив все это, я отчего-то чувствую себя лучше.

Глаза Эдварда ни на секунду не отрываются от моего лица.

— Ах, понял. Выходит, мне стоит не просто выдвинуть обвинение в нападении, а засудить тебя?

Он дразнит меня, но я это даже ценю. Благодаря этому чувствую себя не такой сталкершей.

— Не думаю, что инцидент с дверью прокатит в суде, — быстро парирую я.

С широкой улыбкой он засовывает руки в карманы слаксов.

— Как тебя зовут? Мне это нужно исключительно для обращения в полицию, клянусь. Я не буду выслеживать тебя на фейсбуке.

Смеюсь и качаю головой.

— Белла Свон.

— Белла Свон, — повторяет он. Я обожаю, как звучит мое имя, произнесенное его губами. — Понял. А что насчет номера телефона? На случай, если мне понадобится связаться с тобой по поводу всех этих, — показывает рукой между нами, — вещей.

Я подыгрываю, стараясь казаться невозмутимой.

— Точно. Эм. У тебя есть визитка?

Он достает телефон из кармана и протягивает мне. Я вбиваю свой номер и возвращаю устройство.

В течение нескольких неловких секунд никто из нас не говорит ни слова. Мы просто стоим, улыбаясь друг другу. Блондинка в деловом костюме проходит мимо нас в уборную, и мы разрываем зрительный контакт, когда отодвигаемся с ее пути.

Эдвард прочищает горло, затем протягивает мне руку. Его хватка твердая, а ладонь — теплая.

— Что ж, приятно было с тобой познакомиться, Белла Свон, — говорит он, шагнув ближе.

— Взаимно.

Я отнимаю свою ладонь.

— Могу я тебе как-нибудь позвонить? — спрашивает он низким голосом.

— Ну, я дала тебе свой номер, рассчитывая на то, что ты его используешь.

— По поводу, не связанному с… — Эдвард останавливается.

— Вещами.

— Да. — Шире улыбается он. — Например, сегодня вечером. Могу я позвонить тебе сегодня вечером?

Он очень этого хочет, на лице отражается надежда. Женщина, вошедшая в туалет, появляется и бросает на нас быстрый взгляд.

— Мы заканчиваем, Эдвард, — коротко говорит она и уходит.

Эдвард переминается с ноги на ногу, ожидая моего ответа.

— Разве перед звонком не надо выждать несколько дней? По-моему, я что-то такое слышала.

— Но дело в том, — говорит он, расплываясь в улыбке, — что я не хочу ждать.

— Тогда не жди.

***

Эдвард позвонил в тот вечер, как и обещал. Он пригласил меня на свидание, и было легко ответить да. Мы сходили на ужин на следующий вечер, и на последующий тоже. В конце концов одно свидание превратилось в десять, которые обернулись во влюбленность так быстро и мощно, что миновало несколько лет, а никто из нас этого не понял. Мы любили одни и те же вещи, у нас были общие друзья, одинаковые взгляды на жизнь, и никто из нас не хотел детей. Эдвард бросал мне вызов, при этом не давя на меня, и любил безо всяких условий.

Однажды он попросил меня выйти за него замуж и, как и раньше, было легко сказать да.

Мы устроили маленькую свадьбу. Простую, несмотря на настояния его матери закатить экстравагантное мероприятие. Если бы все зависело от меня, я сбежала бы с ним и ответила «согласна» лишь в присутствии нас одних. Но это в какой-то степени эгоистично, и после неоднократного рассмотрения этой идеи, Эдвард сказал, что хочет разделить этот день с нашими друзьями и семьей. Поэтому мы так и поступили. И это был, несомненно, лучший день всей моей жизни.

***

— Утро, — бурчит Эдвард, входя на кухню. Оставив сонный поцелуй на моей щеке, берет кружку. — Ты сегодня допоздна работаешь?

— Не думаю. А что?

Он ищет молоко в холодильнике, бросая в мою сторону игривый взгляд, когда понимает, что оно у нас закончилось, и придется использовать для кофе сливки.

— Расскажи, расскажи, — шутливо скулю я. — Почему ты хочешь знать, допоздна ли я работаю? Неизвестность убивает меня.

— Элис интересуется, сможем ли мы присмотреть за девочками вечером.

Воодушевление как метлой сметает.

— Так срочно.

— Ну, няня сорвалась в последнюю минуту, а у них сегодня годовщина.

— Слюни и грязные подгузники в мои планы не входили, но, думаю, мы можем помочь.

По большей части я дразнюсь. Я без ума от наших племянниц. Они прелестны, но эта привлекательность испаряется спустя несколько часов, и я испытываю благодарность, когда родители забирают их обратно.

Эдвард подходит ко мне со спины, прижимаясь лицом к шее.

— Хочешь, чтобы я забрал тебя с работы?

— Стоп, стоп, стоп. Ты меня сейчас заведешь, а мне выходить через полчаса.

Чувствую, как он улыбается в мою кожу.

— Идеально. Ты же знаешь, у нас это много времени не занимает.

Его пальцы двигаются по моему бедру до тех пор, пока я не начинаю извиваться и соглашаюсь запрыгнуть в кровать перед работой.

***

День долго тянется, но кажется значительно длиннее, когда я вспоминаю, что не могу пойти домой, надеть толстовку и, завалившись на диван, выпить вина. Я встречаюсь с Эдвардом в доме его сестры чуть позже семи. Нахожу мужа с девочками на кухне.

— Как насчет еще двух куриных наггетсов? — предлагает компромисс Эдвард, подталкивая розовую пластиковую тарелку к маленьким ручкам Эйвери. Малютка Стелла сидит на его колене, держа в руках кружку-непроливайку с молоком.

— Сам ешь, — отстреливается Эйвери. Ей всего шесть, но она невероятно дерзкая. Стелла замечает, что я стою в дверном проеме, и агукает.

— Привет, малыш, — говорю я, чмокая Эдварда в губы.

— Фу-у-у, — стонет Эйвери, прикрывая глаза.

— Еще два наггетса, — говорит Эдвард, игнорируя ее недовольство.

— Ты что ли не знаешь, что мне нельзя есть в «Макдональдсе», — невозмутимо произносит она. — Мама будет такой злой, прямо вот такой, как в тот раз, когда ты отвел нас в «Бургер Кинг».

Я смеюсь.

— Ты ребенок. Ешь еду из «Макдональдса», пока можешь, — вставляю я, крадя у нее немного картошки фри.

Эдвард передает Стеллу мне, потом хлопает в ладоши.

— Ладненько. Значит, это состязание. Кто закончит первым, получит печенье.

— Брауни? — предлагает Эйвери, застенчиво улыбаясь. — Печенье мамочки безглютеновое и очень, очень гадкое.

— Хорошо. Брауни так брауни.

— Это плохая идея, — предупреждаю я, морщась, когда Стелла дергает меня за волосы. — А если один из вас подавится?

— Тогда другой получит брауни, — шутливо говорит Эдвард.

После того как их соревнование по поеданию фастфуда заканчивается, и оба они поглощают свои брауни, мы купаем Эйвери и проводим время в ее комнате. Она решает, что почитает книгу нам, а не наоборот, пытаясь впечатлить нас своими навыками чтения. У меня просто в голове не укладывается, какая она уже умная.

Когда Эйвери отключается, а малышка довольнехонько лежит в своей кроватке, мы с Эдвардом в изнеможении заваливаемся на диван.

— В такие моменты я рада, что у нас нет детей, — говорю я, зевая напротив его груди.

Он поглаживает мою спину.

— Да?

— Да. Я так выдохлась. Как бы я вообще хоть что-то успевала сделать? Серьезно, не понимаю, как Элис справляется. Респект ей.

— У тебя было бы время. У Элис оно есть.

Я мычу, качая головой.

— Почти уверена, что она не бреет ноги. И подмышки.

— Думаю, это скорее личный выбор, чем следствие нехватки времени.

— Ну, лично я считаю, что моя гигиена важнее деторождения. Прости, Элис.

Эдвард смеется.

— Окей. Так ты никогда не думала о том, чтобы, возможно… однажды… завести детей?

— Нет.

— Никогда?

— Нет. Ты это знаешь, — обвинительно накидываюсь я, выпрямляясь. — Мы об этом уже говорили.

— Да, несколько лет назад. Когда только-только встретились. Когда я даже не представлял, что такое иметь семью. Но сейчас у меня есть племянницы… я не знаю. Ты никогда не задумывалась, а может?..

Я хмурюсь.

— Нет. Никаких «а может».

Эдвард с минуту смотрит на меня, после чего прижимается поцелуем к моим губам.

— Ладно.

— Что значит ладно?

Снова меня целует, но в этот раз я ощущаю, как он улыбается. Не понимаю, с чего он решил, что это забавно.

— Для меня это очень важно, — между поцелуями бормочу я. — Не говоря уже о том, что это повод для расставания. Мы ведь именно поэтому вместе.

В ответ Эдвард смеется.

— Иисус, Белла, ничего подобного. Мы вместе, потому что любим друг друга.

— Мы влюбились только после того, как поняли, что никто из нас не хочет детей. — Я знаю, что это неправда, но сейчас просто веду себя как задница. Разговор на эту тему не пробуждает мои лучшие стороны, и Эдвард это знает.

— Для меня все было не так. Я полюбил тебя задолго до того, как мы вообще заговорили о детях, — со всей серьезностью говорит он. — И люблю тебя так сильно, что даже если ты когда-нибудь изменишь мнение, я на тебя за это не разозлюсь.

Укладываясь обратно рядом с Эдвардом, я запускаю пальцы в его волосы и говорю, что тоже не разозлюсь, если его мнение поменяется. Впервые в жизни я ему лгу.

***

Тема детей всплывает снова только через неделю, когда я выбираюсь в бар с Лорен. По плану мы должны были встретиться с Эдвардом и Тайлером, но из-за того, что они задерживаются на работе, мы их ждем. А значит, поддавшись соблазну, выпиваем лишку и сплетничаем.

— Слышала, что Джессика беременна? — спрашивает Лорен, когда мы выпили уже по две порции алкоголя.

Я рада, что она дождалась, пока моя кровь по большей части будет состоять из текилы, потому что не думаю, что справилась бы с этим разговором без некоторой помощи.

— Каким, десятым ребенком?

— Четвертым, — фыркнув, поправляет Лорен. — Она все рассказывает мне про календарь овуляции. Еще заявляет, что понимает свое тело настолько хорошо, что каждый раз знала о своей беременности даже без использования теста.

— Повезло ей, эти хреновины дороговатые.

— Как будто ты хоть раз покупала.

— Покупала! Однажды. Много, много лет назад.

— Ты мне никогда этого не рассказывала!

Я пожимаю плечами.

— Нечего рассказывать. Очевидно же.

— К слову о беременности…

Ее слова отрезвляют меня. Быстро становлюсь серьезной, но потом бросаю взгляд на ее третий коктейль. Если бы Лорен была беременна, точно не стала бы пить.

— Я не беременна. Во всяком случае, пока.

— Но вы, ребята, пытаетесь зачать ребенка, — предполагаю я.

— Мы не пытаемся не зачать ребенка, — слегка пожимая плечами, говорит она. — Я уже несколько месяцев не пью противозачаточные, но это может занять еще какое-то время. Думала, что это легче легкого произойдет, но оплошала, похоже.

Я сдерживаюсь от театральной гримасы, выказывающей мое неодобрение.

— Боже, должно быть, это странно.

— Что?

— Ну, просто я всю жизнь избегаю беременности. Принимаю все меры предосторожности. Презервативы, таблетки, старое доброе «вытащи и молись». Поэтому мне кажется, что должно быть странно… не пытаться себя обезопасить.

— О, но мне показалось, в какой-то момент ты не была в безопасности. Судя по тесту на беременность.

Я отшиваю ее:

— Презерватив порвался.

Она смеется, слегка качая головой.

— Думаю, вся эта небезопасность не такая уж и странная, когда это происходит с твоим мужем. И когда у тебя есть план. И когда ты очень, очень хочешь ребенка.

Делаю большой глоток маргариты. Официантка подходит к нашему столику, и мы говорим, что пока все в порядке. Я выпиваю стакан воды, нуждаясь в том, чтобы сознание просто замерло: перестало думать о беременности моей подруги и прекратило жалеть себя из-за этого.

Вскоре прибывают Эдвард и Тайлер. Настроение снова приподнимается. Мы заказываем еду и еще несколько напитков, избегая разговоров, касающихся овуляции и беременности. Говорим о ремонте, который затеяли в своем доме Лорен и Тайлер, и о нашей с Эдвардом идее слетать в Арубу в ноябре.

Чуть позже десяти мы с Эдвардом заходим домой. Мы переехали за несколько месяцев до свадьбы, оставив нашу квартиру в даунтауне ради местечка в Уоллингфорде. Мы не искали дом, в основном рассматривали таунхаусы в Белтауне, чтобы нам обоим было недалеко добираться до работы.

Но как только я его увидела, влюбилась. Меня не волновало, что он построен в двадцатые годы. Не имело значения, что на кухне черно-белая плитка уложена в шахматном порядке или что дверь в гостевую спальню не закрывается до конца. Здесь было большое парадное крыльцо, в гостиной окна во всю стену и полы из твердой древесины, благодаря чему на закате комната сверкала. Мы приобретали внутренний дворик, места больше, чем необходимо, и десять минут езды без пробок до центра города.

Конечно, мы переехали. Мама же подняла вопрос о том, что делать с лишней спальней. Множество раз она намекала нам на рождение детей, но мы всегда напоминали ей, что это в наши планы не входило.

— Пойду умоюсь, — говорю Эдварду, целуя в щеку, пока он наполняет кофеварку водой. — Запрешь дверь?

— Ага, буду через секунду.

Я поднимаюсь наверх, готовлюсь ко сну и заползаю под одеяло. Эдвард входит в комнату, улыбаясь мне.

— Ты пьяна? — спрашивает он, закрывая за собой дверь.

— Возможно, — расплываюсь в улыбке. — По большей части просто устала.

Он снимает запонки и кладет на комод. Ослабляет галстук, затем садится на край кровати, чтобы снять обувь.

— Прости за наше с Тайлером опоздание.

— Все нормально. Приятно было поболтать с Лорен. — Я зеваю.

Эдвард находит мою ногу под одеялом и нежно сжимает.

— Они пытаются зачать ребенка. Тайлер тебе говорил об этом?

— Нет.

— Мне придется поискать новых друзей, — шучу я.

Эдвард, однако, не смеется, и будто немного ощетинивается, когда спрашивает:

— Что? Почему?

— Потому что мы больше никогда не увидимся. У них совсем не будет свободного времени.

— Не считаю, что это утверждение справедливо. — Он встает с кровати, снимает рубашку и брюки и бросает на пол рядом с корзиной для белья. — Куча пар с детьми продолжает жить по-прежнему.

Я не делаю замечание, что корзина находится всего в пяти дюймах, вместо этого спрашиваю:

— Почему ты из-за этого так защищаешься?

Он хмурится, забираясь в постель.

— Я не защищаюсь.

— Защищаешься.

— По-моему, тебе не стоит придумывать то, что может не случиться. У Лорен и Тайлера еще нет детей, так что ты не знаешь, как все повернется. Вдруг останется, как прежде.

— А если не останется? — сажусь и задаю вопрос я.

Эдвард закидывает руку за голову, выказывая полное спокойствие, тогда как моя кровь начинает закипать.

— Если что-то изменится, это жизнь. Ты просто примиряешься с этим.

— То есть если я забеременею, ты просто примиришься с этим.

— Если это не было запланировано, то, конечно, я просто примирюсь с этим. Ты моя жена, Белла. Иметь ребенка с тобой не стало бы концом света.

— Ну, этого не произойдет, — категорично заявляю я. — Мы уже решили.

Эдвард мрачно кивает.

— Ладно.

— В смысле, что? — подталкиваю я, не удовлетворенная его односложным согласием. — У тебя появились сомнения? Ты вдруг захотел детей?

— Нет. — Он задумывается на минуту. — Но я не против самой идеи. Не знаю. Временами задумываюсь, что это было бы хорошо. У нас столько места… Но иногда я счастлив, что мы только вдвоем.

— Дополнительное пространство — не повод рожать ребенка.

— Может, и нет. Но мне кажется, что ты стала бы потрясающей мамой.

— Но я не хочу становиться мамой, — отрезаю я, позволяя словам повиснуть в воздухе.

Никто из нас больше ничего не произносит, потому что разговор закончен, и мы оба это знаем. Эдвард выключает свет, и мы переворачиваемся, оказываясь лежать лицами в противоположные стороны. Может, виноват алкоголь, а может, я так оборонялась, потому что Эдвард всегда был на моей стороне. Всегда разделял со мной взгляды на детей, а теперь он будто против меня.

Когда глаза привыкают к темноте, я чувствую, как Эдвард перекатывается на спину.

— Я люблю тебя, Белла. Можем мы просто… поговорить об этом? — шепчет он, но я притворяюсь, что уже сплю.

***

Это занимает пару дней, но напряжение между мной и Эдвардом наконец-то рассеивается, и все возвращается на круги своя. Он больше не упоминает ничего, касающегося детей, но у меня такое чувство, что эта тема не полностью его отпустила. Эдвард ни разу прямо не говорит о том, что хочет ребенка, но чаще предлагает присмотреть за своими племянницами. А временами, когда на улице мы минуем какую-нибудь семью, я ловлю его за тем, что он с нежностью на них заглядывается.

Ничего этого я не упоминаю, потому что не хочу начинать спор. И, говоря откровенно, напугана до смерти. Если Эдвард передумал и хочет ребенка, это значит, что он передумал и насчет меня. А иметь с этим дело — выше моих сил. Поэтому я улыбаюсь и прикидываюсь, что все хорошо. И притворяюсь, что взволнована, когда Тайлер и Лорен наконец-то объявляют, что ожидают рождение ребенка осенью.

***

— Мы забронировали поездку, — говорю я Лорен одним вечером, когда Тайлер и Эдвард задерживаются на работе. Мы несколько часов валяемся на ее диване, пересматривая старые эпизоды «Секса в большом городе».

— В Арубу?

— Ага. На вторую неделю ноября.

Лорен ставит сериал на паузу и раненым взглядом смотрит на меня.

— Остался месяц до моих родов. Ребенок родится в конце октября, — говорит она, словно мне это еще неизвестно.

— Я знаю.

— Но ты не можешь уехать.

— Почему нет? — Не у меня появится ребенок. Не я разрушаю свою жизнь и переворачиваю все с ног на голову.

— Потому что ты нужна мне, — бормочет она сквозь слезы. — Ты знаешь, что я не близка с семьей Тайлера. Они все претенциозные мудаки. Моя мама умерла, а сестра не может приехать, потому что должна заботиться о собственных детях. Ты не можешь уехать.

Когда она упоминает о потери матери, меня рвет на части.

— Не думаю, что это честно. Я буду здесь первые две недели. Ты будешь в порядке, — подчеркиваю я.

— Мне так не кажется. Мне кажется, что я сойду с ума. И Тайлер постоянно допоздна на работе, он вообще не помогает.

— Это не мой ребенок, — говорю я, стараясь умерить пыл. — Я не должна менять свою жизнь. Вы с Тайлером приняли решение. Я помогу тебе и, конечно, полюблю этого ребенка, но я не могу ставить свою жизнь на паузу ради того, во что не верю.

— Не веришь? — повторяет Лорен. — Это ребенок, ради всего святого. Не религия.

— Я не верю в концепцию «быть матерью и растить ребенка, отказавшись от своей личности». Для меня это не имеет смысла.

— Ладно. Давай, живи свою эгоистичную, неудовлетворяющую жизнь, Белла.

— Что? Лорен, успокойся. Когда ты судила меня за нежелание иметь детей?

— Всегда.

— Ты никогда мне этого не говорила.

— Что ж, я врала. Это эгоистично. Нечестно по отношению к Эдварду.

Я не знаю, какую часть сказанного она действительно имеет в виду, а какая вызвана гормонами. Но мое лицо все равно краснеет, и я едва сдерживаю слезы, потому что слова Лорен воспламеняют что-то внутри меня. Она всегда меня поддерживала.

— Не говори мне, что это нечестно по отношению к Эдварду. Задолго до того, как поженились, мы решили, что не хотим детей. Это не было сюрпризом. Не то чтобы…

— Эдвард хочет детей, — говорит она. — Он сказал об этом Тайлеру. А Тайлер рассказал мне.

Это заставляет меня замолчать. Я ничего не могу сказать, чтобы опровергнуть ее слова. Уже какое-то время в разговорах со мной Эдвард не упоминал о детях. Значит, он говорит об этом с Тайлером. За моей спиной. Выставляет меня в плохом свете, потому что я отказываюсь родить ему ребенка.

— Белла…

Поднявшись с дивана, я качаю головой и натягиваю ботинки, спеша уйти. Ненавижу, что Лорен решила бросить это в лицо во время спора, а не прийти ко мне с искренним беспокойством. Это лишь показывает, как много изменилось за последние восемь месяцев.

Показывает, что каждый настроен против меня.

Следующая часть