Сентябрь 1955 года

— Ничего не получится, куколка. — Оставалось только надеяться, что она не заметит дрожь в моем голосе. — Мы… провели сумасшедшее лето. Н-да, отлично повеселились, но мы слишком разные.

— Разные, Джаспер, именно поэтому нам так изумительно вместе.

В отличие от меня, Элис не нужна была сигарета, чтобы выглядеть невозмутимой. Почувствовав на себе взгляд девушки, я перетащил пепельницу на свой край стола и, уставившись за растущую пирамидку серого цвета, трясущимися руками стал стряхивать пепел.

— Твой папуля — старомодный человек, Эл, он никогда не полюбит меня. Для него деньги важнее всего, а у меня их нет.

— Ну, тогда хорошо, что у меня их хватит на нас обоих.

— Что, если он лишит тебя содержания? — продолжая таращиться в пепельницу, поинтересовался я.

— Значит, будем питаться любовью.

— Ты наивная идеалистка, — снисходительно фыркнул я.

Слова прозвучали как оскорбление, однако краем глаза я увидел, что она даже не вздрогнула.

Когда мы с Элис только-только пришли в эту закусочную, из музыкального автомата лились веселые мотивчики. Парочки взрывали танцпол: пижоны крутили своих дамочек так, что пышные юбки взлетали высоко вверх. Измученные официанты, таская гамбургеры и коктейли, изо всех сил задирали подносы — старались избежать столкновений. Мне до боли хотелось взять мою Элис за руку и закружить ее в танце — ведь она была лучшей партнершей, какая у меня когда-либо имелась.

Но мы пришли сюда не за этим. К тому же какой-то красавчик-идиот, задавшись целью пообжиматься, скормил пять центов музыкальному автомату, и тот выдал мелодию, которая в это лето пользовалась у дам невероятной популярностью: она умиляла их пьянящей лирикой и душераздирающей инструментовкой. Это была оригинальная версия хита, который позже перепевался и перерабатывался множество раз, и я уверен, что даже вы, дети, смогли бы его узнать. [Джаспер говорит о композиции Unchained Melody, которая многим известна по саундтреку к фильму «Призрак»; кому интересно, история песни тут.]

«О, моя любовь, моя дорогая, я изголодался по твоим прикосновениям, нескончаемое одиночество…»

Парочки — кавалеры собственнически обняли девушек, а те в ответ склонили головы на мужские плечи — принялись медленно покачиваться на танцполе. Все это, плюс оптимизм, который слышался в голосе Элис, привел меня в бешенство. Я снова сильно затянулся.

— Я никто, а он хочет Лигу плюща.

— Джаспер, почему мы говорим о том, чего хочет мой отец? Как насчет того, чего хочу я? Именно благодаря тебе этим летом я поняла, что такое положение дел ненормально, и требовать то, в чем и мне, и остальным представительницам моего пола постоянно отказывают, — мое чертово право как женщины. Именно благодаря тебе я поняла, что если речь идет о ценности человеческой жизни, пол, класс, цвет кожи и счет в банке не имеют значения. Так почему, сидя здесь, мы говорим об отце и деньгах?

Окончательно разъярившись, но не от ее слов, а из-за несправедливости всей ситуации, так как когда дело коснулось нас, у меня не хватило сил поступиться совестью и принять правильное решение, я, наконец, вскинул на нее горящий взгляд.

«Одинокие реки впадают в море, в море, в распростертые объятия моря...»

— Потому что, Эл, в общем и целом, да, равенство существует, но поскольку речь идет о нас с тобой…

— Почему? — Она оперлась ладонями о стол и, наклонившись ко мне, стала настаивать: — Почему все иначе, поскольку речь идет о нас с тобой?

Я ударил рукой по столу, но эта особа не то что не моргнула глазом, она даже не отпрянула. По словам Элис, это я научил ее всему, это я был храбрым. Но на самом деле это она по своей природе была умной, смелой и слишком хорошей для такого оборванца, как я.

И вдобавок ко всему сногсшибательной.

— Потому что ты, черт возьми, заслуживаешь лучшего! Потому что мне, куколка, вообще не следовало связываться с тобой! Я знал, что ты мне не ровня! С самого начала знал, что в будущем нам ничего не светит, и, стоя на той сцене, должен был игнорировать твой игривый кукольный взгляд! Должен был не обращать на тебя внимание, а сразу переключиться на другую девку, поскольку тебе там было не место!

Пропустив эту вспышку гнева, Элис с достоинством выдержала мой взгляд: воспитанная как светская дама, она не закатывала истерик в дешевых закусочных. Когда я наконец дождался от нее ответа, сигарета истлела почти до фильтра.

— Как насчет всего того времени, что мы провели вместе этим летом? Как насчет всего того, что мы разделили: стихов, акций протеста, приятных моментов, шуток… секса?

— Элли… — голос у меня дрожал, словно я, как и в момент нежности, выдохнул ее имя подобно молитве. За это лето у меня так и не получилось одновременно позвать девушку и посмотреть на нее без трепета, потому что всякий раз, когда я пытался это сделать, мне казалось, что она была способна заглянуть прямо в мою душу.

Выкинув окурок, я вытянул из пачки Lucky еще одну сигарету. Прикурил и, прежде чем продолжить объясняться, удостоверился, что сумею посмотреть девушке в глаза и говорить без дрожи.

— Это не твой мир, Элли, ты просто отвлекалась от реальной жизни.

— Мне не нужна та, другая, якобы реальная жизнь.

— Я тоже отвлекался, — настаивал я. — Если ты, Эл, будешь придерживаться первоначального плана, тебя ожидает нормальная, счастливая жизнь.

— Послушай меня, Джаспер, — она наклонилась ко мне так близко, что я перестал видеть что-то, кроме ее синих глаз. — Послушай, что скажу. Я не хочу такой жизни.

— Эл, я не собираюсь вырывать тебя из привычной среды и превращать в спутницу голодранца, у которого даже дома нет, — прошипел я, — одни только извечные скитания и ничего, что можно было бы назвать своим!

Она продолжила изучать меня взглядом.

— Ага, значит, ты предпочитаешь, чтобы я вернулась к прежней жизни, вышла замуж за Джеймса, богатого банкира, выбранного папенькой, родила ему троих детей и состоялась как послушная жена, каждую неделю организуя вечера для состоятельных друзей у себя на Парк-авеню.

Из-за нарисованной ею картины у меня в горле образовался ком. Я с трудом сглотнул и забил последний гвоздь в крышку собственного гроба.

— Так все и должно было закончиться, девочка. Это было только на лето. Впрочем, мне жаль, что я забрал твою дев...

Прежде чем я успел закончить фразу, она схватила свой стакан — в нем был шоколадный коктейль — и выплеснула липкое, сладкое содержимое прямо мне в лицо. Посетители — и те, кто танцевал, и те, кто сидел за столиками, — замерли от изумления.

— Ты за это извиняешься? Из всех обидных вещей, что ты мне наговорил за последние полчаса, ты решил извиниться именно за это? За то, что забрал мою девственность? Высокомерный сексистский дурак, — выпалила она, пока я вытирал лицо грубыми бумажными салфетками из диспенсера. — Ты не забирал мою девственность. Я сама охотно отдала ее тебе, так как это было мое право. И мне наплевать. Впрочем, я уверена, что и Джеймсу будет наплевать, если вишенкой на торте станет не она, а мой трастовый фонд, — сыронизировала она.

— Эл…

— Но ты все-таки хочешь, чтобы вернулась к такой жизни. Ты лицемер, Джаспер Уитлок, вот ты кто. Может, я и идеалистка, но ты лицемерный циник. Ты утверждаешь, что веришь во что-то, но ты не веришь ни во что, кроме собственных убеждений. Дни и ночи напролет ты разглагольствуешь о равенстве полов и вере в моральный кодекс, однако здесь и сейчас придерживаешься прямо противоположной позиции.

— Эл…

— Если бы мне пришлось выбирать между скептиком и мечтателем, я выбрала бы мечтателя.

Я снова сглотнул... Конечно же, она была права, но в тот момент я этого еще не осознавал.

— Не надо меня ненавидеть, Элли, — прошептал я.

— Я не могу тебя ненавидеть, — она подарила мне задумчивую улыбку, из-за которой внутри меня все перевернулось. — Несмотря на все это, не могу, ведь ты многому меня научил. Ты открыл мне глаза на несправедливость, на то, что с ней нужно бороться. И потому я признательна за наше знакомство. Но проводить всю жизнь с оглядкой на это лето, Джаспер, я не собираюсь.

— Элис…

Она стояла там и ждала, пока я не наберусь смелости и не взгляну на нее — как я и говорил, она была смелой. Вижу, как сейчас: пышная красная юбка, облегающая белая блузка и черный пояс, затянутый вокруг тонкой талии — талии, которую мне до боли захотелось сжать в объятиях. Когда я наконец заставил себя поднять глаза, мне захотелось прикоснуться к мягким каштановым кудряшкам под шляпкой, коснуться гладкой шеи. Захотелось запустить пальцы в эти волосы, поцеловать эти красные губы, заглянуть в эти синие глаза.

Рукой, затянутой в алую перчатку, Элис провела по моей щеке:

— Прощай, Джаспер. Спасибо за воспоминания.

И я сразу понял, что чудовищно ошибся.

ОооооoO

— Тогда почему вы позволили ей уйти? — с недоверием спрашивает Эдвард.

После описанных событий прошло больше шести десятилетий. Мы вчетвером, Джаспер и Элис, я и Эдвард, найдя на круизном судне укромное место, расправились с неофициальным ужином типа «шведский стол» и сейчас просто сидим за столиком под открытым небом. Мероприятие едва ли похоже на наше с Эдвардом недавнее приватное пиршество с персональным шеф-поваром и собственным инструментальным дуэтом. Неподалеку за столиками можно увидеть других путешественников, да и вообще мы находимся достаточно близко к центральной площадке — слышится судовой оркестр и даже ощущаются вибрации, которые создают инструменты.

Но море точно такое же — темно-синее, закат точно такой же — солнце раскрашивает небо всполохами персикового и золотого. Элис и Джаспер — приятное дополнение к нашей скромной компании.

По крайней мере, являлись таковым до истории Джаспера.

Но, как бы там ни было, у нас с Эдвардом что-то пошло не так еще до того, как Джаспер повел свой рассказ. По ходу повествования настроение парня только портилось. Вот и теперь Эдвард держит меня за руку, но его хватка какая-то безжизненная, вялая, мысли, кажется, витают далеко-далеко — за тысячу миль отсюда, и я начинаю подумывать: а не намылился ли он, часом, обратно в Майами?

— Чего ты ожидал, сынок? Что я привяжу ее? В любом случае не похоже, что у меня был выбор, — парирует Джаспер. — Эта особа всегда отличалась вспыльчивым характером.

Рядом хихикает Элис:

— Он до сих пор такой.

— И в тот момент... ну, думаю, я сильно ее обидел.

— Он прав. Черта с два я осталась бы тогда. Повезло, что я не заказала еще один коктейль, чтобы плеснуть ему в лицо.

— Хм, — прочищает горло Джаспер.

— Но время… — улыбается Элис, — и случайная встреча заставляют взглянуть на вещи под другим углом.

— Вы быстро помирились? — любопытничаю я.

Элис пожимает плечами:

— Зависит от того, что ты подразумеваешь под словом «быстро». Не забывай, что ты общаешься с людьми, которые прожили вместе больше шестидесяти лет.

— Так вышло, что три года спустя мы встретились снова…

— Три года спустя? — кричит Эдвард.

Несколько пассажиров озираются. Стискиваю Эдварду руку — тот нервно ерошит волосы.

— Ты хочешь стать звездой этого часа рассказа, сынок? — интересуется Джаспер. [Час рассказа — мероприятие в библиотеке или книжном магазине, во время которого детям вслух читают книжки.]

— Извините. Прошу прощения, сэр. Пожалуйста, — выдыхает Эдвард, — продолжайте.

— Ну, как я и сказал до того, как меня нагло перебили, мы с Элис встретились три года спустя. Совершенно случайно. Дело было в сентябре 1958 года в Литл-Роке, штат Арканзас. Не знаю, как там у вас со знанием истории, молодежь, но обычно вам ничего не известно о борьбе за справедливость, которая происходила до вашего рождения. Так вот, в сентябре 1958 года Литл-Рок представлял собой богом забытое место. За год до этого в соответствии с планом федерального правительства по десегрегации девять отважных афроамериканских детей впервые переступили порог Центральной школы Литл-Рока. Прежде та была только для белых. Смельчаки пережили тяжелый, наполненный физическим и эмоциональным насилием учебный год. Но, словно этого было недостаточно, Орвал Фобус, губернатор Арканзаса и расист, придумал, как не допустить афроамериканцев в «белые» школы следующей осенью. Я был там, оказывал помощь ACLU… [Автор, к сожалению, опять путает исторические факты: Фобус предпринял ряд действий еще в сентябре 1957 г., и Дуайту Эйзенхауэру, тогдашнему президенту США, чтобы восстановить закон, пришлось вводить в Литл-Рок федеральные войска. ACLU — от англ. American Civil Liberties Union, Американский союз защиты американских свобод.]

— В смысле, сэр, вы адвокат?

— Что? Да, сынок, я адвокат! Сейчас на пенсии, но прошу внимания!

— Еще раз извините, сэр.

— Как я и сказал, я помогал ACLU бороться с этим крысиным отродьем, ублюдочным губернатором. До этого — все три года — я старался занимать себя по полной, чтобы не вспоминать об одной когда-то знакомой мне темноволосой особе, не думать, что она намеревается сделать, и не изводиться мыслями о ее замужестве, детях и тому подобном. И да, знаю, что это была пытка, которую я навлек сам на себя. Но, так или иначе, в один прекрасный день я вошел в нашу временную контору в деловом центре Литл-Рока, и там мне сообщили, что накануне вечером наши ряды пополнились выпускницей юридического факультета, которая прибыла из Нью-Йорка, и она…

— Это была Элис, — догадывается Эдвард.

— Поздравляю, сынок. Хочешь закончить эту историю, раз ты так хорошо ее знаешь? — Джаспер делает приглашающий жест.

— Джаспер, прекрати, — Элис со смехом шлепает мужа по руке.

— Хм.

— Да, дорогой, — отвечает Элис, — это была я.

— Я вымаливал у нее прощение в течение часа, — ухмыляется Джаспер. — Даже не буду этого отрицать. Так что да, можно сказать, что мы помирились быстро.

— Я... не знаю, можно ли охарактеризовать три года, как быстро, сэр.

— Что? Ты стал экспертом по мне и моей Элис?

— Джаспер, — тихонько предупреждает Элис.

— Но он считает себя экспертом по нашей истории, — ворчит Джаспер и обвиняюще тычет в Эдварда пальцем.

— Эдвард, дорогой, — с участием улыбается Элис, — полагаю, что применительно к отношениям, которые длятся вот уже больше шестидесяти лет, мы с Джаспером рассматриваем этот период как непродолжительную разлуку.

Эдвард кивает:

— Понимаю. Полагаю, когда у вас за плечами шестьдесят лет совместной жизни…

— Джаспер сильно извинялся за свое глупое поведение в той забегаловке. Тогда, три года назад, он наивно предположил, что я легко вернусь к прежней жизни — какой она была до него, и намеренно причинил мне боль. Он думал, что в противном случае лишит меня беззаботного, счастливого будущего, думал, что так будет лучше. Прошли три года — Джаспер повзрослел, да и я нашла собственный путь. Я продолжила учебу, пробовала пробиться, и он наконец осознал, насколько был неправ в своих суждениях как обо мне, так и о наших с ним отношениях.

— Все верно, — кивает Джаспер. — Я осознал, что моя дорогая Элис, которая всегда была оптимисткой, сумеет усмирить присущий мне беспредельный цинизм. Вот почему теперь перед вами жизнерадостный, позитивно настроенный и приятный в общении человек.

Он надувает щеки; Элис подмигивает нам — я сжимаю губы, Эдвард откашливается, но молчит.

— Хотя она заставила меня унижаться, — ворчит себе под нос Джаспер.

— Я не заставляла тебя унижаться, — со смешком возражает Элис. — Разве я была виновата, что заключила помолвку?

— Кто же тогда был виноват? — отвечает Джаспер вопросом на вопрос. — Ты заключила помолвку не со мной!

Пока Элис и Джаспер продолжают пикировку, Эдвард проводит рукой по лицу.

— Прошу прощения, Элис, но ты сказала, что заключила помолвку?

— Ну, я же заверила, что не стану жить с оглядкой на то лето, — лукаво улыбается она. — Да, заключила помолвку, но не с Джеймсом, а с по-настоящему милым молодым человеком, адвокатом по защите гражданских прав по фамилии Тёргуд. Возможно, вам доводилось о нем слышать. [Маршалл Тёргуд — известный адвокат по защите гражданских прав, в 1967 г. стал первым афроамериканским судьей Верховного суда США; называя Тёргуда молодым человеком, Элис иронизирует, поскольку к лету 1958 г. тому исполнилось уже 50 лет.]

— Элис, ты шутишь, — выдыхаю я.

— Нет, не шучу, — мурлычет она с хитрой улыбкой на лице. — Стоило Джасперу извиниться, как я тут же связалась с Тёргудом и разорвала помолвку. Потом привела Джаспера в свой номер и…

— И всю ночь напролет мы с моей Элис только и делали, что обнимались. Ха! Спустя пару месяцев поженились. Через год выскочил первый из троих сыновей. Прошло еще несколько лет, и мы с моей Элис открыли юридическую фирму, специализирующуюся на равенстве прав, а затем…

— Затем... вот они мы, — улыбается Элис, — вышли на пенсию, отправились в круиз, познакомились с вами, двумя замечательными детьми.

Мы с Эдвардом слабо улыбаемся в ответ.

— Что такое? — самодовольно усмехается Джаспер. — Ожидали чего-то другого? Да? Думали, будет одна из тех сказок, которые так любит ваше поколение?

Стискиваю Эдварду руку, он качает головой и, вздохнув, едва ли пожимает мою ладонь.

— Три года и помолвку спустя, — бормочет он. Потом протяжно и тяжело вздыхает. — Спасибо, что поделились своей историей.

Продолжение главы 13