Глава 17.1. Ускорение

Опыт — это откровение, в свете которого мы отрекаемся от заблуждений юности ради заблуждений зрелости.

Амброз Бирс

Суббота, 14 июля

Эдвард тяжело вздохнул и с силой выбросил ноги из-под одеяла, уставляясь на освободившиеся пальцы и нахмуриваясь. Он смел двигаться только чтобы предотвратить пролежни, которые наверняка появятся, если не менять позу хотя бы раз в час. Помимо прочего, движение означало, что он жив. То, что он жив, означало, что он способен чувствовать. А то, что он способен чувствовать, означало… черт подери. Эдвард ощутил, как немедленно сжалось его сердце, готовое раскрошиться на мелкие кусочки в мгновение ока, лишь только ему дадут отмашку.

Да. Способность чувствовать и привела Эдварда в такое тяжелое положение. Именно по этой причине так много лет он удерживал вокруг своего холодного сердца крепость. Чтобы ему никогда больше не пришлось чувствовать то, что он испытывал прямо сейчас, в этот самый момент, когда новые часы из Pottery Barn показывали время и безжалостно насмехались над ним.

Только на этот раз не в три часа ночи он, потеряв покой, лежал в постели. А в три часа дня субботы. Если быть точнее, субботы четырнадцатого июля. Эдвард сжал кулак, отчаянно пытаясь подавить желание размозжить чертов циферблат вдребезги. Уже достаточно разрушений принес он за этот год.

Вместо этого Эдвард осторожно приподнял правую руку, которая по меньшей мере час вяло свисала с края матраса, и почувствовал, как хлынула кровь к кончикам пальцев, покалывания ощущались вплоть до онемевшего локтя.

Очень медленно Эдвард поднес предплечье к носу и понюхал себя. Лицо скорчилось от отвращения, когда он молча подтвердил истину, которую уже и так знал. Душ он не принимал дня два, судя по мерзкой вони, исходившей от его кожи вследствие плачевной гигиены.

Эдвард откинул со лба свои обычно непослушные волосы, уже приготовившись к тому, что они упадут обратно на лицо. Но нахмурился, когда те остались точно на месте. Жир, накопившийся за два дня, действовал как натуральный гель.

Да, два дня он не мылся. Не был в душе ни разу с утра того дня. Того ужасного, кошмарного дня, о котором не хотел и думать… ни сейчас, ни когда-либо еще. Но даже когда Эдвард пытался не думать об этом сознательно, это все равно происходило… Каждый его мускул сжимался под натиском эмоций, ревностно борясь за то, чтобы не поддаться кататоническому состоянию, которое так сильно мозг хотел навязать всему телу. Говоря откровенно, Эдвард боялся, что никогда больше не вынырнет вновь на поверхность, если позволит себе полностью уйти под воду.

Взамен Эдвард удерживал себя в этом кошмарном состоянии эмоциональной неопределенности, опасно качаясь над пропастью эмоционального срыва катастрофических масштабов. В четверг днем он выключил телефон и плотно задернул шторы, больше всего на свете желая забраться под одеяло, завернуться в кокон из хлопка и пуха и заняться тем — что бы это ни было, — что он делал сейчас. Глубоко печалился? Возможно. Пребывал в дурном настроении? Определенно.

Его глаза были налиты кровью и зудели, измученные часами, которые он провел, рыдая в позе эмбриона, спрятавшись под своим темно-синим навесом, словно был всего лишь пятилетним ребенком, который в испуге скрылся от бабайки или еще какой детской нечисти и изо всех сил старался не намочить штаны.

Последние три недели едва его не уничтожили. Со всеми этими откровениями и трагедией любому едва ли удастся справиться, не говоря уже о ком-то, пребывающем в столь хрупком эмоциональном состоянии, как Эдвард. Он уже давно нуждался в отдыхе ото всего, но последней каплей, переполнившей чашу, стал четверг.

Эдвард причмокнул губами, сдерживая себя от гримасы, когда зловонное дыхание проникло в его ноздри. Он перевернулся на бок, натянув одеяло на голову и засунув руку под подушку.

Накануне Эдвард осмелился включить телевизор, но там шли только повторные показы сериалов «Закон и порядок» и «C.S.I.: Место преступления». Кошмар, произошедший на досудебном совещании, непрошено ворвался в его сознание, пока он листал юридические драмы, и в отчаянии Эдвард вырубил телевизор, не желая снова возвращаться мыслями ко всему этому.

Но теперь, когда он, съежившись, лежал под своим одеялом, к нему пришло понимание, что больше невозможно не думать об этих вещах. Его мозг достиг предела уклонений, с которыми мог справиться.

Это досудебное заседание было настоящей херотой. Не потому, что Белла не могла совладать с собой. Черт, нет. Во всяком случае, она более чем доказала, что является достойным воином закона. Эдвард сидел в изумлении перед бравадой и профессионализмом Изабеллы, с благоговением наблюдая, как она умело маневрирует в мутных водах его дела.

Так что нет, с этим у него проблем не было.

А вот Джейкоб Блэк представлял собой огромную проблему. Вплоть до этого момента Эдвард не понимал, насколько ему следует бояться за свою жизнь. Он существовал в сравнительно безопасных пределах своего дома и собственного мирка после смерти Тани, по-настоящему не принимая во внимание, что был кто-то вне этих границ, пытающийся добиться его повешения. Эдвард толком этого не осознавал, пока не увидел Джейкоба в действии.

***

Эдвард стоял и безучастно смотрел, как на судейской скамье появился Аро де Лука, призывая судебный зал к порядку. Когда Каллен впервые оказался в этой комнате, то даже не взглянул на него, поскольку был слишком поглощен другими потрясениями в своей жизни, чтобы обращать на это внимание. Но сейчас, когда судья занял свое место, Эдвард присмотрелся внимательнее.

Это был худощавый мужчина в очках с копной темных, коротко постриженных волос. Его небольшой рост, однако, никак не мог сдержать непреодолимую власть, которая, казалось, исходила от него и распространялась по всему залу суда. Судья внушал уважение самим своим присутствием, и Эдвард должен был признать, что это весьма впечатляло. Не так уж много людей могли бы успешно сделать подобное.

Сам Эдвард нервничал, несмотря на то, что это было лишь распорядительное заседание, замаскированное причудливой формулировкой, и ничего действительно существенного произойти не могло.

Изабелла обернулась и мельком взглянула на Эдварда, подмигнув так быстро, что он это чуть не упустил. Ее невербальное ободрение немного успокоило его порядком расшатанные нервы. Боже, как он был благодарен за присутствие Беллы.

— Ваша честь, если это будет угодно Суду, я хотела бы обратиться с просьбой отложить предсудебное совещание на более позднюю дату, поскольку Штат ожидает получения дополнительных следственных материалов, которые, соответственно, будут представлены защите. — С решительным видом Белла стояла за столом, ее плечи были расправлены с уверенностью, которая восхитила Эдварда.

— И какие же материалы дела еще добываются, адвокат Блэк? — Аро де Лука посмотрел поверх своей скамьи на Джейкоба Блэка, его глаза выглядывали над очками-полумесяцами, сидевшими на переносице.

— Ничего такого, что уже не было бы представлено защите, ваша честь.

— Что-то конкретное, мисс Свон, является причиной, по которой вы добиваетесь отсрочки?

— Да, ваша честь. Осведомленность защиты о том, что Штат запросил отчеты об электронной переписке с места работы жертвы, The Stranger. Эти отчеты еще не были переданы защите, как и список изъятых ранее на этой неделе из помещения The Stranger вещей.

— Ясно. Адвокат Блэк, когда защита должна ожидать передачи ей этих следственных материалов?

— В ближайшее время, ваша честь. Сегодня утром, насколько я понимаю, отчеты были получены, а поэтому будут незамедлительно переданы защите. Список изъятых вещей должны были отправить мисс Свон сегодня днем.

— Очень хорошо. Мисс Свон, полагаю, защита также выполнила свои обязанности и передала все соответствующие материалы дела Штату?

— Да, ваша честь. Мистер Блэк признает, что я была очень скрупулезна и внимательна, извещая его обо всех новостях с нашей стороны, которые требуют его участия.

— О? — Брови Аро де Луки заинтересованно изогнулись. — Есть что-то, что следует рассмотреть, мисс Свон?

— Да, ваша честь, есть. Не секрет, что в момент смерти жертва была беременна. ДНК плода не учитывалась в рамках рутинной аутопсии, и защита просит, чтобы ДНК плода была протестирована для подтверждения отцовства, согласно ходатайству, поданному в понедельник днем.

— А, да. Вижу. — Аро кивнул и молча пробежался глазами по содержанию ходатайства. — Адвокат Блэк, есть ли у Штата какие-либо возражения насчет ходатайства защиты?

— Нет, ваша честь. Отцовство плода не влияет на обвинение Штата по данному делу. Хотя у нас с мисс Свон могут быть некоторые разногласия по вопросу отцовства, это исключительно для успокоения защиты. Если мисс Свон желает получить эту информацию, Штат возражать не будет.

Эдвард не мог не смотреть на Джейкоба Блэка. Его широкие плечи были плотно обтянуты дизайнерским костюмом, а тело застыло в высокомерной позе. Он был довольно красив, даже Эдвард был вынужден это признать. Каллен сразу понял, что такой мужчина, как Джейкоб Блэк, не имел проблем с женщинами. Эдвард совершенно не знал Блэка, но был уверен, что он ему не нравится. Ни капли.

— Тогда отлично. Я подпишу приказ защиты, чтобы эта проблема была решена. Это единственный вопрос, который нужно решить?

Ни Джейкоб, ни Изабелла не произнесли ни слова.

— В таком случае, покуда адвокат Блэк не видит причин для задержки предоставления вышеназванных следственных материалов, я не вижу причин давать отсрочку по рассмотрению дела. — Судья де Лука просмотрел несколько лежащих перед ним бумаг, очевидно, определяя, как лучше поступить. — Адвокат Свон, будьте любезны проинформировать суд о том, как к настоящему моменту продвигается защита в этом деле.

— С удовольствием, ваша честь. — Изабелла взглянула на Джейкоба Блэка, который сидел на стуле и ухмылялся, без сомнения, вызывая ее на судебную дуэль. Изабелла вернула ухмылку, молча принимая вызов, обошла стол и посмотрела на судью.

— Ваша честь, прежде всего я хотела бы обсудить показания мистера Каллена для полиции. Как мы все знаем из обвинительного заключения, мой клиент был обвинен в преступлениях в воскресенье, девятого июня, с привлечением к суду непосредственно после этого, десятого июня. Мистер Каллен был допрошен детективом Эмметом МакКарти из Департамента полиции Сиэтла, и я хотела бы просить слушания по вопросу допустимости этих показаний мистера Каллена на суде.

— Очень хорошо. Мистеру МакКарти будет необходимо дать показания на этом слушании. — Судья де Лука нацарапал для себя заметку. — Пожалуйста, продолжайте, мисс Свон. Мы позволим мистеру Блэку ответить после того, как вы закончите.

— Благодарю, ваша честь. Также я хотела бы просить слушания по вопросу о том, будут ли допустимы в суде показания, относящиеся к предыдущим взаимодействиям моего клиента с полицией. Точнее говоря, я хотела бы обсудить прошлые случаи, когда полиция Сиэтла вызывалась в дом моего клиента во время споров с мисс Денали.

— Каковы ваши доводы, адвокат?

— Преюдициальное значение перевешивает доказательную силу, ваша честь, и суду было бы полезно удостовериться в релевантности этих прошлых взаимодействий, если Штат решит, что хочет представить эту историю в качестве доказательства. Не говоря уже о том, что я хотела бы просить надлежащего уведомления о намерении Штата использовать такие доказательства против моего клиента.

Судья одобрительно кивнул.

— Хорошо, мисс Свон. Что-нибудь еще?

— Последнее, ваша честь, и затем я предоставлю мистеру Блэку достаточное время размять свои юридические мускулы. — Белла улыбнулась судье и мистеру Блэку, и Эдвард заметил, что они оба машинально улыбнулись ей в ответ. — Я также хотела бы просить о слушании для обсуждения бывших подруг мистера Каллена и того, следует ли им предоставить право давать свидетельские показания.

— Его бывших подруг? — Судья де Лука взглянул на Эдварда, изучая его затянувшееся мгновение, после чего вновь обратился к Изабелле: — Зачем?

— Любая информация, которой они располагают, отличается особой предвзятостью к моему клиенту, ваша честь. Как и в предшествующем случае с бытовыми ссорами, если мистер Блэк намеревается вызвать этих женщин в качестве свидетелей обвинения, то суд, а также мистер Каллен, должны знать, что они собираются сказать. Конечно же, зависит от решения суда, будут ли считаться такие свидетельства предвзятыми или доказательными, но суд не может этого решить без слушания.

Судья де Лука ухмыльнулся Изабелле, будучи одновременно и позабавленным, и впечатленным.

— Отлично, адвокат. Мистер Блэк, что вы можете сказать?

Джейкоб Блэк поднял свое крупное тело со стула и неторопливо направился к скамье судьи, улыбаясь Изабелле и будучи совершенно бесстрастным по отношению ко всему, о чем она заявила.

— Ваша честь, что касается запроса защиты о слушании показаний обвиняемого, Штат не будет иметь никаких возражений. Мистеру Каллену зачитали его права, а мисс Свон присутствовала на допросе детектива МакКарти. Однако, если защита считает необходимым обратиться к данному вопросу, я не возражаю, хотя момент этот явно неактуальный.

Эдвард смотрел, как презрительно усмехнулась Изабелла на колкость, хоть и молча.

— Что касается запроса защиты о слушании относительно прошлых контактов мистера Каллена с полицией Сиэтла, я согласен, что это необходимо обсудить. Я бы хотел заявить суду, что семейные дела значительно отличаются от других дел тем, что между жертвой и преступником существует история насилия. Штату нужны эти свидетельства, чтобы установить образ мыслей как мистера Каллена, так и мисс Денали.

— Протестую, ваша честь. — Изабелла поднялась со стула. — Отсутствует «история» насилия между моим клиентом и погибшей. Только то, что вызывалась полиция, не устанавливает никакой истории относительно подобного поведения моего клиента.

— Ваша честь, если полиция была вызвана в дом мистера Каллена, чтобы прекратить какой бы то ни было семейный спор, то, очевидно, обвиняемый был осведомлен о своих действиях, подтверждая тем самым как намерение, так и мотив, не говоря уже о том, что он знал, что делал.

Изабелла собралась было спорить, но судья де Лука рукой дал ей знак молчать.

— Мисс Свон. Мистер Блэк. Это, без сомнения, спорный вопрос, дискутировать о котором на распорядительном совещании не стоит. Мы более подробно обсудим его позже, а сейчас, пожалуйста, перейдем к следующему вопросу.

Изабелла послушно закрыла рот, но Эдварду показалось, что, если бы она могла надуть губы, то сделала бы это.

— Бывшие подруги обвиняемого предоставят важные показания, ваша честь. Они — врата в его прошлое, и без их свидетельствований Штат не может ни доказать единый умысел, ни установить линию поведения. Плюс, Штату будет нужно доказать «отсутствие ошибки» , а установить это, не выслушав женщин, которые, так сказать, хорошо знали подсудимого, будет довольно сложно. Очевидно, что в обсуждаемом вопросе речь идет о потенциально имевшем место быть дурном поведении подсудимого, паттерны которого могут подтвердить его бывшие подруги.

— Мисс Свон, вы просто разрываетесь от желания что-то сказать. Слушаю вас.

Изабелла буквально ухватилась за эту возможность, вскочив со стула настолько быстро, что Эдвард за этим даже не уследил. Она была порядком распалена, это уж точно.

— Ваша честь, шествие подружек мистера Каллена в зале суда, словно на шоу Джерри Спрингера, препятствует правосудию и должно быть признано предосудительным! Их треп насчет того, какой мой клиент подлый и гнусный человек, или что ему нравится их шлепать, явно никуда не годится. — И Эдвард, и Джейкоб поперхнулись от выбора слов Изабеллы. Эдвард закашлялся так, что слезы выступили на глазах.

— Мисс Свон, было бы упущением, если бы я не сделал вам выговор за выбор слов у меня в суде, так что считайте себя по всем правилам предупрежденной. Тем не менее я согласен с вами в том, что Штату потребуется доказать, что поведение подсудимого было единым умыслом или модус операнди , как называют это другие суды. По этой причине мне нужно услышать, что именно они собираются сказать на суде. Дата, в которую обсудим этот вопрос более подробно, будет добавлена в расписание.

Судья де Лука кивнул прокурору, молча давая разрешение продолжить.

— И последнее, ваша честь, Штат желает внести поправки в обвинительное заключение и снять меньшие обвинения — в нападении на двух офицеров полиции и в фальсификации улик.

— И с чего же, скажите на милость, Штат хочет это сделать?

— Ваша честь, Штат не хочет сбивать с толку суд присяжных, приводя на суде чересчур много доказательств. В интересах правосудия Штат считает более разумным осуществлять судебное преследование только по двум оставшимся преступлениям — умышленному убийству при отягчающих обстоятельствах и убийству при смягчающих вину обстоятельствах.

— Благодарю, адвокат Блэк. Вне всякого сомнения, в интересах суда внести поправки в обвинительное заключение и снять меньшие обвинения. Согласен, что преследование незначительных преступлений наверняка запутает присяжных и затруднит быстрый судебный процесс, который наша Конституция предусматривает для каждого из нас. Мисс Свон, верно ли я предполагаю, что вы возражений не имеете?

— Да, ваша честь. Мой клиент возражений не имеет.

— Очень хорошо. Вынесено решение, что правонарушения, связанные с фальсификацией улик и нападением на двух офицеров полиции, доселе отклонены. Адвокаты, теперь вы приступите к обвинению и защите только по обвинениям в умышленном убийстве при отягчающих обстоятельствах, караемом смертной казнью, и убийстве при смягчающих вину обстоятельствах.

Эдвард перевел взгляд на судебного секретаря — она тихо печатала на машинке и была совершенно невозмутима по отношению к происходящему. Словно существовала на автопилоте. Эдвард ей завидовал.

— Теперь суд будет требовать, чтобы дело продвигалось вперед. В интересах правосудия продолжить рассмотрение этого дела и назначить его к судебному разбирательству. Поэтому крайний срок для досудебного представления всех доказательств — первое сентября, а суд состоится в первую неделю ноября. Все иные судебные ходатайства и приказы будут приниматься и рассматриваться в соответствии с правилами, установленными Уголовно-процессуальным законодательством. Слушание о готовности будет запланировано на дату за двенадцать дней до начала суда, и тогда-то мы определим, готовы ли обе стороны приступить к судебному разбирательству.

***

Эдвард перевернулся на другой бок и вздохнул, крепко зажмуривая глаза и пытаясь игнорировать протесты готового лопнуть мочевого пузыря. Отлить ему вправду надо. Эдвард вздохнул снова. Пока что прокрастинация выигрывала спор с мочевым пузырем.

А этот Джейкоб Блэк абсолютно точно намеревался вести бурную деятельность, не так ли? На досудебном совещании Эдвард впервые осознал, что может быть поджарен на электрическом стуле за преступление, которого не совершал, и именно Джейкоб Блэк будет тем, кто опустит рубильник.

Учитывая все это, Эдвард понимал, что его до этого момента попустительское отношение к собственной защите нуждалось в серьезной корректировке. Белла была чертовски хорошим адвокатом, и Эдвард в нее верил, но знал, что должен приложить больше усилий, чтобы ей помочь. Ему необходимо быть более вовлеченным и активно, а не пассивно способствовать спасению собственной шкуры.

А если он этого не сделает, то умрет. Вот и все.

Эдвард откинул одеяло и сел в кровати впервые за несколько часов. Мочевой пузырь чуть ли не разрыдался под давлением, которое оказало новое положение. Больше откладывать Эдвард не мог, иначе в первый раз за восемнадцать гребаных лет обмочит постель. Раздраженно бурча, он приподнялся, осторожно опустил ноги на пол и уставился на зовущую дверь ванной, которая находилась на другой стороне комнаты. На слушании Эдвард определенно прозрел, и осознание того, насколько близок он был к смерти, будто катком по нему проехалось.

Эдвард также понял, что время утекало сквозь пальцы, а оставалось столько всего, что ему нужно было сделать. Просто на тот случай, если все пойдет не так хорошо, как он надеялся.

Со стоном Эдвард встал с кровати. После сорокавосьмичасового лентяйства и полнейшей апатии мышцы были напряжены. Медленно он пересек комнату, щурясь и пытаясь прикрыть глаза от яркого света, залившего ванную, когда щелкнул переключателем.

Подавил стон облегчения, когда впервые за несколько часов мочевой пузырь наконец-то был опорожнен. Повезло, что не развилась почечная недостаточность. Закончив, Эдвард спустил в унитазе воду и подошел к раковине. Включая кран, рискнул взглянуть в зеркало.

— Дорогой боже…

Волосы были взбиты в какой-то восковой экспонат; несомненно, жир навсегда придал шевелюре ее типично непокорное состояние. Бледная кожа была практически желтушного цвета от усталости, а под глазами образовались мешки. Эдвард провел ладонью по жестким бакенбардам, начавшим темнеть на угловатых скулах. Борода ему шла. Может, он ее даже оставит.

Странно, но Эдвард смахивал на одного из героев своих романов. Эта призрачная бледность походила на ту, что была присуща его протагонисту, и Эдвард ухмыльнулся, осознавая, что сейчас застрял в том же вакууме… во всех смыслах пустой от жизни, но все еще, к огромному сожалению, способный чувствовать. Он не совсем умер — чувствовал, как упорно билось в груди сердце. Но, наверное, находился на грани необратимой сломленности. Возможно, поэтому сердце так колотилось — предупреждало о неминуемой гибели.

Отбросив эту мысль, Эдвард лениво намылил руки, меж тем размышляя. Так много дерьма ему нужно было сделать, так много вещей изменить, особенно если он собирался выстоять против той боли, что являлась его жизнью.

Во-первых, надо было помириться со всеми людьми, которых обидел за эти годы. Не то чтобы Эдвард был боссом мафии или даже хотя бы мелким мошенником. Он не искал таким образом прощения. Нет, он сравнивал отпущение грехов, к которому сейчас стремился, с двенадцатишаговой программой Анонимных Алкоголиков или Анонимных Наркоманов. Перво-наперво было необходимо признать свое бессилие в том, что касалось жизни, и перестать посредством холодного отношения к людям пытаться уклониться от боли, шедшей рука об руку с фактом пребывания в живых. Так жить невозможно, и Эдвард это понимал.

Эдварду нужно было поверить, что он выше боли — прошлой и настоящей, и, черт возьми, даже будущей. Она, вне всяких сомнений, посетит его снова. Необходимо было допустить мысль, что он сможет преодолеть все, что бы ни встретилось на его пути, и в процессе стать сильнее. Но Эдвард знал, что сам должен принять это решение, что никто другой за него этого не сделает.

Но прежде, чем даже к этому подступиться, Эдварду требовалось проанализировать свою жизнь и понять, что нужно поменять. Вдобавок ему следовало быть честным с самим собой и с другими относительного того, почему он был неправ. Эдвард должен был не только принять эту правду, но и предпринять активные шаги, чтобы исключить подобное поведение в будущем… если он выживет, конечно.

Эдвард вытер руки одним из новоприобретенных по настоянию Элис полотенец и выключил свет, возвращаясь в комнату и с тоской глядя на кровать. Тело так и тянулось к ней, явно стремясь к той страховочной сети, которую обеспечивали покрывала. Отказываясь снова отвечать на этот зов, Эдвард посмотрел на дверь в противоположной стороне большой хозяйской спальни — оттуда его звало патио. Каллен добрел до двери и стал медленно ее открывать, на случай если тупые журналисты пронюхали, что он на самом деле еще живехонький внутри дома. Не услышав красноречивого гула возбужденных голосов и топота ног или раздражающего щелканья камер, Эдвард вышел на террасу, испытывая облегчение от того, что в его распоряжении было несколько минут покоя на свежем воздухе.

С серых облаков накрапывало, но дождь приятно ощущался на коже, и Эдвард слегка наклонился над краем балкона, сверху вниз глядя на гудящую в отдалении автостраду I-5.

Лениво провел пальцами по сырой древесине, печатая воображаемый длинный перечень вещей, которые должен был сделать. Некоторые вопросы будут сложнее остальных и потребуют самоанализа астрономических пропорций. Но другие немного более реальны и просты в исполнении.

Как прошлые отношения, к примеру.

Эдвард начал просматривать свое хранилище былых неудачных отношений. С некоторыми женщинами ему вовсе не следовало встречаться. Главным образом, с Лорен Мэллори. Они не подходили друг другу с самого первого свидания, но, если говорить предельно честно, Эдварда отвлекли ее светлые волосы, сиськи и задница. Больше в Лорен не было ничего такого, что привлекало бы Эдварда, и его первоначальное влечение к ней быстро сошло на нет. Лорен не хотела, чтобы все заканчивалось, однако этого хотел Эдвард, и он черство порвал с ней без всякой задней мысли.

Но другие? Они не заслуживали того, как он с ними поступил. Эдвард не проявлял физическую жестокость, ни в коей мере. Он был воспитан лучше, пусть даже Карлайл и Эсми Каллен не смогли справиться с эмоциональными барьерами, смыкающимися вокруг их единственного сына. Они изо всех сил старались обтесать его деревянное сердце и спаять вокруг него стальную клетку. Каким-то образом вместе с его сестрой Элис они умудрились прорваться внутрь, но после того, как семья пробила стены Эдварда, его сердце находилось на пределе.

Черт возьми, в действительности Эдвард не проявлял агрессии даже в словах. Нет, он был просто холоден и отрешен, а иногда такой вид эмоционального насилия — хуже всего. Что, если он заставил женщин из своего прошлого чувствовать себя никудышными? Или почему-то не заслуживающими любви? Эдвард видел приличное количество эпизодов «Доктора Фила», читал достаточно книг по самопомощи и тому подобного, чтобы знать, какой долгосрочный урон люди наносят другим людям. Он сам являлся живым тому доказательством.

Что, если эти женщины посчитали, что они недостаточно хороши для Эдварда и, вероятно, для любого мужчины в их будущем? Вдруг Эдвард лишил их всякого чувства собственного достоинства? Вдруг им потребуются годы, чтобы восстановиться от эмоциональной войны, которую он навязал каждой из них? Блядь, может, Эдварду следовало послать каждой из них крупные чеки на компенсацию расходов за годы терапии, на которую он с головокружительной скоростью их отправил.

Нет, деньги ничего бы не решили. Эдвард знал, что не сможет отменить того, что сделал с этими женщинами. С самого начала он должен был относиться к ним так, как они того заслуживали. Должен был дорожить ими и ценить то, что они привнесли в его жизнь.

Вот взять Кристину. Она обладала непреходящей потребностью помогать окружающим ее людям и всему миру. Во время летних каникул в колледже в качестве волонтера участвовала в международных гуманитарных программах, старательно училась, чтобы получить степень по социальной работе и сделать для этого мира что-то хорошее. Кристина, несомненно, являлась такой женщиной, находиться рядом с которой Эдвард был горд. Она пробовала помочь и ему; присущее ей чувство самости отчаянно старалось пролить на Эдварда свой позитивный свет. Но старания Кристины оказались бесплодны, и закончилось все тем, что он просто осушил ее эмоциональный колодец. Эдвард слышал, что несколько лет спустя она осела с относительно известным актером. Тем лучше для нее.

А Эйми. Она бросила Эдварду вызов, если так можно сказать, и была ближайшей предшественницей того вспыльчивого характера, с которым он в конечном счете столкнулся в отношениях с Таней; только в случае с Эйми это объяснялось итальянским происхождением, а Тане же нрав достался от ее русских генов. И все-таки Эйми множеством способов испытывала эмоциональную стойкость Эдварда, не принимая никаких оправданий за то, что считала его слабостями. Она провоцировала его быть выше этого и стать сильнее себя прежнего, искренне веря, что он лучше, чем сам считает. А все, что Эдвард сделал, — это оттолкнул Эйми в объятия мужчины, который заслуживал ее гораздо больше него.

Молли стала первым соприкосновением Эдварда с коварным миром любви, и он всегда искренне что-то к ней испытывал, пусть так и не смог определить это как настоящую любовь. В то время Эдвард был слишком неопытным, чтобы это понимать.

Молли была громкой, вздорной и полной жизни, и поначалу даже пугала Эдварда, но также она стала его первым всем. Разрешила Эдварду использовать свои губы для первого мокрого и неловкого поцелуя и стоически позволила потискать себя на заднем сиденье машины Карлайла по дороге из кинотеатра домой. Эдвард чувствовал себя бессовестным, делая нечто такое в непосредственной близости от отца, но все ему сошло с рук. Ну, пока он не повзрослел и не понял, что отец знал больше, чем показывал.

Даже напился в первый раз Эдвард с подачи Молли, надеявшейся, что алкоголь сможет ослабить напряжение парня. Каким-то она образом раздобыла упаковку из двенадцати бутылок Miller High Life, и они пили пиво в чаще за домом ее матери до тех пор, пока Эдвард не решил, что сейчас умрет. Но все обошлось, и вскоре она стала его первой любовницей, а он — ее любовником. Молли определенно была первой любовью Эдварда во всех отношениях. Но он не рассказывал этого девушке, уже в нежном семнадцатилетнем возрасте страшась разрушить эти стены, и в конце концов Молли от этого устала и отдалилась.

Другие и близко не играли в жизни Эдварда настолько важной роли, но все-таки заслуживали лучше того, что он им дал.

Особенно Джейн.

Черт. Джейн. Она пострадала больше всех. Хуже все было то, что Эдвард никогда не чувствовал этой связи с ней, пусть поначалу и пытался. Когда он понял, что искра, которую ожидал, не загорится, Эдвард эгоистично продолжил удерживать Джейн рядом, говоря себе, что искренне наслаждается ее компанией, хотя знал, что чувства женщины были намного сильнее, чем его. Затягивать было неправильно. Эдварду следовало полностью покончить с этим в тот момент, когда осознал, что у них ничего не выйдет. Конечно, несколько раз он пробовал, но Джейн была настойчива и не понимала полунамеков. Возможно, часть ее верила, что она могла бы любить их отношения достаточно за них обоих. Эдвард дрейфовал в состоянии неопределенности взаимоотношений с ней несколько месяцев, желая разорвать связь, но не имея реального стремления это сделать, пока не столкнулся с Таней.

С того самого момента, как встретил Таню, Эдвард знал, что она — катализатор для огня, горящего глубоко внутри него. Он бы поклялся, что слышал потрескивание этого огня, когда с места в третьем ряду лекционного зала ее серые глаза посмотрели на него. Кожу Эдварда покалывало от узнавания, все его тело инстинктивно знало, что она принадлежит ему.

После этого Эдварду не потребовалось много времени, чтобы разойтись с Джейн, его решимость укрепилась пылающей и необъяснимой страстью, которую он испытывал к Тане. Вообще-то, он расстался с Джейн вечером того же дня, когда повстречал Таню. Эдвард был холоден, но не являлся изменщиком — а он уже знал, что тело предаст свою верность Джейн. Это был лишь вопрос времени. Поэтому Эдвард исключил данное усложнение. Он не мог испортить отношения изменой, если у него их не было. Верно?

Джейн довольно быстро поняла истинную причину неожиданного ухода Эдварда из ее жизни. Сказать, что она нелегко это приняла, было бы приуменьшением. Она съехала с катушек. Эдвард наблюдал, как прямо на его глазах из заботливого человека Джейн превратилась в полное злобы и яда существо. Поначалу это была горечь оттого, что ее сказке не суждено сбыться. Эдвард никогда ее не полюбит. Но время шло, она умоляла Эдварда дать ей еще одну попытку, а видела только, как укрепляется и окончательно налаживается его связь с Таней. У Джейн не оставалось никаких шансов.

Эдвард пытался объяснить Джейн, что проблема не в ней, а в нем. Она зубоскалила в ответ на использование им этого избитого изречения, но так оно и было. Отсутствие у Эдварда чувств к Джейн не имело отношения к ее достоинству как женщины, и он изо всех сил старался дать ей это понять, но никак не выходило. Черт, даже Таня пробовала ей это объяснить, но какая женщина в здравом уме захочет прислушаться к мнению другой женщины? Джейн, конечно же, этого не сделала и красочно дала Тане понять о своих мыслях по этому поводу.

Вот тогда-то вся херня и началась. Отчаянные времена требовали отчаянных мер, и Джейн исчерпала все ресурсы департамента отчаяния. Без предупреждения появлялась в офисе Эдварда и посещала места, где, как она знала, он будет. Несколько раз даже кричала о том, что хочет, чтобы он чувствовал боль; хочет причинить ему любую боль, какую сможет, чтобы Эдвард наконец-то узнал, каково быть на ее месте. Джейн даже наведывалась на работу к Джасперу в надежде, что если ей удастся убедить его лучшего друга, что она подходящий для Эдварда человек, то Джаспер сможет убедить в том же самого Эдварда. Это был дохлый номер.

Каплей, переполнившей чашу, стал момент, когда Джейн начала преследовать Таню по городу. Эдвард знал, что больше не может рисковать, поведение Джейн становилось слишком непредсказуемым. У него не осталось выбора, кроме как принять законные меры, чтобы обеспечить не столько свою безопасность, сколько Танину. После этого у Джейн был лишь один выход — уйти в тень, и она держалась в стороне даже после того, как истек срок защитного ордера.

Эдвард в расстройстве взбил подушку, после чего позволил руке тяжело упасть на матрас и принялся теребить пальцами темно-синие простыни, раздосадовано выталкивая воздух из надутых щек. Последние несколько часов он провел в попытках обдумать тот вариант, в котором Джейн рассматривалась как наиболее очевидный виновник. Черт, она определенно испытывала достаточную ненависть к Тане, чтобы это составило мотив. Но как Эдвард ни старался, он не мог увидеть Джейн, делающую нечто подобное.

Во-первых, не сходилась логистика. Джейн была в лучшем случае охренительно миниатюрной. Эдвард предполагал, она сколько ростом была? Пять футов и, может, пару сантиметров? Он бы удивился, если бы ее вес переваливал за сотню фунтов. (ПП: пять футов — примерно 1,5 м, сто фунтов — примерно 45 кг.) Джейн не страдала анорексией, просто была крошечной. Как она могла обладать физической силой… убить… Таню таким образом, каким та была убита? Просто бессмыслица какая-то.

Конечно, Джейн прекрасно знала дом Эдварда и его привычки. Они встречались в течение года, и еще минимум год после разрыва она отстаивала свою позицию. К тому же, Джейн была женщиной, которую отвергли, так что мотив имел место быть.

Но в то же время существовала вся эта история с ГГБ. Чем дольше Эдвард об этом размышлял, тем больше ему казалось, что произошло нечто такого рода. Это просто… подходит. Другого объяснения действительно не находилось. Не стоило сбрасывать со счетов интеллект Джейн, но кто-то должен был быть чертовски хорошо осведомлен об этом дерьме, чтобы все эффективно провернуть. Это посложнее, чем просто подсыпать в выпивку человека руфы, чтобы иметь возможность заняться с ним сексом в свое удовольствие. (ПП: руфы — сленговое название сильного транквилизатора рогипнола.) Это был, по меньшей мере, изощренный план, и Эдвард просто не мог представить Джейн, подходящей на роль человека с таким мотивом.

Просто не мог.

Он так и сказал Белле, хотя согласился, что им все равно необходимо это проверить. Изабелла собиралась пустить по этому следу нанятого ею частного детектива. У него, очевидно, уже имелись некоторые наработки насчет Джейн, но Белла считала, что стоило присмотреться внимательнее. Так тому и быть.

Эдвард перевернулся на спину, рывком дергая на себя одеяла, пока не натянул их до самого подбородка. Самокопание относительно прошлых романтических отношений было завершено, но как теперь насчет других его взаимоотношений? А именно — дружеских.

Даже не нужно было использовать обе руки, чтобы сосчитать людей, с которыми Эдвард близко дружил. За исключением семьи, только двух людей он мог назвать настоящими друзьями. Конечно, было несколько знакомых в университете и городе. Точнее, несколько близких приятелей, но немногих Эдвард действительно мог считать друзьями.

Само собой, его другом был Джаспер Уитлок. Он присутствовал в жизни Эдварда восемь лет, хотя казалось, что намного дольше. До появления же Джаспера настоящего друга у Эдварда не было. Джаспер мгновенно вселил в него чувство непринужденности, и хотя в то время встречался с Элис, Эдвард быстро установил с ним тесную связь, которую не разрушили ни время, ни расстояние. Эдвард часто ездил в Техас навестить младшую сестру, используя родственные отношения как оправдание, чтобы повидаться с Джаспером. Даже когда Джаспер и Элис разошлись, и тот переехал в Аризону, связь между Джаспером и Эдвардом нисколько не ослабла.

На самом деле, она лишь окрепла, когда Эдвард старался помочь Джасперу преодолеть разрыв с Элис. В течение следующего года они наладили связь еще более крепкую, которая была отделена от взаимоотношений Джаспера с младшей сестрой Эдварда; Джаспер всегда оставался близок и с Эдвардом, и с его родителями. Эдвард был вне себя от радости, когда после окончания юридической школы Джаспер решил переехать в Сиэтл. Он познакомил Джаспера с несколькими своими свободными приятельницами, но ни одна из них не оказалась подходящей. Эдвард понимал, что Джаспер все еще влюблен в Элис, даже если сам он предпочитал это игнорировать.

Эдвард вслух застонал, когда подумал о другом своем друге… Джеймсе МакКафери. Он знал Джеймса даже дольше, чем Джаспера, однако первые годы их общения состояли только из пивных вечеринок и студенческих дебошей. Джеймс был хорошим, «удобным» другом во время учебы в колледже; тем, кто следил, чтобы Эдвард не остался без перепихона, и вытаскивал его куда-нибудь выпить, когда очередным отношениям приходил конец. Они оба получили степень по английскому и построили удачные карьеры; Эдвард — в писательстве, а Джеймс — в журналистике.

Но за последние несколько лет они стали ближе просто периодических приятелей по пьянке, особенно после того, как Джеймс остепенился с Викторией. Эдвард такого не ожидал, но все же был рад за друга. Виктория была красива и чертовски забавна, поэтому Эдвард не мог винить Джеймса за то, что тот влюбился в нее по уши. Вскоре после их свадьбы Эдвард нашел Таню, и как-то легко две пары стали ходить на двойные свидания, заведенный порядок напоминал атмосферу «Большого разочарования» (ПП: фильм режиссера Лоуренса Кэздана). Вечеринки, светские приемы, барбекю на заднем дворе… все это было так по-взрослому и в духе пригородной жизни. Эдвард даже не был уверен, как так закрутилось, но не возражал. Это казалось естественным порядком вещей.

Чего Эдвард, однако, совсем не ожидал, так это откровения, случившегося две недели назад, относительно того, что Джеймс питал безответную любовь к Тане. Новость едва ли не вышибла почву у него из-под ног. Эдвард, вытаращив глаза, остолбенело сидел напротив стола Беллы с открытым ртом, словно дохлая рыба.

По-видимому, этот детектив… Эммет Как-его-там обнаружил удаленные электронные письма на рабочем компьютере Тани, в которых Джеймс жадно выражал свою любовь к ней. Там нашлось и несколько фотографий, но ни одна не компрометировала Таню. Однако на каждом шагу казалось, что Таня мягко отвергала Джеймса. Истребованные материалы электронного ящика Тани подтвердили то же самое.

Тогда-то закрались подозрения, и детектив каким-то образом выяснил, что не все вещи из офиса Тани были представлены и учтены, а при дальнейшем поиске выяснилось, что Джеймс скрыл некоторые из ее вещей в своем подвале. Что за хрень? Большинство предметов, которые Джеймс спрятал, были вещами, которые, судя по всему, на протяжении ряда лет он дарил Тане… маленькие безделушки и «думаю о тебе» вещицы, что он приобретал в рабочих командировках и отпусках. Но почему? Зачем бы Джеймс это делал? Дома у него была жена, ради всего святого.

Слон, очевидно, стоял посреди комнаты, глядя Эдварду прямо в лицо, но сейчас он отказывался полностью это осознавать. Просто не мог. Пока нет. Хотел еще ненадолго остаться плыть по течению реки отрицания.

Эдвард снова в неверии потряс головой. Как же он этого не видел? Эдвард понимал, что вел себя как недалекий, но этому действительно не было оправдания. Разве не должен был он заметить попыток других мужчин украсть то, что принадлежало ему? Разве не должно было сотрясти его что-то вроде инстинкта пещерного человека? Конечно же, бога ради, ему следовало бы заметить и, вытащив дубинку, проломить Джеймсу пресловутый череп, после чего закинуть Таню на плечо и утащить обратно в пещеру, чтобы пометить как свою собственную. Да даже без пещерных замашек, разве не должен он был как минимум «помериться причиндалами» и пописать Тане на ногу, словно собака, чтобы все остальные собаки по соседству знали, что эта женщина занята?

Эдвард вздохнул и еще раз тяжело выдохнул, глядя на серый полоток. У Джеймса были чувства к Тане. Ладно. Это объясняло ту вспышку на поле для гольфа и даже его явное горе на кладбище, хотя тогда Эдвард по горло увяз в собственной печали, чтобы это заметить. Но все-таки он не понимал, почему Таня хранила все эти маленькие знаки внимания. Таня тоже что-то испытывала к Джеймсу? Блядь. Проявляла ли она эти чувства?

Эдвард покачал головой и подавил всхлип, когда на него вновь нахлынули эмоции. Вот и оно. Ужас и горе от последних новостей, по спирали отправляющие его в колодец самоуничижения и жалости к себе.

Тест на отцовство. Этот чертов тест на отцовство.

Делая это, Эдвард чувствовал себя неправильно. Получить ордер на досудебном совещании было легкой задачей, как Белла и говорила, но собственно сдать мазок с щеки и предложить свою слюну в качестве потенциального доказательства того, что его девушка вела себя распущенно, — это уже совсем другая история. Он, черт возьми, чуть не предоставил лаборатории образец рвоты, настолько были на пределе его нервы при сдаче своей ДНК.

Но он понимал, что это было необходимостью, и что Белла должна установить мотив любым доступным ей способом. Без этого он был в дерьме, так что даже если сдача мазка с щеки означала возможный удар по репутации Тани, Эдвард должен был это сделать.

Просто Эдвард никак не ожидал таких результатов. Он был дураком. Полным и абсолютным дураком. Голос Беллы по телефону, просящий его прийти к ней в офис, должен был стать первой подсказкой. Он был сдержанным, немного холодным и очень далеким от ее обычного оживленного тенора.

Розали стояла в приемной, когда Эдвард приехал в офис, и пусть даже друзьями они не являлись, он отметил, что ее приветствие было кратким и отнюдь не теплым. В воздухе определенно висело напряжение, но он лишь снова пожал плечами.

Белла сконфуженно смотрела на Эдварда несколько долгих неудобных мгновений, прежде чем пригласила присесть на один из стульев напротив своего стола. Она даже не пробовала завести светскую беседу, просто наблюдала за мужчиной некоторое время, теребя на столе свою шариковую ручку.

Все это напряжение заставило надпочечники Эдварда работать на пределе, его сердце бешено колотилось, а ладони потели, и прежде, чем сам понял, он выпалил слова, лишь бы услышать что-то кроме скрежета гребаной ручки по бумаге. Белле в голову пришла та же мысль.

— Можем мы просто перейти к ебаной сути дела? — яростно исторгнул Эдвард.

— Результаты теста на отцовство пришли сегодня утром, — одновременно с ним произнесла Изабелла.

Ее следующие слова снова разбили его склеенное суперклеем сердце на миллион частей.

— С вероятностью девяносто девять и девять процентов ты не являешься отцом ребенка Тани.

Сначала Эдвард огляделся, ища разражающихся хохотом зрителей, камеры, микрофоны и протянутую к нему в знак поддержки руку Мори Повича, старающегося утешить в самую тяжелую минуту семейной драмы.

Вместо этого видел только Беллу, которая сокрушенно сидела за столом, пристально за ним наблюдая и, вероятно, молясь, чтобы он не разбушевался и не уничтожил все в радиусе мили от ее офиса.

Жаркая волна разлилась по всему телу, надпочечники снова заработали в полную силу. Пальцы начали судорожно сокращаться, ноги задергались, и все его тело — с головы до пяток — затрясло. Этого не могло произойти. Этот ребенок был его, черт подери.

— Что? — Эдвард стиснул зубы и с вызовом сжал челюсть, отказываясь принимать то, что только что услышал. Такого просто не могло быть.

Он умолял Беллу сказать ему, что это была какая-то дурацкая шутка, что лабораторные результаты неправильные и произошла какая-то ошибка. Но она сидела там, беспомощно выражая свое сочувствие и не зная, что еще для него сделать.

Эдвард застонал и потер лицо ладонями.

Выходит, у Тани была интрижка. Существовал только один способ, при котором чья-то ДНК могла попасть внутрь твоего тела и внутрь тела ребенка. Но когда она ему изменила? Не считая редких поездок за город, чтобы поискать локации для своих романов, Эдвард в основном оставался в Сиэтле. Если он уезжал из Сиэтла с какой-то другой целью, Таня обычно ехала с ним. По выходным она оставалась дома, а после работы возвращалась прямиком в их жилье.

Работа. Джеймс. Нет.

Эдвард подавил рыдание. Нет, нет, нет. Вот что в отрицании кричало его обезумевшее сердце, но разум не мог быть обманут и работал сверх всяких сил, пытаясь собрать все кусочки воедино. Джеймс… один из его самых лучших друзей, и Таня, любовь всей его жизни к настоящему моменту, встречались тайком и предавали его, в то время как он пребывал в неведении. Это был тот вариант, который имел наибольший смысл… так все части объединялись в наиболее ясную картину.

Эдвард не мог не задаваться вопросом, как долго этот потенциальный роман продолжался. Сколько раз они встречались, чтобы утолить свою похоть? Возбуждало ли их волнение от возможности быть пойманными? Может, именно поэтому так чертовски зла была сейчас Виктория на Джеймса. Возможно, это и было источником всех их семейных проблем. Эдвард не мог винить Викторию за то, что она пришла в ярость. Разбитый гребаный iPhone был бы меньшей из неприятностей Джеймса, если бы роли поменялись, это без чертовых сомнений.

Он старался не поддаваться ревности во всей этой ситуации, но просто не мог это остановить. Как Джеймс прикасался к ней? Заставлял ли он поджиматься пальцы на ее ногах от страсти? Попадал ли во все правильные места?

Боже. Трахалась ли Таня с Джеймсом, прежде чем вернуться домой и заняться любовью с Эдвардом? Занималась ли она любовью с Джеймсом в часы, предшествовавшие ее смерти? Трахал ли он ее всего за несколько часов до того, как она умерла… прямо перед тем, как Эдвард в последний раз был с ней? Кончил ли внутри нее?

Эдвард почувствовал, как глубоко внутри его живота зародилось собственническое рычание. Только ли в качестве любовницы украл Джеймс его девушку, или же он завладел также и драгоценными, самыми сокровенными моментами Эдварда? Смотрел на нее до и после того, как они занимались любовью, с предельной точностью изучая ее и запоминая каждую мелочь, какую только мог? А Таня лежала и действительно позволяла Джеймсу смотреть на нее, зная, что это любимое занятие Эдварда?

Доводил ли Джеймс ее до оргазма так же, как это делал Эдвард? Гребаный боже, неужели ему нравилось душить Таню так, как не нравилось Эдварду? Был ли он тем, кто доставлял ей это специфическое удовольствие? Удовлетворял ее нужды таким образом, каким не мог и не хотел Эдвард? Нравилось ли Джеймсу пробовать ее на вкус, как Эдварду? Или, вот дерьмо, возможно, он получал удовольствие, сначала наслаждаясь ею, а потом позволяя Эдварду подбирать жалкие объедки?

Нет.

Нет.

НЕТ!

Эдвард замотал головой, пытаясь заглушить эти мысли. Нет. Джеймс не мог знать тело Тани так, как Эдвард. Даже если у них была тайная интрижка, это должно было быть спешно… быстро и по существу. У Джеймса не могло быть ни шанса, ни времени узнать Таню на том же интимном уровне, на котором ее знал Эдвард.

Знал ли Джеймс, что у Тани было родимое пятно, крошечный участок лишь на тон темнее остальной части ее кожи? Видел ли он три веснушки над ее левым глазом; приобретенные в детстве из-за ветрянки шрамы? А созвездие веснушек, рассыпавшихся по щеке?

Эдвард издал рык отчаяния, смешанного с остатками гнева. Может быть, эти мелочи значили для Джеймса что-то совсем другое. Возможно, вместо созвездия он видел архипелаг пустынных островов, разбросанных вдоль ее скулы. Или, может, это был знак проклятья для двух несчастных влюбленных, которые никогда не получат шанса в полной мере реализовать свой потенциал вместе. Может быть, Джеймс проявил свое очарование ею так, что каждый раз, когда Таня смотрела на эти самые отметки, она думала о нем.

Ебать это. Эдвард отказывался даже думать в этом направлении. Таня, может, и была Джульеттой Джеймса, но он явно, блядь, не являлся ее Ромео.

Эдвард почувствовал волну разочарования, в то время как мозг безжалостно атаковал его образами этих двоих вместе. Занимался ли Джеймс сексом с Таней в их кровати? Или, может, на их диване? Поэтому Джеймс был так зол, что Эдвард избавился от всей своей старой мебели? Потому что все эти никчемные предметы мебели были гребаными напоминаниями об их грязных свиданиях?

Смеялись ли они над Эдвардом, лежа вместе в постели? Черт. Являлся ли Джеймс отцом ребенка?

Нет. Эдвард не единожды прочел дневник Тани вдоль и поперек. Она никогда не предполагала, что ребенок может принадлежать кому-то, кроме Эдварда. Учитывая это, возможно, Таня не брала в расчет, что зачал ее ребенка кто-то другой, потому что они предусмотрели использование защиты. Видимо, это была единственная оказанная ими любезность. Или, может, они пользовались защитой по настоянию Тани.

Может быть, глубоко внутри Таня действительно любила Эдварда и, несмотря на свои поступки, хотела его уберечь.

Нет, к черту это. Вероятно, она использовала презервативы, только чтобы обезопасить себя, чтобы невозможно было попасться. Вероятно, в душе она руководствовалась исключительно своими интересами. Дерьмо, а что, если ее предательство не ограничивалось лишь только изменой Эдварду? Что, если у нее было несколько любовников? Может быть, она встречалась с ними на обеденных перерывах или для быстрого секса после работы.

Эдвард потянул себя за волосы и ударил ладонью по дереву балкона, пытаясь взять контроль над эмоциями. Воображение у него разыгралось не на шутку. Таня любила Эдварда, и он это знал. В своих личных мыслях, излитых в дневнике, она раз за разом это повторяла, даже не думая, что кто-то другой это прочтет. Признания Тани на этих страницах говорили о многом, вне зависимости от того, говорили ли ее действия об обратном. Также она постоянно говорила Эдварду о своей любви. Никогда не было секретом, какие сильные чувства Таня к нему испытывала. Эдвард не должен был сомневаться в этом сейчас, несмотря на то, какие обнаружились детали. В жизни случается херня, и это причиняет боль. Да, эта новость вышибла из Эдварда весь сраный дух. Такого он вовсе не ожидал. Эдвард был этим огорчен и, боже, как же он был разбит.

Может, это произошло только единожды. Возможно, это и были те самые ошибки, о которых Таня писала в дневнике. Она явно была взволнована скорым появление младенца, и если бы хоть на секунду усомнилась в том, что малыш был чей-то еще, кроме как Эдварда, то не осмелилась бы принести этого ребенка в их дом.

Нет. То был короткий роман, если вообще можно это так назвать.

Не было нужды спорить о семантике, когда правда заключалась в том, что Таня любила Эдварда. Другой мужчина мог завладеть телом Тани, но Эдвард знал, что был единственным, кому принадлежало ее сердце.

Именно эта мысль принесла Эдварду утешение в разгар бури, и он понял, что больше не может найти в своем сердце силы злиться. Конечно, Эдвард был просто вне себя от ярости, когда вылетел из офиса Беллы и помчался по улицам Сиэтла, словно летучая мышь из ада. Как будто зная, что произошло что-то плохое, его телефон затрещал от звонка Элис, но Эдвард нажал отбой. В тот момент он не хотел говорить с сестрой. Не хотел говорить ни с кем, кроме единственного человека.

Тани.

Эдвард направился прямиком на кладбище и бесцельно кружил по огромному могильнику, пока не нашел место, которое показалось ему знакомым. Да, сосна напротив фонтана и искусственного пруда. В этом месте похоронена Таня.

Сначала он чуть не прошел мимо нее, потому что памятная доска еще не была установлена. На недавно вспаханной земле осталось несколько увядших цветов, и пятнами начала прорастать трава. Эдвард вечность стоял там, глядя на участок и пытаясь сдержать слезы, пока наконец не опустился на колени, собирая ладонями поврежденную землю и просеивая сквозь пальцы.

Он не мог даже спросить ее, почему она сделала то, что сделала. И так знал почему. Все, что Эдварду оставалось — позволить слезам капать, поскольку очень много осознаний обрушилось на него одномоментно. Таня была здесь, лежала в холодной земле, не способная объяснить свои действия. Не то чтобы она должна была давать какие-либо объяснения.

Эдвард был бесчувственным, эгоистичным ублюдком и подтолкнул ее прямо в руки другого мужчины. Имел ли он право ее обвинять? Нет, нисколько. Сидя и глядя на могилу Тани, он не мог не чувствовать за собой определенной вины.

Эдвард обнаружил себя, шепчущим Тане слова извинения за все: за то, что был ужасным бойфрендом и эгоистичным любовником. Глаза Эдварда заволокло навернувшимися слезами, когда он молил о прощении за каждый раз, когда заставлял Таню чувствовать, словно не любит ее, или что ей нужно искать любви у другого мужчины. Эдвард просил прощения за то, что втянул ее в неразбериху, которая была его жизнью, и за то, что она умерла. Он просто извинялся. Просил прощения за каждую гребаную вещь, за которую только мог принести свои извинения.
 

Продолжение главы