Крик совы. Глава 7. Часть 1

Франция. Северо-западное побережье близ Дьеппа. 
1662 год от Рождества Христова 

POV Джаспер 

Крик убитого многократным эхом разнесло по пустынным переулкам окраины города. Уже иссяк удушливый тёмно-серый поток дыма, остатки тела превратились в пепел, и ветер развеял их без следа, а я стоял недвижно, и казалось, что до сих пор слышу отзвуки голоса очередной жертвы. Они редко успевали даже моргнуть после встречи, но бывали исключения, и сейчас мою голову сдавливали воспоминания об истошном вопле, который исторг умирающий. 

Я хмуро огляделся – безымянный для меня городок на северо-западном побережье Франции мало отличался от множества мест, в которых я побывал. Узкие улочки, теснящиеся друг к другу лачуги бедняцкого квартала, потоки дождевой воды, смешанные с грязью и нечистотами – моя обычная среда обитания в течение последних четырёхсот с лишним лет. 
 

***

Я был изгоем, мороком. Не должен существовать в этом мире, но я был. Менял города и страны, неслышной тенью крадучись в кромешной тьме ночи, выслеживая очередную добычу, настигая, убивая и вновь окунаясь в бездонную пучину отчаяния. 

Сколько раз за минувшие века я так замирал, вслушиваясь в отзвуки свершённого мною? Много. Я мог бы сосчитать – совершенная память хранила каждое событие до мельчайших подробностей. Но зачем? 

Пусть я окончил существование очередного выходца из Ада, разорвал связь человеческого тела с вселившимся в него демоном, а разожжённый огонь довершил успешно выполненную работу. Началось не с меня. Не я превратил человека в бессмертное почти неистребимое существо, кто-то иной принёс дар на алтарь желания приспешников дьявола множиться, заполняя людской мир. 

Долгое время я принимал за чистую монету прочитанные в старых рукописях слова о том, что когда-то ведьмам удалось прикончить всех призванных демонов, а останки, благодаря которым обратились я и Эдвард, были последними. Я был уверен, что за мной ни разу следа не осталось, поэтому вопрос напрашивался сам собой: если создатель монстров не я, то кто? И бессчётные годы я винил брата. Пока определённые события не заронили сомнений. 

Я никогда не пытался лукавить и жалеть себя. Вина за трагическую судьбу брата придавливала к земле и рвала на части, не теряя силы с прожитыми годами. Я не уследил, не уберёг, не спас. Опоздал. И искупал безмерную тяжесть совершённого год за годом, десятилетие за десятилетием, стараясь свести к минимуму последствия безумств демона-кровопийцы, вселившегося в моего младшего родственника. И мог лишь надеяться, что когда-нибудь мытарства придут к логическому заключению, проклятие иссякнет, и я получу возможность вернуться в мир людей, к свету и спокойствию. Но мимо пролетали столетия, а надежда оставалась тщетной. Её размалывали безжалостные жернова времени, не питая никакой снисходительности к изгою, для которого она была последней нитью, держащей на плаву. 

Эдвард… Я скривился при воспоминании о сгинувшем в неизвестность брате. Мёртвое сердце резануло ставшей привычной за долгие годы болью, но оттого не ослабевшей. Если бы Бог судил иначе, мы бы уже много лет лежали под тяжёлой гранитной плитой фамильного склепа. А наши потомки владели бы прекрасным замком на берегу вольных вод Дуврского пролива, сохраняя и оберегая семейное наследие, возвеличивая славу рода одного из соратников Вильгельма Завоевателя. 

Но мечтам было сбыться не суждено. Проклятие древней ведьмы настигло потомков бесстрашного Жоффруа. Род иссяк, а двое последних сошли во тьму. 

И больше четырёхсот лет один из них ищет теперь другого во всех уголках известного и неизвестного людям мира. Но находит лишь тех, кого люди теперь начали называть вампирами. Тех, кто обменял бессмертную душу на бесконечность жизни. 

Я сам был таким же, пусть и не совершал сделки... Время безжалостно сорвало пелену иллюзий, обнажая неприглядную истину. Да, я мог держать себя в руках. Не бросаться, забывая себя, на невинных людей, тщательно выбирать жертву, уменьшая привнесённое в мир зло. Но оттого ноша вины не становилась легче. Я не был Господом Богом. Не имел права решать, кому жить, а кому – умереть. Но решал. Дьявол не оставил мне выбора. 

Раз за разом выискивая жертв, я выслеживал их и умерщвлял. И если при убийстве вампира я мог искать оправдание в том, что уничтожал зло, то, выходя на охоту ради пропитания, знал, что совершаю убийство, ничем не отличаясь от вора, который закалывает в тёмном переулке случайного прохожего, чтобы разжиться его кошельком и наесться досыта. Я был меньшим злом, но не переставал им быть. 

Странная вещь – время. В бытность мою человеком его казалось мало, оно уходило песком сквозь пальцы, не оставляя и следов. Теперь же мгновения превращались в часы, а часы становились столетиями. Первый год после памятных событий показался мне вечностью. Первые десять – бездонной пропастью. Но где-то на исходе пятого десятка однообразного существования во мне произошёл перелом, и я прекратил считать. Наверное, даже новый разум, подаренный дьяволом, способный вместить больше, чем человеческий, не мог разуметь такие числа. Их просто не изобрели – ни у кого не возникало надобности. 

Дни были столь похожими один на другой, что сливались в единый поток, сметающий всё на пути. Человеческие судьбы и смены эпох, войны и перемирия, короли и нищие – мир изменялся перед глазами, стремясь в неизведанное, оставляя лишь горький осадок впустую прожитых лет. 

Я успел привыкнуть к одиноким скитаниям, и мелькавшие мимо мили и года лишь наполняли горькой водой безнадёжности океан отчаяния, волны которого всё чаще силились накрыть с головой. Одиночество стало моим уделом, и случалось, когда по несколько лет я не произносил и слова: бесед с жертвами я не вёл, а к обычным людям старался не приближаться, оберегая невинные жизни от живущего внутри меня зла. 
Три века канули в вечность после знаменательных событий, прежде чем в моей жизни что-либо изменилось. С каждым годом истаивала во мне вера в предстоящую встречу с Алисией. Жутчайшая из мыслей, которой я лишь усилиями на грани возможного не позволял захватить весь разум, постепенно выбиралась наружу, разрушая возведённые за долгие годы защитные бастионы. Триста лет – достаточный срок, чтобы обдумать произошедшее, разобрать на мельчайшие детали и оттенки каждый момент событий, с которых всё началось. 

Словам ведьмы не было доказательств. Бесплодные поиски той, в ком воплотилась в мире моя любимая, ни к чему не приводили. Ни разу ни в одной жительнице бесчисленного множества виденных мною городов и селений я не встретил родной души, не почувствовал той, в которой должна была возродиться моя единственная надежда. 

Также тщетными оказались и попытки отыскать ведьму. Надо было отдать должное: слова о знании, как скрыться от подобных мне, оказались не пустым звуком. Ведьма действительно бесследно исчезла. А спустя сотню лет я мог встретить разве что ее потомков, и как бы смог получить с них ответ за содеянное предшественницей? 

Я немало потратил времени, обыскивая топкие болота и непролазные леса в окрестностях родного дома, но в итоге обнаружил лишь брошенную пустую лачугу в лесу: проклятая колдунья испарилась, не оставляя следов, и невозможно было определить, куда направилась. Именно поиски ведьмы или кого-то из её сестёр заставляли меня несколько раз возвращаться с материка в Англию. Но без толку. Слухи оказывались слухами, ни её самой, ни её детей я больше не видел. 

Лишь демоны ночи, кровожадные, бессмысленные, с горящими алыми глазами постоянно возникали на пути. И я уничтожал их. Безжалостно. Настигая, разрывая на куски, сжигая, не позволяя двинуться с места. Иногда собственными руками, временами – мечами, найденными в старом склепе. 

Действительно великая сила вела тех, кто их ковал. Стоило лезвию дотянуться до представителя племени, к которому я сам теперь принадлежал, и тот застывал, безмолвный и ослабевший. Тут моя мучительница не соврала: не оставалось сомнений, что именно так поймали обитателя старого склепа, обездвижили его, превратили в прах. Не будь мечей – люди не смогли бы одолеть чудовище. 

После первого же боя у меня пропали малейшие сомнения. Но по неведомой причине древние колдуньи не довели дела до конца, оставив возможность для возрождения дьявольской сущности в иное время. Чувство жестокой нелепой мести, поселившееся среди тех, кому следовало хранить мир даже от возможности возрождения посланников Ада, предоставило шанс, которым демон не преминул воспользоваться. Мой брат, я и множество иных подобных нам созданий ходили теперь по земле, сея ужас и неся гибель невинным людям. 

Смерть собрала немалую жатву моими руками за прошедшие годы. 

Тогда, сразу после превращения, я кинулся искать ведьму и потратил впустую много времени. А когда убедился в тщетности стараний и решил заняться поисками Эдварда, то несколько дней спустя смог отыскать лишь неверный слабый след, размытый ливнями. Он вёл вдоль побережья, но скоро стёрся окончательно, утонув в холодных водах Северного моря. Я долго блуждал, не выбирая направлений, дьявол во мне не раз просыпался, и случайно попавшие на глаза нищие и калеки становились пищей, но неизменно путь возвращал меня к морю. 

Оно притягивало, успокаивая, словно беседуя со мной. В тихом шёпоте волн я слышал истории, которые рассказывали моя старая нянюшка и отец Гийом, когда я был маленьким мальчиком; звучал голос матушки, говорящей со мной о старых семейных легендах; мягким бархатом приходили воспоминания о беседах с отцом, уроках старика Роберта. В ласковом шуме прибоя чудился голос Алисии, навевая чудесные моменты, когда долгими зимними вечерами она брала в руки роту* и начинала петь; чарующий голос, парящий в вышине, подобно свободным птицам, заполнял комнаты и переходы замка, способный, казалось, растрогать суровый многовековой камень, много повидавший на своём веку. А когда море гневалось, в отзвуках бури я различал грохот сражений и турниров, великую доблесть и славу, когда лучшие сходились на ристалище, стремясь увидеть благосклонный взгляд короля или заслужить нежный взор дамы сердца… 

Но рано или поздно мне приходилось отрываться от безбрежной сини и снова погружаться в большой мир, наполненный болью и осязаемой тяжестью долга. 

Неожиданно в одном из маленьких селений на побережье я услышал разговор местных о красноглазом дьяволе-убийце. Я потратил немало времени на поиски, которые привели в жуткую берлогу в лесу, почти скрытую завалом из огромных булыжников. Жалкое существо при виде меня издало серию нечленораздельных звуков и кинулось прочь, но я снёс ему наотмашь голову. Ярость, взметнувшаяся неудержимым пламенем, не позволила промедлить и мига. Сила эмоций была такова, что способна оказалась затмить жажду человеческой крови! 

Именно тогда я выяснил, что даже отрубленная голова не является гарантией смерти порождения Ада. Сходя с ума от гнева и бессилия, я разрубил на мелкие куски тело, но оно упорно пыталось соединиться в целое. Отрубленные конечности действовали сами по себе, чувствуя на расстоянии остальные части тела, стремясь собрать его воедино. Желание жить было настолько велико, что уже через несколько минут части сползались, начиная заново формировать человекоподобное существо. Малейшее промедление – и противник снова мог восстать, не неся на себе и следа битвы. И лишь следующий шаг оказался правильным, послужив финалом охоты: свалив в кучу останки, я поджёг их. Огонь смог лишить пристанища посланца дьявола, прогнать его из человеческого тела и из нашего мира. Когда осело бушевавшее пламя, и рассеялся удушливый дым, я собрал пепел и запер в найденном на окраине ближайшей деревни керамическом горшке. Скорее всего, последнее действие было излишним, но много лет после этого я не решался отказаться от выработанного однажды плана. 

Долгое время встреченные и уничтоженные существа не производили впечатление разумных. Они больше походили на зверей, чем на людей. Не возникало и мысли о том, чтобы попытаться завести с ними разговор. При виде меня они словно сходили с ума от ярости и животной злобы. Некоторые были очень сильны, но за счёт умения и холодного расчёта именно я оставался жив, а они сгорали, превращаясь в пепел. Там, где не справлялись мои сила и опыт, приходили на помощь колдовские мечи и огонь. Мне оставалось лишь благодарить старого Роберта за накрепко вбитую в мою тогда еще мальчишечью голову науку сражений: не раз именно эти навыки, обретенные множество лет назад и усиленные новыми способностями, спасали меня от сошествия в Ад до окончания миссии. 

На исходе третьей сотни лет существования в новой ипостаси я столкнулся с существами, заставившимися меня глубоко задуматься о правильности укоренившихся с момента обращения теорий. Они были очень сильны, но помимо этого я впервые увидел в них разум. Я достаточно трезво смотрел на свои возможности, чтобы не признать: привычка расправляться с лишенными рассудка чудовищами, скрученными лишь инстинктами, эмоциями и страстями, завела меня на край гибели. Самонадеянность и недооценка соперника – погибельна, об этом я не раз слышал ещё с детских лет от Роберта и отца, но умудрился выкинуть из головы элементарную истину. 

В новых противниках не чувствовалось и толики страха, лишь сила и уверенная безжалостная мудрость. Казалось, у них за плечами вековой опыт, а холодный блеск алых глаз видел миллионы смертей… По сравнению с ними я сам себе показался зелёным юнцом с деревянным тренировочным мечом в руке, вышедшим на бой против многоопытного мастера клинка. 

Тогда бесконечные скитания привели меня на юг Франции, а затем в Италию. Скрываясь днём от обжигающих лучей вечно палящего солнца, я крался ночами по следу врага, и на исходе одной из душных южных ночей добрался до небольшого городка недалеко от Флоренции. С трудом отыскав пустующий глубокий подвал вблизи городской стены, я забился в угол, надеясь, что щербатая крыша убережёт от губительного солнечного света. 

Меня не волновал изнуряющий зной, но весь день я просидел в напряжении: лучи то и дело подбирались совсем близко, приходилось зарываться в прогнившее тряпьё, разбросанное на полу. 

Ценой невероятной боли после перерождения я осознал, что солнце стало едва ли не самым страшным врагом. Один луч дневного светила – и я начинал сгорать заживо. Единственной попытки хватило, чтобы потом много лет вылезать из убежищ лишь по ночам, забиваясь в подвалы и под лесные коряги задолго до первых вестников утра. 

Только под вечер, когда солнце утонуло в мареве на западе, я выбрался в узкие переулки города. 

Но след резко исчез, словно провалился под землю, перешагнув границу высоких каменных стен, будто кто-то властной рукой стёр его. В этом городе никто не слышал о существовании красноглазых демонов, никогда не пропадали люди. Можно было решить, что я попал в самый благополучный уголок на Земле, где нет места нечисти и нежити. 

Потратив большую часть короткой летней ночи на тщетное прослушивание разговоров и безрезультатные поиски утерянного запаха врага, незадолго до рассвета я снова оказался у городской стены. Узкая улочка оканчивалась тупиком со старым покосившимся зданием из жёлтого кирпича. Дом был заброшен и вполне мог послужить убежищем на следующую ночь, чем я и планировал воспользоваться. 

Но стоило подумать о дневном убежище, как я вновь наткнулся на след. И на сей раз враг был не одинок. Инстинкт самосохранения кричал об опасности: похоже, у меня возник шанс превратиться из охотника в добычу, пускай я совершенно не собирался легко сдаваться. 

Развернувшись, я одним прыжком смазанной тенью перемахнул через высокую стену и ринулся прочь из города, уходя в сторону темнеющей полосы леса. Я не помышлял отказываться от планов, но самоубийство в них не входило. Поэтому необходимо было найти укромное спокойное место подальше от городских стен и тщательно обдумать план действий. 

Утро к большому везению оказалось пасмурным, позволяя передвигаться, а не сидеть в тёмном углу, прячась от солнца. Теперь я знал об этом, хотя не сразу решился на такую смелость: подсказала лишь случайность. Однажды давно, увлечённый погоней, я позволил пасмурному хмурому утру застать себя на открытой местности и невольно выяснил, что день готов терпеть подобных мне существ. Только чистый незамутнённый свет дневного светила оставался непримиримым врагом, и я уже много лет старательно избегал встреч. 

Но раз наступивший день не стал препятствием для меня, он не замедлил и врагов. 

Я описал большой круг, огибая город, когда осознал, что не миновал внимания тех, чей запах ощутил. Их было четверо, и они явно не собирались отпускать меня. 

Я лихорадочно обдумывал действия. Убегать бесполезно: я слишком давно занимался поимкой демонов, чтобы не понимать этого. Если преследователи настолько опасны, как мне показалось, они не отстанут. В одиночку четверых я победить не смогу. Значит, оставался один шанс: запутать их и сбить со следа. Если повезёт – разделить и отловить поодиночке. 

Понимая, что затеряться проще всего в большом городе, я направился в сторону Флоренции. Описывая огромные круги, путая дороги, выбирая то труднодоступные тропы, то проезжие тракты, я к вечеру оказался в хитросплетениях узких городских улочек. После того как стемнело, я смог передвигаться свободнее, не боясь попасться на глаза людям и породить ненужные слухи. Это правило я всегда неукоснительно соблюдал: люди не должны увидеть во мне нечто особенное. Не следует оставлять следов нигде, я должен быть незаметен. 

Взобравшись по выщербленной кирпичной стене, я крался по крышам, запутывая охотников. Ветер к ночи почти разогнал облака, и сквозь прорехи виднелись крупные звёзды. Перед глазами простирались переходящие друг в друга черепичные крыши, над которыми парил красноватый купол Санта-Мария-дель-Фьоре. Город успокаивался и засыпал, движение в человеческом муравейнике стихало, но для ночных существ наступало время охоты. Решающий момент, когда станет ясно, кто будет жить дальше, а кто отправится в Ад. 

Старания привели к необходимому итогу, и на входе в город враги разделились, даря мне шанс на выживание. Петляя по улицам, я прокрался к небольшой мощёной площади. Со всех сторон её окружала кирпичная кладка, лишь большой раскидистый дуб скрашивал строгий пейзаж. Стоило мне выйти из-за угла, как с противоположной стороны от непроглядной тьмы отделились две высокие фигуры, закутанные в тёмные плащи с капюшонами. 

На их фоне я выглядел жалким оборванцем: ни пятнышка грязи не кинулось в глаза, а под плащами скрывалась богатая добротно пошитая одежда, отблескивающая в неверном свете луны золотыми и серебряными нитями. Но их лица были бледны, а алые глаза горели бешеным азартом: я для них стал добычей, к которой оставалось лишь протянуть руку. Они источали уверенность в собственных силах, когда двинулись в мою сторону, небрежно перебрасываясь словами на итальянском. Языка я не знал, но суть разговора уловить было нетрудно: они радовались, что наконец загнали меня в угол, охота начинала их утомлять. 

Я вслушивался с немалым изумлением: впервые видел, чтобы демоны общались между собой подобно людям. Внутри зашевелились сомнения: опасность, исходящая от соперников, их сдержанность, внешний вид – всё говорило о возрасте. Куда большем, чем триста лет, бывших на тот момент за моими плечами. То есть я умудрился обнаружить тех, кто не имел к моему брату никакого отношения. Мысль неприятно резанула, но я откинул её в сторону: сейчас промедление могло обернуться смертью. Я безошибочно чувствовал, что в их намерения сохранение моей жизни не входило. 

Мгновенно оглядевшись, я остановился так, чтобы спину прикрывала стена. Когда достал из перевязи за спиной мечи, в глазах вампиров удивление уже граничило с весельем. Один из них бросил фразу, полную насмешки. Я лишь улыбнулся в ответ: с соперником, который тебя недооценивает, проще справиться. Нынешние мои враги отличались от обычных жертв, но ошибки совершали те же, что не могло не радовать. 

Этот день подтвердил, что триста лет слежки, охоты и сражений не прошли бесследно. Через пару секунд один из врагов застыл, пригвождённый острым лезвием к вековой кладке стены после удачного сильного броска. Я тренировал этот приём множество раз. Во мне вспыхнуло удовлетворение, когда я ощутил степень изумления вампира от вдруг накатившей полной беспомощности. Его идеально правильные черты исказились от боли. Я мог его понять: с годами моя кожа настолько огрубела, что перестала воспринимать какое-либо вмешательство извне. Дерево, камни, даже острая сталь – от всего она служила абсолютной защитой. Но соперник не мог знать, что в моих руках не простые мечи – это его и погубило. 

Затем пришла очередь второго. Я не мог использовать удавшийся приём второй раз: не желал выпускать второй меч из рук, боясь оказаться безоружным, лишившись помощи напоенной силой стали. Да к тому же вампир видел участь товарища и так легко на уловку уже бы не поддался. Не спуская с меня взгляда, он начал кружить, выискивая бреши в моей обороне. Шпага, висящая на поясе, оказалась не просто произведением искусства: я видел по отточенным выверенным движениям, что соперник - мастер клинка, к тому же многоопытный. Но возникало чувство, что серьезных сражений в его жизни не было уже очень и очень давно. К тому же, что могла поделать сталь, даже в самых искусных руках, против магических мечей ведьмы? Первый же выпад оказался смертельным. Перерубив шпагу у основания, я, не давая опомниться, снёс вампиру голову, пнув её максимально далеко. 

Я знал: стоит вынуть меч из тела врага, как он вновь обретает способность двигаться, действовать. Как и в случае с разрубанием на части, лишь огонь ставил точку. Но сжигать тела времени не осталось: подмога спешила на помощь и была уже близко. 

Третий был опаснее. Он словно знал что-то обо мне. Алые глаза сверкнули безудержным гневом, когда он вышел на мощёную площадь: ему под ноги прилетела отброшенная голова. 

Горящий огнём взгляд сверлил меня, пока вампир неспешно приближался. Я не двигался с места, рассматривая нового участника сражения. Он был высок и темноволос, кожа казалась особенно бледной на фоне чёрного дорогого костюма. 

Словно заколдованный, я не мог отвести глаз, пока он двигался крадущейся походкой уверенного в себе хищника перед смертельным прыжком. Выбравшаяся из тени ветвей луна осветила его лицо, бликом отразившись от ровных белоснежных зубов, мелькнувших в полной торжества улыбке. 

Я чуть не совершил роковой ошибки, позволив ему подобраться к мечу, до сих пор сковывающему первую жертву. Лишь в последний момент сбросил оцепенение и ринулся наперерез. Металл клинков застонал, резким звуком разрывая ночную тишину, когда враг парировал мой первый выпад. Я с трудом смог подавить внутреннюю панику: оружие в его руке выдержало удар. 

Длинная изогнутая сабля оказалась непростой, возможно – чем-то сродни моему оружию. Было бы в моих руках два меча, проблем не возникло, но один из клинков был недоступен, и пришлось пользоваться тем, что дано. Металлический вихрь закружил нас в смертельном водовороте. Искусство врага было неоспоримым. Опыт – огромным. Сабля – столь острой, что могла причинить ощутимый вред, когда фехтовальщик дотягивался до меня в удачном броске. Но края ран мгновенно срастались, о них напоминала лишь одежда, превращающаяся в лохмотья. Порезы же, оставшиеся на теле соперника, не заживали, словно напротив меня - обычный человек, теряющий от ран силу и свободу действий. Он стремился выбить клинок из моих рук, и я отчётливо осознавал: если ему удастся задуманное, то жить мне останется считанные мгновения. Но время работало на меня: с каждым удачным выпадом противник слабел. 

Всё висело на волоске, но решилось в мою пользу. Коварный бросок - когда-то ему научил нас с Эдвардом и Джеффри отец, называя его «ударом Жоффруа», - решил исход поединка. По семейной легенде этим ударом предок спас жизнь королю в одном из сражений во время завоевания Англии. А теперь тот же ход спас мою жизнь. 

Лезвие, с пронзительным свистом рассекая воздух, нашло препятствие, и вторая голова покатилась по бездушным, видевшим столь многое, но обо всём молчавшим камням пустынной улицы. Удар был такой силы, что почти не встретил сопротивления. Но всё-таки ниточка тревоги закралась в мысли: я не мог не обратить внимания, что со странными разумными кровопийцами битва далась куда тяжелее, а их плоть разрубалась с большим усилием. 

Огонь завершил дело, стирая воспоминания о поверженных соперниках, добавляя в список побед ещё троих, отправленных в небытие. Странное оружие третьего вампира я забрал с собой, намереваясь спрятать хорошенько: в случае, если лишусь одного из мечей, сабля может пригодиться, хоть и уступает она во многом ведьмовскому оружию. 

Был и четвёртый враг. Но он удрал со всех ног, и я немало времени потратил, гоняясь за ним по всей Европе. Впрочем, в итоге его участь оказалась схожа с судьбой товарищей: мне с детства внушали, что если берёшься заниматься делом, его следует довести до конца. 

В процессе погони я планировал допросить последнего, но полыхающая в нём ярость не позволила при встрече это сделать. Он до краёв был наполнен желанием моей смерти, и было бы слишком самонадеянным не осознать, что беседа могла печально окончиться для меня. 

Памятное сражение не осталось без последствий. Пусть мне никогда больше не встречался кто-либо даже близко походивший на встреченных в Италии вампиров, я не мог отбросить лежащие на поверхности выводы. Сомнению не подлежало: помимо меня были те, кто способен держать себя в руках и контролировать внутреннего монстра. И, скорее всего, существовали на свете демоны, к Эдварду не имеющие отношения, будучи старше нас и, главное, сильнее: я понимал, что только невероятная удача помогла мне одержать победу. Похоже, что ведьмы, о которых я читал когда-то в библиотеке родного замка, допустили оплошность, и один или несколько созданных существ смогли уйти. Или же ведьмы и вовсе ограничились Британскими островами, не отвечая за остальную Европу и, тем более, мир. Возникал закономерный вопрос: а учитывало ли проклятие, наложенное на меня, существование иных вампиров? Ответа было спросить не с кого… 

После убийства последнего из четвёрки никогда не прерывающиеся поиски завели меня далеко от Италии, но мысль вернуться нет-нет, да закрадывалась. Вдруг я смог бы кого-то отыскать, готового к разговору, а не только к убийству? Возможно понять нечто новое, обрести знания… Но последовавшее через несколько лет возвращение на улицы Флоренции ничего не дало. Никто из разумных на пути не попался… 

На протяжении долгих после перерождения лет меня упорно преследовало ощущение постоянного опоздания. Казалось, что когда я уничтожаю одного врага, где-то в другом месте возникают взамен двое. Усилия уходили в пустоту, как в пересохшую почву – вода. Демонов в мире не становилось с годами меньше. Задача оставалась невыполнимой, особенно если кроме Эдварда находились другие, создающие приспешников Ада. 

Отчаяние захлёстывало с неумолимой силой океанского прибоя, лишь осознание невыполненного долга держало на плаву. Я по-прежнему жил убийствами, ведь больше жить было нечем: ни следов ведьмы, ни Алисии я обнаружить так и не смог. Я словно проваливался в тёмный колодец, и теперь лишь через узкое решетчатое окошко где-то в недосягаемой вышине прокрадывался тонкий луч света – воспоминания о другой жизни, - не позволяя мне стать бездушным чёрствым монстром, потерявшим надежду. Я нечасто позволял себе думать о минувшем, но иногда память о тех временах становилась спасением. 

И только когда срок скитаний перевалил через три с половиной сотни лет, перемены вошли в мою жизнь.
 

***

Осень в тот год была недружелюбна, впрочем, я уже давно выучился не обращать внимания на капризы погоды. Мрачные тучи облегчали жизнь, позволяя не прерывать охоту в дневное время. Передвигаясь по следу очередного демона-убийцы, я оказался во Франции. Мнилось, что я нахожусь в двух шагах от добычи, но она вновь и вновь обводила меня вокруг пальца. Неизвестный чувствовал преследование и ускользал каждый раз, когда цель была близка. След пропадал, слухи о красноглазых существах, несущих смерть, прекращались… 

Поиск на этот раз длился слишком долго, я уже дошёл до границы терпения, когда внезапно вновь учуял неизвестного врага. Чёткий, ясный след от побережья привёл в маленький уголок Англии на материке – в портовый город Кале. И тут история повторилась: признаки присутствия исчезли, как по волшебству. Я обыскал каждый закоулок, залезал в подвалы и на крыши, прислушивался к досужим сплетням и пустой болтовне, даже сам вел расспросы, но город жил своей обычной, ничем не примечательной жизнью, занятый торговлей с Англией, разговорами о войне и мире, о контрабандистах и странствующих актёрах. О чём угодно, кроме той темы, что интересовала меня. Слухи ходили, но были старыми, обросшими небылицами. Неудача приводила в бешенство, поднимая волны злости изнутри. Длинные тоскливые поиски вновь окончились ничем, приходилось всё начинать сначала. 

Глухой ночью, чувствуя, как расправляет во мне крылья демон жажды, а силы иссякают, я отправился искать пропитание. Следовало выполнить неприятную, но необходимую задачу, прежде чем покидать город и пускаться в новое путешествие. Улочки в предрассветный час были почти пусты, с моря дул пронизывающий ветер, заставляя бездомных бродяг прятаться в поисках толики тепла. К концу октября даже в этих южных краях чувствовалось дыхание приближающейся зимы. 

Пробираясь по захламлённой окраине города, я услышал приглушённые стоны, раздающиеся из узкого тупика. И, сделав пару шагов в сторону звуков, понял, что обнаружил искомое. 

В куче тряпья под ветхим деревянным навесом лежала, скрючившись, пожилая женщина. Одежда на ней, когда-то добротно пошитая, теперь превратилась в лохмотья. Кожа посерела, утратив естественный цвет, покрылась язвами и нарывами. Руки были худы настолько, что казалось, я мог разглядеть ток бегущей крови и тонкие кости сквозь ставшую почти прозрачной кожу. Волосы, когда-то способные затмить яркость огня, потеряли цвет и живость. 

Весь воздух вокруг был пропитан предчувствием скорого конца, казалось, можно протянуть руку и дотронуться до иного мира. Я словно видел призрак смерти, склонившийся над жертвой. Призрак той, кто не знает жалости и которую невозможно попросить об отсрочке… 

Но больная ещё хваталась за осколки жизненной силы. Кровь её хранила тепло и была способна утолить уже приводящую меня за грань безумия жажду. Именно такие несчастные долгие годы становились моим пропитанием. Я очень скоро понял, что способен безошибочно определять приближение смерти, и справедливо решил, что в таком случае моё вмешательство мало что изменит. 

Кровь бежала по венам, завлекая теплом и влагой, а горло моё было иссушено более, чем стоило допускать. Я чувствовал, как живущий внутри демон забирает власть над телом, лишая свободы и разума. Но когда вдохнул, готовясь сдаться на милость жажде, жертва вдруг открыла глаза. 

Я утонул в бирюзовой бездне. Словно чистые горные озёра, ледяные глубокие омуты, таящие вековые тайны. На фоне ввалившихся щёк, посеревшей кожи глаза казались чем-то инородным, словно внутри почти мёртвого тела было заперто совсем иное существо, полное жизни и энергии. С трудом задержав дыхание, я сделал шаг назад. Неужели я ошибся? Нет, я отчётливо видел стоящую рядом смерть! Слишком давними мы были друзьями, чтобы я мог её с кем-то перепутать. 

- Ты всё-таки нашёл меня, - прохрипела женщина, её глаза испуганно распахнулись. - Всю жизнь я боялась твоего прихода, демон ночи. Пряталась, как учили. Но сейчас… нет во мне сил, чтобы бежать. Да и смысла нет – смерть на пороге. – Она приподнялась, глаза на исхудавшем лице яростно блеснули: - Делай своё дело и уходи! Этого же ты хочешь?! Отомсти, коли легче станет! 

Удивление во мне стремительно сменялось ненавистью, которую я пронёс в себе через тягучие мгновения, складывающиеся в века мучений… Зрение не могло меня подвести – передо мною была ведьма, потомок мстительницы, сгубившей всю мою семью. Пусть зелень памятных глаз разбавила синева, но черты лица хранили сходство. Да и слова подтверждали догадки. Я ощутил, как разрастающаяся в груди ярость заменяет привычную жажду, прорывается наружу, и гнев заполняет все уголки сознания. 

Невероятным усилием воли я сдержался, чтобы не растерзать старуху на части. Живущий внутри дикий зверь готов воспользоваться малейшей оплошностью, чтобы выскользнуть из оков слабого контроля и обречь меня на новые поиски после того, как добыча наконец-то сама пришла в руки. Я долго шёл к этому дню. И теперь, найдя носительницу древней магии, должен был получить ответы! 
- Как много ты знаешь?! – еле сдерживая порыв вцепиться в горло старому врагу, прорычал я, наклоняясь над тщедушным телом. 
- Я знаю всё, - зло засмеялась она. И вдруг, страшно захрипев, выгнулась дугой. Пришлось вцепиться в стену дома, разрывая в мелкую щепу доски скрюченными пальцами: мне передалась вся полнота боли, пронзающая насквозь старую женщину. Я сам стал комком боли, стал умирающей. Длилось ощущение считанные секунды. Старуха вновь откинулась на кучу грязного тряпья, тяжело дыша, мне же пришлось бороться с почти непреодолимым желанием вдохнуть: требовался воздух, как когда-то давно, в человеческие времена. 
- Говори же, говори, где находится та, которая должна возродиться! – приказал я, боясь, что старуха умрет быстрей, чем я узнаю ответ. – Где моя Алисия?! Как искать её? 
Ведьма ехидно скривила морщинистые губы. 
- Демон, ты глуп, если думаешь, что я стану тебе помогать! – выплюнула она. 

Её несговорчивость высвободила всю силу моего гнева, назревающего столетия. Вся напускная сдержанность слетела как шелуха, и я, встряхнув умирающую за рванину, поднял ее над тряпьем и приблизил к лицу, чтобы она смогла ясно увидеть, чем для нее закончатся игры с выпущенным на свободу посланцем Ада. 

- Я не намерен шутить, дьяволица! – шипел я, глотая яд, скапливающийся во рту. – Исполни свое обещание, и я пощажу тебя. Нет – мучения покажутся тебе хуже смерти! 
- Мне не нужна пощада и смерти я не боюсь, - безвольно качаясь в моих руках, прокашляла больная. – Не предусмотрена проклятием ваша встреча, как же ты не понял это ещё?! Вечность вам суждено скитаться вдалеке друг от друга. А находя – терять. Отпусти меня с миром, я своё отжила… 
- Как бы не так! – сдавил я тощие плечи до хруста, заставив её застонать. – Я обреку тебя на тот же ад, если не получу ответа! Ты станешь такой, как я… узнаешь, каково это… – Артерия на её шее билась прямо перед моим лицом, соблазняя вонзить зубы и ощутить вкус сладкой крови. 

Безумие в стремительно мутнеющих в предчувствии смерти сине-зелёных глазах и ужас, которым меня мгновенно пронзило до самых костей, дали понять, что угроза моя попала в самое яблочко. Женщина затрепыхалась, распространяя волны страха, но что могла сделать смертная против моих каменных рук?! 

Я оскалился. Меня внезапно пронзило удовольствие от чувства превосходства над потомком той, что принесла мне столько бед. Я столько времени избегал даже мыслей о мести, но стоило судьбе подкинуть шанс, как я вцепился в него мёртвой хваткой. 

- Ты этого не сделаешь… - взмолилась она, и мы поменялись местами: она просила пощады, я взял ситуацию под контроль. – Ты не сможешь… Ты меня убьешь. 
Я зло усмехнулся. Отчётливо осознавая её правоту, я не собирался делиться данным фактом. 
- Столько демонов бродит сейчас по Земле, - произнёс я, впиваясь взглядом в перекошенное ужасом лицо. – Часть из них могут быть моими порождениями, и у тебя есть шанс присоединиться. Говори, где Алисия, - тряхнул я ведьму сильнее. – Говори, если не хочешь испытать, что такое настоящая боль! Вечное непрекращающееся проклятие! 
- В Лондоне, в Лондоне, - заверещала она, когда я, обнажив зубы, наклонился над шеей. 
В груди моей затеплилась надежда, но я подавил ее, не спеша радоваться крошечному признанию. 
- Так просто ты от меня не отделаешься, Лондон большой, - не поверил я, и, невероятным усилием взяв себя в руки, провёл зубами по её коже. В горле полыхнуло, всё вокруг окрасилось в алый. – Чувствуешь, как попадает яд в твою кровь? Я успею похитить тебя у смерти, не надейся убежать! 
- Смитфилд… Старая церковь… - обронила она слабо, и вдруг её глаза полыхнули сине-зелёным пламенем, а губы исказила кривая усмешка: – Но ты не успеешь, демон ночи. Ты можешь опередить ветер, но огонь тебе не подвластен. Тебе не одолеть проклятия… 

Она захрипела и задёргалась. Тело безжизненно повисло в моих руках, глаза закатились. 

Не собираясь терять возможность унять зверя, живущего внутри, я склонился и вонзил зубы в морщинистую старую плоть, осушая досуха дряблое тело, отпуская душу на суд Высшей силы и беря на себя очередной грех, который мне вряд ли когда-то удастся избыть. Но на сей раз я не жалел о свершённом. Только об одном: что не обнаружил её раньше. 

Спустя несколько мгновений пожар в горле стих, и разум вышел на передний план, отправляя демона-кровопийцу в тёмные глубины естества до поры следующего пиршества. С отвращением отбросив мёртвое тело, я поджёг сухую ветошь. И убедившись, что огонь полностью поглотил следы моего преступления, удалился прочь. 

Страх перед моей силой не позволил бы старухе соврать. Значит, мне следовало спешить в Лондон. Чтобы опередить и ветер, и огонь. 

***

Я торопился. Глухой ночью пересёк пролив и двинулся прямиком на северо-восток, держась вдали от торговых оживлённых трактов. Неслышной невидимой тенью, порывом ледяного ветра проскальзывал мимо поселений и замков, возделанных полей и лесных кущей. Я старался не появляться на открытых пространствах, но временами срезал путь через луга, когда был уверен, что останусь незамеченным. 

Утро приближалось неумолимо, но небо затянуло тяжелыми тучами, набрякшими дождём или даже снегом. Ни единый луч солнца не пробивался сквозь плотную пелену. 

Ближе к городу пришлось резко сбавить скорость: дороги стали оживлённее, леса, где можно было укрыться, поредели. Низко опустив на голову капюшон плаща, я раз за разом пересекал человеческие потоки, стекающиеся к воротом большого города. 

Вплавь я пересёк Темзу в нескольких милях ниже по течению от города и, следуя вдоль реки, оказался в тесных переулках предместий столицы. Лондон сильно разросся за последние триста лет, но не стал привлекательнее, особенно его беднейшие кварталы и пригороды. 

Фахверковые дома ютились вплотную друг к другу, закрывая доступ дневному свету. Вдоль улиц неслись ручьи грязной воды и нечистот, воздух был полон зловония. То и дело попадались на глаза ободранные страшные нищие. Но хуже всего давила атмосфера: город был до краёв наполнен страхом и болью, страданиями и нехорошей смертью. Ни улыбок, ни смеха, ни света в глазах – ни малейшего проблеска обычного человеческого счастья не заметил я, пока пересекал кварталы насквозь, держа путь в указанное старухой место. Лондонское предместье, называемое Смитфилдом, находилось недалеко от Темзы, и, держась вдоль реки, я вскоре оказался в нужном месте. 

Что-то происходило в городе, и добрыми события назвать было нельзя. Я крался, тщательно скрыв лицо, и прислушивался к болтовне. Говорили о королеве Марии, дочери Генриха Восьмого, её муже – Филиппе Испанском. Шёпотом сплетничали о том, что брак английской королевы с испанцем к добру привести не мог, что никогда потомки гордых норманнов и англосаксов не покорятся другой нации и не преклонят голову перед сыном испанского короля. Временами звучало страшное слово: инквизиция. 

Скитания ни разу не приводили меня в Испанию, но не слышать о Великом Инквизиторе Томасе Тарквемаде я не мог. Это имя наполняло безотчётным ужасом сердца даже спустя полвека после его смерти. Да и последователи не давали забыть длинную вереницу сожжённых на кострах якобы во имя Веры в Бога, а на деле – ради амбиций тех, в чьих руках были власть и богатство. Я слишком давно перестал быть праведным католиком, чтобы смотреть на происходящее сквозь пелену иллюзий истинно верующих, объединяющих в сознании Церковь и её служителей. Я ещё не пал до отрицания Бога, но божественность Церкви отринуть уже был готов. 

А будучи частью мира, с которым боролась Церковь, я слишком хорошо понимал, как часто невинные становятся жертвами излишнего рвения или стремления служителей Церкви угодить вышестоящим, и как мало у них шансов преуспеть в настоящей борьбе с порождениями тьмы. 

И вот теперь один из главных покровителей Святой Инквизиции стал мужем королевы Англии, получив шанс вернуть отколовшуюся из-за своеволия Генриха Восьмого страну в лоно Святой Церкви. И моя родная Англия вновь оказалась разорванной на части, на сей раз из-за религиозных противоречий. Старая вера, в которой воспитывали меня и брата, окончательно потеряла влияние на нашем родном острове. И та, которая имела шанс её спасти, лишь погубила. 

Я уже почти добрался до места, когда потянуло удушливым дымом. Мешаясь с туманом, едкий запах проникал во все щели и закоулки. Я слишком хорошо знал этот привкус палёной плоти, чтобы ошибиться… 

- Снова кого-то сжигают, - пробормотал пожилой нищий, сидящий у дверей покосившегося четырёхэтажного дома, когда я проходил мимо. – Ведьму какую нашли. Или еретика поймали. Или просто кто-то что-то сказал неугодное. Приносят жертву королеве и её мужу. 
- Жертву? – заинтересованно вскинулся я. Подобная версия пока не достигала моих ушей. 
- Стареет королева, - хмыкнул старик. – А жить всем хочется, даже тем, кто сейчас идёт по дороге к сложенному уже костру… 
- Что ты имеешь в виду, старик? – резко потребовал пояснения я. 
Тот внезапно поднял на меня абсолютно ясные глаза, светящиеся разумом и мудростью: 
- Ты, видать, издалека, - ответил он, растягивая слова. – И не знаешь, что сейчас беседы такие не стоит вести, а то известно где окажешься. Иди отсюда лучше. И береги голову. 
- Я действительно приехал из Франции, - ответил я, глубже натягивая капюшон, скрывая в его тени цвет глаз. – И не знаю, что здесь происходит. 
- Тогда скажу проще: зря ты здесь появился, - фыркнул нищий. - Плохие времена настали, таких и не упомню. Старый король много казнил, но не так, совсем не так. А дочь мстит за мать-португалку, в сторону старым королём отставленную ради продолжения рода. Если не дурак, ты всё поймёшь сам и уйдешь отсюда, пока не поздно. Хоть и обратно во Францию. Здесь даже папистам не стоит оставаться, если хочется жить. 
- Откуда дым? – спросил я. 
- С площади за старой церковью, - ответил старик, махнув рукой в сторону возвышавшегося над крышами шпиля, поднялся и поковылял прочь, опираясь на крючковатую палку. 

По стародавней привычке тряхнув головой, я отправился в указанном направлении, замечая, что не один стремлюсь туда. 

Вонь была невыносимой. Дым застилал всё вокруг. Ветер стих, и удушливый едкий смрад скапливался, просачиваясь в каждый укромный уголок, в складки одежды, навсегда оставляя след. 

Согнанная ударами соборного колокола толпа взирала на казнь, словно на представление бродячих артистов. Но выше простого человеческого любопытства был убивающий все чувства страх. Ведь любой, выражая верноподданнические чувства королеве Марии, понимал, что за малейшую провинность может оказаться в тюрьме, под пыткой или вовсе на костре. Они смотрели на разворачивающееся действо, не смея двинуться с места, наблюдая, как мучительная смерть забирает того, кто недавно стоял среди них. 

Задержав дыхание, я закутался в плащ и принялся проталкиваться сквозь толпу, заполняющую узкие улочки на подходе к площади. Как всегда, чуя силу существа, привыкшего повелевать, народ расступался беспрекословно. Или срабатывал инстинкт самосохранения: ведь я мог убить любого одним молниеносным движением, никто бы и глазом не успел моргнуть. 

Я еще не добраться до площади, когда волна горя, ударив тараном в грудь, заставила меня остановиться. Оглянувшись по сторонам, я увидел женщину, укутанную в чёрное. И ощутил, что она вся была переполнена чувствами, столь непривычными для этого места: состраданием, любовью. И горем, которое невозможно пропустить. 

- Что происходит на площади? Кого казнят, за что? – задал я вопрос. Понимая, что женщина может стать источником необходимой информации, я вложил в голос максимум убедительности, по опыту зная, что в таких ситуациях люди почти неспособны промолчать. 
- Сказали, что она ведьма и еретичка, - прошептала та в ответ, всхлипнув. 
Очередная ведьма? Старуха говорила, что в Лондоне я найду Алисию. Или лишь отправила к той, что знает больше, подставив свою товарку? 
– Её забрали на рассвете, - тем временем сквозь слёзы продолжила женщина. Она уже не могла сдерживаться – ей хотелось выговориться, пусть даже первому встречному. - Так и не дождалась моя девочка того, кого представляла с детства, о ком говорила и мечтала. 
- С детства? – удивился я. – Она была помолвлена с кем-то, кто надолго уехал, и ждала? Тогда что тут такого? 
- Да в том и дело, что нет, - вздохнула женщина. – Она просто с ранних лет знала, как выйдет замуж и за кого. 
- Дар предвидения? – заинтересовался я, начиная понимать, чем мне могла помочь девушка, если бы я застал её в живых. Похоже, собирались сжечь ясновидящую, которая способна была найти Алисию. – А она только жениха предсказывала или ещё о чём-то говорила? 
- Да какое там предвидение, - махнула устало рукой женщина. – Господь с вами. Я никогда особо не верила в её слова, но убежденности в ней было много. «Выйду замуж в большой каменной церкви за Джаспера», - и всё тут, с места не сдвинешь в рассуждениях упрямицу. 
- Как?.. – потрясённо прошептал я, мгновенно прозревая. – За кого? 
Женщина обернулась, кинув на меня внимательный взгляд, и сквозь слёзы пояснила: 
- За Джаспера и ни за кого иного. Но не дождалась, не пришёл он, погубила она себя этой мечтой, - сорвалась она на рыдание. – Сколько раз молила: оставь это, забудь! Нет, упрямая… Не слушалась. 

Не помня себя, я сорвался с места и врезался в толпу, рассекая скопление людей, как нож режет подтаявшее сливочное масло. Но в этот же момент воцарившуюся тишину разорвал тонкий девичий крик. Я завернул за угол дома, и площадь предстала моим глазам. Посредине пылал огромный костёр. Неведомой силы притяжение подстёгивало меня, заставляя неверным мороком спешить сквозь плотную толпу. Краткий миг превратился в вечность, когда сквозь языки пламени я смог углядеть огромные глаза, наполненные болью и отчаянием. Наши взгляды совпали на миг, минуя расстояние, но пламя взметнулось вверх, пожирая хрупкую фигурку, привязанную к столбу, и в улетающем в небеса дыме я увидел свечение колдовской пыли. Притяжение исчезло столь же внезапно, как появилось. Я опоздал. Она умерла… 

Господи, за что? Я не успел... снова. Алисия, вернувшись в мир, погибла в огне, обвинённая в колдовстве только за то, что ждала меня… Меня! Я стал причиной её смерти. Опять погубил… 

Огонь взметнулся последний раз и опал, оставив лишь пепел. Смерть забрала её, злобно ухмыльнувшись прямо в лицо, словно собранная мною жатва мала для выкупа самой драгоценной жизни. Меня вновь ждала дорога поисков и убийств. Может, когда-то выплаченный долг окажется достаточной ценой для возвращения Алисии… 

Толпа медленно расходилась, обтекая меня по большому кругу, сняли оцепление, ушли палач с помощниками и священник, а я всё стоял, глядя на останки костра, не в силах двинуться с места. И лишь когда небо разродилось проливным дождём, покинул площадь. 
В нескольких кварталах нашёлся покинутый полуразрушенный дом, послуживший мне убежищем. Следовало скрыться от людей на какое-то время: оцепенение спало, и поднявшаяся изнутри ярость теперь требовала выхода. Лишь невероятным усилием удавалось держать себя в руках. Хотелось растерзать в клочья всех: толпу, равнодушно взиравшую на гибель ни в чем не повинной – в этом я не сомневался – девушки; королевских гвардейцев, палача и священника, служивших орудиями убийства. Пронестись тенью по лондонским улочкам до Уайтхолла, раскидывая всех по сторонам, и зубами вцепиться в королеву, допустившую подобное в доверившейся ей стране… 

Природная стихия, разбушевавшись, скрыла грохот, творимый мною, пока я планомерно разрушал изнутри старое здание. Вымещая злобу на всем, что попалось под руку, я за считанные минуты разнес ветхую обстановку и внутренние перегородки в мелкую пыль. Остались лишь крыша да чудом держащиеся стены. 

Злость постепенно уходила, уступая место опустошению. Я забился в тёмный угол, куда не доставали отблески дневного света, и долго сидел, потерявшись в мыслях и воспоминаниях. Отчаяние накатывало, накрывая с головой, я захлёбывался в слезах, не имеющих выхода наружу. Осознание собственного бессилия рвало навек остановившееся сердце на части, причиняя боль, мешая дышать. Больше всего на свете в тот момент хотелось вернуться на несколько часов назад, броситься сквозь стену огня и закончить никчемную жизнь, прекратив страдания навсегда. 

Но я всегда просчитывал действия, а долгие годы, проведённые в охоте на сильных, почти бессмертных существ, превратили привычку в один из основных инстинктов. Я хорошо помнил рассказ о колдовском порошке, обрекающем на возрождение до момента, пока не будет снято проклятие. Недавние события развеяли в прах сомнения в правдивости слов ведьмы, а это означало, что огонь не стал бы мне помощником. Да, я бы погиб, но то, что обречён был родиться заново и пройти круги ада по новой, лишало поступок смысла. 

Пусть такое развитие событий казалось лучшим - ведь я родился бы человеком, - но тогда на мои плечи лёг бы невыполненный долг: те, на кого я постоянно охотился, получили бы полную свободу действий. И я отдавал себе отчёт, что вновь найти Алисию, будучи человеком, окажется куда труднее… 

Поэтому насколько бы всепоглощающим ни было желание последовать в огонь за той, в ком воплотилась жена, я остался жить. И ждать, когда Бог и Дьявол договорятся о дальнейшем течении событий и позволят мне вновь её увидеть. 

Впоследствии я не смог вспомнить, как пролетели часы до наступления ночи. Лишь когда ветер разогнал тучи, а сквозь пролом в стене в разрушенный дом протянулись длинные лучи лунного света, я покинул убежище. 

Первым делом следовало разыскать женщину, рассказавшую об Алисии. Я хотел знать, какой была жизнь любимой, откуда появилось моё имя в её устах и как получилось, что жизнь оборвалась так рано и столь трагично, отпуская моего ангела на небеса. 

Вернувшись на окончательно опустевшую к ночи площадь, я нашёл размытый дождём след и покинул страшное место, более не оглядываясь. 

Продолжение тут