Ауттейк/приквел     МО́ЛИ или МОЛИ́ 

Кровь.

Ее вид и запах были хорошо знакомы мне. В своей медицинской практике я сталкивался с ней каждый день. Я изучал ее, рассматривал, переливал. Измерял давление, вслушиваясь в ее течение. Я даже был покрыт ею больше, чем один раз.

Человеческому телу для всех нормальных физиологических процессов требуется около шести литров крови. Потеря сорока процентов объема обычно грозит реанимацией. Она не потеряла так много, но каждая капля ее крови была драгоценна.

До этого момента, независимо от тяжести аварии и серьезности ситуации, мое медицинское образование всегда помогало, позволяя действовать практически на автопилоте. Но когда я увидел Беллу, лежащую на каталке, увидел, как ее темные кудри становятся матовыми от крови, весь мой профессионализм вылетел в окно.

«Только не она. Не ее кровь», − беззвучно плакал я с тихой тоской.

В первый раз в своей медицинской карьере я почувствовал слабость при виде крови. Я напоминал беспомощного ребенка, который был не в состоянии понять, как существовать в мире без нее.

Мой отец находился в больнице, делая обход, когда Беллу привезли на скорой помощи. Он позвонил мне, а затем быстро проинформировал о ее состоянии, когда я через несколько минут приехал из клиники, где мы с Беллой должны были встретиться во время обеда. Резко очерченные морщинки вокруг глаз Карлайла выдавали озабоченность, которую он скрывал, говоря со мной по телефону.

− У нее сломана рука, и есть неприятная рана на голове. Угрозы для жизни нет, но меня немного беспокоит, что Белла до сих пор не очнулась.

Отсутствие адекватной реакции на происходящее вероятно показали ему, как глубоко я потрясен, увидев Беллу без сознания. Сжав плечо, отец постарался утешить меня:

− Эдвард, она знает, как мы любим ее. Она найдет в себе силы вернуться к нам.

Я молча кивнул. Эмоции сжимали горло, не позволяя говорить. Травмы головы относились к тяжелым. Могут потребоваться дополнительные исследования и тесты, если Белла в ближайшее время не придет в сознание. Но в данный момент все, что я видел – это теплая, красная кровь. Я ненавидел каждую каплю, истекающую из нее. В этой крови была ее жизнь, так же как и моя. Оба наших сердца зависели от вязкой жидкости, текущей по ее венам. Белла не могла жить без крови, а я не мог жить без Беллы.

Если бы не неестественное положение ее руки и рваная рана на голове, то могло показаться, что Белла просто спит. Только Изабелла Свон-Каллен способна выглядеть потрясающе прекрасной в физически страданиях. Даже опухший глаз и синяки не портили ее красоту. Ее молочная кожа была бледнее, чем обычно, а губы – ох, эти губы, которые я дегустировал тысячу раз – были не такими алыми, как всегда. Я наблюдал, как ритмично поднималась и опадала ее грудь. Дыхание Беллы оставалось поверхностным и быстрым.

Официально мы все еще проводили наш медовый месяц. После свадьбы прошло три недели, а я по-прежнему не мог насытиться своей женой. Пустота, которую я чувствовал, когда мы находились далеко друг от друга, сейчас заполнилась лишь частично. Бессознательного физического присутствия Беллы недостаточно, чтобы закрыть эту дыру. Мне было жизненно важно, чтобы она проснулась. Необходимо, чтобы ее игривые карие глаза встретились с моими, и я ощутил электрический ток, который всегда искрил между нами, связывая вместе наши тела и сердца.

Сейчас я не был врачом. Я был мужчиной, отчаянно влюбленным в девушку.

Я позволил одному из стажеров загипсовать ее руку и под моим присмотром зашить рану на голове, пока восстанавливал свое эмоциональное равновесие. Но когда пришло время поставить Белле катетер и подключить капельницу, я взял это на себя. Я не хотел, чтобы кто-то находился так близко к ней. Я желал сделать для своей жены что-то полезное, а не только молиться о ее скорейшем выздоровлении.

Следующие несколько дней я проводил в палате Беллы каждую свободную минуту. О сне не могло быть и речи. Без нее я просто не мог нормально функционировать. Закрывая глаза, я видел только Беллу. Каждый короткий сон был наполнен мечтами о карих глазах, блестящих локонах и вздохах, слетающих с ее спелых полных губ.

Я скучал по ее смеху, и как следствие, по своему собственному. Не было ни дня, когда бы Белла не смешила меня. Она заставляла чувствовать себя живым и целым в этом заполненном стрессами мире. Я скучал по ее голосу, запаху, вкусу, но больше всего я тосковал по ее прикосновениям.

 − Белла, любимая, пожалуйста, вернись ко мне, − тихо прошептал я в бледную кожу ее щеки. – Я буду умолять тебя, если это поможет. 

Прикоснувшись губами к ее теплой плоти, я положил голову на наши переплетенные руки и вспомнил первую встречу с Беллой десять лет назад.

*** *** ***

Я постарался как можно быстрее проникнуть в «аквариум», известный так же как школьная столовая города Форкса, игнорируя глаза, следящие за каждым моим шагом. Я не понимал, почему люди смотрели на меня, когда я шел или сидел или вообще ничего не делал. Но в любом случае, я притворялся, что меня не волновали их взгляды.

Высокомерие и холодность были моим оружием в борьбе с нежелательным вниманием. Но это только маска. На самом деле, чужие взгляды делали меня застенчивым. Вероятно, праздные зеваки, рассматривающие меня, задавались вопросом, как я умудрялся передвигаться на гигантских лыжах, прикрепленных к моим щиколоткам, которые я выдавал за ноги. Или наблюдая за тем, как костяшки моих пальцев едва не касаются пола, обсуждали, что это и было последним доказательством теории происхождения человека от обезьяны.

Большинство людей, описывая меня, использовали бы слова «долговязый» или «неуклюжий», что, безусловно, предпочтительней прозвища «тощий», с которым я жил до того, как начал заниматься спортом и нарастил немного мышц. Мои чудовищно длинные, как у инспектора Гаджета, руки стали бонусом на футбольном поле, да и не только на нем, если честно.

Джессика Стенли настроила антенны, располагающиеся в люке чердака ее пустой блондинистой головы. Сосредоточив взгляд, она выстрелила лазерным лучом из своих похотливых на выкате глаз прямо мне в спину. Она была милой, но на ее чердаке не хватало нескольких ящиков. На самом деле, меня не интересовала ни она, ни любая другая девочка в школе Форкса. Мы вместе росли, и поэтому я знал их слишком хорошо. Я встречался с несколькими из них на протяжении последних пары лет, но ничего серьезного. Некоторые из них становились слишком агрессивны в своем стремлении добраться до меня. Некоторые просто раздражали. Это было неудобно, но, безусловно, не так сильно, как беззастенчивое разглядывание моей задницы.

Эрик Йорки (который однажды пытался сделать себе бородку из моих волос, оставшихся в сливном отверстии душа) каждый раз приподнимал бровь, увидев меня. Уверен, что брови были напрямую связаны с другой частью его тела, о которой я совершенно не хотел думать. Именно он вызывал у меня наибольшее беспокойство.

Наконец, я закончил свою мучительную прогулку по столовой и со вздохом плюхнулся на стул рядом со своей сестрой. Остроконечные колючки на черноволосой голове Элис отражали уровень ее воодушевления, который в данный момент по размеру был сопоставим с Диснейлендом. Сидя рядом со своим бой-френдом Джаспером, она барабанила по поверхности стола морковными палочками, зажатыми в своих кукольных ручках. Для меня до сих пор оставалось загадкой, как она, Эммет и я были сотворены из одного и того же набора генов. Мы отличались не только физически, но и обладали прямо противоположными темпераментами.

Толкнув меня в бок, Элис кивнула в сторону стола, располагающегося недалеко от нашего, и взволнованно прошептала:

– Новенькая. Из Феникса.

– Ой, – я толкнул ее в ответ, правда, не так сильно, как это сделала она, и попытался интерпретировать словесное сокращение сестры. Это был наш привычный способ общения. Мы понимали друг друга с полуслова. Иногда казалось, что я мог читать ее мысли, а Элис практически всегда точно знала, что я собирался сказать или сделать, прежде чем я начинал действовать.

Откинувшись на спинку, я, балансируя на двух ножках стула, посмотрел туда, куда указывал упрямый подбородок Элис. Я заметил длинные, блестящие каштановые волосы, которых прежде не видел и небольшое, но, определенно, женское тело.

Новичок в Форксе приравнивался к инопланетянину в Зоне 51(п.п.: секретная американская военная база). Он был настолько редким индивидуумом, что мог гарантированно занять место на сайте мифических существ. Девушку окружила группа подростков, тщательно изучающих ее внеземную форму. Они забрасывали ее вопросами о Фениксе, словно тот был некой далекой планетой, на которой не переставая светит солнце, и туземцы обладают золотистой сверкающей кожей. Хотя, по сравнению с Форксом, Феникс действительно мог считаться чужеродной планетой.

Ее стройная спина была напряжена, а плечи слегка сгорблены. Казалось, она чувствовала себя неуютно, привлекая столько внимания. Внезапно она повернула голову, и наши взгляды встретились. В тот момент произошло нечто необъяснимое. Что именно, я не знал, но это определенно было что-то.

В моей мозговой деятельности возникла многозначительная пауза. Грудь сжало, не позволяя нормально дышать. Сердце забилось так, будто Эммет (который в данный момент играл за университетскую команду «Вашингтон Хаски», но имел привычку использовать меня в качества объекта для выпуска агрессии) начал щекотать меня. Он пару раз – ладно, больше, чем пару – проделывал со мной этот трюк, так что я был хорошо знаком с подобным чувством. К тому же, все мое тело онемело и покалывало, пока я смотрел в эти глубокие темно-карие глаза на бледной коже.

Старая песня Ван Морриса о кареглазой девушке пришла мне на ум, и я представил, как мы вдвоем, смеясь, гуляем под дождем, словно в рекламе стирального порошка.

Элис махала рукой у моего лица, пытаясь привлечь внимание, но я не мог разорвать контакт с глазами, держащими меня в плену. Высунув язычок, девушка облизали нижнюю губу, а затем прикусила ее. Я был уверен, что вот-вот пропою строчку, внезапно появившуюся в голове:

"Моя Очаровательная Леди Инопланетянка".

– Эдвард… обед… занятия… – повторяла Элис.

Убрав ноги со стула, я отвернулся, тем самым ломая заклятие, наложенное кареглазой инопланетянкой. Я мысленно сократил ее имя до краткого МО́ЛИ или МОЛИ́. Уверен, в какой-то момент, мне придется МОЛИ́ть ее о чем-нибудь. Хотя бы о том, чтобы она еще раз посмотрела на меня. Учитывая это, назвать ее так казалось хорошей идеей.

Элис посмотрела на меня. Я знал этот взгляд. Он говорил: «Не испорть все в этот раз, парень». Насколько жалким я выглядел, сидя каждый день за обедом вместе со старшей сестрой и ее парнем? Элис уже знала, что мне понравилась МО́ЛИ или МОЛИ́ и предупреждала, что я мог облажаться. Чёрт! Я действительно был жалок. Мне пора заняться личной жизнью. Возможно, с подругой-инопланетянкой, прибывшей с планеты Феникс?

Честно говоря, я не помнил, что ел на обед. Возможно, это был картон. По крайней мере, пицца из кафетерия по вкусу напоминала именно его. Элис отказалась от попыток завести со мной разговор, поскольку я просто не слышал, что она говорит.

Так или иначе, через некоторое время я оказался в кабинете биологии мистера Баннера. Мои ноги лежали на пустом стуле, который стал вакантным после того, как две недели назад моя соседка по парте Эрика Мэтью переехала в другой город. После ее отъезда Йорки попытался сесть со мной, намериваясь украсть мою жевательную резинку, прилепленную к внутренней поверхности стола. Высокомерно посмотрев на Йорки, я отковырял от дерева кусок жвачки и демонстративно засунул в рот.

Что, съел, мелкий воришка?!

Я был на сто процентов уверен, что именно Йорки повинен в пропаже моих jockstraps (п.п.: белье, предназначенное для поддержки мужских гениталии во время занятий спортом). Джессика Стенли так же находилась в списке подозреваемых, но ей, с ее огромными сиськами, было сложно незаметно проникнуть в мужскую раздевалку. В любом случае, я уже ловил Йорки, когда он украл мои белые носки. Я даже не хотел знать, что он делал с ними.

Эрика Мэтью была отличным партнером для лабораторных. У нее был парень, и мы практически не разговаривали. Жаль, что она переехала. Хотя, люди все время уезжают из Форкса. Это нормально. А вот переехать в Форкс – это неслыханно.

– Мистер Баннер сказал мне сесть здесь.

МО́ЛИ или МОЛИ́ внезапно появилась передо мной, указывая на соседний стул свой бледной рукой. Она точно не была человеком. Ее умение незаметно транспортироваться доказывало это. А еще она обладала каким-то заклятьем, поскольку мой рот тут же пересох, а язык прилип к нёбу. Ее имя, как навязчивый мотив крутилось в моей голове.

– МОЛИ́… – почти пропел я, а затем судорожно вздохнул от смущения.

– Извини, что ты сказал? – положив руку на бедро, она вздернула брови.

Она выглядела потрясающе красивой в своей свирепости. Мои глаза путешествовали от ее лица к выпуклости груди, покрытой футболкой, и дальше к стройным ногам, одетым в темные джинсы и кеды.

– Ничего, – быстро ответил я, избегая ее взгляда и обижаясь, что она использовала свою сногсшибательную инопланетную форму и способность контролировать мозг, чтобы свести меня с ума.

Я убрал ноги со стула, и она бросила свой камуфляжной расцветки рюкзак на черную поверхность стола.

– Нет, это определенно было что-то, – с вызовом сказала она. – Ты только что сказал мне уМОЛять тебя?

Не сводя с меня глаз, она села на пустой стул. От мысли, что эта девушка будет о чем-либо меня умолять, я внезапно вспотел и с трудом сглотнул.

– Нет, – отрицал я, но мой голос сорвался в конце. Это было похоже на признание вины.

– Да. Ты это сделал.

Она нахмурила брови.

– Ты неправильно меня поняла.

Я нахмурился на нее в ответ.

– Тогда, что ты сказал? – она подозрительно прищурилась.

Я пытался придумать что-нибудь умное. Какое-нибудь слово по звучанию схожее с МОЛИ́ , но не смог, и в результате выдал первое, что пришло в голову:

– Ноги.

 "МОЛИ́ - НОГИ́  – похоже звучит, верно?"

– Ты сказал ноги?

Очевидно, она не поверила мне. Честно говоря, я не мог ее винить. Кто без видимой причины говорит НОГИ́ совершенно незнакомому человеку? Подросток в период полового созревания, лжец, сумасшедший…

Она буквально впилась в меня взглядом. Я снова сглотнул и почувствовал, как мой кадык подпрыгнул, словно йо-йо. Это должно было выглядеть по-настоящему привлекательно. Я надеялся, что ей понравилось, поскольку в данный момент я напоминал ходячее йо-йо.

Мой рот начал производить слишком много слюны, ощутив себя пустыней Мохавае рядом с этой девушкой. Вытащив изо рта жвачку, я приклеил ее под стол.

– Да, сказал, – я постарался твердо произносить слова, чтобы не походить на девственника или возбужденного подростка. Хотя очевидно, что я был и тем, и другим.

– И?..

– Что и?.. – я надеялся, что моя тактика уклонения заставит ее перейти от этой темы к чему-нибудь более приятному. Например, к просьбе поцеловать ее.

– Что насчет твоих ног? – она облизала губы, и я снова начал дергаться.

Не весь, а лишь та часть, которая не должна дергаться в классе, полном посторонних людей.

– Ну… они… спали, – ответил я, имея в виду ноги, а не ту часть, которая дергалась. Она совершенно определенно не спала.

– И ты решил немедленно сообщить мне об этом? Почему?

– Я подумал, что ты хочешь знать.

– Может быть, они мертвы и лишь выглядят так, будто спят? Знаешь, как родители говорят ребенку, что его золотая рыбка уснула, а на самом деле она умерла.

– Мои ноги живы. Я бы не мог ходить, если бы они умерли.

– Возможно, одна из них деревянная?

– Как… у пирата? – практически пропищал я, стараясь сдержать истерическое девчачье хихиканье, готовое вырваться из горла.

– Что-то подобное.

– У меня нет деревянной ноги, – я постарался произнести слова низким, грубым, как секс голосом, чтобы точно не хихикнуть в конце. Я был тверд, как дерево. И это точно не относилось к моим ногам.

Пожав плечами, она улыбнулась:

– Жаль. Это было бы здорово.

Она постучала пальцем по столу, а затем убрала волосы за ухо.

Мы не говорили, пока мистер Баннер объяснял задание для лабораторной работы и раздавал необходимый материал. Но я по-прежнему смотрел на нее краем глаза, а она пряталась от моего взгляда за завесой волос. Мне пришлось подавить желание повернуть ее лицо пальцами так, чтобы она смотрела на меня. Недостаток кислорода в легких делал меня легкомысленным. Я пытался найти остроумный ответ на ее последнюю фразу, но все о чем мог думать – это о том, как она красива. Чем дольше я смотрел на нее, тем больше тестостерона появлялось в моем теле, подавляя нормальное функционирование мозга.

– Мне нравятся пираты, – произнес я, прежде чем кишащий гормонами мозг смог остановить губы.

В классе наступила пронзительная тишина, и каждый взор обратился ко мне. Возможно, именно этим объяснялась моя паранойя? Держу пари, присутствующие только и ждали, что я скажу самые глупые слова из всех, которые когда-либо произносил школьник перед самой красивой девушкой в кабинете биологии. На любой планете.

"Мне нравятся пираты – это все, что смог придумать твой мозг, Эдвард?!" 

Уточнение: гормональный мозг.

Убейте. Меня. Сейчас. 

Я начал настраивать микроскоп, делая вид, что ничего не говорил. Может быть, если я буду молчать, то мне удастся не выставить себя еще большим идиотом.

Слегка приоткрыв рот, она продолжала смотреть на меня недоуменным взглядом, а затем плотно сжала губы. Уверен, она пыталась не рассмеяться. По крайней мере, она была воспитанной инопланетянкой. Хотя существовала вероятность, что она уже успела высосать мой мозг через глазницы с помощью своего гипнотического взгляда. Поскольку я точно не ощущал наличие никаких извилин в данный момент.

– У тебя есть имя? – спросила она, еще раз пристально посмотрев в мои глаза.

Определенно, ее взгляд был ключом к моей гибели. Именно он в сочетании с песней, игравшей в голове, заставил меня забыть о клятве оставаться немым и вынудил дать очередной дурацкий ответ:

– Для чего?

– Для тебя, – слегка ухмыльнулась она.

– Ох, я - Эдвард.

– Только одно имя? Большинство пиратов имеют сложные прозвища. Например, Длинноногий Джон Сильвер.

– Я не пират, – защищался я.

«Мне просто нравятся пираты», – по крайней мере, в этот раз я не произнес последнюю часть фразы вслух.

– Очень жаль. Ты бы хорошо смотрелся с дредами. Они бы прекрасно подошли к твой деревянной ноге.

– У меня нет… Слушай, можем мы просто заняться лабораторной?

Придвинув микроскоп, я поместил в него одно из трех стекол, что нам дали.

– Анафаза, – произнесла она, наклоняясь чуть ближе. Я почувствовал запах ее шампуня, лосьона или другой фигни. Это очень нервировало. От нее пахло девушкой, а ее кожа выглядела действительно мягкой.

– Что?

– Анафаза, – повторила она. В данный момент ее глаза располагались очень близко к моим.

– Ты даже не посмотрела, – возмутился я.

– Мне не нужно смотреть.

– Ты должна посмотреть.

– Нет. Ты смотри.

Я посмотрел.

– Анафаза, – подтвердил я.

– Метафаза.

– Нет, это – анафаза, как ты сказала раньше.

– Метафаза – следующее стекло, – пояснила она. Ее губы изогнулись в улыбке.

– Что?

Уверен, она подумала, что у меня есть проблемы со слухом. Это могло оказаться правдой. Для того, чтобы слышать, нужен мозг, а как раз его у меня и не осталось.

– Следующее стекло – метафаза, – медленно и отчетливо произнесла она.

Я растерянно посмотрел на нее.

– Я уже делала эту лабораторную в Финиксе, – пояснила она, пожимая плечами.

– И что? Это делает тебя ясновидящей? Ты даже не посмотрела на образец.

– Буквы на обратной стороне стекла. А, М, П – анафаза, метафаза, профаза, – пояснила она.

Внимательно посмотрев на стекло, я увидел крошечную букву «М», написанную черной ручкой.

– Ой!

– Так ты думал, что я – экстрасенс?

– Я сказал "ясновидящая".

– Это одно и то же.

– Очевидно, что нет. Иначе бы не было двух разных слов.

– Ты собираешься спорить и занудствовать о вещах, которые даже не существуют? – спросила она, покосившись на меня.

Честно говоря, я не мог винить ее. В данный момент я не был способен контролировать слова, которые извергал мой рот.

Так и не дождавшись ответа, она подняла рюкзак. Достав яблоко, она положила его на стол и продолжила поиски. Наконец, удовлетворенно хмыкнув, она извлекла из внутренностей рюкзака обкусанный карандаш и, случайно задев локтем яблоко, сбила его со стола. Фрукт приземлился прямо на мою ногу. Движением пальцев я пнул его вверх и поймал рукой.

– Ничего себе! Это было просто… вау! – в ее голосе звучало удивление.

Видимо, она не ожидала, что я смогу контролировать свое тело, если не имел никакого контроля надо ртом.

– Это дар.

– Так ты что-то наподобие заклинателя фруктов?

– У меня хорошая координация благодаря тому, что я играю в футбол. Еще одно преимущество нормальной ноги перед деревянной.

– Футбол или соккер?

– Футбол. Соккер – это совершенно другой вид спорта.

– Зависит от того, где ты живешь. В Европе соккер называют футболом.

– Я не живу в Европе.

В ответ она глубокомысленно кивнула.

– Это объясняет, почему ты ходишь в школу города Форкс.

Она написала слово «анафаза» на листе бумаге своим обкусанным карандашом, а я поместил в микроскоп следующий образец.

– Метафаза, – гордо сказал я, поскольку в этот раз первым произнес это. Протянув руку, я вытащил листок из-под ее руки и записал результат своей ручкой.

Она снова умыкнула листок и написала «профаза» в пустой графе.

– Мы должны посмотреть, чтобы убедиться, – настаивал я.

– Зачем? Остался последний образец и, учитывая маркировку на стекле, можно сделать однозначный вывод, что это – профаза.

– А если это – ловушка?

– Почему кто-то будет устраивать ловушку на лабораторной работе?

– Всякое бывает. Я не могу из-за этого снизить свой средний бал. Мне нужно поступать в медицинскую школу.

– Тогда вперед и с песней! – она указала на образец, а я отвернулся, чтобы посмотреть в окуляр.

– Профаза, – подтвердил я.

В ответ она закатила глаза.

– Разве для того, чтобы стать врачом, не нужно обладать неким врачебным тактом или умением найти общий язык с пациентом?

– Нет. Если средний бал достаточно высок, то ты можешь вести себя, как член.

– Понятно. Так ты собираешься стать лечащим врачом больных членов?

– Нет, – я должен был остановиться на этом ответе. Но мой отсутствующий мозг решил продолжить: – Я стараюсь держаться подальше от любых членов, кроме своего собственного, конечно.

– Конечно. Собственного члена довольно трудно избежать.

Разочарованно ущипнув переносицу, я на секунду зажмурился. Этот разговор выбил меня из колеи. Особенно, когда я услышал слово «член» из ее уст. Я не понимал, почему мы вдруг начали общаться на тему моих половых органов. Это была последняя вещь в мире, которую я хотел обсуждать на уроке биологии. Тем более, что сзади сидел Йорки со своей бровью и другими частями тела, склонными подниматься при упоминании моего члена.

В попытке сменить тему я поместил в микроскоп первый образец.

– Точно. Это – анафаза, – гордо произнес я, словно нашел лекарство от простуды.

– О'кей. Теперь ты дважды убедился в этом.

– Мне нравится тщательно проверять результаты исследований.

– Думаю, это необходимо, если ты хочешь стать лицензированным доктором и лечить больные члены. Даже учитывая тот факт, что у тебя есть предубеждения против них.

– У меня нет предубеждения против членов! – я не понимал, что произнес эти слова достаточно громко, пока не заметил, что весь класс уставился на меня, и Йорки приподнял больше, чем просто бровь.

Пытаясь стать невидимым, я оперся локтями о стол и спрятал лицо в ладонях.

Должно быть, она почувствовала мое смущение, поскольку следующие слова произнесла тихим, успокаивающим голосом.

– Между прочим, меня зовут Белла Свон.

Подняв голову, я протянул руку.

– Эдвард Каллен.

Как только она вложила свою ладонь в мою, и наша кожа соприкоснулась, произошла какая-то непонятная электро-тепловая реакция.

Моя рука дернулась и, разрывая контакт, опустилась на стол.

– У меня есть особенность, – как бы извиняясь, сказала она. Ее легкая улыбка и румянец вызвали у меня одышку.

– Особенность?

– Мой мозг работает не так, как у остальных людей. И как следствие, я иногда говорю странные вещи.

Большинство инопланетян не думают как люди, поэтому я не был шокирован ее заявлением.

Я сделал очередную ошибку, посмотрев в глаза Беллы. На этот раз меня отвлекли ее длинные густые ресницы. К тому же ладонь все еще покалывало. Это единственное оправдание, которое я мог придумать для моих следующих слов.

– В таком случае тебе нужно лечиться.

Произнеся это, я снова закрыл глаза и притворился невидимым. Уверен, обладая инопланетными супер способностями она с легкостью может заставить меня замолчать навсегда, склеив губы. Или уничтожить на месте, оставив в назидание только член.

Открыв глаза, я увидел, что она по-прежнему смотрела на меня. Ее имя, как навязчивый мотив, опять закрутилось в моей голове.

Что и требовалось доказать! Она была ответственна за то, что сегодня произошло. Именно Белла делала это со мной. Посмотрев на стол, я отодвинул стул.

После этого я избегал Беллы Свон, как чумы. Конечно, мы должны были разговаривать во время лабораторных. В этом-то и заключалась главная проблема. Если бы я мог общаться с ней телепатически, вместо того, чтобы говорить вслух. Возможно, тогда у меня был бы шанс сказать Белле, что она красива, а не советовать лечить голову, поскольку именно мой мозг нуждался в обследовании.

*** *** ***

Я вскинул голову, почувствовав, как ее тело сдвинулось на больничной койке.

Я наблюдал, как дернулись веки, и глухой стон слетел с ее сухих, потрескавшихся губ.

– Я умерла? – прохрипела она.

Белла не использовала свои голосовые связки в течение нескольких дней, поэтому ее голос был низким и скрипучим, но это был самый прекрасный звук в мире.

Я вскочил со стула, чтобы оказаться как можно ближе к ее губам.

– Нет, ты не умерла, – как можно увереннее произнес я, молча умоляя, чтобы она открыла глаза.

– Ослепла?

Я не смог сдержать улыбку. Белла пришла в себя, и, несмотря на раны, я слышал силу в ее голосе.

– Нет, ты не ослепла.

– Тогда почему я ничего не вижу?

Я хотел прикоснуться к ней, поцеловать, обнять, но в тоже время не желал перегружать нахлынувшими на меня чувствами, поэтому постарался передать их голосом:

– На одном глазу у тебя повязка, а второй закрыт.

– О, но я не могу их открыть.

– Тогда тебе, возможно, следует поспать.

– Хорошо, Бог.

Губы Беллы изогнулись в легкой улыбке, и мои вторили им. Независимо от ее состояния, от того, какие трудности ждали нас на пути к выздоровлению, я был счастлив, потому что «моя очаровательная леди инопланетянка» вернулась.

Дорогие читатели, ауттейк для вас перевела – skov, отредактировала – Bella-снежка. Ждем вас на Форуме.