ЭДВАРД

"Не уходи", - задохнулась она, отпуская мою шею, и ее руки оказались в моих волосах и сжались в кулак на затылке. Внезапно она стала той, кто управляет. Дерзкое движение ее челюсти, и я позволил ей оттянуть свою голову назад, запрокидывая лицо навстречу серому небу.

Я зашипел и зажмурился от боли. Она проникла за стену нечувствительности и яркой вспышкой прострелила мне голову, добравшись до кончиков моих ушей. Я застонал и вжался в нее, когда она потянула сильнее. Так сильно, что ее руки задрожали.

Но она продолжала просить и вести себя эгоистично, в своих интересах используя мое полное повиновение каждой ее прихоти. Она не хотела, чтобы я уезжал. Она хотела, чтобы я остался и принял всю эту херню так, чтобы... я даже не знал, чего именно она хочет. Я не мог понять, как это сможет ей помочь.

Но я согласился, резко кивнув и зашипев, отчего моя кожа запытала еще сильнее от сопротивления. Подчинялся каждой ее прихоти, снова и снова.

Кажется, она успокоилась, отпустив мои волосы и снова приняв свою кроткую позу у стены.

Теперь моя очередь.

Тяжело дыша, я с громким хлопком вернул ладони на стену, зачарованный тем, как она закусила губу и откинула голову назад, немного заерзав подо мной.

Я не имел никакого права просить ее – приказывать - не делать этого. Даже просто думать об этом было эгоистично и жестоко, и последние двенадцать минут, вероятно, лишь подтвердили все то, что обо мне думали остальные. Но она получила свое, а мы были око за око, так какого хрена?

"Никакой гребаной психотерапии",- сердито прорычал я в дюйме от ее губ, представляя себе те образы, которые разозлили меня раньше, когда я думал, что она полюбит кого-то другого. Кого-то лучше меня.

К большому моему удивлению, она согласилась без колебаний. Послушно кивнув и оставшись полностью покорной, в моей ловушке у стены, куда я заманил ее.

Я снова со страстью овладел ее губами, погружая язык в ее рот и упираясь своим стояком ей в бедра, даже не задумываясь об этом. Она хныкнула и в ответ прижалась ко мне. Ее руки цеплялись за мои бока и притягивали ближе, пока наши языки боролись друг с другом.

Все расстройство, казалось, усилилось, когда мы стали тяжело дышать и тереться промежностями друг о друга. Фрикции увеличивали наш адреналин, пока мы просто... бесстыдно трахали друг друга у кирпичной стены.

Толстовка исчезла, оставшись валяться где-то на влажной траве, поэтому я воспользовался возможностью, чтобы накрыть ладонями ее грудь, зажатую между нами, и она застонала мне в рот. Доминирование внезапно превратилось в жажду и отчаяние, и прежде чем мы вообще смогли понять, что, вероятно, это плохая идея, мои руки были уже под ее кофтой. Я засунул их ей под лифчик и погладил ее грудь, и она снова захныкала.

Я оторвал от нее свои губы, пока наши бедра продолжали восхитительно тереться друг от друга, и ее голова снова коснулась стены. Она посмотрела на небо, тяжело дыша и притягивая мои бедра ближе. Я дернулся в нее, и она выглядела в этот момент так же отчаянно, как я себя чувствовал.

Вероятно, я не соображал трезво, учитывая степень моего истощения и реакцию на всю эту сделку с психотерапией. Не говоря уже о том, что теперь мне придется остаться в гребаном доме Карлалайла и жить по его правилам. Но потом я стал обращаться с моей девочкой так, будто она была какой-то проклятой собственностью, а не человеком, которого я любил больше всего на свете. Это превращалось в дерьмовый день. Неделю. Месяц. Без разницы.

Я не был счастлив.

Но поскольку наши бедра терлись друг о друга, а наши стоны заполняли небольшое пространство рядом с громкими кондиционерами, я решил,.. что смогу сделать ее счастливой. Я мог доставить ей удовольствие. Вероятно, это было дерьмовое утешение на фоне всего остального, но в данный момент она стонала и молча просила большего, поэтому я решил, что она с радостью примет это.

Я постепенно отступил назад, и она расстроено зарычала, пытаясь руками задержать меня. Но мой взгляд через плечо начал сканировать пространство, пока мой член дергался в ожидании. Убедившись, что мы можем безопасно продолжать, я вернулся к ее наполненным страстью глазам и расстегнул ее джинсы.

Глаза моей девочки округлились и заметались по сторонам, но она не остановила меня, когда моя рука нырнула внутрь, в джинсы и трусики. Конечно же, не последовало никаких возражений, когда мои пальцы нашли ее складочки, уже влажные и ждущие меня. Я застонал, когда почувствовал ее возбуждение и то, как крепко она схватила меня за футболку.

Слегка приоткрыв губы, она снова откинула голову назад на кирпичную стену, и, тяжело дыша, потерлась о мои пальцы с приглушенным стоном. Я спрятал лицо в изгибе ее шеи и начал полизывать и целовать там кожу, поглаживая ее и работая над тем, чтобы доставить ей удовольствие.

Ее пальцы запутались в моих волосах, ближе притягивая мое лицо к шее, а вдохи и выдохи стали громче, превращаясь в бессловесное хныканье. Ее отчаянные движения бедрами делали мой стояк тверже, и, нежно укусив мочку ее уха, я подумал, не дотронуться ли ей до меня.

Я ведь показал ей себя, правильно? Надо делиться.

Но я не мог просить ее об этом, потому что подразумевалось, что речь сейчас не обо мне. Поэтому я сосредоточился на том, что делали мои пальцы, и стал искать способ освободить ее. Потому что в прошлый раз моей девочке очень понравилось все это дерьмо.

В этот раз ей нравилось тоже, и она провоцировала меня погружаться глубже и двигаться быстрее, отрывисто дыша мне на ухо. Непроизвольно я начал двигать своими бедрами в одном ритме с ней, потому что не мог остановиться в своей потребности получить больше фрикций. К сожалению, это не приносило достаточного удовлетворения, и я внезапно обнаружил, что моя свободная рука легла на промежность и начала щупать член через джинсы.

Совершенно ясно, что она не станет возражать, если я поработаю и над собой, правильно? Бля, я очень надеялся, что нет, когда торопливо расстегнул джинсы и засунул руку внутрь.

Я даже не уверен, заметила ли она, когда я схватил в руку свой стояк и начал потирать его в унисон с моей второй рукой, которая бешено двигалась в ее джинсах. Ее голова была по-прежнему откинута назад, глаза плотно зажмурены, и ее неровное дыхание затрудняло мое собственное.

Я очень хотел сорвать эту гребаную кофту, которая была надета на ней. Мне хотелось быть ближе - кожа к коже. Но все было так же хорошо, как и могло бы.

Мой затуманенный взгляд путешествовал по ее телу, пока обе мои руки безустанно трудились. Я сосредоточился на том месте, где мое запястье исчезало в ее белых трусиках. Этот вид вызвал у меня стон, рука запульсировала, и я попытался сделать одно и то же движение одновременно без запинок. Что вообще не получилось.

"Проклятая несимметричная херня", - подумал я раздраженно. Безуспешно попытавшись проделать оба действия одновременно, я, в конечном счете, сдался и вынул руку из своих джинсов, чтобы полностью сосредоточиться на ней. Потому что не имело смысла драчить только наполовину. Я решил дождаться, когда она кончит. Ее стоны становились громче, и я попытался заглушить их, снова погрузившись языком в ее рот. Я чувствовал, что она уже близка.

Она начала царапать мою спину, чтобы прижать меня ближе к себе, а ее бедра лихорадочно раскачивались из стороны в сторону, чтобы создать дополнительное трение. Мои пальцы погружались все глубже в нее, и я делал все, что было в моих силах, учитывая стесненные ее джинсами возможности.

Серьезно, Белла. С юбкой это дерьмо было бы гораздо проще.

Я почувствовал, когда она подошла к краю, потому что ее глаза внезапно открылись, не фокусируясь ни на чем конкретном, бедра дернулись мне в руку, а ноги начали дрожать. С тихим криком она закусила губу и сжалась вокруг моих пальцев.

На всей гребаной планете не существовало ничего сексуальнее, чем видеть, как моя девочка кончает для меня.

Ее плечи задрожали у стены, глаза немного закатились назад под веками. Я видел, что она пытается не шуметь, и все, что у нее получалось, было сдерживаемым шепотом экстаза в форме слова "Эдвард". Я застонал, когда мое имя сорвалось с ее губ. Просто... бля, просто добей меня, почему нет.

Тяжело дыша, она наконец-то подняла голову, чтобы посмотреть мне в глаза - уставшая, обессиленная. Я убрал руку из ее джинсов, наклонился вперед и нежно поцеловал в губы. Я не мог дать ей сон, и я был недостаточно хорош, чтобы Эсми и Карлайл позволили нам быть вместе, но... я мог довести мою девочку до оргазма, и больше никакой другой мудак этого сделать не мог.

Когда мои губы покинули ее, я необдуманно застыл взглядом на ее фигуре. Она застегнула джинсы и поправила кофту, и, даже еще до того, как я подумал о том, чтобы позаботиться о себе, это можно было понять по моему виду. Правильно? Я задумался, не поцелует ли она мою шею, не потянет ли меня за волосы, может быть... прикусит немного мою кожу или скажет что-нибудь охренительно грязное. Моя рука вернулась в штаны, и я снова схватил себя за член.

Действительно ли это такая хорошая идея? Моя совесть вдруг заворчала от беспокойства, и я мысленно усмехнулся. Сука. Убирайся отсюда.

Я остановил свои движения и, стоя перед Беллой с членом в руке, посмотрел ей в глаза в поисках любого признака отвращения, антипатии или... чего-либо еще. Оно того не стоило, если ей было некомфортно. Я постарался представить, как отреагировал бы сам, если бы она вдруг начала мастурбировать передо мной, но... черт. Эта мысль лишь вынудила мою руку сдвинуться с места.

К счастью, когда наши взгляды соединились, я не увидел ни одного признака отвращения или любого другого дерьма. К моему удивлению, она выглядела немного... возбужденной, любопытной и, может даже, по некоторым причинам, которые я не мог определить, извиняющейся.

Не видя возражений, я медленного начал поглаживать себя рукой, позволяя себе максимально расслабиться, учитывая, что делал это в ее присутствии. Пояс моих джинсов и нехватка смазки не делали этот процесс столь приятным, как могло бы быть, но я уставился на Беллу, которая возбуждалась, наблюдая за ним, и этого было достаточно, чтобы мой кулак стал двигаться быстрее.

Свободной рукой я оперся на стену рядом с ее головой, и, энергично работая второй, уставился в ее остекленевшие глаза. Мне стало достаточно комфортно, чтобы просто бля... выдрачить из себя всю хрень. Она застонала, глядя на меня - так охренительно сексуально - и я позволил своим губам накрыть ее. На самом деле, это не был поцелуй: я лишь часто дышал и стонал ей в рот.

Мое прерывистое дыхание превратилось в отчаянные хрипы, пока я продолжал с дикой скоростью накачивать свой член. Мой взгляд не умолял, не делал ничего подобного, я просто старался вспомнить, что это за чувство - быть в ней. Вероятно, по этой причине мой взгляд вдруг резко стал напряженным.

Поэтому, когда она внезапно упала на колени, скользнув спиной по кирпичам на траву, и схватила меня за запястье, останавливая мои движения, я был слегка в шоке. Я не просил, не желал и даже не ожидал, что она сделает что-то взамен.

Моя девочка посмотрела на меня снизу вверх с переполнявшим ее взгляд желанием и облизала языком свои губы совершенно, черт побери, осознанно. Она по-прежнему была зажата в ловушку у стены, ее колени располагались между моими расставленными в стороны ногами, и она, не сводя с меня пристального взгляда, потянула вниз мои джинсы, высвобождая несгибаемый член. Я хотел остановить ее и возразить...

Ладно. Даже я не купился бы на эту херню. Я очень хотел сказать: "Белла, помоги мне... если ты возьмешь мой член в свой рот прямо сейчас, я буду поклоняться тебе до конца своей гребаной жизни".

К счастью, во мне все еще присутствовали остатки рациональной совести, которые позволяли моему лицу выглядеть серьезно неодобрительным. Чуть-чуть. Возможно. Какая разница. Я не знаю, насколько хорошо я изображал это, но она не выглядела сомневающейся, когда обернула свою руку вокруг члена и прошлась по всей его длине.

Мое дыхание сбилось, и я огляделся по сторонам через плечо, испытывая параноидальное чувство страха. Если бы меня поймали в таком положении - заманившего в ловушку Беллу, несовершеннолетнюю девушку, от которой мне было приказано держаться подальше, у кирпичной стены с моим членом в руке... – я однозначно отправился бы в тюрьму. И не в херню для подростков, а в настоящую тюрьму для "ужасных мудозвонов".

Я никогда не считал себя тщеславным человеком или кем-то вроде, но... я был вполне уверен, что моя задница слишком симпатичная для такого места.

Белла не разделяла моих страхов, потому что, в то время как мои глаза беспокойно бегали по сторонам, она без промедления втянула мой член в свой горячий ротик. Я зашипел сквозь сжатые зубы, и этот звук смешался со стоном, а мои ладони уперлись впереди в кирпичи для поддержки.

Она медленно двигала губами, глядя мне в глаза, и моя грудь вздымалась от рваного дыхания. Мои руки вцепились в кирпичную стену, пока она оттягивала и толкала свой рот, срывая стоны с моих губ. Стена у нее за спиной ограничивала ее движения, и я начал рассеянно обдумывать, насколько невежливой будет просьба поменять позу. Но тогда я понял... мне отсасывали член, так что выебываться по поводу логистики было бы сейчас самой идиотской гребаной мыслью.

К сожалению, мой член быль довольно эгоистичен, чтобы желать лучшего, и против воли и здравого смысла, я легонько толкнул свои бедра навстречу ее рту и обратно. Она издала приглушенный стон, и ее руки схватили меня за задницу. Я замер. Поняв, что трахать рот моей девочки - это немного слишком развращенно для меня... даже в этот день. Но ее руки снова легли мне на бедра - верный признак того, что... она хотела этого. Конечно же, она хотела этого.

"Черт", - выдохнул я дрожащим голосом и подался вперед, упираясь лбом в холодные и грубые кирпичи. Моя ворчащая сука совесть вовремя исчезла к тому моменту, когда руки Беллы подстегнули мои бедра снова повторить движение. Мои пальцы вцепились в кирпичи, царапая их, когда я скопировал движение - на этот раз без потребности в возможном одобрении. Белла держала голову ровно у стены, и ее губы были плотно прижаты к моей плоти.

Я сосредоточил взгляд на ее макушке и осторожно двинул бедрами вперед и назад, в ее рот и обратно, и это зрелище спровоцировало меня на дальнейшие действия. С каждым толчком она все больше стонала вокруг моего члена, от этого я сам крепче сжимал зубы и стонал от удовольствия. Я понимал, что трахать ее рот - это неправильно, и знал, что позже буду чувствовать себя дерьмово из-за этого, но сейчас я решил, что быть противоположностью подростку с переполненными гормонами - это ни хрена не приятно. Поэтому я продолжал толкать член ей в рот, купаясь в ее стонах и благодаря всю эту долбанную нехватку сна и годы сомнительной вежливости за то, что они сделали мне великолепный подарок в виде временного дефицита нравственности.

Да. Мой засранец-член сейчас однозначно был доволен.

Мои губы раскрылись, я задыхался и двигался, постоянно борясь с инстинктом схватить ее за волосы и направить в сторону моих толчков. Она продолжала стонать и притягивать мою задницу к себе, всасывая мой член глубже в горло, тогда как я сам слишком осторожничал. Я пытался сдерживать стоны и хрипы, делать это максимально тихо под угрозой разоблачения, и мои пальцы, не переставая, цеплялись за кирпичи, тем самым не давая мне возможности схватить ее за волосы.

Прижавшись лбом к стене и крепко зажмурившись, я чувствовал, что быстро подбираюсь к цели, и спорил сам с собой, стоит ли продлить удовольствие или просто сдаться. Ее стоны и язык подстегивали мои бедра к почти безумным движениями, и становилось до смешного трудно сдерживаться, чтобы не взорваться прямо у нее во рту.

Она как будто знала, что я останавливаю себя от удовольствия, поэтому я внезапно почувствовал, как ее зубы слегка задели мою плоть, и в ответ на это я издал продолжительный выдох и вздрогнул. Бля, такая хитрая. Она знала, что гребаные зубы всегда меня заводят.

Я хныкнул, мои руки резко отпустили кирпичи, и я схватил ими ее лицо и посмотрел ей в глаза. Ее большие карие глаза сверкнули, когда она посмотрела вверх на меня. Я продолжал осторожные толчки и поглаживал ее щеки большими пальцами.

"Я сейчас кончу из-за тебя", - выдохнул я, продолжая двигаться осторожно, чтобы дать ей возможность отпустить меня. Мне была ненавистна мысль о том, что я сделаю это у нее во рту. Но ее руки еще крепче вцепились в мою задницу, как будто пытаясь прижать меня ближе, и она снова застонала. От этого мои глаза закрылись, а она еще сильнее всосала меня во время очередного толчка - явный признак того, что она развлекалась.

«Моя девочка», - мысленно вздохнул я. Всегда охренительно упорная и стойкая. Сделав дрожащий выдох, я остановил бедра, крепко сжал челюсть, и наконец-то отдался во власть удовольствию.

Мое тело дрожало, пока я пытался нежно ласкать ее щеки и одновременно с этим кончал, и это... по всей справедливости, было за гранью унижения, но я не сделал попытки взять себя в руки. Я знал, что моей девочке нравится наблюдать за тем, как я теряю контроль над собой. Сдавленный и хриплый стон вырвался у меня из груди, пока я продолжал дергаться между ее губами. И ее лицо было полностью лишено отвращения, пока она усердно глотала. Вероятно, она никогда не осознавала этого, но Белла была единственной девушкой, которая вообще позволила мне кончить ей в рот. Это были охренительно великолепные ощущения, и я тяжело задышал и задрожал, когда она в последний раз прошлась по мне языком и наконец-то освободила из своих раскрасневшихся губ.

Я быстро поправил свои джинсы и застегнул их, пока она вставала. Мои ноги были похожи на желе, и я пытался восстановить дыхание. Когда все части тела снова были спрятаны, я вдруг вспомнил, что моя девочка заслуживала достойной пост-оральной благодарности. Она едва подняла толстовку с земли и набросила на плечи, как я схватил ее за руки и резко притянул к своей груди, крепко обнимая.

Ее сдавленный и удовлетворенный смешок согрел мою грудь, и я зарылся носом ей в волосы, крепче сжимая руки вокруг нее. Она еле-еле смогла вернуть мне объятие, потому что толстовка только наполовину прикрывала ей плечи, но она прижалась ко мне лицом и обвила меня руками, насколько позволяла ткань.

Мы долго стояли так, пока я довольно нюхал ее волосы и обнимал с любовью, изредка целуя ее в макушку в знак молчаливой благодарности, а она вздыхала у меня на груди. Конечно же, она поняла все правильно. Объятие - это самая подходящая пост-оральная благодарность.

В конечном счете, глупый гребаный школьный звонок неприятно прервал нашу пост-оргазменную эйфорию, и мы были вынуждены разделиться с зеркально повторяющим друг друга раздражением на лице. Я поднял свою куртку с травы и надел ее, а после нашел школьную сумку Беллы и схватил с земли раньше нее.

Я хотел... я так хотел любить ее нежно и ласково. Я хотел бы держать ее за руку и носить ее учебники, как какой-нибудь долбанный Степфордский муж, - вспомнил я свои прежние мысли.

Я забросил ее сумку себе на плечо вместе со своей, и она закатила глаза, когда наши взгляды встретились.

"Ты серьезно? Я все-таки еще дееспособна", - усмехнулась она, и вид развлечения в ее взгляде вынудил мои губы дернуться и подарить ей легкую ухмылку. Она что-то еле слышно проворчала, но позволила мне положить руку ей на талию и увести нас от грохота кондиционеров. Я мог любить свою девочку и таким способом, и пусть даже это не восполняло мне никакого другого дерьма, я почувствовал себя совершенно недостойным ее удовлетворенной улыбки, когда она взглянула на меня и надела свой капюшон.

Я приложил все усилия, чтобы игнорировать зловещее чувство, которое начало зарождаться в глубине моей груди, то самое щекочущее предчувствие. Мне хотелось забыть про него, но в то же время и окунуться в эти ощущения. Мне хотелось закрыть мою девочку своим телом и встать на пути между ней и всем, что угрожало разрушить нас. Мне хотелось защитить ее от них и... может быть, от себя. Но она была моей, и я не собирался так легко сдаваться.

Когда мы вышли из потайного места между зданиями, я мог точно сказать, что ни один из нас на самом деле не хотел возвращаться туда, где ничего не было правильным, и никто ничего не понимал. Нам хотелось остаться у грязной кирпичной стены рядом с громкими дребезжащими металлическими кондиционерами и позволить нашим потребностям поглотить нас еще на какое-то время.

Но для меня все еще существовал дом, куда надо было вернуться. У меня оставалась роль, которую нужно было играть. На мне все равно были оценки, которые нужно было поддерживать на высоком уровне. И даже несмотря на то, что я охренительно ненавидел ощущение беспомощности, которое заполнило всю полость моего живота знакомым тяжелым, гноящимся и душившим меня страхом, у меня все равно оставались обязательства перед всеми этими вещами.

Но они не могли одержать победу, потому что у меня по-прежнему была моя девочка.