Лежу в постели и злюсь. Время уже десять утра, но я отказываюсь вставать, не желая встречать новый день. Злюсь на себя, злюсь на мир, злюсь на яркое солнце, которое светит в окно, потому что прошлой ночью я забыла закрыть занавески, и еще злюсь, что я одна.

Вчера я с глубоким сожалением солгала Эдварду, что плохо себя чувствую, попросила отвезти меня в отель и прервала свидание. Честно говоря, реальность просто ударила меня под дых. Я смотрела на прекрасную сцену, стоя рядом с удивительным человеком. Это походило на фильм, только я уже знала финал своей истории. Никакого «долго и счастливо» для меня не существует. Зачем мне втягивать Эдварда в такую дерьмовую сказку? Это несправедливо, и я не могу так поступить.

Я сказала, что прекрасно провела время, и поцеловала его, пожелав доброй ночи. Перед выходом из вестибюля он улыбнулся и произнес:

— Уверен, мы еще увидимся. — Эдвард выглядел разочарованным, но хорошо это скрыл.

И вот я лежу здесь, жалею себя и даже не делаю ничего из того, ради чего приехала в Нью-Йорк. Жалкое зрелище. Сбросив одеяло, подхожу к окну и задергиваю занавески. Комната погружается в темноту, я плюхаюсь обратно на кровать, закрываю глаза и снова засыпаю.

Просыпаюсь полностью дезориентированной. В комнате по-прежнему темно, но из-за плотных штор трудно сказать, светло ли снаружи. Я потягиваюсь, стирая с глаз дымку сна, и сажусь. Горящие красные цифры маленького будильника на прикроватном столике сообщают, что сейчас половина девятого.

Твою ж мать!

Я проспала весь день. И злюсь еще сильнее, чем раньше. Выпрыгиваю из постели и отправляюсь в душ. Теплая вода обстреливает кожу, и я воспринимаю это как наказание.

Ступни касаются холодного кафельного пола, и я дрожу. Хочется вернуться в тепло душа, но я заставляю себя выйти из ванной. Надеваю черное хлопковое платье с кружевным передом и бантиком в центре. Оно удобное и в то же время милое. Дополняю наряд розовыми кедами — они основательно поношены, но эта обувь — мой талисман; я должна ее надеть. Потратив немного времени на сушку волос, слегка взбиваю их пальцами, заплетаю несколько прядей по бокам, убирая их от лица, остальные решаю оставить распущенными.

Завершаю легкий макияж блеском для губ и смотрю в зеркало. Я выгляжу собранной — и это все, что меня волнует, а значит, я счастлива. Выхожу из гостиницы в прохладную влажную ночь, ощущая в воздухе надвигающуюся бурю. Протягиваю руку и буквально за минуту ловлю такси.

Достаю бумажку с адресом и говорю водителю, в каком направлении двигаться. Пока мы едем по оживленным улицам, я смотрю в окно, стараясь не зацикливаться на том, как сильно нервничаю. Я потратила впустую целый день — а ведь я не обладаю подобной роскошью. Так что я не собираюсь портить ночь. Выполню еще один пункт из списка.

Мы подъезжаем к довольно невзрачному зданию. Удивленно разглядываю его — я ожидала совсем не этого. Расплатившись с водителем, я выхожу из автомобиля и медленно вдыхаю. Мысленно повторяю, что вычеркну это из списка. Поднимаюсь по бетонной лестнице, открываю дверь и поднимаюсь на один лестничный пролет. Определенно не то, что я ожидала.

Лестница ведет в лаундж-зону с баром. Здесь чисто. Стены выкрашены в белый, а на задней крупным шрифтом написано «Дуэт». Я оглядываюсь, но вокруг никого. Это уже совсем ни в какие ворота. Ища в маленьком справочнике отеля караоке-бары, я представляла шумное заведение, переполненное людьми, которые ужасно исполняют песни Селин Дион. Другими словами, сумасшедшее и забавное место. А здесь пусто, и я разочарована.

Поворачиваюсь, чтобы уйти, но меня останавливает чей-то голос.

— Здравствуйте, мисс. Вы пришли спеть в караоке?

Обернувшись, вижу за стойкой бара маленькую женщину, которая выжидающе смотрит на меня.

— Хм, ну... я собиралась, но здесь никого нет, так что... — на этом мысль обрывается, и я пожимаю плечами.

Женщина широко улыбается и кивает.

— Да, у каждого посетителя отдельная комната, а оплачиваете по времени.

Я отвечаю удивленным «О» и чувствую себя идиоткой.

— Хотите снять комнату?

Качаю головой, но смотрю в сторону бара.

— Нет, спасибо, — говорю я и усаживаюсь на один из белых современных стульев. — Можно мне две рюмки водки, пожалуйста?

Ее выражение лица меняется, затем женщина берет себя в руки, и наигранная улыбка возвращается.

— Конечно, дорогая.

Знаю — она меня жалеет, потому что я пришла одна, но я привыкла к этому, к тому же, несмотря ни на что, твердо решила хорошо провести время. Опрокинув еще несколько рюмок, я потягиваю ром с колой и прислушиваюсь к приглушенным звукам музыки, доносящимся из коридора. Открывается дверь, и оттуда, спотыкаясь, выходит высокая смеющаяся блондинка. Она идет к бару и говорит женщине, что скоро вернется, улыбается мне, а затем направляется к выходу.

Я закрываю глаза, пытаясь лучше расслышать музыку, и покачиваю головой в воображаемом ритме. Допив коктейль, заказываю еще один и мысленно приказываю себе пить его очень медленно. Алкоголь проносится по венам, наэлектризованная кровь быстро прокачивается к сердцу и обратно. Я улыбаюсь этому ощущению.

Блондинка возвращается и садится на соседний стул. Женщина-бармен снова ушла. Я смотрю на ряды спиртного, выстроившиеся вдоль зеркальной стены.

Чувствую на себе взгляд блондинки, но делаю вид, что ничего не замечаю.

— Ты здесь одна? —спрашивает она наконец, и я со вздохом поворачиваюсь.

— Да, — улыбаюсь я и киваю. Девушка сногсшибательна: волосы завиты идеальными локонами, голубые глаза кажутся почти фиолетовыми на фоне темно-синего платья.

Она хмурится и смотрит на коробку, которую держит в руках. Некоторое время размышляет, оценивая меня, а я молчу. Уголок ее рта приподнимается в легкой улыбке.

— Как тебя зовут, милая?

— Эм, Белл… а, — язык заплетается: очевидно, я пьянее, чем думала.

Девушка улыбается.

— Что ж, Белла, я Роуз, очень приятно познакомиться. — Она протягивает свободную руку, и я слегка пожимаю ее. — Как насчет того, чтобы присоединиться к вечеринке по случаю дня рождения? Нас не так уж много, но мы сильно пьяны и отлично валяем дурака. Это может оказаться довольно веселым зрелищем.

Я не могу сдержать широкую улыбку. Обычно я бы сказала «Нет, спасибо, но нет». Однако ее предложение почему-то звучит потрясающе; я ловлю себя себя на том, что нетерпеливо киваю.

Бармен возвращается, и Роуз протягивает женщине коробку — по-видимому, это — торт. Она просит полностью утыкать его свечками. Я снова улыбаюсь: глаза Роуз озорно блестят, пока она описывает, насколько неуместно должны выглядеть свечи. Полагаю, мне нравится Роуз.

Она жестом приглашает меня следовать за ней и возвращается к двери в конце коридора. Меня мгновенно окружает музыка: в комнате громко ревет Empire State of Mind, а перед большим экраном стоят очень маленькая девушка и огромный мужчина, старательно попадая в ритм. Впечатляет.

За исключением свечения экрана, в комнате темно. Мне с трудом удается разглядеть двух других людей, сидящих у дальней стены. Роуз пытается перекричать музыку:

— Эй, ребята, это Б… Что за..?

Чьи-то руки подхватывают меня и поднимают в воздух. Я вскрикиваю, от движения накатывает тошнота, но меня практически сразу ставят на ноги.

— Эдвард, осел ты этакий, какого хуя ты творишь? — кричит Роуз. Я слышу эти слова, но разум не может найти в них никакого смысла. Поднимаю голову и вижу его счастливые глаза и улыбающееся лицо.

— Белла, проказница, как ты узнала? — спрашивает Эдвард. Язык заплетается еще сильнее, чем у меня.

— Ты ее знаешь? — спрашивает Роуз, но я не могу ответить. Я вообще не могу говорить — настолько ошеломлена.

— Что узнала? — шепчу я. Песня подходит к концу, но про нее уже несколько минут как забыли. Теперь в комнате тихо.

— Как ты узнала, что сегодня мой день рождения, что я буду здесь? — Глаза Эдварда расширяются, он отступает, хватаясь за сердце. — Ты преследуешь меня, — выдыхает он с притворным удивлением.

— Что?! Нет! Я понятия не имела... Я просто… Клянусь, я не знала! — кричу я.

Эдвард сгибается пополам от смеха, пытаясь упасть вместе со мной. Я кое-как удерживаюсь на ногах, хватаясь за дверную ручку.

— Я просто прикалываюсь, детка, — говорит он сквозь смех... и икает.

— Ладно, Большой Эд, давай оставим бедную девушку в покое, — говорит здоровяк, помогая Эдварду подняться с пола.

Роуз обходит их обоих и пристально смотрит на меня.

— Ты знаешь Эдварда?

Я киваю.

— Да, вроде того. Я осматривала город, и мы несколько раз сталкивались друг с другом.

— Несколько раз? —ревет Эдвард через плечо Роуз. — Да каждый чертов день! Я считаю, это судьба. — Он изображает рукой пистолет, стреляя в меня невидимой пулей.

Я открываю рот, чтобы ответить, но Роуз бестолково улыбается, услышав его слова, и смотрит на меня сияющими глазами.

— О, Белла, это же здорово! Ну, позволь представить тебя остальным. Это Эммет, — она указывает на огромного мужчину, который все еще держит Эдварда за руку. — А это Элис и Джаспер, — показывает она на двоих оставшихся. Я киваю с застенчивой улыбкой.

В этот момент дверь за моей спиной открывается, толкая меня вперед, и я оказываюсь нос к носу с Эдвардом. Он лениво улыбается. Он такой милый — даже пьяный в стельку. Мужчина в форме официанта приносит две большие коробки пиццы, а за ним следует женщина с подносом шотов.

Эдвард облизывается и тянется за рюмкой. Эммет останавливает его.

— Полегче, приятель. — Он заставляет Эдварда сесть, затем подает ему два жирных куска пиццы с пепперони и большой стакан воды. — Начни с этого, а то завтра в спортзале будешь помирать, — говорит Эмметт. Он явно сдерживает смех.

Эдвард раздраженно фыркает, но берет воду и огромный кусок пиццы. Сыр выглядит мягким и вкусным, в животе урчит. Но еще до того, как я начинаю исходить слюной, в руках оказывается тарелка, и Элис приглашает меня сесть. Джаспер протягивает мне рюмку.

— За моего несносного брата, который даже не знает, что он за придурок на самом деле, — шутливо говорит Элис, поднимая стопку. Ее тон становится серьезным, и улыбка подчеркивает это. — Пусть в его жизни будет все, что он ищет, и даже больше. — Она бросает взгляд на меня, но я думаю, что это совпадение, и опрокидываю шот. Эдвард пьет воду и лучезарно улыбается сестре.

— Спасибо, сестренка, ты умеешь подобрать слова. — Все смеются. После пиццы Эдвард разговаривает гораздо четче. Я заглатываю свой кусок и борюсь с желанием слизать жир с бумажной тарелки. Элис и Роуз протягивают мне еще по рюмке. Снова звучит музыка. Девушки визжат и вприпрыжку бегут в переднюю часть комнаты.

Я выпиваю шот и смеюсь, услышав, какую песню они исполняют.

— Я выскочила из самолета в Лос-Анджелесе с мечтой и кардиганом в руках… — начинает Элис, почти идеально выдерживая мелодию. (ПП: Майли Сайрус — Party in the USA.) Роуз присоединяется, но при всем ее совершенстве бедная девочка не смогла бы хорошо петь даже ради спасения жизни. Однако они продолжают. Элис подключается в нужных местах, и девушки веселятся на всю катушку.

Я опрокидываю еще две рюмки; согревающая жидкость расслабляет конечности. Эдвард подходит ко мне и улыбается.

— Так ты действительно ничего не знала? — едва слышно спрашивает он у самого уха.

— Нет, — качаю головой. — Честно говоря, я нашла это место в справочнике отеля, и это... было в моем списке, — быстро заканчиваю я.

Его глаза загораются еще ярче — почти светятся в темной комнате.

— Правда? — Эдвард снова смеется, запуская левую руку в волосы. — Поверить не могу — это просто... это безумие, Белла.

Выражение его лица — как у маленького мальчика. Меня снова поражает, насколько он красив. И вчера вечером я пыталась с ним проститься. Думала, что никогда его больше не увижу — и все же Эдвард здесь. Что-то сводит нас снова и снова. Он смотрит на меня, нефритовые озера сверкают. Он прекрасен. Каждый раз, когда мы сталкиваемся, мне везет больше, чем за всю мою жизнь.

— Удивительно, — бормочу я.

Эдвард лучезарно улыбается в ответ.

— Да. Удивительно.

Наши взгляды прикованы друг к другу. Ром и водка свободно текут по моему организму. Я едва замечаю, как Элис тянет меня за руку, а Роуз поднимает Эдварда. Мы стоим перед всеми, и я держу в руке микрофон.

Начинается музыка. Я сразу узнаю песню и смеюсь. Дуэт.

— Фотографии счастливых воспоминаний разбросаны по всему полу… — начинаю я, не заботясь о том, хорошо ли это звучит — просто выталкиваю воздух из легких и пою от всего сердца. (ПП: Lady Antebellum — Need You Now.)

Эдвард смотрит на меня, ожидая своей очереди.

— Интересно, вспоминал ли ты обо мне, — наши голоса смешиваются, и я думаю, что мы хорошо справляемся.

— Еще одна рюмка виски. Не отвернуться от двери… — когда Эдвард поет первую сольную партию, у меня слабеют колени. У него глубокий голос. Я хочу завернуться в него и остаться так навсегда.

Музыка рвется вперед; мы поочередно поем то вместе, то порознь. К концу песни нас разделяет всего несколько дюймов. Воздух между нами вибрирует. Зал взрывается аплодисментами, и я краснею, опуская взгляд.

Я плыву, легкая, свободная и полностью опьяненная — но отнюдь не алкоголем.

***

Мы собираемся сесть в такси. Эдвард настаивает, что мы поедем в одной машине. Его друзья и семья, кажется, не возражают — они такие милые. Я прощаюсь со всеми. Роуз быстро обнимает меня и подмигивает.

В пути я не обращаю внимания, куда мы направляемся, но предполагаю, что меня везут обратно в «Рузвельт». Думаю о вечере, который закончился одной из лучших ночей в моей жизни. Эдвард оказался не просто красавчиком: он был веселым и остроумным. Он явно очень любил свою семью: перед отъездом крепко обнял Элис, продолжая снова и снова благодарить ее.

Он мне очень, очень нравится, и я хочу, чтобы ночь не заканчивалась.

— Отвези меня к себе домой, — выпаливаю я, борясь с желанием зажать рот рукой. Эдвард, кажется, шокирован, но не обескуражен. Левая рука лежит в волосах.

— Эм, а ты... ты уверена?

В голове всплывает маленький потертый листок с нацарапанным списком. Я вспоминаю те немногие вещи, которые осталось вычеркнуть.

— Да, — решительно отвечаю я.

Он называет водителю свой адрес, и мы меняем направление. Я стараюсь не думать — улыбаюсь и позволяю себе наслаждаться опьянением.

— Так что же осталось в твоем списке? — спрашивает Эдвард. Его пальцы находят мою руку в тускло освещенной кабине. Он рисует маленькие круги на костяшках. Разум мертв.

— В чем? — бормочу я. Глаза закрываются, голова откидывается на спинку.

— В списке, милая. Что осталось посмотреть? — повторяет Эдвард. Его голос — шелковистая карамель, густая и манящая.

— Хм? Хот-доги, — отвечаю я, едва справляясь с тем вниманием, которое он уделяет руке. Так чертовски приятно.

— Хот-доги? — дрожащим от сдавленного смеха голосом переспрашивает Эдвард.

— Да, я все никак не могу попробовать гребаный хот-дог. Они продаются на каждом углу, но у меня пока не было времени остановиться и купить, — пытаюсь объяснить я, понимая, что это не имеет смысла.

Он смеется и просит водителя сделать остановку. Я не открываю глаз, расслабленно прижимаясь к креслу. Дверца машины распахивается. Вздрагиваю от порыва холодного воздуха, но не хочу смотреть.

Через мгновение Эдвард возвращается, затем мы едем дальше. Воздух наполняется запахом, и я, наконец, поднимаю веки. Эдвард протягивает маленький пакет из фольги, улыбаясь, словно мальчишка, которым он и является.

— Что это? — удивленно хмурюсь я.

— Хот-дог для леди, — отвечает Эдвард с самым ужасным английским акцентом, который я когда-либо слышала. Громко смеюсь и сажусь прямо, принимая добычу, которую предлагает мой принц.

Хот-дог очень вкусный, сочный, буквально тает во рту. Мы делим его на двоих. Никогда бы не подумала, что поедание фаст-фуда может быть таким романтичным.

Стоя в его прихожей, я стараюсь не любопытствовать. Не хочу оглядываться по сторонам, но все же смотрю. Ищу фотографии в рамках и любые признаки того, что описывает его жизнь. Квартира очень простая: чистые линии, нейтральные цвета, спокойствие. Здесь есть несколько картин и немного фотографий. Я иду за Эдвардом на кухню. Он достает из холодильника две бутылки с водой и одну протягивает мне.

Я с улыбкой благодарю его, и наши взгляды встречаются. Молчание говорит лучше всяких слов. Осмотревшись, я вижу дверь, которая, предположительно, ведет в ванную комнату. Очевидно, спальня Эдварда находится наверху. Не говоря больше ни слова, я поворачиваюсь и медленно поднимаюсь по ступенькам. Эдвард следует за мной. Бабочки набрасываются на живот.

Еще одна вещь из моего списка — секс на одну ночь. Но я не упускаю, насколько рада тому, что у меня есть причина так сблизиться с этим мужчиной. Эдвард завладел моим вниманием, как никто другой. Мне не под силу это описать, но связь между нами непостижима.

Он догоняет меня на верхней ступеньке, берет за руку и выходит вперед, направляя меня. Наверху еще одна гостиная, больше, чем на первом этаже, а задняя стена целиком из стекла. Вид на реку захватывает дух. Я и не знала, что она видна из окон дома Эдварда. В центре эркера стоит кабинетный рояль.

— Сыграй для меня, — прошу я, не отрывая глаз от окна. Городские огни великолепны.

Эдвард молча тянет меня за собой, к инструменту. Он садится, а я прислоняюсь к стене, глядя на огни и время от времени — на Эдварда. Повинуясь его грациозным пальцам, гостиную наполняет мелодия, которая звучала в отеле.

Я прикасаюсь к фортепиано. Вибрация каждой ноты отзывается в костях. Сейчас я смотрю только на Эдварда: он в своей стихии, его разум далеко — в том месте, куда уводит эта композиция.

Он такой сексуальный.

Не могу устоять — хочу облизать его лицо. Хочу прикусить его губу, которая едва заметно выпячивается, когда Эдвард сосредоточен. Хочу этого мужчину всеми фибрами души.

Его левая рука ближе ко мне. Я снимаю ее с клавиш, и Эдвард лишь на долю секунды приостанавливает правую руку, затем продолжает играть. Я перекидываю левую ногу через его колени и устраиваюсь в тесном пространстве между телом Эдварда и фортепиано. Он возвращает левую руку на клавиши, и мелодия возобновляется.

Касаюсь губами его лба, вдыхая аромат шелковистых волос. Медленно целую висок, потом нежно прижимаюсь к закрытым векам. Ресницы мягко трепещут под поцелуем. У Эдварда бархатистая кожа.

Моя щека скользит по его щеке, легкая щетина царапает кожу. Мелодия развивается. Идеальная фоновая музыка. Не торопясь, я едва касаюсь его губ. Он вдыхает мое дыхание, и я, наконец, прижимаюсь к нему. Пальцы впиваются в его волосы, почти такие же мягкие, как и кожа.

Наши губы двигаются вместе с пьесой, медленно и греховно. Это сродни волшебству. Нервы пульсируют, распространяя восхитительные ощущения по всему телу. Я впиваюсь в волосы Эдварда и притягиваю его к себе. Он стонет. Руки больше не играют — ложатся на талию и усаживают меня на клавиши.

Его рот покидает мой, и я растерянно всхлипываю. Но поцелуи переходят на шею и линию декольте. Язык ныряет в ложбинку между грудей, и я резко выдыхаю.

Длинные, изящные пальцы впиваются в платье, слегка натягивая ткань, и мою кожу. Я откидываюсь на крышку фортепиано, а Эдвард склоняется надо мной. Клавиши устраивают какофонию, пока ноги ищут твердую опору.

Мы не разговариваем, но в мыслях — бессвязный диалог. «Трахни меня Эдвард», — хочется крикнуть мне. Но я молчу, наслаждаясь тем, как он исследует мое тело. Лямка платья падает с плеча, а следом Эдвард зубами стягивает бретельку бюстгальтера. Я дрожу от ощущения острого прикосновения к мягкому телу.

Он снова поднимает лицо к моему, в глазах — жидкий изумрудный ад.

— Ты уверена? — спрашивает он, задыхаясь. Мы дышим в унисон. Прикусываю нижнюю губу и киваю — не хочу сейчас говорить.

Эдвард глубоко целует меня, а пальцы нащупывают молнию на платье. Он медленно тянет язычок вниз. Платье падает на талию. Эдвард на мгновение заставляет меня встать, позволяя хлопку распластаться у наших ног. Устраивая новую какофонию, эхом разносящуюся по комнате, я возвращаюсь на клавиши.

Эдвард облизывает и покусывает груди, втягивая губами правый сосок. Ощущение пронзает меня насквозь, и я с громким стоном откидываю голову. Моя правая рука хлопает по клавишам, заглушая крик.

Губы Эдварда путешествуют по животу, поцелуи замыкают круги вокруг пупка. Приятно, но щекотно, так что я извиваюсь. Пальцы ныряют под кружево трусиков, и Эдвард плавно стягивает их.

И вот я голая.

Моя правая нога ложится на левое плечо Эдварда, руки сжимают его волосы. Он погружает язык в мои влажные складки, и тело пронзают ощущения. Я кричу, грубо дергая Эдварда за гриву, но он не обращает на меня внимания. Рот начинает работать, и мои мышцы напрягаются с каждым движением.

Он точно знает, что делает, и это просто невероятно. Чувствую себя богиней. Мои стоны практически сливаются, я задыхаюсь и всхлипываю. Напряжение нарастает и нарастает, пока не разрешается мощным взрывом. Я кричу единственное, о чем могу думать в этот момент:

— Эдвард, о боже!..

Мои ногти впиваются в кожу его головы, а Эдвард медленно поднимается, нависая надо мной. Я слаба, полностью истощена, но хочу большего. Его рот снова прижимается к моему; я пробую себя на вкус, и желание снова переполняет тело.

Обхватываю ногами его талию. Дергаю за рубашку, и Эдвард помогает снять ее. Я вожусь с ремнем и джинсами, застегнутыми на все пуговицы. Они падают на пол, звеня забытыми в кармане ключами.

Голая грудь Эдварда прижимается к моей, теплая и удивительно гладкая. Провожу ногтями по спине, и он шипит. Наши взгляды на мгновение встречаются, отражая интенсивность того, что происходит. По выражению лица Эдварда я понимаю, что он тоже поглощен этим без остатка.

Он больше не нервничает. Левая рука ложится на мое бедро. Я притягиваю рот Эдварда к своему. Наши губы говорят все, что необходимо; Эдвард сбрасывает боксеры и медленно скользит внутрь. Он заполняет меня, я издаю глубокий стон. Эдвард повторяет мой звук, входя и выходя из меня. Все начинается медленно и сладко, но через мгновение этого уже недостаточно; мы отчаянно хватаемся друг за друга, пытаясь стать ближе. Движения становятся более мощными, он проникает глубже. Я чувствую приближение второго оргазма и прижимаюсь к шее Эдварда. Он целует и сосет мочку уха, и этого хватает, чтобы я воспламенилась.

Мои мышцы сжимаются до тех пор, пока больше не могут, и внезапно наступает освобождение, заставляя кричать. Я снова взываю к Эдварду. Его тело напрягается, он в последний раз вонзается в меня, а клавиши фортепиано аккомпанируют его голосу.

— Белла, — он издает гортанный, первобытный звук, от которого по спине пробегает дрожь.

Мы отдыхаем на рояле, голова Эдварда лежит у меня шее. Я выглядываю из-за его плеча и улыбаюсь мерцающим огням города.

***

Поселившиеся во мне эмоции кажутся знакомыми, но я не могу их распознать. Они напоминают что-то давно потерянное, и я думаю, что просто еще не проснулась. Полностью расслабленная, я широко потягиваюсь в незнакомой постели.

Перекатываюсь на бок и смотрю сквозь стеклянную стену. Сейчас утро, но так сразу и не скажешь. Зловещее небо наполнено низко нависшими облаками, которые отбрасывают на город грозные тени. Над рекой можно разглядеть легкую рябь дождя, который пока не добрался до нас. Все вокруг такое серое, но мне кажется, что я украла солнце — я, должно быть, сияю. Сделав удовлетворенный вдох, я ощущаю насыщенный аромат старого доброго завтрака. Живот громко урчит, и я улыбаюсь.

Эдвард входит с уставленным едой подносом. Я смеюсь, когда он с трудом устраивает ношу на одной руке и ставит на прикроватный столик стакан с апельсиновым соком. Я сажусь, глядя на еду, а потом — на Эдварда. Он принес все возможные виды завтрака. Яйца, овсяная каша, блинчики, хлопья, дольки апельсина, вафли, свежая клубника, бекон, целые и нарезанные сосиски, а также рогалик. Эдвард застенчиво улыбается:

— Я не знал, что тебе нравится, — пожимает он плечами.

Я беру полоску бекона и откусываю. Вкус великолепный.

— Пожалуйста, съешь немного, я не настолько голодна, — смеюсь я. Он повинуется, откусывая кусочек вафли. Я смотрю, как Эдвард жует, и задаюсь вопросом, не считается ли это жульничеством: не думаю, что за ночью одноразового секса обычно следует такое утро. Но откусываю кусочек яичницы и решаю, что мне все равно.

Мы приканчиваем большую часть того, что лежит на подносе. Эдвард уносит его обратно на кухню, а я выпиваю апельсиновый сок и иду в ванную. Когда возвращаюсь, Эдвард лежит на кровати и смотрит в окно, на лице — спокойствие. Он чувствует мое присутствие и с улыбкой оборачивается. Взгляд падает на его рубашку, окутавшую мое тело, и улыбка становится шире. Я краснею, дергая полы, которые касаются бедер.

Эдвард похлопывает по кровати рядом с собой и хихикает, когда я подбегаю вприпрыжку, едва не врезаясь в него. Ложусь на живот и поворачиваю голову вправо, чтобы видеть его, а Эдвард отражает мою позицию. Мы лежим в нескольких дюймах друг от друга, не соприкасаясь, но воздух между нами вибрирует. Я чувствую его руки всем телом.

Наши глаза говорят, но губы остаются неподвижны. Поднимаю руку, сгибая пальцы, словно собираюсь прикоснуться к Эдварду. Его правая рука соединяется с моей левой. Пальцы Эдварда намного длиннее — кончики выступают над моими. Я сжимаю и разжимаю пальцы, ощущая, как его линия жизни прижимается к моей, и гадаю, совпадают ли они. А затем молюсь, чтобы не совпали.

Разум по собственной воле возвращается к вещам, о которых я отчаянно старалась не думать. О Чарли, о Рене. О том, что мои отец и мать всем сердцем любят меня, но не могут спасти, и это их убивает.

— Ты единственный ребенок в семье? — спрашивает Эдвард, словно читая мои мысли. Поднимаю глаза, усилием воли прогоняя слезы.

— Да, — выдыхаю я. — А ты — нет, — добавляю, не задавая вопросов.

— Верно, — улыбается Эдвард, глядя мимо меня на унылый день. — У меня есть Элис, но на этом все. Расскажи о своих родителях. — Он медленно проводит по моей руке указательным пальцем.

— Мой отец — Чарли — начальник полиции в Форксе. Мама — Рене — несколько лет назад снова вышла замуж, и теперь путешествует по миру с мужем-бейсболистом.

— Я его знаю? — кажется, Эдвард оживляется при упоминании вида спорта.

Качаю головой.

— Скорее всего нет, он в младшей лиге.

— Вот как, — отвечает он. В комнате снова воцаряется тишина.

— Мой отец — великий человек, но меня беспокоит, что он одинок. Мама… Ну, скажем так, Рене очень несамостоятельна. Она вроде как немного сумасшедшая, живет в своем собственном мире. Я люблю ее за это, но боюсь, что в один прекрасный день она потеряется во всем этом.

Эдвард внимательно слушает, впитывая каждое слово.

— В основном у меня было нормальное детство, — продолжаю я. — Родители расстались, когда мне было восемь, потом я уехала и поселилась в Финиксе с мамой, — я улыбаюсь, вспоминая огромные каньоны и красную глину, так непохожую на бетон и кирпич Нью-Йорка и, тем более — на зеленые заросли Форкса, штат Вашингтон.

— В предпоследний год средней школы я переехала к Чарли и оставалась там до окончания учебы. Но и потом я старалась держаться поблизости — мне не хотелось быть слишком далеко от отца. В итоге я поступила в Чикагский университет.

— Чем ты занимаешься? На кого выучилась? — спрашивает Эдвард, проводя пальцем по моей ладони, затем вокруг запястья.

— Дошкольное образование... Я была учительницей, — снова с трудом сглатываю, надеясь, что он не спросит, почему я говорю в прошедшем времени. Рука Эдварда дрожит, глаза изучают мое лицо. Он не спрашивает — но он услышал меня. Пальцы возобновляют движение, и я задаю свой вопрос.

— А как насчет тебя? Я знаю, что ты занимаешься налогами, но как так вышло? Ну, я о том, что твоя музыка прекрасна. Меня удивляет, что ты не строишь карьеру в этой сфере.

Уголок его рта дергается, а в уголках глаз появляются морщинки.

— Может, и так, но, полагаю, нужно быть практичным.

Удивленно морщу лоб. Он — хороший музыкант. Великолепный. Эдвард мог бы многого достичь, если бы захотел.

— Я собирался стать врачом, надеясь продолжить музыкальную карьеру. Думаю, я никогда не переставал об этом думать.

— Почему ты не стал врачом? Тебе это не нравилось? —пальцы Эдварда мягко скользят по моей руке. У него приятное прикосновение. Думаю, из него получился бы отличный врач.

Эдвард качает головой.

— Нет, я закончил колледж и получил все необходимые сертификаты, просто... не знаю. Мой отец — врач, и ему нравится то, что он делает, но он занимается исключительно этим. Наверное, я просто не был уверен, что хочу всегда работать врачом. Мне хорошо давалась математика, поэтому я довольно легко вписался в эту профессию. И у меня по-прежнему остается время для музыки.

Он живет по велению сердца. Я нахожу это волнующим.

— Жизнь слишком коротка, чтобы не следовать за мечтой, — задумчиво говорю я. Эдвард улыбается и кивает.

— Какой твой любимый цвет?

— Синий, — отвечаю я. — А твой?

— Синий, — широко улыбается он. — Любимая еда?

— Хм... арахисовое масло и желе.

Эдвард одаривает меня недоверчивым взглядом.

— Что? Мне легко угодить. На необитаемом острове мне хватило бы пожизненного запаса арахисового масла, и я была бы счастлива, — пожимаю я плечами.

— Справедливо, — смеется он. — Ладно, любимое животное?

— Кошка. Но ты не ответил, какая у тебя любимая еда, — игриво упрекаю я.

Он закатывает глаза.

— Спагетти с фрикадельками, — отвечает Эдвард.

— Как типично, — говорю я, толкая его в ребра. Он хихикает. Не могу этого вынести. Смеюсь так сильно, что по щекам текут слезы.

— Пекаренок Пиллсбери, — поддразниваю я. (ПП: маскот компании «Пиллсбери».) Эдвард подражает его классическому смеху, и я снова тычу его в бок. Он такой веселый.

Мы часами лежим в постели, узнавая друг друга. Мне словно снова двенадцать лет; я влюблена в этого мальчика.

Наконец я решаю, что не могу потерять еще день, и спрашиваю, не проводит ли Эдвард меня обратно в отель. Он говорит, что почтет за честь. Я нахожу у фортепиано свою одежду и одеваюсь в ванной. Затем умываюсь и скребу зубы пальцем и найденной зубной пастой.

Наверное, я должна выглядеть потрепанной, но сейчас больше похожа на сияющую звезду. Должно быть, это из-за меня снаружи серо. Интересно, знает ли Эдвард, что он способен похищать солнце? Потому что я чувствую тепло светила в своем сердце. Эдвард ждет меня внизу. Он выглядит гораздо вкуснее любого блюда с подноса. Я улыбаюсь, как дурочка, которой, впрочем, и являюсь.

Перед домом стоит такси — видимо, Эдвард вызвал. Дождь слегка моросит, но небо выглядит угрожающе. Я крепко прижимаю к груди сумочку и сажусь в машину.

Проезжая по оживленным улицам, мы тихо разговариваем, держась за руки. Вскоре добираемся до отеля, и Эдвард расплачивается с таксистом, пока я выхожу. Небеса разверзлись: льет как из ведра. Я достаю из сумочки зонтик, и он легко открывается. Эдвард улыбается при виде красного полотна, наклоняется ко мне и целует в лоб. Я делаю шаг, но что-то идет не так. Ноги подкашиваются, и я падаю на колени. Ничего не вижу. Все вокруг черное. Красный зонтик падает, и я начинаю промокать.

— Белла? — отчаянно кричит Эдвард. Его голос полон белого шума. Мне любопытно, не тону ли я в дожде, потому что ощущения очень похожи.

— Эдвард, — пытаюсь заговорить я. Не уверена, что из горла вырывается хотя бы звук, а затем мир замолкает.

***

Меня вырывает из темноты непрерывный звуковой сигнал. Видимо, я нахожусь в больнице, подключенная к приборам. То чувство, что я испытала утром в квартире Эдварда, обретает смысл. Я чувствовала покой — как когда-то в своей постели. Я чувствовала себя как дома.

Проведя бесчисленные часы, дни и месяцы, будучи привязанной к больничной койке, я возненавидела больницы. Не думала, что когда-нибудь окажусь в одной из них снова. Последнее пребывание должно было стать последним. Предполагалось, что меня вылечат, но такова жизнь — она непредсказуема и не поддается контролю. Когда доктор сказал, что лекарство не действует, и мне осталось всего несколько дней, я подумала только об одном — так или иначе, мне не придется больше лежать на этой койке.

Жизнь в любой момент способна бросить тебе крученый мяч. Вот и я столкнулась с еще одним неожиданным моментом.

— Белла, — голос Эдварда похож на мираж. Я не верю, что он реален, и сосредотачиваюсь на непрерывных звуках прибора, глядя в едва заметную щелку между шторами. За окном ночь. Солнце зашло — в небе и в моем сердце. Теперь Эдвард знает, что я больна, и ему незачем здесь оставаться.

— Белла? — звучит снова. Разум хочет окончательно опустошить меня, сыграв злую шутку. Я вздыхаю и поворачиваюсь, обнаруживая в нескольких дюймах от себя беспокойные зеленые глаза.

— Э-эдвард? — мой голос — хриплая неразбериха. Я совершенно запуталась.

Эдвард улыбается, широко и ярко. Должно быть, он не знает. Просто думает, что мне стало нехорошо.

— Я так беспокоился о тебе, милая, — шепчет он, покрывая поцелуями мое лицо.

— Эдвард, — я качаю головой. Я не хочу этого, не хочу причинять ему боль. Я не выношу этого взгляда в глазах других людей — особенно в его глазах. Они были моим зеленым лугом, моим собственным тайным местом. Хочу запомнить их живыми и сияющими.

— Эдвард, тебе лучше уйти, — с трудом выговариваю я сквозь пересохшее горло.

Он протягивает мне воду.

— Глупая девчонка, — улыбается он. — Я никуда не уйду.

— Эдвард, ты должен уйти, — говорю я с большей настойчивостью. Слезы застилают поле зрения.

— Детка, не плачь. Почему ты хочешь, чтобы я ушел? Я никогда не смог бы...

— Потому что я умираю, — гневно выпаливаю я. Капли легко скатываются с ресниц.

Эдвард закрывает рот и пристально смотрит на меня.

— Я больна. Меня пытались вылечить, но не смогли. Лекарство не подействовало, и я умираю. Вот почему я приехала сюда — в Нью-Йорк. Хотела увидеть кое-что, прежде чем покину эту землю. Так я встретила тебя; это больше, чем я могла надеяться или мечтать. Я не могу видеть это выражение в твоих глазах — печаль и жалость, потому что ты не можешь спасти меня. Пожалуйста, просто уходи. — Я закрываю глаза и отворачиваюсь к окну.

— Апластическая анемия, — шепчет он дрожащим голосом. Я резко поворачиваюсь к нему.

— Откуда ты?..

Он обхватывает рукой мою щеку, вытирая слезы большим пальцем.

— Мой отец работает в этой больнице. Я привез тебя сюда, и он сразу понял, что с тобой что-то серьезное — ты не просыпалась. — Он делает паузу, берет меня за руки и соединяет нас.

— Он позвонил твоему отцу. Чарли переслал сюда твои записи, и отец просматривал их весь день. Для тебя не нашли донора? — Это риторический вопрос: Эдвард уже в курсе. — Обычно отец не говорит о таком из-за врачебной тайны, но... он не знал, как быть. Твои родители уже в пути, они должны прибыть рано утром.

— Я не... я умираю, — говорю я слабеющим голосом. Мне больше нечего сказать. Не хочу говорить, что они не должны приезжать, но чувствую это. Мое тело угасает. Я могу умереть в любой момент. Они могут не застать меня, и я это ненавижу. Меня почти уже нет.

Эдвард целует мою руку, не выпуская из своей. Судя по его взгляду, это еще не все. Его глаза — глубокие каньоны; будь они красными, могла бы поклясться, что вернулась в Финикс. Но они зеленые, как покрытые мхом деревья: идеальное слияние двух миров, которые я так хорошо знаю.

— Белла... я, — он сглатывает. — Я — подходящий донор.

Я безучастно смотрю на него. Слова не выходят на поверхность, разум пуст, кожу покалывает. Слезы текут из глаз. Это невозможно.

— Знаю, это звучит безумно. Процент настолько низкий, что это почти невозможно, но я настолько близок к совпадению, насколько вообще возможно, не разделяя одну ДНК, и... Белла, ты будешь в порядке. Ты не умрешь, я тебе не позволю.

В голосе Эдварда звучат тепло и искренность. Я чувствую, что он честен, но все равно не понимаю. Сердце переполняется чувствами, но разум предостерегает от надежды.

— Эдвард... я не... Откуда ты вообще это знаешь?

Он опускает глаза, затем смотрит на меня. Выражение его лица печально.

— Моя мама. У нее был рак, ей требовалась пересадка костного мозга. Нас всех проверили, но никто не подошел.

— И она умерла? — спрашиваю я. Мне так жаль бедного парня. Я хочу обнять его и проклинаю чертовы трубки, которые сковывают руки.

— Да, — шепчет он. Сейчас его взгляд далеко. В моей голове звучит его мелодия.

Эдвард смотрит на меня с решимостью в глазах.

— У нас мало времени. Отец назначил операцию, нам просто нужно твое согласие.

Все так запутано. Есть риск — для меня, так что меня это не заботит. Возможные преимущества стократ перевешивают риск неудачи. Но Эдвард может ослабеть. Он едва знает меня; что, если он пожалеет об этом?

— Не знаю, смогу ли я, Эдвард, — медленно говорю я.

Бровь Эдварда взлетает вверх. Он выглядит сердитым.

— Не знаешь, сможешь ли ты? Ты можешь умереть, но не знаешь, сможешь ли ты? Ты хотела умереть, Белла? — Да, он сердится. Я оскорбляю его своей нерешительностью и ненавижу себя за это.

— Просто ты можешь ослабеть и... ты едва меня знаешь, Эдвард, — я смотрю на него умоляющим взглядом.

Выражение его лица смягчается. Эдвард проводит указательным пальцем по моему лицу.

— Я знаю тебя. Знаю тебя, Белла. Может, мы и встретились всего пять дней назад, но я чувствую, что наши души уже хорошо знакомы. Я видел это в твоих глазах в тот первый день, когда ты раскрыла надо мной зонтик, предложив защиту от безобидной воды. Тогда я увидел твои сердце и доброту. Я чувствую, что между нами есть связь и искра.

Я знаю, что ты прекрасна внутри и снаружи, забавна и удивительна. Благодаря какому-то сумасшедшему ходу событий мы встречались каждый день, и это, возможно, был знак. Может быть, нам не стоит игнорировать судьбу. Я влюбился в тебя и никак не могу это обосновать, но мне все равно. Ты владеешь моим сердцем. Я готов потеряться в этих карих глазах до тех пор, покуда ты позволишь. Изабелла Свон, я не позволю тебе умереть, несмотря ни на что. Ты предложила мне свой красный зонтик, а теперь, пожалуйста, прими мой.

Я смотрю на Эдварда и киваю. Из-за слез он кажется размытым.

— Хорошо, — говорю я. Из горла вырывается рыдание. Он притягивает меня к себе, я утыкаюсь лицом в плечо, наслаждаясь защитой, которую дают мне теплые руки Эдварда.

— Я... ты тоже владеешь моим сердцем, Эдвард, — признаюсь я. Эдвард обнимает меня крепче. Ему не нужно больше говорить: все выражено в его действиях.

***

— Поторопись, черепашка, — кричу я с нижней ступеньки лестницы. Эдвард заканчивает одеваться. Клянусь, он больше похож на девушку, чем я, когда дело доходит до выбора одежды. Он сбегает по лестнице и сразу же подхватывает меня на руки, а я смеюсь.

Эдвард целует меня, и мне уже все равно, что мы опаздываем. Мы оба хорошо одеты, и Эдвард очень взволнован. Сегодня его первое настоящее шоу. Должно быть, в баре будет вся его семья. Наши пальцы переплетаются, я лучезарно улыбаюсь: чувствую себя счастливее, чем когда-либо в жизни. В голову приходит, что впереди немало таких моментов, которых стоит с нетерпением ждать, но есть всего один человек, которого стоит за это благодарить.

Эдвард спас мне жизнь — причем не одним способом. Он дал мне свой костный мозг, но также свои сердце и душу — вещи гораздо более ценные. Я буду беречь их, несмотря ни на что, пока мы не воссоединимся на небесах — но, к счастью, некоторое время об этом можно не думать.

Я больше не Изабелла Свон. Я избавилась от этого имени два года назад, как только мы оба полностью восстановились — примерно через шесть месяцев после рокового дождливого дня. Теперь я Белла Каллен. Мой дом — с Эдвардом, в Нью-Йорке. Я снова учительница, но прежде всего — жена. Мое тело без проблем приняло его костный мозг, и, честно говоря, я никогда не сомневалась, что так будет.

Такси останавливается, и мы выходим. У бара выстроилась очередь — люди жаждут услышать, как он играет. Я смотрю в свой зеленый оазис и провожу пальцами по волосам Эдварда.

Когда вдалеке раздаются раскаты грома, меня охватывают воспоминания. Я улыбаюсь и лезу в сумку за старым другом. Открываю его и поднимаю, блокируя тяжелые капли дождя, которые падают медленно и с большими перерывами. Эдвард одаривает меня глупой улыбкой, и я знаю, что на моем лице точно такая же.

— Эта штука на последнем издыхании, — шутливо говорит он, прекрасно зная, что я никогда его не выброшу. Но зонт знавал и лучшие времена.

— Эту штуку, как ты ласково выразился, следует объявить исторической реликвией — даже национальным достоянием, — парирую я.

Эдвард смеется.

— Да, наверное. — Он целует меня, и в теле вспыхивает пламя. Я держу зонтик левой рукой, а правой крепко цепляюсь за куртку Эдварда. Его левая рука лежит на моем бедре — он больше не нервничает.

Я отстраняюсь, наши губы едва соприкасаются.

— Эдвард Каллен, ты мой ангел, — тихо говорю я. Эдвард смеется: он уже слышал это, но я не могу перестать напоминать. Никогда не позволю ему забыть, насколько он важен для меня.

— Я умирала, потеряла всякую надежду, сдалась. Но ты спас меня, зажег свет, который, как я думала, давно погас. Я люблю тебя сердцем, душой, одолженным костным мозгом и даже этим красным зонтиком. Все, что у меня есть, твое.

Эдвард вдыхает эти слова, улыбаясь мне в губы.

— Мне нравится быть под твоим зонтиком.

Мне тоже. Кого волнует, что мы выглядим белыми воронами в море черноты? Мы под защитой. Мы — одно целое под этим красным зонтиком. У нас есть только мы — и ничего, кроме жизни, наполненной любовью.

Предыдущая часть