Варианты есть всегда. Другое дело, что среди них может не быть ни одного приемлемого.

Макс Фрай, «Властелин Морморы»

POV Джаспер

***

Море… Сколько раз за свою долгую жизнь я всматривался в его мерцающую бесконечность, переливающуюся всеми оттенками синевы? Сколько раз обращал к нему молитвы? К нему, не к Богу? Не перечесть. Я не знал, почему, но именно изменчивая водная стихия раз за разом, в самые нужные моменты, когда я готов был сломаться и опустить руки, дарила редкие мгновения покоя, позволяя накопить силы для нового рывка и оставить в прошлом виток неудач. И теперь, находясь на очередном перепутье, я снова оказался на высоком обрыве побережья, пытаясь понять, куда идти, что делать и как поступить дальше. Как найти верное решение.

У подножия бесновались волны, в вечном союзе с просоленными ветрами подтачивая земную твердь. И не было конца и края этой борьбе за существование. Она началась задолго до моего появления на свет, и я знал, что сколь долгим не был бы мой путь, эта борьба переживет меня, как пережила многих других.

Собственная ничтожность пред лицом великой водной стихии дарила надежду на финал: настоящая бесконечность лежала у моих ног, а моя дорога была обязана подойти к концу, так или иначе. Кто-то когда-то сказал, что проходит все. Именно здесь я готов был в это поверить, а эта вера дарила пусть эфемерную, но надежду.

События последних недель выбили меня из колеи, заставив ощутить себя колоссом на глиняных ногах. Все то, чем я жил несколько веков, осыпалось прахом. Сначала в момент осознания новой сущности Алисии. А потом снова, когда я вынужден был признать, что ошибся в том, кто был мне ближе всех по рождению, роднее всех по духу, но на долгие годы стал для меня воплощением врага. В брате, которого я и любил, и ненавидел многие века.

Посреди выжженной, усыпанной пеплом несбывшихся надежд и стремлений пустыни прошлого теперь шла битва не за жизнь, но за смерть. Беспощадное сражение между долгом и желанием, между любовью и проклятием, между человеком и вампиром внутри меня, в конце концов, ведь инстинкт сохранения себя и своей половины испокон веков главенствовал в этом мире. Вот только этот бой выиграть было невозможно: условия для победы оказались невыполнимы...

Когда изящная ладонь моей возлюбленной, возникшей внезапно между мной и братом, с невероятной, нечеловеческой силой удержала меня от нападения на Эдварда, жизнь моя, казалось, мчащая по наклонной колее к единственной цели, внезапно выкинула кульбит, перевернувшись с ног на голову, утратив ориентацию в окружающем пространстве.

Несколько последующих минут даже идеальная память вампира не была способна удержать, настолько сильны оказались поглотившие меня эмоции. Во мне сплелось несоединимое: ярость соседствовала с нежностью, боль – с блаженством, а радость – с непереносимым горем. Лишь тонкие пальчики Алисии, сжимавшие мою руку, ее звенящий надеждой голос, лучики ее взгляда, полного никуда не пропавшей за минувшие столетия любви, оставались единственным реальным ощущением, прочно удерживающим меня в этом мире и зовущим следовать за ним куда угодно.

Любимая поспешила увести меня от Эдварда прочь, поставив тем самым точку в гонке, долгое время олицетворявшей мою жизнь, и я беспрекословно послушался. Да и могло тогда сложиться иначе? Я отчетливо видел нити, связывающие этих двоих, нежную дружбу и привязанность, физически ощутимую. Причинить боль брату значило причинить боль Алисии, убить его, тем более у нее на глазах, – значило окончательно превратиться в монстра, бессердечного и жестокого, не заслуживающего любви. На такое пойти я не мог, по крайней мере, не в тот момент, – я был слишком подавлен и растерян, чтобы принять правильное решение. Я был сломлен.

Мы удалялись дальше и дальше от обжитых мест по направлению к горам, пока не оказались на высокой скале, у подножия которой блестела гладь покрытой льдом воды.

Вечерело. Низкое зимнее солнце почти касалось вершин горных пиков, припорошенных снегом, и его лучи, достигая озера, рассыпались вокруг приглушенными бликами. Вековые ели, росшие здесь повсюду, укутанные до самых маковок в снежную пелену, бросали на девственно-белую целину снега причудливые сине-серые тени, а воздух казался невероятно прозрачным в неверном вечернем свете.

Уверенно пройдя вдоль обрыва, Элис вышла к поваленному стволу дерева, опасно свисающему над зеркалом озера, и остановилась, обернувшись ко мне впервые и позволяя разглядеть себя. Позволяя осознать и поверить, что происходящее – не сон, что мои многолетние чаяния наконец-то свершились.

Наклонив голову, она прищурилась, вглядываясь в меня, возможно, сравнивая реальность с воспоминаниями. Легкая улыбка блуждала по губам, глаза вспыхивали радостью и пониманием, отогревая мое давно заледеневшее сердце, почти заставляя его снова биться.

Я смотрел и не мог наглядеться. Алисия осталась все той же и стала совершенно иной одновременно. Сквозь холодное совершенство ее новой, обретенной вместе с бессмертием красоты я отчетливо видел родные черты той девушки, которую восемьсот лет назад вел к алтарю, чтобы поклясться в вечной любви и верности. Много раз она умирала и рождалась заново за минувшие века, но осталась собой, и взгляд теперешней Элис живо напоминал первый взгляд Алисии де Варенн, подаренный мне в королевской ложе, который перевернул мою жизнь, даря ей осмысленность и озаряя чудесным светом.

Я так и не мог до конца поверить в то, что и ее постигло проклятие ведьмы, превращая прекраснейшую из смертных в демона ночи, в отверженную. Но она казалась совершенно другой – словно взяла лучшее, сбросив ненужные оковы и отринув прочь злое. Даже глаза вместо пылающего кровавого пламени грели мягкой охрой опавшей листвы, а искорки в них были не отблесками пожара, но животворящими лучами солнца.

С трудом ощущая ее эмоции, – мой талант снова оказался почти бессилен, – я по мимике, по выражению глаз увидел и сочувствие, и сопереживание, и радость встречи. С ней я сам словно вновь становился человеком. Как будто исполнилась заветная мечта. Я был переполнен чувствами, на краткие мгновения превратился в безумно влюбленного мальчишку.

Только огненным всполохом возникла мысль о мимолетности наступившего счастья, способная безжалостно растоптать поднимающиеся ростки надежды, выжигая и превращая в пепел эйфорию от встречи. Чтобы снова стать влюбленным мальчишкой, следовало умереть. И главный кошмар состоял теперь в том, что не только мне.

Алисия шевельнулась, собираясь прервать затянувшееся молчание, – я узнал столь давно знакомый признак ее нетерпения, – и в свете закатного солнца заискрилась золотистая пыль, невесомой вуалью окружившая девушку, заставляя меня поперхнуться и отступить назад от возникшего воспоминания об иной встрече с совершенно другой женщиной. Вина за совершенную мной ошибку, когда я принял Марию за воплощение Алисии, с которой я за долгие годы так и не смог справиться до конца, многотонной глыбой снова рухнула мне на плечи, буквально придавливая к земле.

Сейчас при взгляде на любимую собственная слепота казалась еще более нелепой и преступной. Как можно было, пусть и находясь под воздействием чар, в кровожадной алчной вампирше увидеть моего ангела? Забыть о золотистой пыли, неизменно присутствующей при каждой нашей встрече, даже не вспомнив о ней ни разу за много лет? Ни разу не усомниться за долгие годы? Поистине, когда высшие силы желают нас наказать, делают слепыми и глухими…

Я закусил губу и отвел глаза: мягкая, все понимающая и прощающая улыбка резала больнее ножа. Пусть я действовал не по своей воле, попав под удар чар Марии, выкинуть из головы те события просто так и забыть их я не мог. А утаить что-либо от Алисии значило снова предать ее, на сей раз – уже не по принуждению. Потому, глубоко вдохнув, я заставил себя говорить.

Слова пришлось буквально выталкивать. Слишком болезненными были воспоминания, да и не приходилось мне давно разговаривать подолгу. Просто было не с кем. Но теперь я должен был поведать обо всем случившемся. Не мог поступить иначе.

Рассказ получился длинным. Алисия слушала молча и не прерывая, безошибочно уловив, что мне необходимо выговориться. В родных глазах, устремленных на меня, не было ни тени осуждения либо отвращения, которые я так боялся увидеть, считая их вполне заслуженными. Лишь сожаление и понимание.

– Джаспер, прошлое – это всего лишь следы на снегу, – дослушав, мягко шепнула она, подойдя совсем близко и положив ладони мне на грудь. Тепло ее улыбки омыло волной мое истерзанное сознание. – Они существуют лишь до первой оттепели. Или снегопада. А наша оттепель уже пришла, ведь мы встретились.

– Не думаю, – упрямо покачал головой я, не желая так легко себя оправдывать: слишком весомы были последствия моих действий, чтобы о них просто забыть. – Я принял тебя за другую. И прозрел не сам, а с помощью друзей, много лет спустя. Если бы я не терял время рядом с подделкой, обманывая прежде всего себя, я мог успеть. И тебя, возможно, миновало бы проклятие!

– Тогда бы я умерла, – грустно усмехнулась Алисия. – Если бы не Эдвард, эта судьба и так мне грозила. Шла война, люди гибли. Он спас меня в последний момент. Еще чуть-чуть, и я бы задохнулась или истекла кровью под руинами родительского дома, разделив судьбы соседей.

– Но ты не оказалась бы проклята! – сквозь зубы прорычал я, с трудом сдерживая порыв неконтролируемой злости. – Алисия, я – монстр, чудовище, мои руки красны от невинной крови. Я на многое готов, чтобы наконец-то избавиться от этого зла. Но есть единственный шаг, на который я не способен – это обречь тебя на смерть!

Даже просто в беседе слова «убить тебя» не смогли слететь с моих губ, настолько невозможным было для меня подобное. Перед желанием уберечь Алисию после всех былых потерь пасовал долг, лежащий неподъемной ношей на моих плечах. Я мог идти против сильнейших этого мира, против родного брата, неведомых сил и самого дьявола, даже против себя, наконец. Но против нее? Нет. Никогда. Ни за что.

С другой стороны, я был уверен, что бездействие не поможет и проклятие само заберет ее у меня, как делало это не раз, и не важно, что Алисия стала бессмертной. Мстительный навет Эсмеральды найдет способ достичь своей цели, – надеяться на обратное было бы слишком наивно. Так стоило ли покорно ждать удара, вновь погружаться в неизведанное, рискуя обречь себя на бег по кругу? Или все-таки попытаться совершить невозможное? Доделать то, что я должен?

– Тогда не вини Эдварда в том, что он бросился меня спасать, – по-прежнему спокойно улыбнулась Алисия, прерывая мои тягостные размышления. – Он думал, что под завалами – его Изабелла. И понял свою ошибку только сегодня...

– Он… – начал было я и осекся на полуслове, отступив на шаг и дернувшись, словно от удара.

Не он, я. Поддавшись эмоциям и потеряв выдержку, я чуть было не совершил очередную ошибку. Снова я! Ведь эти слова уже произносил брат, но их я не услышал, будучи полностью поглощенным злостью поражения, ревностью и страхом потери. Отмахнулся и ринулся дальше, устремляясь ко дну пропасти.

Не услышать Алисию, к счастью, я не мог. И простая фраза, произнесенная спокойным тоном, вынудила меня наконец-то посмотреть на ситуацию с другой стороны, поставив себя на место брата.

Самообманом было бы отрицать, что я мог поступить точно так же на его месте. На его, а не на моем! К тому же будучи уверенным в том, что она выживет, будет собой после обращения, останется рядом. Ведь он не провел сотни лет, внушая себе, что единственный счастливый исход – это смерть. Отказаться от шанса на спасение было бы непросто даже мне, такому, какой я сейчас есть. Куда там брату...

Алисия действительно осталась собой: каждая минута нашего общения убеждала в этом. Еще тогда, в нашей человеческой жизни, она умела простыми словами перевернуть привычный мне мир, заставить посмотреть на проблему иначе, отодвинуть хотя бы на время все лишнее, и эту способность не забрало ни многократное перерождение, ни превращение в вампира.

– Я… – слова застряли в горле, голос внезапно сел. – Я никогда не хотел для тебя моей судьбы, и сейчас не хочу. Возможно, даже скорее всего, на месте брата я мог поддаться слабости и поступить так же. Правильным от того его поступок не становится, пойми!

– Ты так истово веришь в слова ведьмы? – Алисия отошла к обрыву и отвернулась, вглядываясь куда-то вдаль. Пара жалких ярдов расстояния между нами тут же отозвались в груди тянущей болью, напоминая о долгой разлуке, минувшей и, возможно, еще подстерегающей нас впереди. – Зачем ей оставлять нам хоть какой-то шанс? Ее целью было полное уничтожение рода.

– Дело же не только в ее словах, – возразил я, делая шаг следом за любимой, стремясь увидеть то же, что она, не желая терять и единого драгоценного мгновения вместе. – Их подтверждают записи, что я обнаружил когда-то в сундуках семейной капеллы. Если мы умрем, род потомков наконец-то Жоффруа сгинет, а значит, цель ведьмы будет достигнута, ведь родимся мы в совершенно новых телах. Она хотела смерти рода, а не наших душ. Проклятие умрет вместе с нами. Должно умереть!

– Ты помнишь те записи дословно? Уверен, что все правильно истолковал? – Элис протянула руку, и лучи солнца, стремительно падающего за горизонт, отразились от алмазной кожи, бликами разлетаясь вокруг. – Я вот очень плохо помню события человеческой жизни. Особенно те, что происходили накануне обращения. Все в каком-то тумане… Словно и не со мной было.

– А прошлые жизни? – Я тут же отвлекся от мрачных мыслей о грядущем: жизнь Алисии не могла меня не интересовать. Ее таланты, ее способности, ее судьбы. Любые детали, любые упущенные за столетия мелочи были мне дороги.

– Такие воспоминания всегда похожи на сны, – задумчиво пожала плечами девушка. – Неверные и смутные большей частью. То ли было, то ли нет… То ли приснилось, то ли привиделось в бреду. Краски то яркие, то смытые и неверные. И эмоции – от пронзительной боли до всепоглощающего счастья...

– А я? Ты помнила меня? Ну хоть немного?..

Я подошел совсем близко и, не удержавшись, все-таки обнял за талию. Прохладные пальчики тут же переплелись с моими, приветствуя мое приближение, рождая в моей груди поток тепла от одного осознания прежней взаимности наших чувств.

– Да, но…

Это «но», как и пауза, за ним последовавшая, заставило меня скрипнуть зубами от беспомощности. За долгие годы я привык предсказывать ответы на любой вопрос, пользуясь своим даром, и теперь ощущал себя неуютно, лишившись помощи таланта. Как раньше я не мог прочитать Эдварда, так и Элис оставалась закрытой книгой, я мог уловить лишь редкие отголоски ее эмоций. А хотелось ощутить и узнать все...

– Но что? – ее слова откликнулись внутри уколом разочарования, не позволяя промолчать. – Но… ты не стремилась найти меня? Алисия, почему ты меня не искала? Почему была с ним, не со мной? Почему бежала?..

Она молчала, и во мне снова попыталась поднять голову ревность. Бессмысленная – ведь я отчетливо видел чувства Элис по отношению ко мне, – но беспощадная. Даже смутно помня прошлую жизнь, она оставалась рядом с Эдвардом, а не разыскивала меня. Да полно, нужна ли ей на деле была эта встреча? Ни она, ни брат, даже зная часть истории с проклятием, не преминули жить достаточно спокойно, разве что опасаясь угрозы, которую я представлял для жизни Эдварда!

Последняя мысль ужасала. И дело было не в том, что рядом с Алисией находился Эдвард, хотя и об этом я предпочитал не думать, стараясь не представлять, какие именно отношения их связывали, считая недоверие преступлением со своей стороны. Дело было в том, что воспоминания не давали ни единой ниточки для нашего воссоединения. Во время предыдущих воплощений Алисия помнила больше: я слышал это собственными ушами и забыть не мог. Она ждала меня, настойчиво разыскивала в меру человеческих сил и даже более того.

А теперь? Память с каждым кругом истаивала. Сейчас я стал для нее неверным сном. Дальше видения грозили обратиться необъяснимыми метаниями, пустым бессмысленным существованием раз за разом в поисках неизвестного... Я содрогнулся, представив мучения неприкаянной души, заточенной в темнице слабого смертного тела. Случайности редко бывают благосклонны к несчастным, которых мотает по судьбам, подобно утлую лодчонку в бушующем море... Умри Элис там, в Лондоне – и сколько нам пришлось бы ждать новой встречи? И какой бы она была?

Безошибочно почувствовав мои терзания, Элис погладила тыльную сторону моей ладони, стараясь передать мне уверенность. Странно, но ей удалось: я снова ощутил тепло, временно вымывшее прочь дурные сомнения, возвращая мысли и чувства в настоящий краткий миг единения.

– Ты до недавних пор был для меня и заветной мечтой, и смертельной опасностью. – Она откинула голову мне на плечо и подняла глаза, слегка улыбнувшись. – Я… вижу будущее.

– Будущее?

От удивления я напрягся всем телом. Неужели способности предыдущего воплощения остались с девушкой и теперь? Алисе меня тоже не удавалось никак увидеть, только по косвенным признакам она что-то могла понять, сопоставляя детали... Все повторилось?

– Видения далеко не всегда четкие, но при каждом твоем приближении я погружалась в круговерть из смертельной опасности и неземного блаженства… – Она задумалась, глядя вдаль, вспоминая прошлое, и в ее идеальных чертах я видел отражения сомнений тех лет. – Я не могла разглядеть твоего лица, не могла узнать тебя – ты был всего лишь противоречивым образом, сочетающим в себе неясный призрак любимого мужчины, к которому инстинктивно стремилась моя душа, и убийцы, который идет, чтобы причинить боль моей семье. Я чувствовала угрозу, видела события, которые неизменно приводили к смерти человека, спасшего меня из-под завалов и оберегавшего десятилетиями, который стал моим опекуном и защитником, и не могла допустить, чтобы это будущее наступило.

Алисия замолчала, а я отвел взгляд, коря себя за невольную радость: опекун и защитник. То есть, скорее отец или брат, но не возлюбленный! Если бы их связывали отношения иного рода, менее платонические, она бы вряд ли назвала Эдварда так.

– Я видела лишь один выход тогда: бежать, – продолжила тем временем любимая. – То, что существо, собирающееся уничтожить Эдварда, и любимый из полузабытого прошлого, о котором я грезила днями и ночами, – это один и тот же человек, догадаться было невозможно. Слишком разными были ощущения. Я не могла даже вообразить, что преследующий нас убийца – это ты! Как ты понимаешь, мой дар также неработоспособен насчет тебя, как и твой – насчет меня. – Алисия пожала плечами. – Видимо, наше взаимное бессилие – тоже часть общего проклятия.

Она вздохнула и сжала мои ладони, делясь предположениями:

– Теперь я понимаю больше, картина стала ясна: рядом со мной всегда находился Эдвард, и потому я видела опасность для его жизни, ведь ты направлялся убивать брата, – в ее глазах мелькнула боль пережитого совсем недавно страха. – Обо мне ты ничего не знал, так что я не могла предугадать, повлияет ли на твое решение мое присутствие. Рисковать я не желала, поэтому мы убегали всегда. А догадаться о причине моей слепоты у меня возможности тогда не было…

Я внимательно слушал, но мысли мои улетели в иную сторону. Пусть Алисия плохо видит нас, но по косвенным признакам может определить, что именно суждено? Так, как она чуяла опасность для Эдварда? Надежда всколыхнулась во мне от этой мысли.

Элис подняла голову, разворачиваясь в моих объятиях.

– Будущее изменчиво и непостоянно, – покачала она головой, догадываясь о возникших в моей голове вопросах. – Только когда решение окончательно принято, я начинаю что-то видеть. К тому же, в случае с тобой и Эдвардом мой дар работает… слишком плохо. Хуже, чем с кем угодно другим, – виновато улыбнулась она. – А теперь мы рядом, и я, похоже, окончательно ослепла...

Я с трудом сдержал разочарованный вздох. Зато стало ясно, как им удавалось скрываться. Похоже, сегодняшняя встреча действительно состоялась чудом: Элис и дальше могла видеть во мне опасность для жизни своего спутника, предупреждать каждый раз Эдварда, и они ускользали бы снова и снова! Я мог еще не одну вечность безуспешно гоняться за ними по всему миру, терпя неудачу за неудачей.

– Лишь когда я увидела тебя воочию, ситуация прояснилась, – она покачала головой, продолжая удивляться своей недогадливости. – Смутные видения, ощущение чьего-то присутствия, карусель ощущений… Я же говорила – лица твоего я толком так ни разу и не смогла разглядеть за долгие годы, но на поляне узнала сразу.

Ее слова снова отозвались во мне неосознанной вспышкой радости: значит, потеряно не все. Она все-таки помнила меня, если узнала сразу! Но демон сомнений не желал оставлять в покое, заставляя метаться из крайности в крайность.

– И кинулась спасать Эдварда, – мрачно прокомментировал я. – Я же не перестал быть для него угрозой.

– Джаспер, пойми, ваша вражда с братом не может ни к чему хорошему привести! – красивое лицо исказила гримаса раздражения. – Только к окончательной гибели, и это в лучшем случае. А в худшем – к замкнутому кругу из смертей и страданий, чего и хотела для всех нас ведьма.

– Моя медлительность уже привела к худшему, – еще больше нахмурился я. – Ты стала демоном.

– Худшее – это разлука, – покачала Элис головой. – И то, что мы можем забыть друг друга совсем. Ты уже превратился для меня в туманное видение, а что будет дальше? Поэтому подари нам шанс, пожалуйста, – в родном голосе зазвучала мольба, узкие ладони уперлись в мою грудь, заставляя меня разжать руки. – Я всю жизнь, пусть и несознательно, искала выход из тупика, и не могу от поисков отказаться просто так. Не могу просто опустить руки!

– Алисия… – Я глубоко вздохнул, пытаясь унять бушевавшую внутри бурю эмоций. Отказать ей в любой просьбе я не мог восемьсот лет назад и за это время не обрел этой чудесной способности. Каждое мое слово было попыткой убедить не только ее, но и себя, и в этом была главная моя проблема. – Будь моя воля, я никогда не допустил бы твоей смерти. Но я не властен над проклятием, пока мы все ходим по этой земле. Единственный выход – разрубить этот узел!

– Лишь я сама могу принять такое решение! – В темном янтаре ее глаз светилась спокойная уверенность. – И только когда все остальные возможности будут исчерпаны. Ты позволишь мне проверить все прежде, чем мы вернемся к этой страшной идее? У нас же есть время, зачем торопиться? Особенно сейчас, когда мы вместе.

– Я сделаю так, как хочешь ты, – прошептал я, снова привлекая девушку в объятия и на сей раз, не сдерживая порыва, покрывая поцелуями ее лицо. – Поеду, куда хочешь, сделаю что угодно, украду или убью… Но в конечном итоге у нас нет иного выхода. Лишь смерть может разрубить эти оковы навсегда. Поставить точку во всей этой истории с местью длиной почти тысячу лет.

– Смерть – это навсегда, – освободилась Элис. – Она может поставить точку и на нас с тобой. Да и ты разве сможешь убить меня? Теперь, когда мы встретились? Зная, что, снова став людьми, мы можем больше никогда не отыскать друг друга? Или даже не вспомнить о нас?

В мертвое сердце снова вонзился острый нож, а перед глазами возникли те моменты, которые я хотел бы позабыть больше всего на свете: гроб с телом любимой в храме; факел костра; ее другое тело, истерзанное зубами новорожденной вампирши... Сделать подобное самому?.. Немыслимо. Невозможно. Да и мысль о том, что память может истаять при перевоплощении, причиняла не меньшую боль.

Но если это не сделаю я, найдется тот, кто сделает это за меня... Уж в этом-то можно не сомневаться: проклятие ведьмы не разбирает, кто вампир, а кто человек – оно найдет лазейку и доберется даже до бессмертной.

– Мы уйдем вместе, – донесся ответ на мои метания. – Но только тогда, когда все другие варианты будут испробованы. Я не верю ведьме. И знаю: есть другой выход.

Я лишь покачал головой, не веря в успех поисков. Слишком долго жизнь убеждала в том, что в ней нет выхода. Он есть только в смерти.

***

По замыслу Элис нам надлежало отправиться в Англию, причем путь, которым обычно перемещался я, девушку совершенно не устраивал. Поэтому она всерьез озадачилась моей легализацией.

Ранее я действовал просто: находил нужных людей, нагонял на них ужаса, получал требуемое. Деньги, документы, сведения – какая разница? Страх всегда был отличным способом добиться желаемого, особенно, если ты чувствуешь все потаенное и скрытое в собеседнике и обладаешь сверхспособностями и неуязвимостью восьмисотлетнего вампира. В подавляющем большинстве срабатывал инстинкт самосохранения, безошибочно подсказывающий, что со мной лучше не связываться и дать то, что я прошу. Ни малейшей потери времени.

А передвигаться, даже через океан, я и вовсе предпочитал с помощью силы рук, держась от людей подальше, дабы избежать ненужных жертв.

Элис такой путь категорически не устраивал. Поэтому по ее не терпящему возражений требованию мне пришлось начать спешную адаптацию к существованию в современном мире. Среди людей.

Она раскрыла тайну цвета своих глаз, и меня ждало очередное потрясение: то, в чем я винил Эдварда долгие годы, он виновен не был. Брат давным-давно отыскал иную стезю, не губя сотнями невинные жизни ради пропитания. Тот самый путь, который мне казался невозможным. За годы существования я не раз чуял кровь животных, но никогда не пытался пробовать ее, считая полностью непригодной для утоления жажды. Как оказалось, зря. Да, она не давала нужных сил и насыщения, вечно оставляя тянущую неудовлетворенность внутри, но позволяла существовать, не причиняя вреда людям!

Первую охоту в лесу я запомнил надолго. Нашему виду вообще забыть что-либо невозможно, эта особенность всегда казалась мне еще одной гранью проклятия, но некоторые вещи врезались особенно глубоко, раз за разом о себе напоминая.

Мы с Элис ушли далеко на север, и в глубине нехоженых лесов Канады, где на сотни миль нет ни души, я сделал первый глоток крови дикого зверя, тем самым, во многом, начиная существование заново.

Ощущения воскресили те стародавние времена, когда еще человеком мне приходилось в походах довольствоваться чем-то питательным, но крайне невкусным. Вот и теперь, загнав матерого волка, выпив его до капли, я с трудом не морщился.

Впоследствии оказалось, что хищники еще не худший выбор по сравнению с травоядными. Поймав оленя, я так и не сумел заставить себя прокусить его шею: в горле встал тошнотворный ком от одного запаха, что спасло твари жизнь.

Недели три мы с Элис провели в лесу, почти не разлучаясь, перемежая охоту и общение. Мы не могли наговориться, нагоняя упущенное за время разлуки. Я хотел знать все о ее жизни до и после превращения: чувства, эмоции, желания. Она – тоже. Но одной темы мы старательно избегали, пусть тенью она присутствовала всегда: Эдвард. Я не мог выбросить из головы то, что он сотворил с моей любимой. Я понял и принял причины, толкнувшие его на этот шаг, но смирение не пришло, и стоило разговору приблизиться к опасной черте, во мне снова и снова вспыхивал пожар яростного протеста. Легко уловив закономерность, вскоре Элис и сама стала избегать упоминаний о моем брате, оставив тяжелую тему на более поздний период.

Была и другая проблема: меня неудержимо влекло к жене, и года этого не изменили. Влекло физически, страстно и горячо, и казалось, желание это заставляло биться давно остановившееся сердце. Препятствий, по сути, не было: мы, без сомнения, были влюблены, к тому же женаты и неуязвимы, что исключало человеческие проблемы с номинальным комфортом. При воспоминании о том, какие чувства полыхали между встреченными мной взаимно любящими парами вампиров, у меня дух захватывало от стремления познать подобное.

Однако я старательно отгораживался от этой идеи, храня некоторое расстояние, сдерживая порывы и эмоции и тратя на это ежедневно немало душевных сил. Я слишком хорошо понимал: поддайся я, и желания умирать не останется вовсе. Захочется взять от этого существования все, и пусть мир подождет... Только вот будет ли он ждать? Я почему-то был уверен, что нет, и сделает все по-своему. И далеко не факт, что нас это устроит…

Потом был первый выход к людям, который дался мне очень нелегко: оказалось, что животная диета не просто оставляла толику неудовлетворенности, но усугубляла желание насытиться в полной мере привычным за много столетий способом, отыскав среди множества подходящую жертву.

Только страх увидеть в любимых глазах разочарование заставлял меня держать себя в руках, тратить титанические усилия на самообладание. На контроль эмоций при этом меня хватало не всегда, что я отлично видел по окружающим: если с Элис люди общались достаточно охотно, то на меня все без исключения косились с очевидной опаской. Немудрено: боясь выдать бушующую внутри бурю, я в большинстве случаев сохранял каменное лицо, а вот выражение глаз прятать не удавалось, и стоило мне совпасть с кем-то взглядом, человека окатывало непереносимым ужасом. Спасало одно: люди в нынешнее время почти перестали верить даже в Бога, не говоря о ведьмах, оборотнях, вампирах и прочей нечисти, потому испытанные эмоции относили на собственную впечатлительность, старательно отмахиваясь от подаваемых инстинктом самосохранения сигналов.

К счастью, тысячелетие в облике вампира не прошло даром: хоть я и не питался животными, все же людей убивал не без разбора. Чтобы найти необходимую жертву, я прикладывал немало труда, укрепляя тем самым самообладание и волю. Так что и теперь обошлось без происшествий и в первый, и в последующий визиты в город, а с каждой тренировочной вылазкой становилось легче и легче благодаря нашим с Элис совместным усилиям.

Я получил необходимые документы, несколько освоился и слегка ассимилировался среди людей: проще переносил нахождение в толпе народа, мог, не представляя ни для кого опасности, пробыть несколько часов в замкнутом помещении – например в каком-нибудь магазине либо в здании кинотеатра, куда меня однажды привела неугомонная Элис. Мне пришлось усваивать множество мелочей, которые ранее я в расчет не брал: не застывать подолгу неподвижно, изображать дыхание, работать с тоном голоса, чтобы не пугать до смерти любого обратившегося ко мне человека. Неизбежно наставала пора снова встретиться с Эдвардом, чтобы сесть в самолет и отправиться на родину.

Я не горел желанием прерывать наше уединение: разлука была слишком долгой, чтобы так быстро наговориться, надышаться нахождением рядом любимой, а в присутствии Эдварда мне придется думать о многих иных вещах, куда менее приятных. На деле – тягостных и болезненных.

Согласившись с планом Элис, я невольно уже подарил нам всем некоторое время, оттянув неминуемую развязку: в лесах Канады мы провели несколько недель, а пока съездим в Англию и все разузнаем, минует не меньше. Однако я отчетливо понимал, что отсрочка вечной не будет, и конец неизбежен. Слабо верил в другой исход, кроме смерти: весь энтузиазм Элис не смог меня убедить, видения счастливого и благополучного будущего ее не посещали. И, хотя видений о смерти ей тоже не приходило, все же мечтать о светлом финале для нашей проклятой семьи было бы слишком самонадеянно. Особенно после всего, что мне довелось пережить за прошедшие столетия. Я воспринимал время, проведенное с Элис, как бесценный подарок – возможность побыть рядом с ней перед неотвратимостью драматической развязки.

Будь моя воля, я бы увлек Элис куда-нибудь на необитаемый остров и не выпускал годами из объятий, забыв обо всем и выкинув проблемы из головы, послав к дьяволу весь остальной мир. Но я слишком хорошо успел изучить коварство проклятия, чтобы пойти на подобное и надеяться на лучшее. Поэтому уже вскоре сидел в самолете, направляющемся в Лондон, снова старательно, пусть и безуспешно, гася бурю эмоций внутри, упрямо возникающую, стоило Эдварду оказаться поблизости.

Сила инерции была слишком велика, чтобы после сотен лет ненависти сразу перечеркнуть ее и шагнуть дальше. Факт обращения Алисии в вампира оставался фактом; Эдвард по-прежнему являлся катализатором проклятия, и его вина не стала меньше за три прошедших недели. Да, Элис доходчиво показала мне, что иначе Эдвард поступить не мог, что я, с большой долей вероятности, поступил бы аналогично, будучи в той ситуации на его месте, но разрешало ли это проблему? Нет. Потому вспышки ярости временами вновь возникали во мне, усугубляя коктейль испытываемых эмоций, заставляя, я в том не сомневался, всех окружающих чувствовать себя крайне неуютно.

Элис приходилось то и дело меня успокаивать, вовлекая в разговор: от моих переживаний, которые я не мог до конца контролировать, уже к середине полета колотило весь самолет, а это могло закончиться плачевно для окружающих людей, если ощущениями проникнется экипаж судна. Я старательно работал над душевным равновесием, но хватало меня, откровенно говоря, ненадолго. Любая мелочь – и все повторялось сначала. До выдержки Элис мне было очень и очень далеко. И, приходилось признать, до выдержки Эдварда – тоже. Он весь полет виртуозно и без усилий изображал из себя человека, тем самым добавляя мне мучений. Мне же хватило его присутствия, чтобы все успехи предыдущих недель на ниве сдержанности и конспирации превратились практически в ничто: я регулярно забывал дышать, моргать и тому подобное, если меня не пинала сидящая рядом любимая.

Наблюдая за Эдвардом час за часом, пусть, в основном, и издалека – Элис сознательно рассадила нас в разные концы салона, – я старался подмечать малейшие детали его поведения, надеясь понять, кем стал брат за долгие годы скитаний. И невольно снова и снова видел в нем именно младшего брата, который когда-то, в прошлой жизни, был для меня самым близким членом семьи помимо матери, лучшим другом. Легче от этого не становилось: если убить демона, забравшего у меня Эдварда, я готов был всегда, то принести смерть младшему брату было гораздо сложнее. Я же когда-то клялся защищать всю семью, клялся искренне, всей душой!

Усугубляло ситуацию то, что теперь вместо наивного мальчишки, каким был когда-то брат, я видел того, кто прошел через ад и нес этот ад в себе, такая боль временами отражалась в его глазах. И старые, казалось бы, давно отброшенные прочь принципы и клятвы вновь возрождались, напоминая: я сам виноват. Не уберег, не спас. Упустил.

Теперь, когда Алисия сидела рядом, сжимая мою ладонь, душеспасительные рассуждения о том, что наша смерть завершит проклятие, постепенно начали вызывать глухое раздражение, а не примирять с действительностью, потому что во мне возникал с новой силой страх перед вечной разлукой. Мысль о том, что людьми мы, может, и родимся, но никогда больше не увидим друг друга, раскаленным кинжалом вонзалась в мертвое сердце, заставляя его замирать от боли и ярости бессилия одновременно.

Перелет мне дался нелегко, хотя отнюдь и не по тем причинам, по которым можно было подумать: за пеленой терзаний я и думать позабыл о двух с лишним сотнях пассажиров, запертых со мной в самолете. Я видел лишь троих: себя, Элис и Эдварда.

А вскоре после приземления в Лондоне ситуация, вместо того чтобы как-либо разрешиться, на что в глубине души я все-таки надеялся, усугубилась. Судьба, посмеявшись над нами, подарила Эдварду встречу с Изабеллой. Хрупким человеком, отчаянно храбрым и невероятно решительным одновременно. Человеком, над которым, как и над каждым из нас, по-прежнему висело проклятие болотной ведьмы.

Потрясение оказалось столь глубоким, что даже отодвинуло на дальний план размышления о таланте Эдварда, о котором мне довелось наконец-то узнать. Мы и тут оказались схожи: наши способности были словно двумя половинками единого целого, и я был уверен, что перед нашей слаженной работой не устоял бы никто, если бы мы умудрились ее организовать.

Не обладая моей способностью влиять на окружающих, Эдвард слышал и понимал куда больше, чем я, пусть я и успел порядком поднатореть в чтении эмоций и переводе чувств на понятный язык слов. С другой стороны, его все-таки можно было обмануть, поскольку он считывал сугубо сиюминутные, по сути – поверхностные мысли. И, как и Элис, читал меня смутно и далеко не полностью: таким было побочное действие проклятия.

Мне хватило нескольких секунд, чтобы осознать: чувства Эдварда и Изабеллы так же живы, как и наши с Элис. И не менее сильны. Минуло восемь сотен лет, а я снова видел безумно влюбленного младшего брата, для которого подруга детства стала той, без которой жизнь невозможна. Подобный пожар нельзя было скрыть.

И понимание того, что Изабелла помнит мгновение своей смерти от моих рук, о котором я предпочел бы забыть, заставило меня впервые испытать вину за давнее убийство. Тот день до сих пор оставался одним из худших моих воспоминаний. Только вот обвинять в тех событиях брата и Изабеллу уже не получалось. Не зная ничего о событиях прошлого, о проклятии и всем остальном, отпустил бы я от себя любимую? Я вынужденно признал: скорее всего, нет. Отыскав способ спасти, я на месте Эдварда тоже обратил бы ее. Остальные действия, приведшие к смерти Алисии, стали гибельным стечением обстоятельств, рукой судьбы... или проклятия.

Потому я даже не воспротивился, когда Элис оставила брата с Изабеллой вдвоем, увлекая меня прочь. Я понимал его, как никто другой: любая минута наедине с любимой была ценна и в обычных обстоятельствах, но сейчас, под занесенным мечом вечной разлуки, становилась последней возможностью побыть вместе. И отказать в этом я не мог ни себе, ни ему. В этот момент времени мы снова стали едины: общие боль и страх помогли нам смягчить накопленную за века боль.

Продолжение