– Эдвард? – Беспокойный голос Карлайла, торопливые шаги. – Ушел? Неужели ушел? 
Стук дверей, шаги, снова стук. 
– Слава Богу! Ты от кого тут прячешься? – Каллен вырос передо мной, стоя на предпоследней ступеньке лестницы. 
– Не знаю. От всех, от мира, от себя. 
Он усмехнулся и присел на корточки, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. 
– Долго ты тут сидишь? – Какая разница? Может пару минут, может пару часов, а может и дней. 
– Не знаю. Я размышлял, – надо соврать ему. – Здесь голоса не так слышны. Они мешают думать. 
– Мг, может, хочешь поговорить? – он приветливо улыбнулся. 
– Да, я собирался, специально ждал твоего возвращения. 

– Все-таки решил уйти! Тогда, может, лучше вернемся в комнату? 
– Хорошо, если так будет удобнее. 
Быстро преодолев ступеньки, мы оказались в коридоре. Поскольку всю мебель на нижнем этаже этого жилища я уничтожил в гневе, опереться кроме стен было не на что. Мы снова оказались друг напротив друга, и, изучая узоры щепок на полу, я начал неприятный для нас обоих разговор. 
– Карлайл, я многое обдумал и пришел к заключению, что не могу сопровождать тебя в путешествии, независимо от того, куда ты отправляешься. 
– Зачем так официально? Могу я узнать причины и ход твоих рассуждений? – он напрягся и слегка сдвинул брови. 

– Да, конечно. Они очевидны, сам удивился, как сразу не подумал обо всем этом. Во-первых, у меня нет никаких документов. Память не дает восстановить самые простые детали моей биографии с необходимой точностью, потребуется неопределенное количество времени, чтобы добыть эти сведения, а затем еще несколько дней, чтобы применить их для восстановления документов. Я не могу поехать сегодня же, – он улыбнулся и слегка расслабился. 

– Чушь! Что дальше? – он начинает меня раздражать. Может, дать ему высказаться? Потребовать объяснений? 
– Во-вторых, мне необходимо уведомить своих друзей, родственников и знакомых о моем выздоровлении и предстоящем отъезде. У них я могу справиться о всех необходимых мне деталях. Понимаю, что не смогу навестить всех лично, но связаться с помощью телефонного аппарата и почты вполне возможно. Необходимо позаботится о прислуге. Я пока не знаю, как избежать личной встречи с ними, не хочу подвергать этих людей опасности. Но оставлять их в неведении тоже нельзя. Я либо должен дать им расчет, либо предложить какие-то новые условия службы. 

– Исключено. Еще что-нибудь? – он издевается? Пальцы сами сложились в кулаки. Надо держать себя в руках, мне еще понадобиться его помощь. Успокоиться, нужно успокоиться. А то опять можно схлопотать в переносицу. Снова потер место, где была трещина. 
– В-третьих, мне совершенно необходимо побывать в моем доме, в этом я вынужден обратиться к тебе за помощью. Я не помню адреса, а ты должно быть сможешь… 

– Нет! – он неожиданно резко меня оборвал, и все усилия обрести контроль над гневом, пошли прахом. 
– Но почему? Ведь там все мои вещи и… деньги, в конце концов! – закричал я на него. 
– Если твоя третья причина – недостаток средств, я отвергаю и ее. Есть еще пункты в списке? – ледяное спокойствие его голоса охладило мой пыл. Что он хочет этим сказать? 
– Я не привык брать деньги в долг, – четко выговаривая каждое слово, уже спокойно произнес я. Видимо сейчас придется получить первый опыт. 

– Могу себе представить! – в его голове сверкнули картинки: дубовая дверь, шкатулка с изумрудной инкрустацией, тяжелые золотые гардины, бархатная обивка, столовое серебро. – Не это имел в виду. Но я хочу выслушать все твои аргументы, прежде, чем начать их разбивать. 
– Не это? А что тогда? Я не представляю на чем и за сколько можно добраться из Иллинойса в Мэн несовершеннолетнему без документов?! Мне до дома не на что доехать! 
– Ты не вернешься в свой прежний дом, ни при каких обстоятельствах, – в его голосе была стальная уверенность. Что за приказной тон! 

– Это еще почему? Я не намерен торчать в этой лачуге всю жизнь и жить твоим нахлебником! 
– Этого не будет, – тон смягчился и, сделав тяжелый вдох, Карлайл уже спокойно продолжал. – Ты должен узнать, что четыре дня назад я собственноручно подписал заключение о смерти Эдварда Мейсона младшего, а два дня назад в трех газетах вышел некролог, посвященный тебе. 
Все чувства кроме удивления и возмущения на миг покинули меня, а все слова подобающие для употребления в обществе позабылись. Главное молчать! Потребовалось несколько секунд, чтобы смысл сказанного Карлайлом в полной мере дошел до меня. Все считают меня умершим! 

– Но я ведь не умер! – заорал я так, что будь я человеком, заложило бы уши. 
– Допускаю такое возражение, но ты не можешь вернуться к прежней жизни в своем новом обличии. Мы оба заинтересованы в том, чтобы это осталось в тайне, – вот как?! Он боится лишиться права практиковать или еще чего-то? Не тюрьмы же! Я-то чем виноват! Почему я должен прервать все связи и потерять все, что у меня было?! 
– Я понимаю заключение – это формальность, но зачем некролог? – Это просто подло! 
– Не знаю, не я его писал. Это сделал кто-то из твоих «доброжелателей». 

Его мысли подтверждали искренность. Попадись мне сейчас этот доброжелатель! Интересно, кто… 
– Нет, Эдвард, я не знаю, кто это сделал, – опередил Карлайл мой вопрос. – Эдвард, успокойся, ты ничего не можешь изменить, давай вернемся к прежней теме. Есть ли еще какие-то причины, которые мешают нашему отъезду? 
В открывшихся новых обстоятельствах все из трех оставшихся у меня аргументов потеряли всякий смысл. Ни отцовское наследство, ни школа, ни фирма не полагаются покойникам. Нет есть еще одно! Я мысленно застонал. Постарался придать лицу невозмутимое выражение, а голосом подражать спокойному тембру Каллена. 

– Да. На втором этаже я кое-что обнаружил… 
– Зеркало, – он огорченно покачал головой и грустно улыбнулся. – Ты любопытен, сын! 
– Это тоже. Я не могу показаться в обществе в таком виде, – я подергал рваные края рубашки, – и эти глаза и светящаяся сыпь! – Нотки отчаяния все-таки прорвались наружу. Он усмехнулся. 
– Это не проблема. Сверкание или сыпь, как ты это определил, появляется при солнечном свете у нас всех. Я говорил тебе о необходимости держаться в тени, – он укоряющее на меня посмотрел, но взгляд быстро потеплел. – Ты меня не слушал. Я должен был понимать, что в тот момент ни о чем кроме жажды ты думать не сможешь. Прости меня за это. Мы можем появляться на людях солнечным днем, но необходимо все время оставаться в тени. Поэтому я и хожу с поднятым воротником и низко надвинутой шляпе в такие часы. Не волнуйся, одежду мы тебе подберем. – Он ободряюще улыбнулся. Карлайл все еще стоял в плаще, один из карманов которого оттягивал какой-то небольшой предмет, а шляпу держал в одной руке. Он замолчал, подождав, когда я встречусь с ним взглядом, и продолжил. – А теперь ответь мне на один вопрос: если бы не все эти твои причины, ты сам лично хотел бы поехать? 

Он шутит или издевается? 
– Карлайл, я понимаю, что в этом путешествии я скорее обуза для тебя, чем попутчик, при моем нынешнем состоянии я нуждаюсь в твоей помощи гораздо больше, чем ты в моем присутствии. У меня просто нет выбора. 
– Выбор есть всегда. Я не хочу, чтобы ты считал себя обязанным. 
– Я хотел бы поехать. И не потому что чем-то обязан тебе, а потому что просто не могу здесь оставаться. Тем более теперь, когда мне стало известно о моей смерти! – заметил я с легким сарказмом. 
Каллен шумно выдохнул и потер лоб ладонью. Счастливая улыбка расцвела на его губах. Он осторожно обошел меня и приблизился к шкафу, где не осталось ничего кроме черного чемодана. Он открыл дверцу, и вынув этот обитый темной ящик, поставил его передо мной. 

– Я собирался сделать это через несколько лет, ну или хотя бы месяцев, когда ты будешь уже более опытен и сдержан, но ты снова спутал все карты. Я притащил его сюда и как-то позабыл о нем на время. Ты, наверное, прав, нельзя заставлять тебя, так резко рвать с прошлым, я должен был отдать тебе чемодан, прежде чем уйти сегодня утром. 
Не нравится меня все это. Волнение, зародившись внутри волнами разбегалось по телу. Черный чемодан стоял передо мной – безобидный и пугающий. Что Каллен там спрятал? 
– Что там? – тихо спросил я, легонько кивнув в сторону чемодана. 

– Это подарок. Хотя странно называть подарком предметы, которые возвращаются их хозяину. – Воздуха не хватало. От волнения мелко задрожали руки. 

– Мои вещи? – я едва выдавил из себя. 

– Да, конечно, раньше не все они были твоими, но теперь они по праву принадлежат тебе, – он улыбнулся еще шире и подтолкнул чемодан ближе ко мне, от неожиданности я отступил на шаг. Как я жаждал встретится со своим прошлым сегодня утром, и как я боялся его сейчас! Каллен усмехнулся. 
– Не бойся! Он не кусается, – легко ему говорить. Со стороны я, наверное, кажусь смешным. Любопытство и страх боролись внутри. Нерешительно я подошел к чемодану и осторожно поднял его. 
– Оставить тебя одного? – тихо поинтересовался Карлайл. 
– Нет! – я снова не смог скрыть своего волнения и смутился. – Я хочу отнести его в кабинет, а ты не уходи, пожалуйста… Далеко. 
– Хорошо, – кивнул он.

Положив чемодан поверх того, что был собран для Карлайла, и расстегнув, я осторожно приоткрыл черную крышку. Поток воздуха полный невероятно притягательных свежих запахов опалил горло. От неожиданности я отпрянул, крышка громко стукнула. Это был мой запах! И запахи моих родителей? Как опьяняет. А в доме этот аромат, наверное, повсюду. Дышать нельзя, а просто сойду с ума. Я сглотнул слюну, заполнившую рот и, задержав дыхание, легко откинул крышку чемодана, открывая его содержимое. 

Сверху лежали несколько книг и аккуратно свернутая стопка одежды. Плащ, пара рубашек, воротнички, подтяжки, брюки… А потом разберусь! Я быстро положил одежду на крышку и принялся за книги. Их было семь, корешки пяти верхних настолько истерты, что странным казалось, как они не рассыпались у меня в руках. Названия почти не различимы на поблекших обложках. Видимо, это были мои самые любимые книги. Но как он узнал? По запаху! Авторы были мне знакомы, а пометки в тексте просто привели в восторг. Настоящие доказательства моей собственности! Это я писал! Дурацкая мысль. 
Две других книги были совсем как новые. «Краткий справочник по законодательству штата Висконсин» и «Сборник законов штата Мэн» явно не были моими настольными книгами. Зачем Карлайл положил их в мой чемодан? Да, это чемодан, с которым я ездил на учебу! Как и где он вообще достал все эти вещи? 
– Карлайл? – он тут же оказался рядом со мной. – Откуда это? 

Он мельком глянул на две книги по законодательству у меня в руках, немного потоптался на месте.
– Ну, из твоего дома, конечно, из отцовской библиотеки, – деловито уведомил меня Каллен, хитро прищурившись. – Ничего не хочешь спросить? 
– Ничего не хочешь мне рассказать? – подыграл я ему. 

Ему даже говорить не пришлось. Поток его воспоминаний обрушился на меня как лавина. Картинки быстро сменяли друг друга. Он увидел адрес в истории болезни, которую в последствии сжег. Хитрец, на дал мне возможности разглядеть адрес, в своих воспоминаниях, остановившись только на первых строчках листка. 
Пока я лежал в беспамятстве на кровати, он ночью выбрался к тому самому большому дому, который я так старательно пытался вспомнить более четко. Теперь он предстал передо мной, увиденный глазами Карлайла. Очень четко. Целиком, до мельчайших трещинок и царапин на внешних поверхностях. Каллен влез в опечатанный пустой дом через окно моей спальни. Выбрал его по запаху. Там с помощью обоняния и жизненного опыта нашел все, что могло бы пригодиться мне в дороге! Рубашку и куртку, которые я порвал прошлой ночью, он разыскал в моем гардеробе. Нить воспоминаний резко прервалась. 
– Ты ведь извинишь меня за этот ночной налет? 

– Я думал, ты доктор, а ты, оказывается, освоил совсем другую профессию! – усмехнулся я. 
– Можно и так сказать, но я очень давно не практиковался, – он подчеркнул это «очень». - Ты не хочешь посмотреть, что там еще есть в чемодане? – очевидно его съедало нетерпение увидеть мою реакцию. 
– Конечно, хочу. Но ты ведь еще не закончил свой… хм… рассказ. 
– Одно другому не мешает. 
Положив книги на пол, я достал из чемодана несколько грампластинок. Шопен, Дебюсси, Сметана – всего шесть. Упаковки были истрепаны, но сами диски чисты и без царапин. Жаль, что нельзя проиграть их здесь. Посмотрим, что там дальше. 

Отложив пластинки, я обнаружил в чемодане большую черную шкатулку, крышка которой была инкрустирована изумрудами. Это принадлежало матери. Шкатулка с драгоценностями. Ключ от замка был аккуратно вставлен внутрь. После двух оборотов, крышка шкатулки слегка подпрыгнула. Внутри лежали аккуратные бархатные коробочки и шелковые футляры, заботливо уложенные в идеальном порядке, только одна маленькая коробочка, оказалась сверху, выделяясь из общего порядка. Не дожидаясь моего вопроса, Карлайл принялся объяснять: 
– Увидел эту на полке у тебя в комнате, но решил, что лучше положить ко всем остальным. 
Внутри каждого футляра лежали украшения. Жемчуг, кулоны из бриллиантов в форме сердца и полумесяца, несколько золотых цепей, изумрудные и бриллиантовые подвески, кольца, браслеты, несколько крупных золотых серег с камнями и без, на дне в особых специальных футлярах лежали колье и часы с гравировками. 

– Я подумал, раз уж мистер Нортон и так получит немалый куш, ты не можешь оставаться в накладе из-за меня, – спокойно продолжал объяснять Карлайл. – Украшения иногда бывают полезными. 
– Кто такой мистер Нортон? – немедленно поинтересовался я. 
Быстро сложив все содержимое шкатулки обратно я захлопнул ее и осторожно вынул, поставил на книги. Теперь передо мной лежали две темно-коричневых папки с какими-то документами. 
– Насколько я понял из завещания твоего отца ваш ближайший родственник, Генри Уолтер Нортон, родной брат твоей матери. Он на днях должен приехать из Нью-Йорка, – ничего о таком не помню.

Пролистав бумаги из первой папки, я мало что не понял. Какие-то счета, цифры, расписки, адреса банков в Нью-Йорке, Бостоне, Хьюстоне, Детройте и в других крупных городах. Во второй папке лежали подобные бумаги и несколько фотографий. Общие семейные и с каждым из нас по отдельности. Хотелось рассмотреть всех повнимательнее. Запомнить каждую черточку. Жаль, снимки такие нечеткие. Волна боли снова зарождалась внутри, но недавняя вспышка гнева, видимо, забрала последнюю каплю эмоций оставшихся в моем сердце. Думать о близких, значит страдать, а я не хочу больше испытывать эту боль. Подавить нежелательные переживания, оказалось проще, чем я думал. Сейчас не время сентиментальничать. Тем более горло уже почти не болит, запах выветрился. 

– Что это такое? – сказал я, кивая на папки. 
– Это бумаги на предъявителя: квитанции, долговые расписки, информация о счетах. Твой отец не хранил все деньги в одном месте. Должен признаться, он вообще неплохо разбирался в денежных вопросах. 
Я положил папки поверх шкатулки и, заглянув в чемодан, остолбенел. Внизу, покрывая все оставшееся пространство внутри чемодана, ровными стопками лежали купюры, плотно прилегая к друг другу. Несколько верхних банкнот взлетели от моего движения. Сколько же здесь? А утром думал, что у меня денег нет! Я удивленно уставился на Карлайла. 

– Ты взломал сейф? – не знаю, что шокировало меня больше, то, что тут по всей видимости денег хватит на полжизни или то, как они ко мне попали. 
– Конечно, нет, что ты! – с притворным ужасом отступил Каллен. – Я открыл его. В сейфах твой отец тоже знал толк. У меня был один такой. Очень надежный! – весело добавил доктор. Непонятно было шутит он или говорит правду. – Почти полчаса с ним провозился. Все сделал очень аккуратно, никаких сомнений в том, что его никто не трогал не возникнет. 
– Ты серьезно? – все еще не мог поверить я. Но несколько ярких картинок воспоминаний убедили меня в его искренности. Темные привычки славного доктора! Я усмехнулся, а он искренне рассмеялся. 
– Так что там с моим дядей Генри? И почему дом опечатан? – меня охватило какое-то непонятное злорадство. 

– Видишь ли, по завещанию твоего отца, все его имущество переходит тебе, как единственному прямому наследнику, но только после наступления совершеннолетия. До этого момента твоим наследством могла распоряжаться мать, в случае же ее смерти, твоим опекуном становился ближайший родственник – мистер Нортон. В случае твоей смерти он оставался единственным наследником, – серьезным тоном начал Карлайл, когда я принялся укладывать вещи обратно в чемодан. Каллен продолжал, – после смерти отца, твоя мать вступила в права наследства. Почувствовав свое болезненное состояние, она успела принять меры и позаботится о прислуге, написав всем рекомендательные письма и дав расчет. Так, что об этих людях ты можешь не волноваться. Своего завещания она написать не успела, но это вряд ли бы как-то изменило ситуацию. 

– Откуда у тебя такие подробные сведения? – наконец, он позволил мне вставить слово. 
– Из ее дневника. Он оставался открытым на последних страницах, возможно, она рассчитывала, что эти строки прочтешь ты, когда вернешься, – я закрыл крышку, оставив только одежду. – Решил не брать его с собой, это показалось мне непорядочным. 
– Спасибо, – конечно, нужно уважать память матери. Мне все больше нравится этот доктор. Пожалуй, я не зря согласился на его предложение по поводу отцовства. 

– Я надеялся, что ты одобришь. А теперь отпусти меня на почту. Мы едем в Мэн, и мне нужно отправить вещи. Спасибо, что помог собраться! – он окинул взглядом свертки и чемоданы вокруг. В теплых золотых глазах блестела радость. – Нам действительно необходимо уехать. Слишком много народу знали Эдварда Мейсона младшего, а твои черты лица почти не изменились, тебя легко можно узнать. 
– Да, особенно по глазам, – съязвил я. 
– Ты слышал что-нибудь про очки с темными стеклами? – парировал он. – К тому же, у вампиров, питающихся кровью животных, глаза становятся золотистыми. Через пару-тройку месяцев такой диеты, ты сможешь больше не волноваться из-за цвета радужки. 

Я вздохнул с облегчением. 
– А ты уверен, что эта одежда мне подойдет, прежний опыт вроде был не очень удачным? – намекнул я на легко изорвавшиеся рубашку и куртку. 
– Да, это одежда твоего отца. Другие его вещи подошли тебе по размеру. Мой жилет оказался тебе коротковат. Ты немного выше меня ростом. По дороге мы обзаведемся новыми вещами. Насколько я понял, вы одевались у портного. Не рискнул покупать тебе готовые вещи, – честно признался он. Я рассмеялся. Настроение быстро улучшалось. Он был счастлив. Это чувство переполняло его изнутри и грозило вырваться наружу. Он и вправду разрешил почти все мои проблемы, кроме одной. 

– А как быть с документами? – он снова улыбнулся и, достав из кармана своего плаща сверток, легко вынул оттуда два паспорта, протянул их мне. Зачем два? 
– Один на время пути, другой потребуется на новом месте, – прокомментировал Карлайл. 
Первый паспорт был на имя Эдварда Каллена, а второй на имя Эдварда Нортона. Забавный у меня отец! Даже не хочу знать, как он их раздобыл. У меня есть вопросы посерьезнее. 
– А почему в Мэн? На чем мы будем добираться? 
– Вернусь с почты, и все узнаешь. Нам ее нужно часа два для тренировки твоего «человеческого» поведения. 
– Прости? 
– Будешь учиться ходить и жестикулировать, сын, – с этими словами он снова скрылся за входной дверью, прихватив с собой свертки. Он думает это остроумно! На кладбище подъехали несколько машин, и я в ту же секунду выпустил из себя весь воздух.

Приняв душ и переодевшись, я вернулся в кабинет и взял в руки мой старенький чемодан. Сегодня у него, как и у всех остальных теперь уже моих вещей начнется новая жизнь. Нет, это у меня начнется новая жизнь. Хотя вряд ли она будет веселой, если эпиграфом к ней стала молитва за упокой души. Страх перед неизвестностью сковал все тело, а я впервые осознал всю глубину произошедших во мне перемен. Эдвард Мейсон умер не четыре дня назад, он умер сегодня. Он так боялся смерти и отдал душу за вечную жизнь. Кто я теперь? Молодой вампир Эдвард Каллен? Нет, еще нет... Мне только предстоит им стать.

Буду очень благодарная за отзывы и комментарии.