Я застонал, как только мы свернули на подъездную дорожку.

О, что за хрень.

Разве я прошу слишком многого? Мне просто хотелось подняться в свою старую комнату, завалиться на свою кровать, обнять мою девочку и попытаться получить хоть каплю гребаного сна. Но нет. Конечно же, это, бля, было бы слишком просто. Мой день грандиозного мудачества был бы неполон без того, чтобы Эммет после свадебного приема не пригласил всех гостей младше 26 лет разгромить в хлам наш дом.

"Я думала, он подождет хотя бы пару дней", - заметила Белла, когда мы вышли из машины под звуки басов, от которых вибрировали стекла в окнах.

Я закатил глаза, прежде чем с тоской поднять их к окнам третьего этажа. "Так расслабляет..." Мы обменялись с Беллой уставшими взглядами, но она вдруг встрепенулась.

"Пойдем на задний двор", - заявила она, хватая меня за руку и таща за собой вокруг дома. На самом деле, было немного прохладно, и хотя на ней была толстовка, а на мне смокинг, все равно меня это злило. "Я очень надеялась провести здесь какое-то время, знаешь? Как в старые..." Она остановилась так внезапно, что я едва не врезался ей в спину. "Что это за хрень с беседкой?" - задохнулась она.

Я посмотрел вперед, всматриваясь в заросшее строение, и запустил пальцы в волосы, пожав плечами. "Наверное, они были очень заняты".

Белла не унималась. Она взобралась на небольшую платформу и встала перед столом, за которым мы когда-то сидели, подняв ладони вверх и изучая беседку раненым взглядом. "Выглядит ужасно!" - пожаловалась она, оглядываясь по сторонам. "Посмотри на все это..." - она сделала паузу и дернула за виноградную лозу, сжимая ее в кулаке, - "... дерьмо". Мне не было видно, действительно ли она разозлилась или собирается расплакаться.

Я нахмурился, но, в итоге, плюхнулся на скамью, подперев спиной стол и облокотившись на него. "Уже почти осень", - сделал вывод я. - "Спорим, что они приведут ее в порядок по весне или еще когда".

Мои усилия утешить ее были подорваны истощенным тоном моего голоса и резко поникнувшими плечами.

Белла поморщилась, присаживаясь рядом. "Я веду себя по-девчачьи и сентиментально, да?" Она посмотрела вниз на сухую виноградную лозу, обрывая с нее листья.

Я лишь покачал головой в ответ и попытался пропустить мимо ушей звуки музыки, доносившейся из дома перед нами. До меня доносился слабый шум реки за спиной, который успокаивал, как колыбельная, и... звучал охренительно здорово. Я провел ладонью по лицу, роняя подбородок на грудь, полагая, что могу... просто дать отдых своим глазам. Ненадолго.

Шепот Беллы вырвал меня из полудремы. "Мы можем снова вернуться к "никакой херни"?" Когда я поднял голову, она сидела на скамейке, расставив ноги в стороны, и ее платье оказалось зажато между нами.

Я кивнул.

Покусывая нижнюю губу и прищурившись, она внимательно изучала меня своими глазами. "Ты сожалеешь об этом?" - спросила она так тихо, что мне пришлось напрячь слух, чтобы услышать.

Я моргнул от удивления. "Сожалею о чем?" Но вместо объяснения она обняла себя руками и принялась ждать. Мне пришлось внимательно всмотреться в ее испуганный вид в поисках смысла ее слов, но когда он наконец-то до меня дошел, это было подобно удару в живот.

Грузовиком.

Снова вернув себе дар речи, я прошипел: "Почему, бля, ты вообще об этом спрашиваешь?" Я знал, что в последнее время налажал по-крупному, но я никогда не стану сожалеть о том, что у меня есть Белла. От того, что она даже подумать о таком могла, мне стало нехорошо.

"А что еще я должна думать? Может быть, если бы ты остался, ты был бы счастлив. Я имею в виду,.. все, что у меня есть, это то, что ты мне показал, и..." - она затихла, разрывая наш взгляд. "Ты понятия не имеешь, как сильно я о тебе беспокоюсь".

"Я поел сегодня", - быстро заметил я, хотя и знал, что хватаюсь за соломинку.

Она кивнула, продолжая настаивать: "Я знаю и не говорю, что это ерунда. Я просто..."

Когда она не закончила предложение, я тихо напомнил: "Никакой херни, так?"

Тогда она подняла на меня взгляд, и в изгибе ее бровей наметились признаки смущения. "Я чувствую себя такой эгоисткой, поднимая эту тему", - разволновалась она, сжимая в кулаки желтый тюль. "В сущности, тебе, может, и становится лучше, но ты и я, мы все еще... подвешены в воздухе". Она сделала акцент на этих словах, взволнованно всплеснув руками.

Я сжал зубы и изо всех сил постарался ослабить челюсть достаточно, чтобы одеревенело произнести: "Мы подвешены в воздухе?"

Она застенчиво пояснила: "Только то, что ты показываешь мне, помнишь?"

"Я хочу стать лучше ради тебя", - торопливо пообещал я, разворачиваясь в ее сторону.

Ее улыбка была печально-жалостливой, и она задела мои сжатые в кулак суставы тыльной стороной ладони. "Я знаю".

В порыве я продолжил: "Это реально херня и... Господи, мне так жаль. Бля, я обещал себе и всем остальным - даже ей - что я буду стараться". Моя рука направилась к волосам, и от расстройства я крепко сжал их в кулак, закончив фразу: "И я знаю, что у меня не получилось, но я ничего не могу поделать. Это… это чувство, которое никогда не исчезнет. Я знаю, что нерационально обвинять себя, но я не могу быть рациональным. Я стараюсь, Белла. Я клянусь гребаным Богом, стараюсь, но потом вспоминаю, как я просто бросил ее там, загнивать, и это..."

В ее взгляде вспыхнуло раздражение, когда она вскинула подбородок вверх и резко спросила: "И это чувство вины останавливает тебя также и от прикосновений ко мне?" Ее ноздри раздулись, и стороннему наблюдателю она, наверное, могла показаться действительно разозленной. Но я понимал мою девочку лучше. Она сморщила лоб, дышала отрывисто, и я как свои пять пальцев знал, как выглядит ее неуверенность.

Как раз в тот момент, когда я думал, что не могу быть еще более убитым... "Это вообще нечестно", - оборонялся я, и у меня защемило в груди, когда я резко добавил: "Ты знаешь, почему мы не можем... сделать это..." Боже, я надеялся, что она оставит эту тему. Из всей херни, из всех полностью кастрирующих аргументов, ей нужно было выбрать именно этот и именно сегодня.

Я поел. Что, черт возьми, вообще случилось с продвижением вперед маленькими шагами?

"Ты лгун!" - выпалила она. Я сидел в шоке, пока она злилась на меня. "Что случилось с "никакой херни"? Ты перестал принимать антидепрессанты в прошлом месяце". Легкие облака пара слетали с ее губ.

Я чувствовал, как жар поднимается по моей шее к сжатым губам. Моя кожа зудела от смущения, и я старался скрыть реакцию своего тела - не потому, что она выдавала мою нечестность, а потому, что я уже потерял столько гордости, сколько было предостаточно для одной жизни.

В то время я не особо задумывался об антидепрессантах. Я не мог есть и спать, и все это казалось временным затруднением, каким оно и было на самом деле. Долгое время дерьмо было близко к понятию "нормально". Но потом появились... побочные эффекты. Поначалу не имело особого значения то, что мудак с бушующими гормонами пропал без вести. В то время о стояке я думал в самую последнюю очередь.

Это чувство исчезло в ту самую ночь, когда Белла тщетно попыталась соблазнить меня. Серьезно, не могло быть ничего, бля, более унизительного, чем дряблый член перед лицом еле прикрытых сисек. Я тут же заявил "нахрен это" и прекратил принимать таблетки, которые доказали свою полную бессмысленность, потому что, даже если теперь я был способен действовать физически, мой разум был, так сказать, вне игры.

"Мы можем поговорить об этом позже?" - попросил я, потирая ладонью лоб.

Она зашевелилась и встала у меня между ног. "Это странно или как?" - тихо спросила она, хватаясь за свои рукава. Я посмотрел ей в глаза и пожал плечами, открыв рот, но не найдя возможность объясниться. Она добавила с неохотой: "Дело в том, что... я что-то делаю? Или не делаю?" - она сморгнула слезы на своих ресницах, и хотя это не выглядело как просьба, ее слова звучали так, как будто она умоляет меня.

Я сильно замотал головой, внимательно посмотрев вверх на нее. "Нет", - задохнулся я, сбившись на шепот.

"Тогда что?" - выкрикнула она, но, прежде чем я успел устаканить свои мысли и придать им форму последовательного объяснения, ее рот накрыл мой. "Разве ты не хочешь попробовать?" - прошептала она мне в губы, неуверенно целуя меня.

Я замер, пробормотав: "Здесь?"

"Почему бы и нет?" - спросила она, приподняв платье и оседлав мои колени. Ее рот доминировал над моим, проталкивая язык сквозь мои сжатые губы. Это было приятно, но странно. Так же, как мне хотелось, чтобы здесь и сейчас был какой-то определенный момент времени, с которого я начал бы чувствовать себя нормально и захотел чего-то вроде этого снова. Чего сейчас не происходило. Ее вес на моих коленях, ее мягкий и горячий язык против моего. Как результат, все это ощущалось охренительно неуместно.

"Подмораживает", - пожаловался я, отстраняясь. Между нами вздымалось легкое облачко пара, и она всосала свою губу в рот, глядя на меня удрученными карими глазами. Но прежде чем она смогла придать им то самое пораженное, опустошенное выражение, которое я видел той ночью месяц назад, я схватил ее руку и, предусмотрительно взглянув в сторону дома и нервно сглотнув, прижал ее ладонь к своей промежности.

Бля, я поверить не мог, что сделал это дерьмо.

"Просто... эм-м-м-м, потри его чуть-чуть". Я направлял ее руку, и мы оба уставились вниз на мои колени - туда, где она двигалась - как будто ждали какого-то боя курантов или еще какого дерьма.

А потом вдруг начало расти беспокойство и давление, еще больше беспокойства, и я буквально решил, что должен был это сделать, что, по сути, лишало меня возможности сделать это. И это отчасти вынудило меня немного возненавидеть свой член. Я был вполне уверен, что все против меня. И удивился, почему я в первую очередь не мог отнестись к своему члену чуточку лучше.

Я закрыл глаза и попытался представить себе все возбуждающие образы, какие только знал, повторяя у себя в голове: "Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, встань..." Белла начала сосать кожу на моей шее своим горячим и влажным ртом. Она укусила меня за мочку уха, и я одобрительно кивнул в ответ на это: "Да, мне нравится". Ее язык очертил контуры моего уха, и я попытался представить кружевную штуку, в которой она легла спать той ночью месяц назад.

Она выглядела так охренительно хорошо, ее попка выглядывала из-под этой коротенькой ночнушки, а грудь – боже мой, ее грудь. Ее грудь просвечивалась сквозь кружево - зарумянившаяся, нежная, манящая и теплая. Тогда я зарылся в нее лицом, предприняв попытку вызвать у нее улыбку, но, оглядываясь назад, я теперь понимал, что это было довольно горячо.

Охренительно горячо.

"О", - выдохнула она мне в шею, остановив руку и сжав ее на мне. Она отстранилась, чтобы посмотреть мне в глаза, но я потянулся к ее толстовке, нервно поглядывая во двор.

"Дай мне увидеть твою грудь", - низким голосом попросил я.

Она торопливо дернула молнию вниз и раскрыла ее, потянувшись к застежке на спине и сдвигая платье в сторону. Она дернула, потянула и в итоге попыталась спустить плечи, и я почувствовал, как упускаю момент.

"Нахрен этот кусок дерьма", - чертыхнулся я, потянувшись руками к ее декольте и обхватывая ее грудь ладонями. Под воздействием рывка, она оказалась над верхней кромкой ее платья. Я облизал губы, почувствовав ее вес в своей руке, и наклонил голову, чтобы пробежаться языком по одному розовому, дерзкому соску.

Белла хрипло застонала в знак одобрения и отпустила мою промежность, вместо этого решив поерзать на моем очень гордом стояке. Она захватила мои губы и говорила между нашими поцелуями: "Ты знаешь, на самом деле, нам не нужно делать это прямо сейчас. Просто я вела себя импульсивно и эгоистично".

Я выпустил ее губы и фыркнул, сражаясь с пуговицей на моих штанах. "Теперь он стоит. С ним нужно что-то делать", - ответил я немного раздраженно.

Она вздрогнула, ответив тихое и робкое "прости", и приподнялась, чтобы дать мне доступ. В конечном счете, я освободил себя от того, что называлось "камербандом", чье название было как нельзя, бля, кстати.

Достав свой член из штанов, я приступил к задаче по нырянию под ужасное количество слоев тюля ее платья, дабы найти трусики. Я был по локоть в дерьме, пытаясь отмести все это в сторону, проклиная холодный воздух. Она закусила губу и переместила бедра, пока мои пальцы не коснулись мягкого кружева, решив просто сдвинуть его в сторону.

Наши глаза встретились, когда мы начали выстраивать дерьмо в одну линию, а потом наступил момент прямо перед этим, когда мы задержали друг на друге напряженный взгляд – ожидая, предвкушая, а потом опуская, подталкивая и...

Громко хлопнув ладонью по столу позади себя, я зашипел: "Чччччччерт". Наши лица исказились одновременно - брови сведены, гребаные носы сморщены, зубы удовлетворенно впились в губы.

Черт побери, восемь месяцев - это очень долгий срок...

Я впился пальцами в дерево и закинул голову назад. Она открыла рот рядом с моим горлом и всосала кожу, начав удовлетворенно подниматься и опускаться на мне. Своим затуманенным взглядом я наблюдал за тем, как беспорядочные облака пара покидают мой открытый рот. Вторая моя рука слепо блуждала по ней под юбкой.

Ее ритм был медленным и восхитительным, но, спустя мгновение, я поднял голову и простонал: "Быстрее". Наши глаза встретились, она задержалась на мне, и одна из ее рук вцепилась в лацкан моего смокинга. "Быстрее", - поощрил я ее снова. Задыхаясь мне в губы, она притянула меня ближе и опустилась на мои колени снова… и снова,.. и снова.

Издавая отрывистые, дрожащие вдохи, в конечном счете, я попросил ее: "Быстрее. Трахни меня".

После этого ее движения стали непрекращающимися. Она опадала на мои бедра с глухими хлопками, пока наши губы и языки переплетались друг с другом. Она хныкала, и ее звуки были влажными и теплыми на моих губах, пока ее бедра и кулаки дрожали в унисон.

Наконец, я схватил ее лицо руками и наклонил так, чтобы мой язык смог полностью погрузиться в ее рот. Мой оргазм наступил под беспорядочный ритм толчков и жалостливых сбивчивых стонов.

Нас окружали облака тумана, пока мы восстанавливали дыхание. Руки обнимали талии и плечи. Небрежные влажные поцелуи касались щек, шеи, двигались по направлению к декольте, и, слава Богу, переполненный гормонами мудак никуда не исчез. Наверное, он просто взял отпуск или что-то в этом роде, потому что один только Бог знает, как мы его затерли до дыр, прежде чем на нас навалилось все это дерьмо.

Белла смеялась воздушно и легко, и благодаря этому мои губы дернулись в улыбке, когда она отпустила меня и встала. Ее кожа была приятного розового оттенка, несмотря на температуру воздуха. "Ладно, платье определенно этого стоило", - признала он, снова плюхаясь рядом со мной.

Я притянул ее к себе, как только все было убрано назад, и мы стали ждать, когда гости Эммета начнут рассасываться из дома. Теперь мне хотелось принять душ и лечь в свою кровать и, может быть, учитывая тот прогресс, который принес этот день, даже пару часиков мирно поспать.

"Ты начал снова принимать свои антидепрессанты?" - наконец-то сломала тишину Белла, зарываясь носом мне в грудь, после того как я предложил ей свой пиджак.

"Нет".

Она посмотрела вверх на меня, отметив: "Так это все ты? Еда и... все остальное?", - на что я кивнул в ответ, в то время как небольшая вспышка гордости согрела мою грудь. Она улыбнулась. "Я рада, что это просто ты. Знаешь, иногда мне хочется, чтобы и я могла что-то сделать, не принимая своих лекарств. Это бы значило намного больше".

Я поспешно возразил: "Тот факт, что ты принимаешь это дерьмо, чтобы помочь себе, не уменьшает значимости твоих достижений. У меня просто... по-другому", - задумчиво предположил я. "Думаю, причина моих проблем - я сам. Это просто нечто, что я должен решить в своем уме, в своем собственном темпе".

Вот дерьмо, каким же чертовски проницательным я был.

"Так что же ты решил в своем собственном уме сегодня?" - спросила она, с любопытством взглянув на меня. "Что-то, должно быть, изменилось".

Я нахмурился. "Я видел, как падает дерево", - сказал я, до чертиков запутав ее.

Когда не последовало объяснений с моей стороны, она озадаченно ответила: "Ладно", - а потом снова огляделась по сторонам.

"Я вроде как бесполезна здесь. Надеюсь, ты прав, и они отремонтируют все весной". А потом добавила задумчивым тоном: "Интересно, почему они не поженились здесь. Могло бы быть так красиво..." - и вдруг затихла, вздохнув.

"О, я попросил Карлайла не делать этого", - откровенно признался я, ныряя в карман за новой пластиной жвачки.

Она бросила на меня растерянный взгляд: "Почему?"

Я пожал плечами, суя жвачку в рот, и пояснил: "А что, ели мы захотим пожениться здесь позже? Разве не будет... нарушением свадебного этикета, если жениться в том же месте? Как, например, увидеть какую-нибудь телку на вечеринке в таком же платье или еще какое дерьмо".

Внезапно ее голова оторвалась от моего плеча, и она вытаращилась на меня своими огромными глазами размером с блюдце.

Я наспех постарался спасти свою мужественность. "Я имею в виду, не то чтобы мне было до этого дело и все такое, но я подумал, что ты можешь быть сентиментальной на этот счет, что правда, не так ли? Ты сама так сказала перед этим". Она продолжала таращиться на меня, поэтому в свою защиту я добавил: "И я, на самом деле, мало что знаю о свадебном этикете. Я просто подслушал Элис, которая разозлилась, узнав, что кто-то уже поженился в Национальном Клингонском Музее, что отчасти забавно, потому что она даже не хотела там выходить замуж, пока не узнала, что это уже кто-то сделал до нее". Я прекратил свою беспорядочную речь, глубоко вздохнув и закончив: "Но, ты же понимаешь, это была превентивная мера или что-то вроде этого".

Она подняла вверх ладонь и прищурилась. "Свадьба? Как... если бы мы с тобой поженились?"

Моя челюсть резко остановилась, и я внезапно понял, почему чуваки вечно переживают из-за всей этой глупой херни с предложением руки и сердца. "А ты бы не вышла за меня замуж?" - сурово спросил я, крайне опустошенный, но готовящий себя к тому, чего ждал очень давно.

Она быстро замотала головой, исправляясь: "Нет! Я просто не осознавала, что ты вообще задумывался об этом".

Я усмехнулся. "Почему бы мне не думать об этом?" Дело было не в том, что свадебное дерьмо проникло в мою голову в течение прошлого года. Реальный вопрос стоял иначе: как я мог думать о чем-то другом?

Она уклончиво ответила: "Ты был отвлечен..."

"В смысле, это ведь данность", - возразил я, хотя внутри чувствовал себя дерьмово из-за того, что она поверила, что я был настолько отвлечен своими несчастьями, что ни разу не задумывался о нашем совместном будущем. Тогда я прошептал: "Правильно?" - и рискнул посмотреть ей в глаза.

"Наверное", - решила она, наконец-то снова возвращаясь в свое прежнее положение у меня под боком. Как будто ощущая мое беспокойство, она торопливо исправилась: "В смысле, да. Для меня это определенно данность".

"О", - выдохнул я, с настоящим долбанным облегчением, и притянул ее к себе. "Классно".


"Вот здесь направо", - руководил я с пассажирского сидения, где моя потная спина некомфортно прилипала к кожаной обивке.

Белла повернула направо, а потом налево, и снова налево, а потом развернулась, потому что облажалась с последним поворотом налево, тогда как надо было повернуть направо. А затем мы притормозили у небольшого кладбища на холме, где был похоронен мой отец.

Я выпрямился на своем сидении, когда мы приблизились к его месту, инертно заметив, что ничего не изменилось с моего последнего приезда в Чикаго, после которого я испортил целое лето три с половиной года тому назад. То странное дерево на южной стороне, выглядевшее в точности как кладбищенское клише, никуда не делось.

Когда мы приехали, оно не отбрасывало большой тени, а чикагская жара в этом году была просто невыносимой. Я вытер лоб, когда мы вышли из нашей машины, открыли люк, достали огромные букеты цветов и направились к стволу дерева.

Мой дух соревнования за лучшую могилу ни капли не уменьшился.

Какую-то долю секунды я стоял у машины, глядя на то, как носки моих ботинок пинают гравий, в то время как Белла поднимала один из этих уродливых гребаных солнцезащитных козырьков на ветровом стекле.

"Это ведь... единственный раз, когда мы вообще сможем им воспользоваться", - сказала она, покупая его в магазинчике в Вайоминге.

На нем были нарисованы долбанные щенки.

"Ты готов?" - спросила она, выглядя слегка неуверенно и прищурившись против солнца. "Я могу остаться здесь".

Я закатил глаза, логически рассуждая: "Для начала, ты была половиной той причины, по которой мы приехали сюда. Давай просто... сделаем это", - заключил я, откашлявшись, и залавировал между надгробиями, пока она семенила следом.

Его могила оказалась запущенной, и это вызвало глубокую острую боль, сдавившую мою грудь. Белла наблюдала за тем, как я вырываю сорняки, которыми заросли несколько заветных слов.

Теперь мой отец казался мне сном. Как будто первые восемь лет своей жизни я провел с закрытыми глазами, вызывая в воображении этот образ идеального человека. Я уверен, что на самом деле он не был идеален. Возможно, он был в некотором роде испорчен. Может быть, он всегда бросал свои полотенца на пол, никогда не жертвовал денег на благотворительность или разговаривал в кинотеатрах во время фильма, либо что-то еще. Бля, я никогда не узнаю. Для меня его образ стал абстрактным и отдаленным, и с этого расстояния он существовал в моем уме как эталон, и это было нормально. Мне оставалось лишь надеяться на то, что меня тоже запомнят таким, когда моей жалкой задницы не станет.

"Привет, мистер Мейсен", - поприветствовала Белла, с уважением приложив руку к передней части надгробия. Выражение ее лица было настолько стоическим и серьезным, как будто она внимательно смотрела на него, что мне пришлось подавить улыбку. Я лениво вспомнил свой последний визит и как нелепо и смешно чувствовал себя, разговаривая с куском камня.

Белла не испытывала подобной проблемы, вообще.

По сути, когда мы навещали могилу ее матери в Фениксе несколько месяцев назад, я был убежден, что мы зря не взяли с собой палатку. Кладбище, где была похоронена Рене, было лучше, но там было больше людей. Не то чтобы Беллу хоть каплю волновало то, как люди искоса бросали на нее странные взгляды, пока она, расслабившись, сидела у вертикального надгробия своей матери. Она говорила, говорила и говорила, и вслух удивлялась, куда, черт возьми, подевались мои манеры, когда я не представился.

Боже, мы были настолько испорчены, что это даже больше не казалось трагичным.

"Меня зовут Белла", - продолжила она, показавшись немного взволнованной, когда стала заламывать пальцы. "Мы с Вашим сыном встречаемся уже какое-то время. Возможно, Вы были бы рады узнать, что он превосходный джентльмен... ну, если не считать того, как он разговаривает, но я сделала все возможное, что было в моих силах. Но, знаете, как я все время говорю Эсми - это моя тетя - это ведь просто слова. Ничего особенного". Она заправила волосы за ухо и, посмотрев на меня, одними губами раздраженно произнесла: "Поздоровайся".

Господи.

"М-м-м, привет", - сказал я и предпочел просто постоять и молча провести несколько задумчивых мгновений, выказав свое уважение. Не все же мы могли быть такими невозмутимо безбашенными, как моя девочка.

Пожав плечами, она схватила локон своих волос и, начав накручивать его на указательный палец, затараторила: "Сейчас мы живем в Сиэтле. Погода там немного прохладнее. В общем, у нас там квартира, но не беспокойтесь. Большинство второкурсников живет в кампусе, либо в этих совершенно отвратительных квартирах-студиях, но Карлайл - это приемный отец Эдварда - он балует нас и заставляет жить в зданиях с охраной, так что..." В этот момент она остановилась и посмотрела на меня так, чтобы я помог ей. Но черта с два. Я махнул, чтобы она продолжала.

Довольная и признательная, она продолжила: "На учебе тоже все хорошо. Вам стоит посмотреть на некоторые оценки Эдварда. Он очень умный. И талантливый. Как... чертовски талантливый. Он может нарисовать все по памяти. Это просто за гранью. Восхитительно. А еще он станет хорошим доктором, что, возможно, может показаться несправедливым. Я ведь просто специализируюсь на экономике и надеюсь однажды открыть свое дело. Это не изменит ничью жизнь, но вот Эдвард сможет, я знаю. Он изменил мою..." Она задумчиво покусывала губу, прежде чем выдохнула и закончила: "Я с нетерпением жду, когда смогу познакомиться с Вашей женой".

Мое тело замерло, и я уставился на жуткое дерево на холме, быстро сглотнув.

"Эдвард?" - забеспокоилась Белла, хватая меня за руку.

"Я в порядке", - ответил я, но не хотел смотреть на нее. Это означало бы принятие реальности, а реальность причиняла мне физическую боль, гораздо чаще, чем хотелось бы, несмотря на то, что прошел уже целый год.

Она переплела наши руки, и сделала полуразворот в мою сторону, начав тихим голосом: "Здравствуйте, миссис Мейсен. Я Белла Свон. Мне очень приятно познакомиться с Вами. Эдвард так много рассказывал о Вас - в основном, хорошее. Я видела рисунки Вас с мистером Мейсеном, и Эдвард очень похож на Вас". Быстрый порыв ветра пронесся по местности, охлаждая мое лицо и принося немного облегчения. Она продолжила более мягким тоном: "Он хочет кое-что Вам сказать".

Я наконец-то взглянул на большой квадрат возле надгробной плиты моего отца, и у меня перехватило дыхание, когда я уставился вниз на него.

Бля, он был таким незамысловатым - почти что универсальным.

Мой желудок сжался, и я постарался держаться прямо, вытерев пот с затылка. Белла вздохнула, извиняясь передо мной, и погладила ладонью по спине, но я смог справиться с этим дерьмом.

Я откашлялся, переступил с ноги на ногу, на мгновение пожалев, что не попросил Беллу остаться в машине.

И начал: "Я очень сожалею, что бросил тебя здесь загнивать".

На этих словах Белла резко вдохнула и впилась ногтями мне в руку. "Эдвард", - предупредила она.

"Я знаю, знаю", - проворчал я, но отказался забирать свои слова обратно. "В общем, я просто хотел навестить тебя и... сказать, что мне жаль, и попросить у тебя прощения и всего дерьма, которое ты, вероятно, дала бы мне, хотя я этого и не заслуживаю..."

"Я серьезно собираюсь вернуться в машину", - прервала меня Белла, покачав головой. "Я не могу слышать, как ты говоришь о себе в таком тоне". Она умоляюще посмотрела на меня.

"Да, прости. Старые привычки", - улыбнулся я с сожалением, но и эти слова тоже не забрал назад. Я оглянулся на надгробия и закончил: "И еще я хотел, чтобы вы познакомились с моей девочкой".

"И..." - вкрадчиво продолжила Белла.

Я уклончиво продолжил: "И... оставить вам цветы и все прочее дерьмо". Мне не нужно было смотреть на нее, чтобы понять, что она сердится. Раздраженно фыркнув, я громко признался: "И я хотел сказать вам, что, не живя полной жизнью, я непочтительно относился к вашей памяти, и я обещаю больше так не делать". Я посмотрел на Беллу, вскинув брови: "Хорошо?"

Она неохотно кивнула, но потянула меня вниз на землю, где мы уселись, пощипывая траву.

Между нами четырьмя установилась тишина, которая не была такой неуютной, как я ожидал. Легкий бриз охлаждал нас, и волосы моей девочки выглядели так красиво и нереально в солнечном свете, что это отвлекало меня.

Она склонила голову мне на плечо и скрестила ноги, заявив: "Спасибо, что разрешил мне познакомиться с ними". На ее лице было написано умиротворение и покой, и, услышав это, я почувствовал, как настало мое собственное облегчение.

"Спасибо, что уговорила меня на это", - ответил я, потому что, в конечном счете, меня не сломало то, что я увидел, где именно моя мать нашла свой последний покой. Да, это было болезненно и хреново, но я все равно буду чувствовать себя так, вне зависимости от обстоятельств.

Мы остались до тех пор, пока солнце, наконец, не начало садиться, охлаждая воздух и раскрашивая небо в розовые цвета. Моя девочка периодически говорила что-то, что вызывало у меня улыбку или смех, либо кивок в сторону надгробий с серьезным лицом.

И хотя внешне я поддерживал этот абсурдный непринужденный разговор с двумя кусками гранита, внутри я вел совершенно другую беседу с двумя людьми, которых они представляли. Думаю, Белла, скорее всего, понимала это, потому что, когда я замолкал, она не отвлекала меня, просто переплетая наши пальцы вместо этого.

Я говорил им, что счастлив, что изо всех своих чертовых сил собираюсь попробовать стать еще счастливее, потому что у меня была красивая девочка и любящая меня семья, и хоть мне потребовалось время, чтобы понять это, я наконец-то осознал, что ни в чем не было моей гребаной вины.

Смешно, как после всего этого, мое окончательное резюме можно было подвести под простое "всякое дерьмо случается", пожав плечами.

Когда мы уезжали, воздух был наполнен последними проблесками решимости, в которой я так нуждался. Все началось с падающего дерева, а закончилось на холме небольшого кладбища, где теперь были похоронены моя мать, мой отец и моя склонность к постоянному чувству вины.

"Ты должна оставить его", - сказал я, указывая на солнцезащитный козырек, ныряя в машину. В ответ на изогнутую бровь Беллы и ее сияющие и охренительно прекрасные глаза, я уточнил: "Может быть, однажды мы сюда еще вернемся".

ГРЕБАНЫЙ КОНЕЦ