~ПВ~

 - Когда вы вернулись домой? 

 - Я вернулся около шести вечера. Когда я зашел, она уже кричала на меня. Я не мог ее успокоить. Она сказала, что видела меня. Мы поссорились, и она… я не ожидал, что она так отреагирует. 

 - Как она отреагировала? 

 - Она была очень разгневана. 

 - Судмедэксперты подтверждают ваши слова. Они нашли у нее под ногтями кровь. Когда вернутся результаты исследований, следует нам ожидать, что она принадлежит вам? 

 - Да. 

 - А как отреагировали вы? 

 … 

 - Я ушел от нее. 

~ПВ~

 - Райли, с меня довольно. – Слова, сорвавшиеся с губ, падают с грохотом на пол, будто галька. Он словно не понимает их значения. Его лицо остается безучастным, а лоб в недоумении хмурится. 

 - Что ты сказала? 

 Я сажусь рядом с ним на нашей кухне. Деревянный стол, купленный, когда мы только начали жить вместе, весь покрыт рубцами от реальности нашей жизни. Он продержится дольше нас. Боль, которую мы причиняем друг другу, невозможно отшлифовать и отполировать, вернув идеальный облик. 

 - Я не могу продолжать так жить. Мы несчастны. 

 - Черт возьми, что ты несешь? – От его гнева я вздрагиваю. Но встретившись с ним взглядом, понимаю, что он боится. Не настолько, чтобы я передумала, но он, по меньшей мере, заслуживает объяснений. 

 Я рассказываю ему о своем одиночестве. Рассказываю, что видела чеки у него в кармане и ощущала аромат духов, бывший намного слаще моего. Затем рассказываю о своей измене. 

 Райли повторяет имя Эдварда как проклятие, вкладывая в него всю ненависть. Первым моим побуждением становится стремление защитить мужчину, которого я люблю каждой частичкой своего сердца. 

 - Он хороший человек, Райли. Он любит меня. 

 - Он знал, что ты замужем, и забрал тебя у меня. – Его ярость – безмолвный шторм. 

 - Он не забирал меня. Я ушла сама. 

 - Ты совершаешь ошибку. 

 Я качаю головой, смахнув готовые пролиться слезы, и пережидаю, когда шторм утихнет. Он кидает оскорбления и угрозы как молнии, пока наши слезы не превращаются в дождь, смывающий все, что от нас осталось. 

~ПВ~

 - Куда вы направлялись, когда вас арестовала полиция? 

 - Я возвращался домой на Хоторн-Драйв. 

 - Можете подтвердить, что Хоторн-Драйв – то место, где вы часто встречались с миссис Свон? 

 - Да, верно. 

 - Звонок касаемо вашей жены поступил в полицию в 18:55. 

Подозреваемый закрывает лицо руками. 

 - Да. Когда я оставил ее, она была жива. 

 - Именно это мы и пытаемся прояснить. 

~ПВ~

 Я сижу в парке на скамейке в ожидании Эдварда, который должен встретить меня. Новости для него кружатся у меня в голове, выныривая из тьмы к свету. Прах моего брака грузом осел на моих плечах, но надежда не уничтожена. На ней я и сосредотачиваюсь. И на Эдварде. 

 Цикады поют свою сумеречную песню, пока за домом заходит солнце, отбрасывая тени, медленно подползающие ко мне, такие же темные и холодные, как волнение, сковывающее мое сердце. От страха сжимается горло. 

 Он должен был прийти сюда еще два часа назад. 

 Когда в темноте я не могу разобрать цвет собственного платья, а холод просачивается под кожу, когда начинаю дрожать в тщетной попытке сохранить тепло, то поднимаю небольшую сумку, в которой хранится вся моя жизнь, и взмахиваю рукой, останавливая такси, чтобы поехать домой к Эдварду. 

 Здание полностью покрыто мраком. Я стучу в дверь, и раздавшееся в ответ эхо пустоты пронзает мой пульс. Схватившись за ручку и открывая дверь, я чувствую, как отбивается в ладони ритм моего сердца. 

 При виде пустой комнаты вся циркулирующая в моем теле кровь сливается в бассейн возле моих ног. 

 Я призрак. 

 Мои звонки остаются без ответа. Голос телефонного оператора – отрывистый дребезжащий звук, отскакивающий от голых стен. 

 «Телефон абонента недоступен». 

 Я резко падаю на колени на деревянный пол, прижимая к груди телефон. 

 Я не понимаю. 

 Диван, на котором мы, свернувшись калачиком, проводили украденные дни, исчез. Царапины на полу – единственное доказательство его существования. Радио, под звуки которого мы танцевали, пока не упали уставшие на пол, смех, смененный отчаянными руками, губами и вздохами, тоже пропало. Единственное, что осталось, - ваза на подоконнике, где стоит увядшая роза, чьи хилые лепестки падают на пол. Вода в вазе стала коричневой и почти испарилась. 

 - Белла… Белла… - Безумный голос моей матери доносится с извитой лестницы туда, где я по-прежнему сижу на полу. Мои слезы приземляются в пятна на половицах, там же лежит моя жизнь, разлетевшаяся на осколки вокруг меня. 

 - Я здесь. – Горло охрипло после выкрикивания бесплотных молитв Эдварду. Они остались без ответа, рассекли концы, которые я никак не могу связать воедино. Никогда. 

 - Что случилось? Мне Райли позвонил. Сказал, что ты его бросила. – Она притягивает меня в свои объятия, и глаза начинает жечь. Вот только слез больше не осталось. 

 - Он уехал. – Осознание пускает изморозь в легких, сжимая сердце и превратив мое дыхание в ледяной туман, который уже никогда не рассеется. 

 - Кто, милая? Ты меня пугаешь. 

 На мгновение выброс адреналина развеивает туман, и в момент ясности я выдавливаю из себя вопрос: 

 - Откуда ты узнала, что я здесь? 

 - Мужчина позвонил к нам домой. Он не сказал, кто он такой, но сообщил, где тебя найти. – В ее быстро произнесенных словах и бегающим по квартире взгляде видна паника. – Пойдем отсюда. Это место не кажется безопасным. 

 - Это был Эдвард. – Я едва могу пошевелить языком, выводя шесть букв его имени. Каждый слог причиняет боль. 

 - Что за Эдвард, Белла? Он что-то тебе сделал? – Она помогает мне встать на ноги и обнимает мое лицо руками, стирая размазанную под глазами тушь. 

 - Я бросила ради него Райли, а он уехал. 

 - Кто этот Эдвард? – Тон ее отточен дрожью, пальцы впиваются мне в руки, оставляя быстро проходящие от ногтей полумесяцы. 

 - Эдвард Каллен. 

 Ее лицо искажается маской ужаса, и она издает сдавленный крик, накрыв лицо руками, когда тихие слезы проливаются на ее щеки. 

~ПВ~

 - Вы свободны, мистер Каллен. 

 - Правда? 

 - Да. Нашелся свидетель, подтверждающий, что в предполагаемое время смерти вашей жены видел вас на углу Хоторн-Драйв и Деламер. 

 - Обвинения сняты? 

 - Да, но, пожалуйста, оставайтесь на территории страны, пока судебный процесс не будет закончен, а дело закрыто. 

 - Дело пока еще открыто? 

 - Мы запротоколировали заключение о самоубийстве, но у нас остается один свидетель, которого допрашивают в настоящее время. 

 - Есть еще один свидетель? 

 - Да, мистер Каллен. Ваш сын, Эдвард, который и вызвал к вам домой полицию. 

~ПВ~

 Я сижу с матерью под веткой жасмина. Его запах настолько сильный, что кажется осязаемым облаком, душащим меня воспоминаниями о детстве, которое, кажется, больше мне не принадлежит. 

 Она – мое отражение в отполированном зеркале. Очертания померкли, а цвета потускнели, но когда она говорит, я ясно ее вижу. Вижу, как она идет по жизни с грацией и недолговечностью листа, парящего на ветру. В плавности ее голоса я слышу горе, а в чертах лица и полумраке глаз вижу вину. Раскаяние окружает нас сплетением малинового куста, золотые и медные лепестки бархатцев накрывают ее грани. 

 - Мы думали только о себе. Не об Эсми, Эдварде, тебе или твоем отце. Меня затянула страсть, меня поглотило наслаждение от того, что я кому-то нужна. Я была эгоистична и наивна, Белла. Познакомилась с ним у озера на летнем празднике. Эсме в тот день осталась дома с головной болью, а твой отец, разумеется, работал. 

 - Кажется, я припоминаю тот день. Припоминаю плавающие на озере игрушечные парусники. 

 - Да. Ты и с Эдвардом познакомилась. Он поделился с тобой сахарной ватой. Под конец вы оба были покрыты ею. Липкая сахарная фея. Ты была слишком юной, чтобы запомнить его. Ты вспомнишь по фотографиям. 

 Ее рука накрывает мою, и я позволяю. Мой гнев направлен не на нее. Я не знаю его предназначения. Я гневаюсь на себя или на Эдварда. Неимение его в моей жизни породило темноту, из которой я не могу найти выхода без искры, указывающей мне путь. Все вокруг кажется мертвым. 

 - Когда Эсми покончила с собой, Карлайл был со мной. – Я чувствую, как на наши переплетенные руки капают слезы моей матери. 

 - Он не должен был там находиться, но бейсбольная тренировка рано закончилась. Эдвард… - Ее голос надламывается, слова разбиваются на острые осколки, впивающиеся слишком глубоко мне в грудь. – Он никогда не должен был этого видеть. 

~ПВ~

 - Эдвард, ты готов поговорить? 

 На теле ребенка нет никаких повреждений, однако он пока не разговаривал с детективами и социальным работником. Кажется, что он, сжимая в руке бейсбольную биту, не слышит вопроса, сосредоточившись на магнитофоне, стоявшем посреди стола. 

 - Эдвард, мы хотели бы задать тебе несколько вопросов касаемо того вечера. Если почувствуешь, что не можешь ответить, качни головой. А если захочешь остановиться по какой-нибудь причине, сообщи нам. Хорошо? 

 - С мамой все будет хорошо? 

~ПВ~

~ПВ~

 Под ногами шуршат темно-оранжевые листья, и я обматываю шею шарфом, чтобы отразить холод, проникающий до мозга костей. От зажатого в руке бумажного пакета пальцы леденеют, но я иду вперед, пробегая взглядом по письму, пока не нахожу нужные слова. 

 Я нахожу их, но сквозь пелену слез, они расплывчаты, искажены. И я на минуту позволяю себе поверить, что они не правда. 

 Упав на колени, я счищаю лесные останки в поисках земли. Трава придавлена дождем и влажным ковром из листьев дуба и платана. Мои руки становятся холоднее. 

 Я поднимаю обломанную ветку, надеясь, что она треснула, потому что сюда кто-то приходил. Однако никаких других признаков людского присутствия здесь не наблюдается. Если и можно разбить уже разрушенное сердце, то эта мысль обращает мое в пыль. 

 Я получила письмо Эдварда из офиса окружного прокурора. Все, что я полагала, что знала, унеслось с ветром каждым взмахом чернил на одиноком листе бумаги. 

 Я месяцами не могла ни прийти в себя, ни обдумать произошедшее. 

 Я смахиваю сосновые иглы с вершины гранитной плиты и прижимаю ладонь к холодному камню, который так отличается от обжигающего тепла его кожи. 

 Они сказали, что он умер мгновенно. Асфальт был слишком скользким из-за штормового дождя. Слишком резкий угол. Слишком высокая скорость. 

 Я едва могу дышать, вспоминая те времена, когда сидела подле него, положившего ладонь на мое колено. Его осторожная манера вождения. 

 Они сообщили, что он возвращался в город. 

 Я предпочитаю думать, что он возвращался, намереваясь объяснить. Даже если собирался лишь вручить лично письмо, которое они обнаружили у него в вещах. 

 Это заняло бы время. Возможно, месяцы или годы. Но, думаю, я выслушала бы его горе и разделила бы с ним бремя. 

 Я зарываюсь в утрамбованную землю вышеупомянутой палкой и пальцами, ни на одном из которых нет кольца, и проделываю небольшие отверстия. Заполняю их луковицами, которые вскоре зацветут с легкой руки солнечных лучей и дождя, коими Эдвард равномерно оценил мою жизнь. 

 Я позволяю его обману упасть с моих плеч, как будто это был плащ, слишком тяжелый, чтобы носить его. Я храню его в своем сердце. Горечь потери не покидает меня, но с каждым прожитым днем становится легче. Даже когда я, в ночной темноте, до наступления нового дня, принимаю решение взвесить полностью его ложь. 

 Я встаю и, проливая слезы, стираю с коленей грязь. 

 Эдвард подарил мне шанс начать с нуля, и я благодарна ему за это. Пусть он даже не знает об этом. 

 Я предпочитаю вспоминать его как мужчину, приведшего меня в чувство, поэтому не стану возвращаться к его могиле. Но уходя с кладбища той же дорогой, знаю, что наступит весна и с проклюнувшимися из земли белыми тюльпанами Эдвард обретет то, что хотел. 

 Прощение.