- Ты не должна касаться вещей, которые тебе не принадлежат, - говорила моя мать мне.

- Довольствуйся тем, что имеешь. Многим повезло меньше, - сказал бы мой отец.

А я слушала, кивала и одевалась как хорошая, хорошая девочка.

Но время шло, увлекая нас за собой, и я стала понимать: моя мать знала, что может позволить себе жить по собственным правилам, потому что деньги покупали ей все.

Отец тоже знал это - он купил мать.

Я смотрела, как наблюдают мои родители за тем, как я расту, горжусь и радуюсь, разрушаясь в отвращении и замешательстве, потому что они поняли, что их принцесса с Парка-авеню - их хорошая, хорошая девочка - может быть очень-очень холодной.

После благотворительного вечера я не вижу Эдварда Каллена до понедельника, пока он не входит в «Morning star», выглядя посвежевшим, чистым и нетронутыми моими руками.

Мне это не нравится, но я сглатываю и сосредотачиваюсь.

Костюм цвета морской волны, галстук цвета кобальта.

Он делает заказ, не обращая на меня внимания. Именно тогда моя невидимость начинает раздражать меня.

Я не поднимаю головы, когда он проходит мимо, молча желая, чтобы он заметил меня и вспомнил. Вспомнил хоть что-нибудь.

«Посмотри на меня», - мысленно кричу я; мой пульс отдает басом в ушах.

Колокольчик над входом оповещает, что мне придется набраться терпения.

- Доброе утро, мисс Свон.

- Доброе утро, Билли.

- Я нашел для вас цитату, - с усмешкой объявляет он.

- Хорошо.

- Делай, что можешь там, где ты есть, и с тем, что у тебя есть.

Я вздыхаю, быстро напрягая мозг.

- Франклин Рузвельт?

- Теодор, - ликует он, удивленный моей ошибкой. - В следующий раз повезет больше, верно?

Черный костюм в серую полоску, светло-розовый галстук. Вошел, вышел, не замечая то, как обвиваются мои руки вокруг кофейной кружки, словно когти, готовые разорвать плоть.

Я остаюсь невидимкой.

- Изабелла, - рассудительно начинает доктор Коуп.

Раздраженная, я готовлюсь к предстоящей лекции. Она не разочаровывает меня.

Она говорит о «страхе перед близостью», «нездоровой одержимости» и старом-добром «хищническом поведении».

Она предлагает мне отвлечься. Йога. Фотография. Работа.

Перед уходом, я говорю «да, конечно, я задумаюсь над этим», выдохнув несколько облегченно.

Серый костюм, светло-зеленый галстук.

Я наблюдаю за тем, как он уходит, и даже ловлю его взгляд, но, тем не менее, он не останавливается.

Терпение, напоминаю себе я. Такое уже бывало, и опыт оказался беспощадным учителем. Опрометчивые действия все разрушают.

Терпение.

Иногда мне снится он. А иногда - совсем иное.

«Ты ненормальная».

Слова черным дымом скручиваются, завиваются и вращаются, тонким арканом обвиваясь вокруг моих запястий, возвращая меня в давно минувший день. Все мрачное, точно такое же, как было тогда, когда другой человек смотрел на меня печальными глазами и с угрюмым видом шептал слова, ненавистные слова, которые теперь отзываются эхом в моем сне.

- Ты попадешь в Ад, Белла.

- Каково это, потерять рассудок? - однажды спросил меня старый друг, а он шутил.

- По крайней мере, это так же легко, как и удерживать его, - ответила я, подразумевая каждое слово.

- Значит, вы разговаривали с ним, - неодобрительно замечает доктор Коуп, закрывая мой дневник.

- Я представилась.

Она смотрит на меня взглядом, который можно было бы описать как «не удивлена».

- Изабелла, вы помните, что мы говорили с вами об оценке этой одержимости?

- Я помню, что вы сказали, - ровно отвечаю я.

- Я повторю: то, через что вы проходите, типично для вашей зависимости. Отношения с мистером Калленом, похоже, увеличивают ваше ощущение власти над ним, хотя бы потому что вы можете подойти к нему на своих условиях.

- Вы говорите так, будто он жертва.

- А как вы бы определили критерии жертвенности, Изабелла?

- Если человек наносит вред другому. Я знаю определение. Я не наносила вред.

- А намереваетесь?

- Безусловно, нет.

- Я хочу, чтобы вы были осведомлены о потенциальных юридических последствиях, если продолжите вмешиваться в жизнь этого человека.

- Вы собираетесь сообщить обо мне в полицию?

Она вздыхает.

- Сообщу ли я - не это должно быть главным вашим беспокойством. Сейчас я хочу, чтобы мы сосредоточились на том, чтобы помочь вам противостоять прошлому.

- Не вижу в этом необходимости.

- Тогда для чего вы здесь, Изабелла?

- Вы знаете, для чего, - вздыхаю я. - Если вы забыли, вспомните имя человека, который платит вам за эти встречи.

- Мы с вашим отцом регулярно разговариваем, Изабелла. Я никогда не делала из этого секрета. Надеюсь, вы понимаете, что независимо от того, о чем мы говорим на наших сеансах, информация остается конфиденциальной.

- Пока, - парирую я. - Вы забываете, что я делала это и прежде.

Ее молчание тяжелее ее лекций, и нет различия. Через несколько бесконечных секунд я слышу ее дыхание и свой ровный пульс.

- На сегодня время закончилось, - наконец говорит она. - До встречи на следующей неделе.

Во вторник вечером.

Стены спальни, украшенные лепниной, нависают надо мной, злобно смотря на меня. Каждый квадратный дюйм этого помещения - напоминание о мимолетной знатности; для меня оно дом не больше, чем улицы снаружи.

- На что, черт побери, вы уставились? - спрашиваю я у стен своей спальни, раздраженная их вездесущим самомнением. Они так чертовски уверены, что я не снесу их. Они так чертовски уверены, что избавятся от меня.

«Сумасшедшая, - шепчут они. - Ты сумасшедшая».

- Возможно, - огрызаюсь я. - Но я главная здесь. Что об этом вы думаете?

Они не отвечают.

Я делаю звонок.

К четвергу они перекрашены.

Стоит пятничное утро, когда его взгляд встречается с моим.

Костюм темно-синего цвета, галстук цвета бургундского вина.

Он пересекает кофейню, направляясь к выходу, направляясь в свой день, когда по некоторому шансу, прихоти, шепоту судьбы или рывку ведомой меня нити быстро оглядывает магазин, а потом мое лицо. Все его тело, кажется, на мгновение вздрагивает, по-видимому, ошеломленное неподвижностью призрачного прошлого пьяных и прерванных ласк под столом.

Он снова делает телодвижение, и любая отговорка по поводу абсолютного незнакомства не принимается, потому что я не могу отвести от него взгляда, а мои губы приоткрываются, когда он шаг за шагом приближается к моему столику.

Ничто в действительности не имеет значения, напоминаю я себе, вздохнув и выдохнув. Следуй за нитью.

- Привет, - начинает он.

- Привет.

Его подбородок напряжен, пока он пытается подобрать последующие слова, нервно сжимая зубы.

- Мы знакомы, правда? - тихо спрашивает он, его привычный хмурый взгляд усугубляется непониманием.

Я нетерпеливо желаю покончить с вводной частью, повторно включенной в разговор, но силюсь безразлично ответить:

- Ты и скажи мне.

- Благотворительный бал. Ты была там?

- Была.

- Та ночь немного туманна, - усмехается он. - Но ты кажешься… кажешься мне очень знакомой.

Немного туманна - отличный способ описать его забывчивость о том, как он положил мою руку на свой член. Я добавляю этот фрагмент к своей коллекции: Эдвард Каллен обладает даром преуменьшать. И забывать.

Но об этом я уже знала.

- Я была там, - повторяю я.

- Верно. Мне очень жаль. Повтори свое имя.

- Белла.

Он улыбается. Улыбка выглядит кокетливой.

- А фамилия у тебя есть, Белла?

- Есть.

Проходит несколько секунд, и становится очевидно, что я не планирую делиться с ним этой деталью. Он понимает это, и его улыбка меркнет, совсем чуть-чуть. Он такой милый, такой вежливый. Так отличается от того мужчины, который предложил мне по-быстрому трахнуться в туалете. Виски, похоже, его предпочтительная храбрость.

- Верно. Надеюсь, я не оскорбил тебя, проходя мимо…

- Ничуть, - спокойно заверяю его я. - Всегда приятно видеть тебя.

- Верно, - повторяет он.

Он - то, к чему я привыкла, поэтому следующие его слова меня не удивляют.

- Мы увидимся снова?

- И где мы бы увиделись? - спрашиваю я, приподняв бровь.

Он на мгновение смотрит на меня. Если бы он был школьником, то переминался бы с ноги на ногу.

- В следующий четверг мы будем на выставке в галерее «Агора».

- У меня нет билета.

- Вход свободный. Там будут все слои общества.

- Все?

- Все, - повторяет он.

- Ну, тогда, может, я стану одной из них.

Его ответная улыбка теплая.

- Я надеюсь.

Он вежливо прощается со мной и выходит, оставляя меня обдумывать последние несколько минут, обдумывать момент, которого я ждала с тех пор, как его осунувшееся пьяное тело село в лимузин, который он во благо разделил с Таней Дено. Я смотрела, как они уезжают, задние фары исчезают за углом, а я жду такси в темноте.

Я не что иное, как добровольный спутник, довольствующийся вращением вокруг его жизни. Пока.

Еще парочка подсказок и, вместе с тем, загадок вам)))