Глава 44. Desecrated Marzipan Delicacies / Оскверненные Марципаном Лакомства. Часть 1


БЕЛЛА

Я стояла, разглядывая спальню, которая некогда была абсолютным святилищем. Она была уютной, манящей и обещающей любой вид утешения, которого я когда-либо желала. Сейчас же все это было просто разрушено. Отверстия в стенах, рваные простыни и опрокинутый диван больше уже не манили.

Оскверненная святыня.

Мой желудок сжался, и каждая частичка моего тела ниже пояса болела и пульсировала, когда я стала искать на полу свою одежду. Я поспешно вытащила ее и медленно одела. Застегивая джинсы, я морщилась от боли и пыталась игнорировать желчь, поднимающуюся в горле из-за того, что сейчас произошло.

Эдвард ошибался с самого начала. Не он был монстром. Я им была.

Было что-то такое в противостоянии Эдварду, когда он непременно хотел сделать мне больно – даже просто словами, - что дало мне нездоровую силу. В тот момент мне не пришло в голову, какой ошибкой все это было. Потому что наконец-то обладать возможностью контролировать казалось настолько… правильным. Ужасно омерзительно, как движущие мной чувства вынудили испытывать необходимость доказать что-то. Как будто я пыталась найти жуткое оправдание тому, что являюсь гораздо лучшим человеком, чем Эдвард.

Я отвлеклась от второй пощечины, когда услышала, как он просит меня сделать это еще раз, не прекращая при этом обвинять в том, что это я сумасшедшая.

О, определенно я была сумасшедшей.

И в тот момент я преисполнилась решимости доказать, что я могу довести дело до конца, что я - нормальная девушка, которую он – я всегда это знала - заслуживает. Потому что, даже несмотря на то, что он ошибался, когда говорил, что мне это не под силу, в то же время он был совершенно прав. Сейчас было далеко не лучшее время, чтобы доказывать это самой себе, но в тот момент мне казалось, что лучшей возможности не представится. Адреналин вместе с уверенностью разлились по моему телу, когда я разделась и сказала себе: «Я ему покажу». Это было самонадеянно.

Он сопротивлялся, и опьяняющая, одурманивающая уверенность вдруг дрогнула, разбудив во мне гнев. Гнев, в свою очередь, пробудил во мне силы, словно убеждая меня… Я могу бороться дальше, и он не причинит мне зла. Я знала, что могу ударить его, и он не станет мне мстить в ответ, потому что любит меня. Я воспользовалась его любовью ко мне, чтобы… в итоге причинить боль ему. Это был настолько жалкий поступок, что меня начинало мутить, как только я вспоминала, каким образом мне удалось наконец-то сломить его решимость.

Ниже падать было уже просто некуда. Я знала, что только это способно снова разжечь в его глазах огонь страсти ко мне. Осознание этого вселило в меня еще больше решимости, и когда я встретилась с ним взглядом, то невольно усмехнулась, не в силах скрыть свое самодовольство из-за гениальности этой идеи. Я знала, что он не сможет устоять, если я пригрожу ему уходом: снова используя его любовь ко мне против него самого.

Это было по-настоящему низко.

Но это сработало. Все шло по плану, и я позволяла ему доминировать надо мной, тогда как на самом деле… доминировала я.

Я гадала, чувствовал ли то же самое Эдвард, обращаясь со мной подобным образом в тот день, когда я попросила его не уезжать из дома Карлайла и позволила ему властвовать надо мною около кирпичной стены. Мне хотелось знать, чувствовал ли он себя плохо и испытывал ли отвращение к самому себе. Ставил ли он под сомнение факт существования собственной души? Разве он не возненавидел себя за это? Скорее всего, он так и сделал, и с моей стороны было непростительной ошибкой подстрекать его к этому.

Он снова и снова называл меня своей девочкой. «Моя», – рычал он мне в лицо, сжимая грудь дрожащей рукой, и его пальцы впивались в мою плоть. Врезаясь глубже, они причиняли боль, а его глаза становились безумными и холодными. С болью я могла справиться. А вот отчаяние в его голосе, когда он называл меня своей… - это было просто невыносимо. От того, как он говорил это, у меня сдавливало грудь, на секунду освобождая от воздействия адреналина – ровно настолько, чтобы я успевала понять, что никогда не позволю ему сомневаться в этом. И я сказала ему, что я его, потому что так будет всегда. Несмотря ни на что.

Я осторожно направилась в ванную, переступая через разбросанные по ковру одежду и бумаги, и, дрожащими руками ища полотенце под раковиной, пыталась сморгнуть напрашивающиеся слезы. Но как только я открыла кран и смочила полотенце горячей водой, они полились ручьем. Я смотрела на поднимающийся пар, устремив свой взгляд в зеркало на свое отражение, и, почти напополам согнувшись над раковиной, пыталась проглотить сухой ком, застрявший в горле. Кроме слез и распухших губ, никаких других видимых повреждений не было. Разве это справедливо? Я бы почувствовала себя лучше, если бы у меня было что-то более ощутимое и заметное. Например, красный мигающий знак в конкретном месте, который ясно давал бы понять: «Я сделала нечто ужасное и полностью заслужила подобное, вот тут».

Но ничего подобного на мне не было – только бледность, паника и полное отвращение.

Так странно было чувствовать гордость в тот момент – на самом деле, от предвкушения всех этих событий. Возбуждение от моей храбрости и решимости вынуждало меня двигаться вперед, даже когда Эдвард не смог одеть презерватив.

Я вспомнила, что он сказал, когда развернулся и сел на кровать, притягивая меня за талию к себе на колени. «Покажи мне, что ты хочешь этого», - потребовал он, обхватывая меня за бедра и привлекая ближе, и его взгляд сосредоточился на моих улыбающихся губах. Конечно же, я хотела этого, но я понятия не имела, что делаю, поэтому мне пришлось показать ему это лучшим способом, какой я только знала. Я надела презерватив сама. Я видела, как он это делал в ту последнюю ночь, когда мы спали вместе, и была вполне уверена, что благодаря этому поступку я смогу убедить его в добровольности своих действий. Мне показалось, что это уменьшит его возможную вину после того, как дело будет сделано.

И когда я приподнялась и приготовилась к следующему вызову, он вновь открыл рот. «Вот что значит», - начал он, по-прежнему отстраненно глядя на мои губы, - «чувствовать себя полностью ебанутым», - в его напряженном голосе сквозил странный оттенок грусти, смешанный с гневом, но его слова еще больше возбудили меня. Испустив стон, я припала губами к его шее. И тогда он просто толкнул меня вниз на себя.

Это была другая боль, не та, что я чувствовала на своих бедрах. Она была где-то внутри - прожигающая и сдавливающая паникой мою грудь, но она была неизбежной. Я ахнула и зажмурилась, но сжала колени вокруг его бедер, борясь с паникой и стараясь дышать ровно, когда он стал двигать бедрами и хныкать мне в шею. При других обстоятельствах это было бы возбуждающим. Он высунул язык и стал как-то по-новому лизать мне шею, пока вдруг полностью не изменил свое поведение, начав покрывать кожу поцелуями – почти нежно. «Бля, пожалуйста, не говори этого», - сдавленно прошептал он мне в шею между поцелуями, не прекращая движения бедрами и хватаясь за меня еще сильнее. Его мольба укрепила мою решимость, и я продолжила дышать в его кожу, мысленно успокаивая себя приятными воспоминаниями.

Какая ирония - большинство из них были связаны с Эдвардом.

Когда от паники не осталось и следа и боль начала утихать, я подняла лицо и, почувствовав вкус победы, двинулась ему навстречу без всяких проблем.

Совсем не так, как сейчас - когда я стояла над раковиной так долго, пока не убедилась, что смогу спокойно находиться вне зоны туалета без риска заблевать весь пол. Я отвернулась от зеркала и через открытую дверь в ванную посмотрела на балкон. Глубоко вздохнув, я постаралась остановить слезы, и направилась туда, где был он.

Не так я представляла себе наш первый раз. Совсем не так я представляла себе любой наш секс. Он получился быстрым и яростным, его руки оставили на мне синяки. Не было признаний в любви, преданного шепота, ласковых жестов. Не было ни обещаний, ни проявлений нежности. Не было нелепых единорогов и гребаной сказочной радуги.

Это была истинная ненасытность.

И самое ужасное было в том, что… мне это понравилось настолько сильно, что я не могла осознать все происходящее. Это не было сексом, который возбуждал бы и тем самым успокаивал меня. Надо признать, что такой секс едва ли вообще был для меня приятным. Ничего общего с тем днем на лугу, или с ночью Дня святого Валентина, и даже с тем разом, когда мы впервые попытались. Все было быстро, ненасытно и эгоистично, но мне нравилось, что он так наслаждается моим телом. Единственное, что делало этот секс приятным для меня. Созерцание того, как сильно он нуждается во мне, наконец, разрушило видимость идеального контроля, как будто это была своеобразная его проверка. Я снова почувствовала прилив энергии и укусила его больнее, потому что знала, как сильно ему это нравится, и потому что я тоже хотела его. Я почувствовала вкус крови во рту, но движение наших тел отвлекало меня, и я не успела распробовать металлический привкус, тем самым не обратив на него никакого внимания. Я чувствовала себя превосходно.

Полная идиотка.

И, осторожно пробираясь сейчас к балконной двери, я даже не могла понять,.. кончил ли он. Я думала, что да, но потом он начала плакать, и его сильные, мучительные рыдания сотрясали оба наших тела вместе. Мои уверенность и сила рассыпались и рассеялись от звуков его страданий. Тем не менее, я понятия не имела, что их вызвало.

Миллионы мыслей пронеслись в моей голове, пока я пыталась поднять его лицо, но все попытки оказались бесполезны, поэтому я начала паниковать, пока он раскачивал наши тела вперед-назад, не переставая плакать.

Я предположила, что причиной этого… всего этого… должно быть, был недостаток сна. Я знала, что, если бы он поспал хотя бы пару часов, то почувствовал бы себя лучше.

Пока я не увидела его лицо.

Легкий ветерок взъерошил мои волосы, когда я подошла к балконной двери и медленно и тихо ступила из комнаты во влажный апрельский воздух.

Он сидел, прислонившись к белой стене, подтянув к себе колени, и все еще с обнаженной грудью. Его глаза были неподвижны, он смотрел вперед в направлении реки, и его спутанные моими пальцами волосы торчали в разные стороны. Он даже не заметил моего присутствия, когда я опустилась на колени рядом с ним и осмотрела его лицо.

Это сделала я – увидев нанесенные мною раны и осознав это, я в ужасе прикрыла рот рукой.

Превратившийся уже в красный кровоподтек синяк на щеке - от моей руки. Уже начавший покрываться корочкой порез на губе - от моего поцелуя. Глубокий и уродливый укус на шее - от моих зубов. Даже царапины на его обнаженных плечах были от моих ногтей.

Слезы застилали мне глаза, а поднесенная к открытому рту рука тряслась. До этого разбитой была я. Было время, когда жертвой была я, и видеть, как я собственноручно сделала Эдварда - человека, которого любила и оберегала – своей жертвой,.. было несравнимо ужасно. Мой собственный личный демон возродился во мне.

Тяжело вздохнув, чтобы заглушить рыдания, грозившие вырваться наружу, я подняла мокрое полотенце, чтобы обмыть его раны. Как только теплое полотенце коснулось его щеки, он тут же вздрогнул, и я одернула руку. Его блуждающий взгляд, наконец, обратился ко мне. Я снова осторожно поднесла полотенце к его щеке, тщательно вытирая с нее остатки слез и пота, пока он безучастно смотрел на мое лицо. Без пристального внимания не остался ни один дюйм его кожи, пока я скользила по ней тканью, и я не могла не заметить - морщина пропала.

Все морщины пропали.

Его лоб был совершенно гладким, а в глазах читалось бесконечное спокойствие. Для стороннего наблюдателя могло показаться, что он… спокоен, даже безмятежен, но я, конечно же, знала Эдварда гораздо лучше. Я лучше других знала, как себя чувствует жертва.

Он был сломлен.

Это было поражение, смешанное с оцепенением, слитое в огромный омут пустоты вместе с отказом бороться дальше. Когда я увидела лицо Эдварда, мой желудок все-таки сдался, и к горлу подступила тошнота. Я резко вскочила и в самый последний момент добралась до края балкона. Я смотрела на безупречный зеленый газон Калленов тремя этажами ниже, пока меня рвало. Моя голова была зажата между прутьями, а тело старалось излить на него все содержимое моего желудка.

Эдвард даже не шелохнулся. Он просто смотрел.

Когда содержимое моего желудка закончило забрызгивать лужайку под нами, я задыхалась, вытирая слезы. Воспользовавшись теплым полотенцем, я вытерла себе лицо. И когда я развернулась и прислонилась к перилам, Эдвард был по-прежнему невозмутим.

«Прости», - задыхалась я. В горле все еще саднило и отдавало кислотой. Думаю, мы оба понимали, что я извиняюсь не за рвоту. Он отвел от меня взгляд, и прислонился головой к стене, продолжив разглядывать задний двор. Он пожал плечами, и я заметила, что сигарета полностью истлела в его руке. Длинный шлейф из пепла указывал на то, что он даже ни разу не поднес ее к губам. Я мрачно смотрела на то, как легкий ветерок пронесся по двору, шурша ветками местных деревьев, и сдул пепел с балкона.

«Иди домой», - внезапно прохрипел он, оставаясь пугающе неподвижным, когда ветер всколыхнул его густые влажные волосы. «Тебе нельзя находиться здесь». Если бы он посмотрел на меня, то смог бы увидеть всю боль и раскаяние в моих глазах от его слов.

«Я могу остаться еще чуть-чуть…»

«Тебе нельзя находиться здесь», - сказал он громче, обрывая меня на полуслове. Если я и думала, что хуже уже быть не может, я ошибалась.

Когда я не сделала ни одного шага к выходу, он, наконец, поднял на меня глаза, и на секунду я увидела в них вспышку раздражения. «Тебе нельзя находиться здесь», - прохрипел он снова.

Я лишь уставилась на него в ответ. Потому что, если бы я ушла, неизвестно, что было бы завтра. А я не могла это так оставить, поэтому не двинулась с места и с облегчением заметила еще одну вспышку раздражения, пока мы смотрели друг на друга.

Раздражение – это уже хоть что-то.

Раздражение – это уже не подавленность.

Его рука немного пошевелилась – ровно настолько, чтобы выбросить сигарету – а ноздри раздулись. «Бля, тебе нельзя быть здесь, Белла. Я сказал, иди домой!» - выпалил он своим сиплым голосом. Это прозвучало грубо, но в тоже время он был похож на плохого актера, который читает свои реплики с листа. Только Эдвард читал знакомый сценарий своего раздражения, но при этом ничего не чувствовал. Как такое вообще возможно? Я знала, что давила на него своим присутствием. Я знала, что могу врасти в балкон, ждать, пока он не заговорит, и попытаться извиниться еще раз. Возможно, я бы и продолжала давить на него, если бы мне не приходилось быть свидетелем возможных последствий этого. Поэтому я встала и, отряхнув джинсы, уставилась на его фальшивый раздраженный вид - все, что я могла получить. Я не смогла добиться его улыбки, греющей любви в его глазах. Лишь притворное раздражение, которое я полностью заслужила. Если не больше.

Я направилась обратно в комнату, краем глаза заметив, как его тело расслабилось, а глаза снова стали пустыми. Как только я снова оказалась внутри и еще раз взглянула на все разрушения и осквернения, мой взгляд зацепился за один нетронутый предмет в комнате.

Книжный шкаф.

Абсолютно невредимый, он стоял посреди всеобщего хаоса и разгрома на фоне белой стены моего святилища. Он выглядел огромным и ликующим, словно говорил: «Я вышел из этой битвы целым и невредимым, тогда как все остальное погибло».

Гордая крепость, которая преодолела все и выжила.

Непокоренная.

И по пути к выходу я остановилась и со всей силы толкнула его на пол, наблюдая, как он упал вниз с громким грохотом и треском, и книги «брызнули» из него, словно кровь.

Потому что ничто не покинет эту комнату живым.



ЭДВАРД


Бля, ей просто нельзя было находиться здесь.

Где угодно, но не здесь.

Я не хотел быть ее окружением, и сомневался, что смогу вынести ее упорное надменное отношение, когда она поймет, как я запустил себя и насколько сильно сломлен. Я не хотел, чтобы она становилась нетерпеливой, не хотел чувствовать ее агрессию. И я действительно не хотел, чтобы она снова залепила мне пощечину, в то время как я не мог даже собраться и хорошенько разозлиться на это.

Моя физическая целостность могла оказаться под угрозой из-за моей я-вешу-всего-сто-десять-фунтов-девушки, а я даже не мог почувствовать унижение, которое должно было бы появиться от этой мысли.

Какая-то нелепость, черт возьми.

Не знаю, сколько времени я просидел на балконе, наблюдая за птицами у реки, после того как Белла ушла, но я боялся даже мысли о том, что придется возвращаться внутрь. Солнце еле сдвинулось, а это значит, что прошло не так много времени, когда я услышал шаги в своей комнате. Хотя по ощущениям казалось, будто прошли годы - все было так тихо,.. мучительно тихо, пока я не услышал шаги и затем чей-то голос.

"Эдвард?" - Эммет басом позвал меня из спальни. И, по правде говоря, я надеялся, что он, бля, просто уйдет и даже не подумает искать меня здесь. Но для этого моя удача была слишком хреновой.

Я увидел, что он объявился на балконе, когда почувствовал как его пристальный взгляд буравит мое лицо.

"Что произошло?" - спросил он, оглядываясь через плечо назад в комнату. Наверное, он был в шоке, но я не обращал внимания на выражение его лица. Птицы продолжали кучковаться на деревьях.

Вот дерьмо, я был так жалок.

"Я трахнул Беллу", - честно пробормотал я. Мой голос был очень хриплым и звучал отвратительно, а я даже не мог заставить себя хотя бы чуть-чуть переживать на этот счет. Я не мог заставить себя волноваться о чем-либо в принципе.

"Что ты сделал?" - спросил он в замешательстве, вступая в поле моего зрения, и... черт возьми, Эммет, ты загораживаешь мне птиц!

"Я трахнул Беллу", - повторил я тем же невозмутимым тоном, который совсем не соответствовал тому, какими на самом деле должны были быть мои эмоции в этот момент. "Ее вырвало вон там", - добавил я машинально, указав на край балкона и удивившись тому, что почувствовал себя вынужденным упомянуть об этом.

Эммет взглянул в указанное мною место, а потом повернулся назад с растерянным видом. "Итак, ты трахнул девушку, и ее вырвало. Какие еще новости?" - обеспокоенно усмехнулся он, прищурившись и изучая мое лицо.

Ну да, конечно. Шуточки.

Обхохочешься.

Он неловко переступил с ноги на ногу, когда я уставился вдаль через его плечо, не ответив на шутку, и продолжил наблюдать за птицами. Это была огромная стая, собравшаяся на ветках деревьев у берега реки. Они будто укрыли их черным покрывалом.

"Так это ваших с Беллой рук дело?" - спросил он, с удивлением глядя в открытую двойную дверь. Он немного наклонил голову и хмыкнул, о чем-то задумавшись, пока я собирался с ответом - опять же не то, что я хотел сделать. "И всегда у вас двоих секс такой... разрушительный?" - спросил он тоном, на октаву выше обычного. И мне тоже очень хотелось бы повеселиться на эту тему. Но было не до шуток.

"Не знаю, это был первый раз", - грубо ответил я, и правда не в настроении обсуждать все это. Я видел, как очертания его губ превратились в молчаливое "о", когда до него дошел смысл моих слов, а брови сначала взметнулись высоко вверх, а затем нахмурились в замешательстве.

"Понятно..." - Эммет снова неловко переступил с ноги на ногу и почесал затылок. Он прислонился к перилам и стал бормотать: "Мне кажется, мы все думали,.. ну, ты знаешь... Все эти ее ночевки здесь, и обеды, и все остальное дерьмо, и..." - он запнулся и поморщился, а потом громко выдохнул и прищурился, глядя в мою сторону. "Черт тебя подери, Эдвард. Помоги же мне. Ради всего святого, я не хочу говорить о том, как ты трахал Беллу".

Ага, теперь еще и о святом.

Мы долго молчали, потому что так было лучше. Все еще неловко для Эммета, но лучше для меня, пока я неподвижно наблюдал за сидящими на разной высоте и продолжающими щебетать черными птицами. Мы сидели так, отсчитывая проходящие в тишине секунды, пока солнце двигалось ближе к горизонту. Я не ощущал ход времени и ловко отключил мозг, не думая ни о чем из того, что произошло в комнате. Не знаю, почему Эммет остался, почему ему было дело до того, что произошло в спальне, и почему он просто присел, уставился на дом и был тут со мной, как будто у него ни хера не было каких-нибудь занятий получше. Хотя и я не просил его уйти - просто сидел и смотрел, пока все птицы, наконец, не разлетелись танцующим и извивающимся вдоль русла реки темным облаком.

Наконец, он заговорил. "Все на самом деле плохо, не так ли?" - прошептал он странно печальным голосом, который привлек мое внимание, и я перевел взгляд на него. Он вздохнул и, наконец-то плюхнувшись из своей позы в то место, на котором до этого сидела Белла, покачал головой. "Ты, Карлайл, Белла, Эсми, черт, даже Джаспер и Элис. Все плохо, ничто не идет правильно, и..." - он раздраженно сузил глаза, но не смотрел на меня, в то время как его голос становился громче и возбужденнее. Ему и не надо было. "Никто не говорит, как можно решить всю эту хреновую ситуацию. И все это, на самом деле, начинает напрягать лично мою задницу, Эдвард", - произнеся мое имя, он наконец-то посмотрел мне прямо в глаза. Выглядел он довольно разозленным. И я очень хотел бы почувствовать себя иначе, но мне было насрать.

Он закатил глаза, когда я не дал ему ответ, на который он, вероятно, рассчитывал. И потом - потому что Эммет был Эмметом - он продолжил. "Ну и фиг с ним, Эм? Что же это может быть? Хм-м-м, хороший вопрос, Эм. Слушай сюда, я объясню", - с сарказмом говорил он сам с собой, но смотрел прямо на меня. Было такое ощущение, будто у него сейчас случился приступ Джасперизма. Все-бля-знающий, настроенный саркастически и всего на шаг в одну энциклопедическую справку о цветах от того, чтобы стать настоящим придурком собственной персоной.

Его карие глаза вспыхнули гневом, ноздри раздулись, и он впился в меня взглядом. "Повзрослей, твою мать", - сказал он прямо, делая паузу, чтобы сердито посмотреть на меня и, вероятно, давая возможность ответить. Но я вернул ему лишь безучастный взгляд, хотя и не планировал этого делать.

Расстроено зарычав, он продолжил взбешенным тоном. "Оба вы с Беллой. Вы ведете себя так, будто вам дано право на все, черт возьми, но ничего не используете в своих интересах. Карлайл и Эсми разлучили вас, и все согласны, что это неправильно, но... бля, Эдвард", - он невесело усмехнулся и, покачав головой, отвел глаза, - "Что, к черту, вы сделали, чтобы заслужить хоть каплю доверия любого из них. Думаешь, вы первая пара, которую разлучают родители?» - он вопросительно поднял бровь и разозлился еще больше, когда я не ответил. Частично потому, что это была правда, частично потому, что прямо в эту секунду я отказывался это признавать. Я увидел, как его бровь опустилась, глаза потемнели, а руки сжались в кулаки.

"Херня", - выпалил он, поднимаясь с ног, нависая надо мной и неконтролируемо размахивая руками, пока его тирада превращалась в обрывки слов и ругательств. "Земля не вращается только вокруг Эдварда долбанного Каллена и Беллы гребаной Свон. Все четверо из нас приняли вашу сторону, только чтобы вы вытащили, наконец, свои головы из задниц и хотя бы раз, черт возьми, за всю вашу жизнь, доказали им своим взрослым поведением, что они не правы. Но вы, бля, этого так и не сделали. И теперь все плохо, и все мы расплачиваемся за это, так что... не пошел бы ты на хуй", - выплюнул он резко, указывая вниз на меня пальцем, пока его грудь тяжело поднималась и опускалась от переизбытка эмоций. "Ну тебя к черту, и Беллу к черту, и... к черту тебя за то, что трахнул Беллу. Я спрыгиваю с этого гребаного поезда фантов Эдварда и Беллы и забираю Роуз с собой, и если у Джаспера и Элис осталась хоть капля здравого смысла, они последуют за нами, потому что ты никогда не изменишь свое дерьмовое поведение, а пока ты этого не сделаешь, все этого не стоит", - закончил он, замерев. Я взглянул на него вверх - он кипел от злости.

Маленькие ямочки проявились на его щеках, когда он усмехнулся, и это, по правде говоря, придало ему намного менее устрашающий вид.

И если бы кто-то другой, а не Эммет, говорил мне все это дерьмо и орал на меня так, как будто я действительно этого заслуживаю, я бы продолжил смотреть на реку и не обращал бы внимания, потому что этот человек едва ли мог бы подсказать мне ответы на мои вопросы – он мог бы предложить лишь свои вопросы и обвинения. Мне это дерьмо было не нужно. Мне нужны ответы, а их у меня просто... не было, черт побери.

Но у Эммета они были.

"Как мне это исправить?" - спросил я, и если бы у меня осталась хоть капля гордости, я бы никогда не стал всматриваться в его глаза и практически умолять подсказать мне, как ему это удавалось: как ему удавалось быть хорошим сыном, как ему удавалось обзаводиться друзьями, не гадя им на протяжении всего общения, как ему удавалось правильно любить Роуз, или как ему удавалось отпустить прошлое, которое могло бы быть другим, но никогда таким не стало?

"Исправить что?" - пробурчал он сквозь сжатые зубы, продолжая сердито смотреть вниз на меня. Я отвел взгляд и задумался над его вопросом, как будто это был решающий вопрос на итоговом экзамене всей моей гребаной жизни.

Все?

Я машинально открыл рот, чтобы ответить на вопрос именно этим словом, но тут же захлопнул его, потому что одного его было недостаточно и... бля, даже я понимал это.

Так что же стало первопричиной всего, что пошло не так?

Мой ум превратился в водоворот и ливень из воспоминаний, пока я пытался подобрать ключи к разгадке в поисках правильного ответа.

Что нужно было исправить?

Белла, Карлайл, Эсми, трах, красное, белое, черное, убаюкивание, сон, воспоминания, кошмары, пробуждения, потение, отдышка, крики и рыдания, поиск, пожар, кашель, удушье, потеря, цепляние, хватание, скольжение, блуждание, пренебрежение, борьба, поражение, конец,.. я сдался, отпустил...

"Меня", - признался я сдавленным шепотом, умоляюще вглядываясь в его глаза - он знал, как это похоже на правду. Дело было не в Карлайле или Эсми, не в Белле в Красном или Белле в Белом, и даже не в недостатке сна, который все испортил к чертовой матери и сделал меня таким. Все дело во мне. Всегда было. Все дело всегда было во мне. Все остальное дерьмо, которое я считал причиной, всегда возвращалось к истокам: превращалось в херню. Но ничего из этого не было сравнимо с тем, что я чувствовал себя зараженным, глубоко в душе. Изначально это была зияющая, пульсирующая и нарывающая рана, но в какой-то момент она превратилась в инфекцию и попала в каждую мельчайшую клеточку самого меня. Я думал, что Белла была моим лекарством, но она всегда была катализатором. Даже это было несправедливо.

Взгляд Эммета смягчился, когда он посмотрел вниз на меня: сидящего на полу балкона, сдавшегося, признавшего поражение, без рубашки на холодном апрельском воздухе, избитого и израненного и внутри, и снаружи. Это все, что я мог предложить ему. Это было все, что от меня требовалось. И, должно быть, это был правильный ответ, потому что он со вздохом вернулся в свое прежнее положение, облокотившись на перила.

"Чувак, я не могу дать тебе ответы на все вопросы. Я же не какой-нибудь гребаный доктор Фил, да? И я не всегда был настолько в ладу с собой, как кажется", - ответил он, зеркально повторяя мою позу: подтянув колени вверх и лениво ухватившись за шнурки. Я бы и хотел почувствовать разочарование, потому что он заставил меня пройти через всю эту гребаную херню с прозрением, а сам даже не собирался помогать, но... это было больше похоже на отступление, потому что в конечном итоге он продолжил говорить.

"Помнишь прошлое лето? Когда я уехал посмотреть студенческий городок Университета Нешвилля?" - пробормотал он, быстро взглянув на меня, и отвел взгляд, когда я кивнул. Я вспомнил, что для них с Карлайлом это было охренительно важное событие. Что-то про студенческую программу по легкой атлетике, на что я, на самом деле, не обращал абсолютно никакого внимания, потому что мне едва ли было это интересно. Плечи Эммета вдруг сгорбились в незнакомом мне жесте, и на какое-то мгновение это меня потрясло. В его глазах проскользнули боль и злость, а его поза превратилась в защитную - он съежился и отвернулся в сторону, как только наши взгляды встретились. Он впервые показал мне свою истинную слабость.

"Это было всего лишь прикрытие, которое Карлайл придумал для меня", - признался он. Эммет редко разговаривал шепотом, но сейчас он говорил так, как будто боялся, что его могут услышать.


На часах было восемь пятьдесят три, и я воспользовался тикающими часами на столе Карлайла, чтобы отсчитывать секунды до его возвращения домой. Темнота в кабинете странным образом усиливала ощущения, хотя... многое было странным. Определенно, бля, мое нахождение здесь было странным. То, что я отправил Эммета убедиться, что с Беллой все в порядке - это тоже было странно. Его обещание остаться с ней, пока я не закончу здесь - вероятно, и это тоже было слегка странно. Мой звонок Розали Хейл с просьбой об одолжении - это было не только странно, но и совершенно, черт возьми, из ряда вон.

Хотя я сделал бы то же самое снова, даже не задумываясь.

Если бы кто-то сказал мне двенадцать часов назад, что я буду делать это, я бы рассмеялся над ним и обвинил в том, что он - одна из моих галлюцинаций. Вот насколько странным ощущалось все это дерьмо в данный момент. Часы тикали, стрелки двигались, а я мысленного отсчитывал секунды, пользуясь этим, как самым достойным способом отвлечься от всего, что могло повергнуть меня в абсолютную панику. Моя неспособность к эмоциям постепенно исчезала, но еще не ушла окончательно. Я не мог позволить, чтобы Карлайл увидел меня таким.

Наверное, было уже девять, когда я наконец-то услышал, как открывается парадная дверь и его шаги эхом отдаются в коридорах. Он звал Эммета и меня, но я не шевелился. Я боялся, что если сдвинусь с места, то не остановлюсь, и сбегу, как напуганный кролик.

Он поднялся по лестнице и, вероятно, увидел мою комнату, но это было ничто по сравнению с тем, что я собирался сделать. Он понял это позже, но на тот момент он снова спустился вниз, продолжая свои поиски и ни с чем возвращаясь из пустых комнат.

Мое дыхание было спокойным, что меня удивляло. Это не соответствовало тому беспокойству, которое медленно прокрадывалось в мою грудную клетку, когда шаги наконец-то остановилась за дверью кабинета. Когда он открыл ее и вошел, я услышал сдавленный выдох и как его руки нащупывают стены.

Наконец, комнату залил мягкий свет и, когда он заговорил, я расслышал в его голосе одновременно облегчение и раздражение: "Ты не хочешь объяснить, какого черта произошло наверху? И где делся Эммет?"- спросил он, пересекая комнату. Я не собирался отвечать ни на один из этих вопросов. Оба грозили бы упоминанием про Беллу, а если бы я подумал о ней,.. я бы нахрен струсил.

С меня хватит этого.

Поэтому я молчал и не делал никаких движений, когда он ступил в поле моего зрения с противоположной стороны стола и занял свое место. " Господи Боже, Эдвард......" - выдохнул он, когда его взгляд упал на мое лицо, и обеспокоенно поднялся со своего кресла. "Что с тобой произошло?" - его широко распахнутые глаза тщательно изучали мое лицо, о котором я умудрился как-то забыть. Меня едва ли волновало, насколько плохо я выгляжу. Моя девочка и правда была способна хорошенько наподдать мудаку.

Это был еще один вопрос, на который я не мог ответить. Я наблюдал за тем, как он опустился назад в кресло и уклончиво спросил: "Ты подрался?"

Как будто он вообще поверил бы, даже если бы я мог рассказать ему. Очень сомневаюсь.

"Пожалуйста, может, ты уже скажешь хоть что-нибудь" – наконец, потребовал он, и в его голосе почувствовались отчаяние и тревога. Я решил - сейчас или никогда.

Я отрыл рот, чтобы пробормотать слова, которые репетировал в мыслях на протяжении последних двух часов, но все, что из него вышло, оказалось хриплое: "Мне нужна твоя помощь".

Не обязательно это была ложь или что-то подобное, но это не было похоже на то, что хотел сказать я. Чего я хотел? Жалостной музыки на заднем фоне и возгласов толпы? Во мне росло нежелание продолжать начатое, но я сопротивлялся этому чувству.

Глаза Карлайла на мгновение округлились, но было заметно, как он постарался тут же сменить выражение лица на нейтральное. Представляю себе, как давно он хотел услышать эти слова. "Все, что захочешь, только скажи мне, что тебе нужно", - сказал он, не решившись осуждать меня. Его искренность всколыхнула во мне муки совести, поэтому я тяжело сглотнул, а моя рука дернулась на кожаной поверхности подлокотника. «А почему я должен чувствовать себя виноватым?», - размышлял я сам с собой. Последние три месяца мне нужна была Белла, и где, бля, все это время была его искренность?

Продолжая придумывать в уме аргументы против Карлайла, чтобы облегчить то, что я собирался сделать, я видел, как его лицо принимает скептическое и настороженное выражение. Время шло.

"Эммет", - начал я и сделал паузу, чтобы откашляться, потому что мой голос прозвучал в диапазоне от крика до истерического плача маленькой сучки. Нахмурив брови после упоминания о моем брате, он ничего не сказал и ждал, пока я продолжу.

Не знаю, как я выглядел снаружи, но внутри я изо всех сил старался удержать эту нелепую маску спокойствия и адски молился, чтобы мне это удалось. "Я хочу то, что ты сделал для Эммета", - закончил я и увидел, как на его лице отразилась целая гамма эмоций. Сначала растерянность и любопытство, а потом задумчивость - когда он пытался понять смысл моего заявления самостоятельно, без принуждения меня к уточнениям, за что я был благодарен. Я зафиксировал каждую секунду момента, когда он наконец-то понял, что я имел в виду, поскольку вся кровь отхлынула от его лица.

Он начал медленно, как будто машинально качать головой. "Я не знаю, хорошая ли это идея, Эдвард", - его сдавленный голос звучал умоляюще, и я видел, как в тревожном жесте сжимаются и разжимаются на столе его пальцы.

"Ты отказываешься?" – задал я категоричный вопрос, глядя на его руки и в тайне надеясь, что он скажет "да". Если бы он отказался от меня, я не смог бы довести начатое до конца, но в этом случае я бы знал, что меня остановил не мой собственный страх. Это был бы просто еще один рычаг контроля для Карлайла. А с этим я смог бы жить.

"Нет", - смягчив тон, прошептал он, принимая поражение, и у меня засосало под ложечкой. Один единственный раз, когда я хотел, чтобы он был против меня, он был на моей стороне.

Как всегда, бля.

Он убрал руки со стола и начал перебирать ими брелок с ключами, а я все не мог посмотреть ему в глаза. Маленьким ключом он открыл один из своих ящиков, и когда желтая архивная папка шлепнулась на поверхность стола из темного дерева, у меня во рту пересохло. Она выглядела так скромно и безобидно. Обычная бледно-желтая папка. Не знаю, что конкретно я ожидал увидеть, когда осторожно наклонился вперед и с сомнением посмотрел на нее. Может быть, черный ящик, обмотанный колючей проволокой, с хромированными шипами или еще какое дерьмо? Это гораздо больше соответствовало бы моменту, чем маленькая желтая папка. Я потянулся к ней, сухо сглотнув и вызвав тем самым боль в горле, и дотронулся до нее так, как будто она была тем самым черным ящиком, на который я рассчитывал. Я не открыл ее.

Пристальный взгляд Карлайла был сосредоточен на папке, которую я положил себе на колени. Боль и поражение читались во всем его чуть ли не измученном виде, и все это выглядело гораздо больше, чем простое замешательство. Догадаться было легко - он хотел этого дерьма, которое сейчас происходило, уже очень давно.

Не говоря ни слова, он поднялся со своего места и через всю комнату направился к шкафу, в котором держал все свои медикаменты. Я не стал возражать, когда он выбрал несколько наименований и присел на корточки рядом со мной, чтобы осмотреть нанесенную Беллой рану от укуса на моей шее. "Туда может попасть инфекция", - грустно прошептал Карлайл, и пока он обрабатывал ее, я сидел смирно. Желтая папка прожигала дыры в моих руках, пока я слабо держал ее на своих коленях.

Больше не было сказано ни слова.