— Но я не хочу быть принцессой!

Нижняя губа Эйвери дрожит, и клянусь богу, если она начнет плакать посреди магазина, я чокнусь и разрыдаюсь вместе с ней. Мы находимся здесь уже почти час, и она отвергла каждый костюм для Хэллоуина, который я предложила.

— Тогда не будь принцессой, — просто говорю я. Удерживая извивающуюся Стеллу одной рукой, я хватаю ближайший костюм динозавра и выдавливаю из себя весь возможный энтузиазм: — Будь динозавром.

— Динозавры для мальчиков.

Я хмурюсь.

— Нет, неправда.

— Правда.

— С чего ты это решила?

— Мама сказала, я не могу быть привидением, потому что они страшные и для мальчиков. И динозавры тоже для мальчиков, тетя Белла?

— Определенно нет. Вообще-то, твоя мама узко мыслит, выставляя… — Я торможу себя. — Эйвери, ты можешь быть кем пожелаешь. Ладно?

Она лучезарно улыбается.

— Честно?

Я морщусь, когда Стелла дергает меня за волосы.

— Да.

— Я хочу быть плохим парнем! — визжит она. — Я хочу пистолет и динамит, чтобы все взорвать, и…

Элис меня прибьет.

Эйвери уносится вперед сквозь толпу, словно помнит, где находятся игрушечные пистолеты. Она маленькая, и может быстрее протолкнуться мимо покупателей. Я извиняюсь перед людьми, когда иду по проходу со Стеллой на руках. Когда я дохожу до конца, Эйвери нет. Я зову ее по имени, но она не откликается. Кругом ходят люди, шастают другие дети, но они не моя племянница. Я стараюсь не паниковать, потому что, конечно же, она все еще здесь. Буквально только что я видела ее.

— М-м, простите? — Я останавливаю женщину с бейджем. — Вы не видели маленькую девочку? Каштановые волосы, конский хвостик. Она одета в… э-э… м-м… — Женщина качает головой, Стелла принимается плакать и черт побери.

— Эйвери! — снова зову я, припускаясь полубегом по магазину и проверяя все проходы неподалеку.

Я не хочу звонить Элис. Пока нет. Потому что я могу это сделать. Я способна позаботиться о ребенке.

Но проходят три самые длинные минуты в моей жизни, и ничего.

Паника накрывает, когда я представляю наихудший сценарий. Ничего не могу с этим поделать. Я всегда неважно справляюсь с напряжением. Пытаюсь сохранять спокойствие, но в магазине стоит такой гвалт, здесь так много людей, а она была прямо тут. Она была прямо тут. Как я могла выпустить ее из поля зрения?

Я перехватываю Стеллу другой рукой, достаю сотовый и набираю Эдварда. Он поднимает трубку с третьего гудка. Не успевает поздороваться, как я начинаю плакать.

— Кажется, я потеряла Эйвери.

— Что? Эй, успокойся. Где вы?

— Мы в магазине костюмов. Она была прямо здесь, и я, черт возьми, потеряла ее.

— Ладно. Дерьмо. Вы в магазине на Денни-стрит?

— Да.

— Я выезжаю. Как давно она потерялась?

— Несколько минут? Десять? Я не знаю, не знаю.

— Иди в отдел обслуживания покупателей. Пусть сотрудники проверят магазин. Все будет в порядке, хорошо?

— Но что, если…

— Белла, все нормально.

Мы разъединяемся, и я иду прямо к кассиру. Вытираю лицо и запинаюсь через слово, но она понимает суть сказанного. Делает объявление по интеркому, описывая внешность Эйвери. Но я не помню, во что она одета, не знаю цвета ее глаз… я была бы ужасной матерью.

Кассир велит мне стоять у кассы, пока она и несколько других сотрудников обыскивают магазин. И конечно, несколько минут спустя они возвращаются с Эйвери на буксире. Она плачет. Выглядит такой маленькой, и я не могу поверить, что, нахрен, потеряла ее.

— Почему ты меня бросила! — кричит она, но бежит ко мне, хватая за ноги.

Я бормочу извинения и слова благодарности сотрудникам, после чего мы покидаем магазин. Только мы оказываемся снаружи, как подбегает Эдвард с явным облегчением на лице, когда видит нас всех. В этот раз Эйвери несется к нему, и он поднимает ее на руки, прижимая к своей груди.

— Мне так жаль, — шепчу я, чувствуя, как подкатывает новая волна слез. — Не знаю, как это произошло.

— Эй, все хорошо. Такое случается. — Он целует мой лоб, щеки, губы. — Кто хочет мороженое, а?

Настроение девочек тут же приподнимается, но я не могу отпустить эмоции так просто, и остаюсь в подавленном состоянии, пока мы не возвращаемся к ним домой. Эйвери первым же делом с огромной улыбкой рассказывает родителям, что тетя Белла сегодня потеряла ее в магазине. Эдвард забирает малышек поиграть на заднем дворе, пока я пересказываю произошедшее. Элис и Джаспер такие понимающие, и, кажется, не особо волнуются. Элис вспоминает, как она потеряла Эйвери в продуктовом, когда ей было три. Но все равно я не могу перестать себя винить.

В седьмом часу вечера мы с Эдвардом прощаемся и уходим. Элис велит мне купить бутылку вина по пути домой и забыть о случившемся.

— Белла? — голос Эдварда вырывает меня из мыслей.

— Да?

— Что будем есть на ужин?

— О. Эм… что угодно. Мне без разницы.

Он сосредотачивается на дороге, а я смотрю в окно, вспоминая, как прекрасно он справлялся с девочками сегодня. Я осознаю, каким чудесным отцом он мог бы стать, что заставляет меня вспомнить слова Лорен — что я веду себя эгоистично и нечестно по отношению к Эдварду.

— Как ты смог сегодня быть таким спокойным?

— Не знаю. — Остановившись на красный свет, он смотрит на меня и нежно улыбается. — Не хотел нервничать из-за чего-то несущественного.

— Верно. Но Эйвери потерялась. Кто-то мог украсть ее.

Он сжимает мою руку, после чего снова берется за руль.

— Но не украл.

— Что ж. Я, очевидно, стану ужасной матерью. Хорошо, что никто из нас не хочет детей.

Это мелочно, знаю. Хреново с моей стороны в итоге поднять разговор, который был у меня с Лорен. Но прошла уже неделя с тех пор, как я с ней говорила, и хранить все это в секрете от мужа было нереально тяжело. Я не хотела делать из мухи слона, пыталась списать все на то, что за Лорен говорили ее гормоны.

Когда Эдвард не отвечает, я продолжаю.

— Или ты втайне хочешь детей? Ничего такого не обсуждал с Тайлером? За моей спиной?

— О чем ты говоришь?

— Лорен мне сказала, ты говорил Тайлеру, что хочешь детей. И то, что я не хочу, несправедливо по отношению к тебе, и что ты считаешь меня эгоисткой.

— Брось. Я такого не говорил. Никогда бы так не сказал о тебе. Ты моя жена. Какое бы мы ни приняли решение — мы сделали это вместе. Я никогда бы не держал на тебя зла. Ты это знаешь.

— То есть ты не говорил Тайлеру, что хочешь детей?

Я вглядываюсь в профиль Эдварда, но он смотрит на дорогу. Он молчит, о чем-то размышляя, а мне нужно услышать его опровержение.

— Я не говорил, что это несправедливо, или что ты ведешь себя эгоистично. Но мог сказать что-то типа того, что, возможно, хочу когда-нибудь детей.

Глаза горят. Больше не могу смотреть на него. Я так и знала.

— Получается, теперь я крайняя, — бормочу я.

— Я так не говорил.

— Ну, это правда. Ты внезапно захотел детей, а я никогда тебе их не рожу.

Он заезжает на подъездную дорожку, глушит двигатель, и мы сидим в тишине.

— Я просто хочу поговорить с тобой об этом, чтобы ты не расстраивалась, — тщательно подбирая слова, произносит Эдвард.

— А я хочу, чтобы ты перестал менять свое чертово мнение.

Я выхожу из машины, хлопая дверцей. Врываюсь в дом, бросаю свои вещи на пол, открываю несколько шкафчиков и захлопываю. Эдварду не требуется много времени, чтобы найти меня на кухне; нам не требуется много времени, чтобы начать с того, на чем мы остановились.

— Неужели так плохо то, что я хочу с тобой детей, Белла? Это реально худшая вещь, которую ты можешь себе вообразить?

— Да.

Он тяжело сглатывает.

— Ты в это не веришь.

— Не говори мне, во что я верю.

— Я думаю, ты напугана, и это нормально. — Он осторожно подступает ко мне. — Я тоже напуган. Но если мы сделаем это вместе, эта хрень будет намного менее ужасающей.

— Я не хочу детей, Эдвард. Ты знаешь это. Почему ты пытаешься меня изменить?

— Я не пытаюсь изменить тебя. Я пытаюсь измениться вместе с тобой. Иисус Христос. Разве ты этого не понимаешь? Дело не только во мне.

— И, я так полагаю, дело исключительно во мне?

В глазах мелькает осознание, когда до него доходит, о чем я спрашиваю. Эдвард клюет на наживку.

— Я действительно считаю, что ты эгоистична, — наконец соглашается он. — Ты не хочешь со мной это обсудить, даже допустить эту мысль.

— Мы обсуждаем это! — кричу я. — Но почему я должна допускать мысль насчет чего-то, когда мы уже несколько лет назад решили, что не хотим заводить детей?

— Потому что так ты поступаешь, когда находишься в браке! — орет он в ответ. — Идешь на компромиссы!

— Жертвы, — исправляю я, качая головой.

Эдвард смеется без всякого веселья, отступая на шаг назад.

— Если иметь детей со мной такая огромная жертва для тебя, Белла, тогда какого черта ты вообще здесь делаешь?

— Иди ты нахер.

Когда слова срываются с моего языка, он сразу замолкает, закрывается. Мы не говорим так друг с другом. Никогда. Но я это сказала, и хуже всего то, что это я и имела в виду. Он подтолкнул меня к этому, и я не могу забрать слов назад.

— Нет. Иди ты нахер, Белла.

Покрасневшие и запыхавшиеся, мы стоим, уставившись друг на друга. Текут секунды, и чем дольше мы молчим, тем больше я закипаю от злости. Тем больше подумываю уйти. Тем больше боюсь, что он уйдет первым.

— Ты прав, — решительно говорю я. — Не знаю, что я здесь делаю.

Бросаю ему ледяной взгляд, выходя из кухни и поднимаясь в спальню. Ожидаю, что Эдвард останется внизу, даст мне пространство, но он этого не делает. А следует за мной, медлит в дверном проеме, ждет моего следующего действия.

— Где чемоданы? — спрашиваю, роясь в шкафу.

— Ты не уйдешь.

Проверяю под кроватью.

— Да, уйду. Какого вообще черта я здесь делаю, правильно?

— Я не это имел в виду, просто… я не хочу, чтобы ты уходила. Ладно? Пожалуйста.

Прижимаю нижнюю часть ладоней к глазам, чтобы не зареветь. Я не хочу покидать свой дом и мужа. Не хочу, чтобы мы превратились в клишированные версии самих себя. Не хочу делать этот шаг и становиться статистикой.

— Белла. — Я слышу шарканье ног и чувствую его приближение. Эдвард нежно кладет ладони на мои руки. — Посмотри на меня.

— Что? — мямлю я, резко опуская руки вниз. — Нам просто нужно немного пространства, ладно? — Его лицо принимает осунувшееся выражение, а мой голос срывается, когда я высвобождаюсь из хватки Эдварда. — Я пойду. Только на ночь.

— Куда ты собираешься?

— Не знаю. В отель.

— Я уйду, — предлагает он. — Мне будет спокойнее, если ты останешься здесь.

— Нет. Мне нужно… не быть здесь.

— Тебе не кажется, что мы должны об этом поговорить?

— Мне кажется, что нам обоим действительно нужно подумать о том, чего мы хотим. И что ожидаем. Потому что я не хочу испытывать вину весь остаток своей жизни. Я не могу.

Эдвард мрачно кивает и выходит из комнаты. Я достаю кое-какую одежду, сдерживая слезы, когда он возвращается и бросает на пол сумку.

— Позвони мне, когда приедешь. Просто сказать, что добралась. Ладно?

— Ладно.

Он исчезает, и я даю себе три минуты поплакать. Три минуты пожалеть себя и обо всей этой ситуации. Три минуты поупиваться горем и убедить себя остаться. Но когда я прокручиваю в голове нашу ссору, вмешивается гордость. И именно она подталкивает меня оставить мужа.

***

Только на ночь растягивается на четыре дня.

Четыре дня без сна в одной постели с мужем. Четыре дня без поцелуев на ночь. Четыре дня я не нахожу свою зубную щетку на столике уже с пастой на щетине, потому что Эдвард проснулся раньше и хотел проявить заботу.

Хотя мы созваниваемся каждый день, разговариваем не больше нескольких минут, и всегда это исключительно поверхностная беседа. И однажды, лишь однажды, Эдвард спрашивает, когда я собираюсь вернуться домой.

Может, он не хочет на меня давить. И, возможно, если бы он надавил, я отдалилась бы еще больше.

Но даже если так, все равно больно просыпаться и не получать от него звонка с мольбой вернуться домой. Интересно, может, он чувствует то же самое, когда понимает, что я не молю впустить меня обратно?

***

Меня не удивляет имя Элис, высвечивающееся на экране телефона. Скорее поражает, что она не связалась со мной раньше.

Я подумываю не отвечать на звонок, но параноидальная часть меня — та, которая хочет убедиться, что ничего не случилось с Эдвардом — срабатывает, и я принимаю вызов.

— Привет, Элис.

— Слушай, я знаю, что это в супер последний момент, — говорит она, запыхавшись, и шикает на вопящую Стеллу. — Можешь присмотреть за девочками в пять? Всего на полтора часа, возможно, два.

Бросаю взгляд на часы. Почти три. Я собиралась попытать удачу и уйти с работы пораньше. Так что я могла бы присмотреть за ними. Но горделивая мелочная сторона меня не хочет это делать.

— А Эдвард не может? — спрашиваю я. Это мой хитроумный способ выяснить, имеет ли Элис хоть малейшее представление о том, что сейчас происходит.

— Он не ответил.

— Ну…

— Белла, пожалуйста. У меня встреча, а я совершенно о ней забыла, потому что мой мозг просто… блин. Я теряю над ним контроль. И мне нужна твоя помощь. Пожалуйста.

— Хорошо. Скоро буду. Только знай, что отчаяние тебе не идет.

— Спасибо, — со смешком говорит Элис. — Я твоя должница.

Как и ожидалось, мне удается улизнуть из офиса немного раньше, отложив все письма до завтрашнего утра. И, как и обещала, я направляюсь прямо к дому Элис и Джаспера и приезжаю чуть раньше пяти.

Грустная, поникшая тыква украшает крыльцо. Она завяла, уже вот-вот заплесневеет. Наверное, Эдвард был прав, когда говорил, что мы вырезали ее слишком рано. Что она не доживет до Хэллоуина.

Он был прав. Я ошиблась. И от этого злость вспыхивает внутри меня.

Я дважды стучу, после чего вхожу в дом. Девочки не бегут поздороваться со мной, а это значит, что, скорее всего, они смотрят телевизор. Мои догадки подтверждаются, когда я поворачиваю за угол и вижу, что они увлечены каким-то шоу: говорящие анимированные зверьки сменяются кадрами с настоящими животными.

— Видишь? Сказала же, что твоя должница, — говорит Элис, притягивая меня в объятия. — В будни они не смотрят телевизор.

— Ты святая, — улыбаюсь я, поддразнивая. — Хотя все неправильно делаешь. Это шоу не разрушает их мозги. Оно похоже на… познавательное.

— Знаю, знаю, — говорит она, обходя меня и быстро натягивая пальто. — Я отлучусь только на час. Вероятно. Эйвери пусть ест что захочет, для Стеллы я уже приготовила тарелку с закусками. Стоит в холодильнике.

Элис подхватывает сумочку, отбрасывает волосы с лица.

— Люблю вас, девочки! — кричит она и уходит. Чего никогда не случается. Обычно, когда мы с Эдвардом здесь, ей требуется добрых двадцать минут, чтобы выйти за дверь.

Я стараюсь не зацикливаться на этой странности и плюхаюсь на диван рядом с Эйвери.

— Что смотришь?

Она не отвечает. Поэтому я пристаю к Стелле. Аккуратно тяну ее за конский хвостик, она агукает и взбирается ко мне на колени.

— Ба-ба, — говорит Стелла, глядя на меня, затем на экран телевизора.

— Ты пытаешься сказать Белла? Бел-ла, — медленнее повторяю я.

Ничего. Я невидимка. Отчасти мне хочется позволить им продолжить просмотр передачи, потому что благодаря этому они намного более спокойны. Но в то же время я хочу ее выключить и вынудить их веселить меня своими прелестными сущностями.

Спустя пару минут шоу заканчивается.

— Еще! — вопит Эйвери.

— Ой. По-моему, интернет поломался. — Я выключаю телевизор и усаживаю Стеллу на пол возле своих ног. — Давайте погуляем.

Эйвери не ведется.

— Нам не нужен интернет, ведь шоу идет просто по телевизору, а не по Apple TV.

Как я скучаю по тем дням, когда могла перехитрить ее.

— Предлагаю немного погулять, а потом посмотрим еще.

— Что думает Сисси? — спрашивает Эйвери. Стелла лепечет и улыбается. — Мне кажется, она хочет выйти на улицу. Но сначала я покажу тебе рисунок, который нарисовала сегодня! Мамочка даже повесила его на холодильник, потому что я художница.

— Замечательно. Пойдем посмотрим.

Я подхватываю на руки Стеллу и следую за гордой Эйвери на кухню. Она аккуратно снимает свой рисунок с холодильника и показывает мне.

— Это моя семья. Ты тоже здесь. Смотри!

На бумаге изображено много человеческих фигурок. Так что да, я вижу, но не могу сказать, которая из них я. Пока Эйвери не указывает.

— Мой лучший друг тоже здесь, потому что иногда друзья могут быть семьей. Ты знаешь?

Я пытаюсь сдержать слезы и не думать о Лорен и о том, что через пару недель она должна родить, и том, что шестилетний ребенок знает о ценности дружбы больше меня.

— А где ты? — спрашиваю я, постукивая ее по носику.

— Я на дереве. Смотри! А вот ребеночек в животе мамочки. Он еще очень, очень малюсенький, и ему нужно подрасти, прежде чем он сможет стать нашим братом!

Это меня притормаживает. Потому что да, временами дети много всего придумывают. Месяц назад Эйвери рассказывала мне, что белочка запрыгнула к ней в окно и ударила ее в глаз. Но это просто… не кажется тем, что Эйвери могла выдумать.

— У тебя появится братик? — задаю вопрос я, стараясь вести себя расслабленно. И я расслаблена. Счастлива за Элис и Джаспера. Если они хотят больше детей, это прекрасно. Они удивительные родители, и у них лучшие дети на свете.

Но потом меня одолевают сомнения. Вдруг именно это послужило тому, что Эдвард передумал? Он знал и не рассказал мне? Они все были в курсе, и просьба присмотреть за девочками — это типа такой… план, чтобы я поддалась идее завести детей?

Мысли закручиваются спиралью, и я задаюсь вопросом, думают ли Элис и Джаспер, и вся семья Эдварда, если по правде, что я недостаточно хороша для него, потому что не рожу ему детей.

Этой мысли достаточно, чтобы встать и уйти. Но я так не поступлю. Конечно же, я не оставлю девочек. Это будет не только чертовски ужасно, но и тупо, потому они к этому не имеют никакого отношения. Так что я готовлю им ужин и рассказываю глупые шутки, ведь быть ребенком значит не замечать, когда возле тебя рушится мир другого человека.

В полседьмого в дверь входит Эдвард. Галстук снят, верхняя пуговица рубашки расстегнута, а изнеможения в его чертах больше, чем я когда-либо видела. Но он все равно находит силы улыбнуться девочками и не возражает, когда на нем виснет Эйвери.

Он словно избегает меня в первую минуту нахождения в комнате, занимая себя девочками. Но когда наконец глазами находит мои глаза, уже не отводит взгляда.

— Привет, — бормочет он, потирая веко тыльной стороной ладони.

— Мы можем попрыгать на батуте? — почти кричит Эйвери.

Эдвард смотрит на меня так, будто я знаю все ответы. На самом деле у меня нет энергии играть с девочками, особенно не в тот момент, когда я хочу поговорить с Эдвардом. Поэтому я напоминаю, что их ждет еще одно шоу по телевизору, и внимание племянниц мгновенно переключается.

Мы стоим в дверном проеме гостиной, вне пределов слышимости, но достаточно близко, чтобы видеть Эйвери и Стеллу.

— Ты не должна оставаться, — вполголоса говорит Эдвард, сохраняя дистанцию.

— О.

— Элис и Джаспер уже едут домой.

— Я могу подождать, — резко отвечаю я. — Не хочу пропустить новости о том, что у них будет мальчик.

Эдвард странно на меня смотрит.

— Что?

— Что? Разве не это было планом — заставить меня приехать сюда поиграть в дочки-матери и свести нас вместе?

— Я никакого отношения к твоему приезду сюда не имею. Я даже не знал, что ты здесь, пока двадцать минут назад не получил сообщение от Элис. — Он сильнее хмурится. — И я, черт возьми, не осознавал, что мы не вместе, — глухо шепчет он.

Так легко было бы бросить в ответ что-то язвительное, продолжить спор. Но затем понимаю, что изнеможение в его внешнем виде — это боль. Он даже не пытается ее скрыть — не пытается притвориться, что счастлив.

И это добивает меня. Грудная клетка болит, и вся злость, которую я испытывала, замещается стыдом. Поэтому я воздерживаюсь, не нанося ударов ниже пояса и не произнося слов, которые никто из нас не сможет взять назад.

— Прости меня, — искренне говорю я, безумно желая, чтобы он понял: я не хотела такого поворота. — Я не имела этого в виду. Это просто вырвалось, и…

— Забудь, — бормочет он.

Я пытаюсь. Правда пытаюсь. И он, возможно, тоже.

Минуту или две мы молча смотрим на девочек, после чего Эдвард заговаривает:

— Я не знал, что Элис беременна, — признается он.

— Ну, это со слов Эйвери.

— А она истинно надежный источник, — говорит он, слегка приподнимая уголок рта. — Не она ли говорила, что белка ударила ее в глаз?

Я киваю, чуть улыбаясь, а потом мы смеемся. Вместе. И прошедшая неделя гнева, боли, горделивости словно испаряется. Потому что легко находить оправдания своей злости, когда я одна. Но, стоя напротив Эдварда, видя его и страстно желая к нему прикоснуться… проще снова быть самими собой.

— Когда ты вернешься домой? — спрашивает он, нарушая возникшую тишину.

Я изучаю его лицо — искренность, которую оно выражает — и знаю, что не должна спрашивать, но…

— Ты хочешь, чтобы я вернулась?

Эдвард тянется и берет меня за плечи, немного сгибая колени, чтобы смотреть прямо мне в глаза.

— Конечно, я хочу, чтобы ты вернулась. Ты и сама знаешь.

— Я тоже хочу вернуться, — сознаюсь я, вцепляясь в его воротник и притягивая ближе. — Я приеду сегодня. Но у нас не все в порядке. Еще нет. Нам все равно придется с этим разобраться.

— Я знаю, — тихо говорит он, соприкасаясь головой с моей. — Ты не можешь снова вот так меня оставить. Ладно?

— Ладно.

Мы держимся друг за друга крепче, чем то случалось за последнее время. И пока мы здесь стоим, между вдохами и выдохами бормоча извинения и признания в любви, я использую каждую унцию надежды внутри себя, обещая себе, что мы со всем справимся.

***

Последующие за нашей ссорой дни проходят легко.

После того как я приезжаю домой, мы не обсуждаем наши разногласия. Не касаемся чувствительной темы, потому что так проще. Вместо того чтобы обо всем поговорить, мы снова становимся лучшими версиями себя. Заботливыми. Покладистыми. Оба отчаянно желаем не возвращаться к тому положению дел, в котором пребывали неделю назад.

Это просто, пока мы заняты работой и подготовкой к грядущему путешествию в Арубу. Это легко, и в воздухе нет никакого давления. С Эдвардом его никогда не было.

За исключением одной темы, которую мы активно стараемся избегать.

И избегаем. Столько, сколько можем.

***

Рано утром, еще до будильника, звонит мой телефон. Тянусь за ним, не открывая глаз. Вчера Тайлер дал знать, что они поехали в больницу. И хоть мы с Лорен не общались с момента нашей ссоры, произошедшей почти месяц назад, я ловлю себя на том, что очень хочу знать, как все идет, оставаться в курсе ее подвижек.

Я отвечаю, и Тайлер говорит, что ребенок наконец родился. Сообщает, что Лорен в порядке, хотя немного устала, и что мы можем подъехать в больницу с семи утра до часу дня.

Прежде чем повесить трубку, я поздравляю его, обещая, что чуть позже мы приедем.

— Тай звонил? — спрашивает Эдвард, поворачиваясь лицом ко мне.

— Да. — Я зеваю. — Только Тайлер и Лорен могли родить ребенка на Хэллоуин.

— Мальчик или девочка?

— Он не сказал. Может быть, тыква.

Эдвард хрипло ото сна смеется.

— Но все хорошо?

— Вроде как. — Я перекатываюсь на спину и смотрю в потолок. — Наверное, возьму сегодня отгул. Или хотя бы начну работать позже. Хочешь съездить в роддом со мной?

— Конечно. — Он придвигается ближе, целуя меня в шею, после чего вылезает из кровати и запрыгивает в душ.

***

Ненавижу больницы. Всегда так было. Уверена, это общее мнение большинства людей. Но я ненавижу их не только потому, что они стерильные, холодные и полны болезней. Я их не жалую, потому что они напоминают мне о бабушке и ее борьбе с раком, проигранной несколько лет назад. Они напоминают мне, что, даже находясь в самом лучшем месте и получая первоклассную помощь, ты все равно можешь умереть.

Мы с Эдвардом поднимаемся на лифте вместе с мужчиной, который совершенно не рад здесь находиться. Я стараюсь не смотреть в его сторону, но трудно не пялиться на того, кто излучает такую печаль, которая пробирает тебя до костей.

Лифт останавливается, достигая нашего этажа, и я крепче сжимаю в руке ленточки трех воздушных шаров. Они парят над нами — один для девочки, один для мальчика и один в виде тыквы, просто потому что. Прежде чем выйти, я встречаюсь взглядом с мужчиной и выдавливаю едва заметную улыбку. Он не отвечает на мой жест, но я этого и не ожидаю.

Я и так нервничала, но сейчас вообще едва держу себя в руках — воспоминания о последнем визите сюда переполняют. Эдвард находит мою руку и, успокаивая, кратко сжимает. Я говорю себе, что могу это сделать.

Мы следуем по указателям и подходим к палате, номер которой Тайлер скинул нам сообщением. Дверь приоткрыта, но Эдвард все равно стучит, оповещая о нашем появлении.

— Привет, ребята! — здоровается Тайлер и притягивает нас в объятия. Он весь светится — воплощение мужчины, который только что стал отцом и получил все, что хотел.

— Поздравляю, — улыбаясь, говорю я, неловко протягивая ему шарики, пока Эдвард ставит вазу с цветами на столик неподалеку, на котором уже располагается несколько других букетов.

Лорен немного приподнимается в кровати и нежно улыбается, когда я к ней подхожу.

— Привет, — с осторожностью говорю я, держась на расстоянии. Она в больничной рубашке, но накрашена и выглядит… нормально. Не так, словно рожала ребенка последние восемнадцать часов.

Она скользит взглядом мимо меня, к ребятам.

— Тай, найдешь медсестру, попросишь принести ребенка?

Тайлер кивает, забирая с собой и Эдварда, а мы с Лорен остаемся наедине. Интересно, это сделано специально, чтобы оставить нас на секундочку вдвоем и дать возможность убедиться, что между нами все в порядке?

— У тебя есть ребенок, — начинаю я, и звучит это странно и неестественно. — Как все прошло?

— Ужасно, но прекрасно, — со слезами на глазах смеется она. — В целом все прошло по плану. Но это самое трудное, что мне доводилось делать. И когда я наконец взяла его на руки, то просто…

— Я чувствовала, что у вас будет мальчик. — Не знаю, зачем я это говорю, потому что такой мысли у меня вообще-то не возникало. Я подумываю взять слова обратно, но не знаю. Наверное, я отчаянно хочу помириться с Лорен, ухватиться за нее и сделать так, чтобы она побыла моей лучшей подругой еще немного, прежде чем станет мамой.

— Как его зовут? — спрашиваю я.

— Тайлер хочет назвать его Джек, потому что он родился в Хэллоуин, но я еще в раздумьях.

— Как фонарь Джека? — Я смеюсь, но это мило. — Идеально подойдет.

— Он идеальный. Удивительно, Белла… что могут выдержать наши тела. Мне было так больно, но, когда медсестра протянула его мне, серьезно… все испарилось. Будто никогда и не происходило. У меня просто появился этот идеальный малыш. Это стоило того. Все это.

Она начинает неконтролируемо плакать. А я не знаю, что делать. Я не могу ее понять, не могу утешить. Надо ли ее утешать? Или поздравлять? Я не понимаю, расстроена она или счастлива, или просто плачет без причины.

— Лорен? Прости меня, — выпаливаю я, желая с этим покончить, хотя до сих пор не уверена, должна ли я извиняться. — Прости, что так остро отреагировала несколько недель назад. Я просто…

Она вытирает слезы, качая головой.

— Я об этом даже не думала. Ты не должна извиняться.

Я ковыряю кожу возле большого пальца, чувствуя себя глупо из-за того, что зациклилась на том, о чем она даже не думала. Потому что я не смогла бы это отпустить. Если честно, то все еще не до конца это сделала. Она назвала меня эгоисткой, заявила, что Эдвард говорил дерьмовые вещи за моей спиной, и из-за этого я, черт возьми, ушла от мужа. Все до сих пор не в порядке, вообще нет. А она даже об этом не думала.

Злость и смущение нарастают во мне, но мои мысли прерываются, когда медсестра входит в палату, закатывая крошечную пластиковую кроватку. Внимание Лорен переключается, когда медсестра протягивает ей малыша.

В комнате стоит тишина, пока все мы смотрим на молодую маму и ее ребенка. Он такой маленький, такой розовый. Глазки закрыты. Его запеленали, поэтому я вижу только голову, покрытую густыми темными волосами.

Тайлер с Эдвардом подходят к кровати с другой стороны, оба словно очарованы. Тайлер вспоминает, как у Лорен начались роды и, смеясь, рассказывает, как все это было безумно, нервно и страшно.

— Хочешь его подержать? — спрашивает меня Лорен.

Моя первая реакция — нет. Нет, нет, нет.

Но вместо этого я пожимаю плечами, глядя на Эдварда, а затем на медсестру в поисках подтверждения. Медсестра просит нас вымыть руки, после чего Лорен аккуратно передает Джека мне. Они говорят мне придержать его голову и прижать ближе, и я делаю, как велено. Я не первый раз держу новорожденного, но делаю это впервые за долгое время, и все так странно.

Я смотрю на него.

— Привет, Джек. — Малыш начинает копошиться, поэтому я быстро передаю его Эдварду, который, похоже, не нуждается в инструкциях, как с ним обращаться. Он естественен, говорит медсестра, немного более пристально, чем необходимо, наблюдая за моим мужем. Обычно я не ревнива, но что-то внутри меня закипает, когда она пялится на Эдварда, держащего на руках ребенка.

— …и серьезно, вся боль словно просто испарилась, — снова говорит Лорен, на этот раз Эдварду. — Это стоило того. Я так его люблю.

Теперь я наблюдаю за Эдвардом. И вижу, с какой нежностью он смотрит на младенца в своих руках. Чувствую, как тоска буквально волнами исходит от него. Оцениваю, как ласково он улыбается и негромко говорит, когда Джек приоткрывает глазки и смотрит на него.

— Ты ему нравишься, — шепчет Лорен.

— Он потрясающий, — так же тихо отзывается Эдвард. Моя грудная клетка болит и наполняется ужасным чувством, которое я не могу контролировать. Чувством, которое не желаю ощущать, но мне кажется, что оно никогда не исчезнет.

Я откашливаюсь и, извинившись, иду в ванную комнату, чтобы минутку побыть наедине с собой, потому что боюсь: выражение лица выдаст все мои мысли. Я включаю свет и, глядя в зеркало, понимаю, что выгляжу, как и прежде — на лице ни малейшего намека на обиду. Лишь когда я возвращаюсь, Эдвард поднимает глаза и находит мой взгляд, но быстро прерывает зрительный контакт. Потому что он знает. Он видит меня насквозь.

Следующая часть

Предыдущая часть