Эсми зря времени не теряла. Когда Карлайл приехал домой с работы, он позвал нас обоих с Эмметом к себе в кабинет. Меня не удивило, когда он спросил, не хотим ли мы пойти завтра на обед по случаю Дня Благодарения. Зато очень удивились они, когда узнали, что я принимаю приглашение. К счастью, оба они предпочли держать язык за зубами.

Я уже собрался было поднять свою сонную и простывшую задницу со стула, который стоял прямо напротив стола Карлайла, но он заставил нас обоих снова сесть. Я плюхнулся на кожаное сидение и вопросительно поднял бровь в его сторону. В его взгляде читалось напряжение, когда он снимал свои очки.

"Племянница Эсми недавно переехала сюда из Феникса", - начал он, по какой-то причине глядя только на меня. - "Вероятно, ты знаешь ее не так хорошо, как Эммет, Эдвард. Но... ты должен быть очень осторожен, находясь рядом с ней." Я чуть не фыркнул. Знаю ее не так хорошо, как Эммет? Если бы ты только знал. Но мне надо было продолжать играть в эти шарады, поэтому я изобразил наивное любопытство. "Она некомфортно себя чувствует в окружении людей, и ей не нравится, когда к ней прикасаются", - нахмурился он. Я опять чуть не фыркнул. Но я оценил его сочувствие к ее... состоянию, поэтому я просто кивнул в знак понимания и вернулся в свою комнату ждать ту самую девушку, которую "я знал не так хорошо, как Эммет".

Я принял еще лекарство от простуды, несмотря на то, что, вероятно, больше в нем не нуждался. Но оно позволяло мне быть достаточно бодрым для того, чтобы просто передвигаться. Пока я болел, я поспал в общей сложности часа четыре, наверное. И на самом я деле был утомлен до предела. Я даже попытался поспать немного в субботу после того, как я очнулся от другого сна. Но я просто не смог этого сделать. Я чувствовал, что мои мозги превратились в кашу. Стало труднее запоминать, и я даже не смог вспомнить все сегодняшнее задание по тригонометрии. Мне стоило просто позволить себе заснуть пару раз до этого. Я исчерпал все свои возможности. Я облажался, ступил и теперь абсолютно ничего не мог с этим поделать.

Я устал. И не просто хотел спать. Я устал от постоянной усталости. Устал постоянно находиться на грани между реальностью и бессознательным состоянием, устал от того, что не мог жить полноценной жизнью. Я отдал бы все что угодно, только бы снова почувствовать себя нормальным. Чтобы я мог пойти куда-нибудь и на самом, черт побери, деле увидеть, что происходит вокруг меня. Да, я устал. И был в гребаном ужасе от того, что у меня никогда не будет шанса видеть и чувствовать по-другому.

Сегодня вечером я сделал уборку в своей комнате. Это занятие меня отвлекало и вселяло надежду, что Белла не решит окончательно, будто я какая-то гребаная свинья. Хотя, скорее всего, я был именно таким. Она пришла ровно в полночь, как и всегда. Я никогда не слышал, как она поднимается по стене дома. Она бы сделала отличную криминальную карьеру. Конечно же, на ней были ее обычные черные джинсы и толстовка с капюшоном.

Но одежда была последней вещью, на которую я обращал внимание, если речь шла о Белле. Я видел, что и ее это тоже мало волновало. Только на этот раз у нее не было темных кругов под глазами. Теперь у нее под глазами были мешки. Я заметил, что ей приходилось напрягать зрение. Ее веки были наполовину закрыты. Она стояла совсем близко ко мне. Я хотел предложить ей лекарство от простуды, но потом увидел, что сегодня она принесла термос для себя. Кофе, решил я. В третий раз за сегодняшний день мне пришлось подавить в себе желание фыркнуть.

Она распаковала свою сумку, как прошлой ночью, и устроилась на своем месте, потянувшись за iPod`ом, который я оставил для нее на диване. Мне нравилось думать, что я подсадил ее на музыку. Это была важно для меня. Я заметил, что на этот раз она не принесла суп. Я занял свое место на кровати, и открыл большой контейнер, в котором оказалась паста. Я чуть не упал в обморок от этого запаха. Определение "восхитительный" здесь было бы явным преуменьшением. Я ел, не сдерживая себя. Ел так, как нравилось моей девочке. Она издала вялый смешок, довольная моим аппетитом.

"Эй", - я сделал попытку упрекнуть ее с набитым макаронами ртом, - "Бля, не смейся надо мной, я растущий подросток." Я попытался симулировать взгляд, который бы означал, что я крайне оскорблен ее весельем, из-за чего она рассмеялась еще громче. Она нагнулась и стала расшнуровывать свои ботинки, чтобы снять их. Я склонил голову, пытаясь понять, волнует меня это или нет, и не нашел ни одной причины, почему это должно меня напрягать.

Как только она сняла ботинки, она аккуратно поставила их у своих ног, и поднесла колени к груди, обнимая их. "Так какое твое любимое блюдо на День Благодарения?" - спросила она тихо. День Благодарения будет только завтра... или фактически уже сегодня, поэтому я мог себе представить, как моя девочка составляет все меню.

“Хм-м-м …”, - я задумался над ее вопросом, наматывая пасту на вилку. На самом деле у меня так давно не было настоящего Дня Благодарения, и я так устал, что даже не мог вспомнить все традиционные блюда. Но у меня не было никакого желания обременять и расстраивать этими фактами мою девочку, поэтому я решил вместо этого немного потешить ее эго. "Да мне все равно. Все, что приготовишь ты, будет лучше любого дерьма." Я пожал плечами и запихнул вилку с пастой в рот.

Этот комментарий вызвал у нее улыбку. Настоящую улыбку, которая добралась и до ее глаз. А это было такой редкостью для Беллы. Обычно это была полуулыбка, или небольшая ухмылка, или напряженная попытка улыбнуться, которая требовала от нее слишком больших усилий. Кажется, в этом мы тоже были с ней похожи. Но ее улыбка слишком быстро превратилась в зевоту, настолько сильную, что, зевая, она даже немного прикрыла глаза. Она схватила термос с кофе с пола и начала жадно его пить. И поскольку зевота была заразной штукой, я тоже зевнул, что только усугубило мое сонное состояние.

После этого я увлек нас в длинную беседу, отчаянно пытаясь отвлечь наши мысли чем-нибудь еще, кроме сна. Я спросил ее о том, что сегодня было на тригонометрии. У нас был одинаковый учебный план, отличалось только количество учебных часов. Она пыталась откопать в глубинах своей слабеющей памяти обрывки того, что сегодня выучила, но, к сожалению, безуспешно. Потом мы поговорили о биологическом проекте, который был назначен на следующий месяц. Мы шутили об униформе стриптизерши Брэндон, в которой она была сегодня. Она рассказала мне о своем старом грузовике, который был у нее в Фениксе, а я рассказал ей о моем "Вольво"... опуская, конечно же, истории о Мэллори и Стэнли. Белла рассказала мне о том, что она приготовила на ужин сегодня, а я, чтобы занять ее мысли, расспросил ее о каждом блюде отдельно.

Когда, наконец, стрелки часов показали пять тридцать, у Беллы закончился кофе, а мой пакет из-под лекарств от простуды был пуст. Меня беспокоило, как мне сегодня остаться бодрым, потому что из-за праздников у нас были каникулы. Я знал, что у Беллы это получится. Готовка всегда не давала ей заснуть.

Я внимательно наблюдал за ней, пока она тащилась к стеклянной двери с сумкой на спине, в поисках причин, по которым ее спуск вниз мог бы стать слишком опасным, но она ни разу не споткнулась, потому я спокойно ее отпустил. Но все равно выглянул в окно, чтобы убедиться, что она доберется домой в целости и сохранности. Что она и сделала.

А я отправился в смежную с моей комнатой ванную, и принял очень холодный душ. Как только ледяная водная обрушилась на мою кожу, во мне проснулась каждая клеточка. Я напрягся из-за низкой температуры, но не дрожал и не пытался сбежать из душа. Это то, что я привык делать, когда мне было так плохо, как сегодня. А сегодня мне нужно было быть бодрым. Когда я был чист и полностью во внимании, я вышел из душа, стуча зубами и молясь о том, чтобы моя простуда не вернулась.

Я полагал, что Папочка К. захочет, чтобы я выглядел "презентабельно", поэтому я сбрил свою толстую щетину, которую успел отрастить за выходные. Я не стал наряжаться и не стал делать никакого глупого дерьма в том же духе. Он мог поцеловать меня в задницу, если на самом деле ждал, что я это сделаю.

В общей сложности ванная отняла у меня часа два. Дерьмовее некуда. Потому что сразу после этого я вернулся в манящее тепло своей спальни и впился взглядом в кровать. Я разочарованно зарычал и схватил свой альбом с эскизами с кровати. Я знал, что если я хотя бы прикоснусь к ней, для этого мира я буду мертв. Вместо этого я сел на место Беллы на диване, которое все еще сохраняло ее запах. Цветы и печенье. Я глубоко вдохнул воздух, позволяя этому аромату успокоить меня, и начал рисовать, желая, чтобы время пролетело как можно быстрее.

Это был, возможно, самый тяжелый день за все годы моего бодрствования. Я принял еще два холодных душа этим вечером, и нарисовал самый детальный эскиз в художественной истории Эдварда Каллена.

Я волочил свои ноги вниз по лестнице ровно в пять, дважды успев почти отключиться на ходу. Всегда пунктуальный обжора Папочка К. , уже ждал у двери. Он прищурил глаза, увидев мой повседневный прикид, а я просто прищурил свои ему в ответ. Пусть только попробует что-нибудь сказать на эту тему. Я знал, что он был помешан на всем этом дерьме вроде «семейных уз», которых у нас никогда не наблюдалось, поэтому он отступил и ничего не сказал.

Было похоже, что у меня включилось только туннельное зрение, как и всегда, когда я был настолько же уставшим. Мой мозг воспринимал только то, что находилось прямо передо мной. Я был похож на механизм, который должен совершать все свои обычные действия, но которому не хватает энергии, чтобы работать на полную мощность.

Я даже не помнил, как Эммет подошел ко мне, как мы выходили из дома или даже как мы пересекали наш двор. Это был еще один провал во времени, когда я только передвигал свои ноги и моргал глазами, но ничего не соображал. Внезапно мы оказались уже возле дома Брэндон и входили внутрь. Я нахмурил брови и потряс головой, дезориентированно оглядываясь по сторонам и удивляясь, куда, к чертовой матери, исчезли последние пять минут. Я испуганно вздрогнул, когда ко мне подошла Эсми и заключила в крепкие объятия; это меня вернуло в состояние "здесь и сейчас". Я неохотно обнял Эсми в ответ, осторожно сжав ее своими руками.

Эсми была добрым и заботливым, преисполненным сострадания человеком. Она во многом напоминала мне Карлайла, и то, что она взяла к себе Беллу, еще больше подтверждало эту точку зрения. А еще она немного напоминала мне мою мать, поэтому я наслаждался этими объятиями и в то же время злился.

"Спасибо за приглашение, Эсми", - промямлил я вежливо, когда она отпустила меня. Даже я не мог быть полным засранцем с Эсми. Только не с ней. Она ласково улыбнулась мне перед тем, как Эммет заключил ее в свои медвежьи объятия, в которых она чуть не задохнулась. Я обвел взглядом маленькую гостиную, куда она нас всех пригласила, и заметил Брэндон на диване в дальнем углу комнаты. Меня немного развеселило то, как она впилась в меня взглядом, когда я входил туда. Я только и сделал, что улыбнулся ей в ответ, потому что знал, что это ее бесит, и еще потому, что у меня сейчас совсем не было сил досаждать ей.

Вдруг я оказался в столовой рядом с Эмметом прямо перед стулом и нелепым длинным столом. Я потер лоб и опять нахмурил брови. Что за черт? Похоже, я провалился в некое подобие сна из-за своего состояния, и у меня начались провалы в памяти. Я лениво задался вопросом, а не был ли весь этот ужин галлюцинацией. Я был полностью дезориентирован. Медленно опускаясь на стул рядом с Эмметом, я до усрачки боялся сделать что-то такое, из-за чего меня могут принять за умалишенного.

Но тут вошла моя девочка. Я моментально проснулся. Впервые я видел ее без толстовки. На ней была простая белая футболка - не мешковатая, но и не облегающая. И я впервые видел ее руки. Они были тонкими и бледными, чего я и ожидал, конечно, но я просто не привык видеть так много ее тела. То, что я увидел, вызвало во мне почти непристойные мысли. Она робко кивнула, приветствуя Карлайла, и села возле Элис прямо напротив меня. Эсми и Карлайл расположились на двух противоположных концах стола.

Она выглядела почти такой же уставшей, как и я. Она лениво облизывала губы, ее веки были полузакрыты и приобрели фиолетовый оттенок. На секунду Белла задержала взгляд на мне и снова отвела его в сторону большой подрумянившейся индейки, которую я заметил только сейчас. Я надеялся, что она удержит мое внимание, если будет говорить с кем-нибудь, и я не выпаду из реальности в очередной раз, но она ни слова не проронила, пока все наполняли свои тарелки.

В следующий момент я обнаружил, что уже подношу вилку с куском индейки к своему закрытому рту. Я замер, и моя вилка зависла в воздухе не полпути. Я опять нахмурил брови и посмотрел по сторонам. Я ел? Элис меня совершенно игнорировала, Эсми разговаривала с Карлайлом, а Эммет... ну, Эммет делал то, что обычно он делал лучше всего - просто набивал свое гребаное брюхо. Белла же смотрела мне прямо в глаза.

БЕЛЛА

Он просто... сидел там, уставившись на меня, и выглядел абсолютно потерянным с этой зависшей в воздухе вилкой. Я не знала, что и думать. Но одно только выражение... полной растерянности на его лице, вызывало тревогу. Он сократил расстояние между вилкой и своим ртом и медленно начал жевать индейку, все еще сохраняя зрительный контакт со мной. Я нахмурила свои брови в его адрес, но вместо того, чтобы ответить на мой молчаливый вопрос, он отвел глаза и начал жевать быстрее. Быстрее, чем я когда-либо видела. Мне хотелось спросить у него, что происходит, потому что его поведение беспокоило меня. Но я не могла сделать этого. Поэтому я продолжила есть свою индейку с гарниром, время от времени посматривая на него.

Он продолжал так есть в течение двадцати минут. Просто как можно быстрее набивая свой рот и ни с кем не разговаривая. Казалось, что никто больше этого не замечал. Естественно, ведь никто не обращал на Эдварда внимания так, как это делала я. Когда его тарелка опустела, он отвернулся и пару раз кашлянул. Он медленно повернулся и наклонился в сторону доктора Каллена.

"Карлайл?" - тихо позвал Эдвард, прерывая разговор доктора Каллена с Эсми. - "Я... я не хочу быть грубым, честно, но я... на самом деле не очень хорошо себя чувствую." Он умоляюще смотрел на доктора Каллена.

"Снова простуда, Эдвард?" - нахмурился доктор Каллен. Эдвард медленно кивнул, отвечая на его хмурый взгляд. "Конечно, я уверен, что Эсми не будет возражать, если ты хочешь пойти домой и немного отдохнуть", - доктор Каллен искоса взглянул на Эсми.

"О нет, милый! Иди домой и поправляйся", - Эсми ласково улыбнулась Эдварду, в то время как Элис пробурчала себе под нос что-то неразборчивое.

Будучи не в состоянии остановить себя и свою защитную реакцию в отношении Эдварда, я пнула ее ногой. Она слегка вздрогнула, но ничего не сказала, уставившись вместо этого в свое пюре.

Эдвард встал и, немного покачнувшись, схватился за спинку стула. Он покачнулся лишь слегка, и никто другой этого никогда бы и не заметил, но я знала это движение слишком хорошо. Он устал. Слишком устал.

"Спасибо за ужин, мисс Брэндон. Все было очень вкусно", - вежливо сказал он, глядя при этих словах на меня, и, выдавив натянутую улыбку, вышел из столовой. Теперь я и правда забеспокоилась. Эдвард выглядел растерянно, возможно, был дезориентирован, когда он стоял, его водило в стороны, но самым тревожным изменением в его поведении была вежливость.

Остаток своего ужина я доедала в очень встревоженном состоянии, и это чувство росло во мне с каждой минутой. Никто особо со мной не разговаривал. Элис болтала с Эмметом на общие для них темы, а Эсми и Карлайл наслаждались своей беседой о местных чиновниках и правах на собственность.

В конце ужина я подала всем десерт, испытывая при этом только одно желание - чтобы стрелки часов двигались быстрее, и я, наконец, могла увидеться с Эдвардом и убедиться, что с ним все в порядке. Эммет в одиночку съел весь пирог, на что я ему только улыбнулась. Он пожал плечами и широко улыбнулся мне в ответ, а доктор Каллен и Эсме смотрели на это с отрытыми от удивления ртами, пытаясь понять, как в него могло поместиться столько еды.

Эсми отправила Элис и мужчин в гостиную смотреть какой-то спортивный матч, пока мы убирали с ней со стола.

"Как ты, милая?" - прошептала Эсми мне на ухо, поглядывая в гостиную.

Я закатила глаза. "Эсми, я же тебе сказала, что я в порядке. Перестань так переживать", - раздраженно вздохнула я. Она мило улыбнулась мне, когда мы несли грязные тарелки на кухню.

"Что ты думаешь о докторе Карлайле, Белла?" - спросила она, пока я вытирала вымытую ею посуду.

"Он..." - я сделала паузу, пытаясь придумать наиболее подходящее для доктора Каллена определение, - "Кажется, он очень сострадательный и заботливый. Он мне нравится", - искренне сказала я, улыбаясь. Она выглядела немного удивленной моим впечатляющим ответом, после того как я провела в его обществе всего около часа. Но я знала о нем больше, чем она могла себе представить. Он дал Эдварду крышу над головой. Забрал его у злых людей и подарил ему лучшую жизнь. Это многое говорило о человеке. И для меня было невозможно не любить доктора Каллена.

Кажется, мое одобрение понравилось Эсми. Я задалась вопросом, а не было ли чего-то большего в их отношениях, чем она пыталась показать, но я не стала проявлять излишнее любопытство. Это было не мое дело. Но в глубине души я надеялась, что это действительно было что-то большее. Они подходили друг другу.

Как только все было убрано после ужина, не осталось ничего, чем бы я могла отвлечь себя от тревожных мыслей о необычном поведении Эдварда. Доктор Каллен и Эммет ушли в половине седьмого, многословно поблагодарив меня, Элис и Эсми за ужин. Какое-то время после этого мы с Элис бездельничали на диване. Она не стала спрашивать меня, по какой причине я пнула ее за обеденным столом. Я надеялась, что она решила, что дело было просто в ее грубости.

Чтобы как-то занять себя, я решила испечь печенье. Я сделала Сумерки с Тройной Карамелью. Любимое печенье Элис. Это было мое извинение за то, что пришлось ее ударить. Когда оно было готово, я запихнула в свой рюкзак, который всегда носила с собой, пакет для Эдварда, предвкушая как в скором времени смогу его ему отдать.

В девять, как раз когда разразилась гроза, Эсми и Элис отправились спать, сославшись на сонливость из-за плотного ужина. А я нарезала круги по кухне и поглядывала на часы на микроволновке, желая только одного - чтобы они скорее показали полночь. Дождь неистово колотил по крыше, а из-за грома стекла в окнах дребезжали каждые пять минут. В десять я больше не могла этого выносить. Мне нужно было увидеть Эдварда. Поэтому я одела свою толстовку, совершенно не думая о рюкзаке или печеньях. Я просто вышла из двери прямо в грозу.

Натянув капюшон, чтобы укрыться от дождя, я посмотрела на окна Эдварда и увидела, что свет был выключен. Он никогда не выключал свет ночью. У меня засосало под ложечкой. Что-то было не так. Я быстро добралась до задней стены дома с опущенной головой, стараясь обходить окна первого этажа в страхе, что доктор Каллен еще не лег спать. На мгновение молния осветила стену, поэтому я смогла разглядеть решетку и начала подниматься по ней на балкон. Дождь капал прямо мне в лицо, и я видела с трудом, поэтому мне пришлось больше полагаться на свои руки, чем на глаза, но в конце концов я добралась до перил и перекинула через них ногу. Успев насквозь промокнуть под дождем, я чуть не соскользнула с мокрой решетки, но успела вовремя схватиться, и благополучно спустилась на балкон.

Я развернулась и уже занесла руку, чтобы постучать в темную стеклянную дверь, когда услышала этот звук. Будильник. Я застыла под дождем с застывашим в воздухе кулаком. Звук не прекращался. Наконец, я постучала в дверь. Громче, чем обычно, в надежде, что он сможет услышать стук, несмотря на гром снаружи и звон будильника внутри. Но Эдвард так и не появился.

Я прокрутила в голове десятки сценариев. Большинство из них оканчивалось мыслью, что Эдвард лежит где-то у себя в комнате мертвый. В этой абсурдной панике я забыла всю свою логику и, схватившись за ручку, толкнула дверь.

Будильник разрывался самым отвратительным звуком, который я когда-либо слышала. Но в комнате было совершенно темно. Я вошла, съеживаясь при каждом визге будильника и заливая водой золотистый ковер, и закрыла за собой дверь. Прищурившись, я всматривалась в глубину комнаты, но ничего не могла разобрать.

"Эдвард?" - задыхаясь, спросила я дрожащим от беспокойства голосом. Я подождала несколько секунд, но ответа не последовало. Я размышляла, стоит ли мне идти дальше.

Вдруг я услышала рыдания оттуда, где стояла кровать Эдварда. Это были тяжелые, отчаянные всхлипывания. Услышав их, я испытала противоречивые чувства. Сначала я почувствовала облегчение от того, что Эдвард был жив. А потом испугалась, что что-то было не так. Я решилась и медленно и осторожно продолжила свой путь по направлению к его прикроватному столику, на котором стояла лампа и источник этого отвратительного визга. К счастью, он убрался у себя в комнате, и я ни обо что не споткнулась. Когда я добралась до цели, тусклый свет будильника и внезапная вспышка молнии помогли мне найти лампу. В темноте я дотянулась до выключателя и щелкнула им.

Я испуганно вдохнула, обнаружив Эдварда на кровати. Он спал. Если это можно было назвать сном. Он лежал на покрывале, все еще одетый; одной рукой он зажал в кулак свои растрепанные волосы, а по его щекам текли слезы. Но хуже всего было не это. Его лицо было искривлено в муках, и он содрогался всем телом. Ему снился сон.

Он снова издал сдавленное рыдание, и я почувствовала слезы в моих глазах. Это было невыносимо видеть его таким, как сейчас. Это было второе самое душераздирающее зрелище в моей жизни, второе после обнаружения тела моей матери.

"Эдвард", - на этот раз громче снова позвала я. Но он не проснулся. Как будто сон, который ему снился, заманил его в ловушку. "Эдвард, проснись!" – еще раз крикнула я. Но он не реагировал. Я сжала руки в кулаки, и слезы хлынули из глаз.

Его боль была моей болью. "Эдвард, пожалуйста!" - просила я сквозь вырывающиеся из моей груди рыдания. Он никак не реагировал. Он продолжал плакать и дрожать. Он так сильно схватился за волосы, что его пальцы побелели. Я невольно потянулась к своим волосам и схватилась за них по обе стороны головы, в то время как из моей груди вырвалось громкое, отчаянное рычание. "Черт возьми, Эдвард! Просыпайся, к чертовой матери!" - снова взмолилась я, не прекращая рыдать. Но я не могла достучаться до него. В полном отчаянии я отпустила свои волосы и протянула руку к будильнику, пытаясь его выключить.

Как только дождь снаружи и мои беззвучные рыдания стали единственным, что нарушало тишину комнаты, я поняла, что мне придется к нему прикоснуться. Встряхнуть его. Ударить его. Сделать что угодно, лишь бы вытащить его из сна.

Я сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, но это было почти невозможно, когда Эдвард так плакал. Нервно заламывая руки, я медленно приблизилась к кровати. Его кровать была слишком большой, поэтому до него нельзя было просто дотянуться рукой. Я опустилась на матрас сначала одним коленом, потом вторым, и подползла к его вздрагивающему телу. От понимания того, что со мной может сделать одно лишь прикосновение к нему, я разрыдалась еще сильнее. Но мне нужно было прекратить его боль.

Я неуверенно поднесла дрожащую руку к кулаку, которым он схватился за волосы, и быстро ткнула пальцем в его побелевшие суставы. Это было похоже на искру, и это ощущение слегка шокировало меня. Я одернула руку назад. Со мной все было в порядке. Никаких признаков истерики. Поэтому я набралась храбрости и медленно накрыла своей ладонью весь его кулак. Я почувствовала какое-то странное электричество. Это не было похоже ни на какое другое прикосновение. В хорошем смысле. Своей рукой я попыталась вытащить из волос его длинные бледные пальцы. У него была сильная хватка, но в конечном итоге я все их разогнула и опустила его руку на кровать, немного сомневаясь в своей способности сделать это спокойно. Чувствуя себя более уверенно и опасаясь, что эта возможность, чем бы она ни была вызвана, может исчезнуть, я не смогла отказать себе в удовольствии и не выполнить желание, от которого умирала в течение долгого времени. Я убрала с его лица выбившуюся прядь волос. И не стала одергивать руку. Я осторожно погладила его мягкие растрепанные волосы. И к моему удивлению, он еле заметно расслабился. Поэтому я продолжила. Я гладила его волосы своей рукой, и с каждым движением он все больше успокаивался.

Я была в восторге. Я прикасалась к нему. И ему это нравилось. Восторг и уверенность, которые подарили мне эти открытия, опьянили меня, и я без капли смущения прилегла рядом с ним, подперев щеку свободной рукой, и продолжила поглаживать его волосы, всматриваясь в его лицо. Это успокаивало его, но не до конца. В этот момент в моей памяти всплыли слова Эдварда. В ту первую ночь в беседке он сказал мне, что его мать каждую ночь пела ему колыбельную, без которой он не мог заснуть. "Милые маленькие лошадки".

Я начала тихо напевать песню, продолжая поглаживать его волосы. Эдвард глубоко вздохнул и затих. То, что нужно. То, что было нужно Эдварду. Я продолжила петь и гладить его волосы, и, в конце концов, все его слезы высохли, и выражение лица смягчилось. Он дышал ровно и спокойно. Он выглядел умиротворенно. Вне всякого сомнения, на моем лице красовалась самая глупая улыбка, пока я кончиками пальцев касалась его шелковых волос и напевала песенку, которую выучила на уроках музыки в четвертом классе.

Внезапно, без предупреждения, рукой, которую я перед этим вытащила из его волос, он обнял меня за талию. Я замерла.

И опять никаких признаков истерики. Никакого сбившегося дыхания, ни слез, ни крика, ни дрожи. Просто Эдвард и его рука на моей талии, и это необычное электричество, которое от него исходило. Поэтому я продолжила напевать, поглаживая его волосы, и, осмелев, придвинулась ближе к нему, пока не оказалась настолько близко, что могла почувствовать его дыхание на своем лице. Я улыбнулась еще шире. Я так давно не была так близко к кому-либо, и никогда так близко к Эдварду. Он сжал рукой мою талию и притянул к себе поближе. В этот раз я не замерла. Вместо этого я обняла его рукой, которой поглаживала его волосы, и склонила свою голову ему на грудь.

В объятиях Эдварда было так безопасно и тепло... и правильно. Довольно вздохнув, я закрыла глаза. Я продолжала петь ему, пока сама не провалилась в сон. И впервые за год я проспала всю ночь. Никаких снов, никаких воспоминаний, никаких шкафов. Одно лишь чувство безопасности, которое мне дарили руки Эдварда.