К середине сентября Вера и Андрей дозрели-таки до свадьбы. Вернее, дозрели-то они давно, еще года четыре назад, вот только денег накопить получилось только к этому моменту. Овчинникова ни в какую не хотела простой регистрации с последующим скромным ужином на двоих. Ее принципиальность и широкая натура требовали навязанных умелым маркетингом атрибутов: белого платья, шикарных букетов, банкетного зала, видеооператора и тамаду. И даже предваряющего всю эту роскошь девичника.
Мы зарезервировали столик в одном из клубов на 27 число. Идти мне не хотелось, но Вера моя единственная подруга. И потом, Златогорский и сам отправился на мальчишник, следовательно, альтернативы у меня не было.
Кроме меня на прощание со своей холостяцкой жизнью Вера позвала свою коллегу Катю, с которой я тоже общалась время от времени, да Кристину, двоюродную сестру своего будущего мужа. Та, в свою очередь, привела подругу, завистливыми глазами поглядывающую на Овчинникову. Причина такого взгляда выяснилась достаточно быстро: девушка сама имела виды на Левшукова.
Компания подобралась пестрая, разговоры ни о чем не заканчивались, как и поводы ввернуть шпильку-другую то насчет парней, то насчет кого-нибудь из присутствовавших за столиком.
Террариумы я, как правило, обходила стороной, поэтому большую часть времени проводила на танцполе или же у стойки бара. Алкогольного ничего не брала, напиться среди моих целей не значилось. Мне нравилось наблюдать, как ловко и быстро работает бармен, как с такой же скоростью повышается градус в крови его клиентов — воистину, на это тоже можно смотреть бесконечно.
В конце концов три пустоголовых особы на нескольких квадратных метрах с ней утомили и Веру. Поэтому она составила мне компанию. В ход, разумеется, пошел напиток крепче апельсинового сока со льдом. Ничего поделать не смогла, Овчинникова командным тоном заявила, что потерять голову мне пойдет на пользу.
- Идиотская традиция, надо сказать, - глубокомысленно заключила подруга, когда, после очередных бурных телодвижений на танцполе, мы заказали еще мартини. - Андрюха там с друзьями отдельно куражится, мы — отдельно. В сто раз интереснее было бы объединиться.
- Парни бы не согласились. - Я покачала головой, впрочем, полностью разделяя ее точку зрения. Под рукой явно не хватало Дениса. В качестве противоядия от женского пустословия и двуличия, например. Ну и в качестве друга, партнера, на чье плечо было бы так приятно сейчас опереться, и над чьими остротами было так здорово посмеяться.
- Да нет. Левшуков как раз и предлагал. Это я не согласилась, - скривившись, признала Вера.
Я рассмеялась:
- Ох, Вера! Голова бедовая.
- А как там твой Дениска? - последовал вопрос уже за третьей порцией мартини.
- Во-первых, он не мой, а во-вторых, что с ним сделается? Чего это ты так беспокоишься?
- Если не твой, то чей.
- Ничей. Свой собственный.
- Ну-ну. А беспокоюсь потому, что это ведь я вас свела. Вот и держу руку на пульсе.
- Да какой пульс, Овчинникова, - я удивленно уставилась на подругу. - У нас ничего серьезного.
Поперхнувшись, Вера поставила бокал на стойку, едва не расплескав его содержимое.
- Господи боже! Тебе не надоело, а? Заладила, как попугай, «ничего серьезного, ничего серьезного». Аутотренинг такой, что ли? Ларка, тебе почти двадцать шесть. Если не сейчас и не с ним ничего серьезного, то тогда когда и с кем? Денис — идеальный для тебя человек. Видно, что он в лепешку для тебя расшибется.
Оторопев от напора подруги, я с интересом глядела в ее раскрасневшееся лицо и злые карие глаза.
- Да никогда и ни с кем, - ответила спокойно после паузы, удостоверившись, что Овчинникова выпустила весь свой пар. - Мне и так весело. И нервно.
- Н-да, - резюмировала та со страдальческим видом. - Боюсь, когда ты прозреешь, будет уже поздно.
Сардонически ухмыльнувшись, я вновь скрылась в толкучке танцпола. Но нахалка и тут не отстала.
- Значит, ничего серьезного, - прокричала она мне в ухо, чтобы быть услышанной сквозь оглушающие басы.
Закатив глаза, я отвернулась от нее. Овчинникова же, воспользовавшись тем, что музыка сбавила децибелы, сливаясь с другим, более спокойным треком, продолжила:
- А ты в курсе, что бывшая его локти до сих пор кусает? Пишет ему, предлагает еще раз попробовать?
- И что? - Поскольку ди-джей решил, что подошло время романтики и поставил слащавую балладу, я вновь направилась к бару. Вера последовала за мной. - Почему меня это должно волновать?
- Не знаю, - демонстративно пожала плечами Овчинникова. - Может, потому, что у вас все-таки очень серьезно?
Я громко негодующе простонала.
Вера ошибалась: поползновения бывшей супруги Златогорского меня занимали еще меньше, чем прошлогодний снег. О ней он рассказывал только однажды, в то августовское утро нашего знаменательного воссоединения. Даже имени ее не назвал, и каких-то чувств к ней я не увидела: ни положительных, ни отрицательных. Все, что моего все-таки парня тревожило, - не развод, а обида на предавшего доверие друга и ответная месть, закончившаяся муками совести. Конечно, она может ему писать, желать вернуть былое, но… Я была совершенно уверена в том, что он с ней не общался. А даже если бы и захотел возобновить отношения, я бы первая об этом узнала. Ведь у Златогорского все как на ладони, ему будто и не ведомо, что двойное дно в человеке давно уже стало обыденностью, за которую и ругать глупо и обижаться лень. Да и вздумай он уйти, удерживать бы его не стала, беситься тоже. Это жизнь, и иногда ты захлебываешься в водовороте из ее д… Ромашек. Поэтому важнейший навык выживания — продолжать грести, не обращая внимания на запах и сопротивление, и знать, что все к лучшему.
Последний месяц наших отношений ничем не отличался от предыдущих. Перемены произошли в самом Денисе. Он словно бы успокоился, осадил свои тревоги, увереннее и вольготнее стал вести себя. Теперь мы больше времени проводили дома, из-за скверной погоды в том числе, уж очень истеричным оказалось начало осени — сплошные дожди. Делили хозяйственные обязанности, дурачились в постели и вне ее, изводили друг друга шутливым двусмысленностями и просто молчали, сидя бок о бок и занимаясь каждый своими делами. Я копалась в соцсетях и интернете, он — в своих дебетах, кредитах и прочей финансовой мишуре, а фоном нам служила музыка или какой-нибудь сериал. Просто-таки идиллия.
Он неустанно соблазнял меня на переезд к нему, но я успешно отбивалась. Жить с парнем в одной квартире — совсем не то, что проводить с ним совместные ночи. Хотя, справедливости ради, у него мне нравилось больше. Я даже ловила себя на том, что именно и как поменяла бы в большой комнате, в спальне. Да и простор новой планировки уж получше «карманной двухкомнатной», обходившейся мне в половину зарплаты.
Кольцо, о котором упомянула тогда Вера, Златогорский мне все-таки подарил. Объяснил, что без всякого намека, повод простой: три месяца со дня нашего знакомства. Отказаться пыталась, конечно, но безуспешно. Проще оказалось принять и не вспоминать, что право не носить украшение глупо проиграла в «Дженгу».
Приставучая подруга взгромоздилась на соседний стул у барной стойки, оторвав меня от созерцания красиво изогнутого золотого ободка на моем пальце, украшенного цветком-аквамарином. Да, вкус у Златогорского, безусловно, есть…
- Еще мартини? - воинственно поинтересовалась она у меня.
Я кивнула. Выхода нет, придется принять это сражение. Плюсом будет то, что не на трезвую голову.
- Очень просто проверить, серьезно или нет, - продолжила Вера, дав нам минуту-другую собраться с силами и духом перед предстоящим. Ну и наполовину опустошить бокалы. Устраивай она мне подобные «бомбежки» не раз лет в пять, а чаще, давно нашей дружбе пришел бы конец. Хотя после подобных бесед я действительно на многое начинала смотреть иначе…
- И как? - спросила я, глядя в ее хитрые глаза и делая вывод, что это, пожалуй, наша последняя порция мартини.
- Ты его на месте Стаса представь.
Я прыснула.
- Смеешься? Они как небо и земля. Абсолютно разные. Диаметральные противоположности.
- Да я не об этом, - махнула рукой Вера, пошатнувшись. - Представь: приходишь ты к нему без предупреждения, а у него транзитом девица в постели. Вот что ты сделаешь?
- Благословлю, развернусь и уйду. Как и в случае со Стасом, - спокойно ответила я и ухватилась за свой бокал. Мелькнувшую в голове картинку-воспоминание следовало как можно быстрее запить. - Или ты думала, что скандал закачу? Выдеру волосы сопернице? Будто не знаешь, что я не из таких дур.
- Ладно. Не из таких. А что почувствовала бы?
- Ничего. - Я пожала плечами, чувствуя, как изнутри давит какая-то эмоция, острая и гадкая. Будто тошнота, но на каком-то психическом уровне. Почему? Откуда она взялась? С Овчинниковой она не связана.
- Ничего? - уточнила Вера.
- Ничего не почувствовала бы, - легко соврала я. - Вернее, облегчение почувствовала бы. Минус один подлец в моей жизни. Радоваться надо.
Подруга, наклонившись, со стоном уткнулась лбом в свой локоть, то ли фыркнула, то ли издала смешок, то ли что-то еще.
- Ну что ты за человек такой, а! - возмутилась она, голос приглушала столешница. - Вот фиг поймешь, врешь ты мне сейчас или правду говоришь.
Я глотала свой мартини, начавший почему-то обжигать желудок. Казалось, горькое пойло еще и где-то в горле застревает, не желая опускаться вниз.
- А это сама уж решай.
Поставив свой опустевший бокал на стойку и не глядя на подругу, я бросила напоследок:
- Пойду освежусь в дамскую комнату. Одна.
В туалете я пробыла, наверное, минут тридцать. Какое-то время думала, что переусердствовала с выпивкой и надо бы пообниматься с фаянсовым другом. Потом, устав ждать такого экстремального очищения организма, махнула рукой, опустила крышку унитаза и села на нее. Спрятала лицо в ладонях.
Саму себя всегда успешно удавалось обхитрить, но в этом случае афера провалилась. Не донимай меня Вера, долго бы я еще преспокойно в своей раковине жила. Но нет! Овчинникова решила причинить мне добро и подсунула в мое воображение эту не желающую никуда уходить картину. Я открываю дверь в квартиру Дениса, слышу пикантные звуки, точно загипнотизированная, прохожу в комнату, а там, конечно же, не Содом и Гоморра, но весьма грязный сюжетец точно.
В блокбастере таком я уже участвовала. Со Стасом. Кадры были яркими, гротескными и иногда в памяти нет-нет да всплывали. Вероятно, потому нарисованное Верой так живо стоит перед глазами, как будто уже случилось. Может, даже минут пять назад. Цвет, свет, запахи, звуки, движения. Вот только вместо вытянувшегося лица Стаса мне четко видится лицо Дениса. И если в случае с бывшим мне было неловко и противно в том обыкновенном смысле, что всегда неприятно застать человека в каком-нибудь интимном процессе, не предусматривающем наличия третьих лиц, то сейчас, когда представляю Златогорского, до такой степени больно, что тошнит, разрывает душу и стискивает легкие и сердце.
Да, случись такое, я бы ушла, держа голову высоко поднятой, выдав какую-нибудь шутку, удержав лицо. Отпустила бы его, но не простила бы. Никогда. Тихо прокляла бы, послав в ад библейские истины. Вот Стаса я простила почти сразу же, что с него взять — мужчина-младенец. А Златогорский такой милости вовек бы не дождался. Естественно, я была бы счастлива за него, что весело умеет проводить время. И была бы счастлива за себя, что все ожидания оправдались и обильный покров ромашек жизни все же не сумел скрыть ее дурнопахнущую суть.
Разумеется, Златогорский так бы не поступил со мной, ни с кем бы за моей спиной спать не стал. Уж не знаю, родился ли он таким патологически ответственным и совестливым или же стал после того поступка с девушкой бывшего друга и своего развода. Предполагаю последнее. Кого-то раз оступившегося затягивает в болото мерзости по самую макушку, а кто-то, хорошенько хлебнув, выбирается совершенно другим человеком.
Ну а если того, что упрямо стоит перед глазами не случилось и не случится, то почему я чувствую себя раненой, напуганной, подавленной и разозленной одновременно?
Только по одной причине.
Последний изъян Златогорского меня добил.
Вылетев из кабинки, я подскочила к раковине и, наплевав на макияж, принялась обильно окатывать лицо холодной водой. Это хорошо отвлекало от мыслей.
К людям я вышла бледной, мокрой и растрепанной. Благо, время было около полуночи, большинство посетителей уже вошли в раж и не могли воспринимать происходящее всерьез. Вера, как оказалось, вернулась за наш столик. Из приглашенных за ним осталась лишь Катя, заметно увлеченная каким-то парнем, видимо, успела завести знакомство. Двух других милых дам не наблюдалось: либо на танцполе обзаводятся новыми связями, либо уже ушли, выпустив весь запас яда.
Овчинникова взирала на меня расширившимися от удивления глазами. Судя по блеску в них и розоватому румянцу, горевшему на щеках, на той порции мартини она не остановилась. Посоветовала ей сделать это. И добавила:
- Ты прости. Я пойду. Не по себе что-то, видимо, перебрала.
- Ничего, иди, - будто бы в смятении ответила она и, неловко поднявшись с диванчика, обняла меня на прощание. Шепнула:
- Мне хотелось бы, чтобы ты была счастлива.
- Да я и счастлива, так что будь спокойна. Давай. Созвонимся.
Убрав от себя руки подруги, я развернулась и пошла к выходу, пробивая себе путь в толпе. Некрасиво вышло с этим девичником. Мой долг — быть в такой момент рядом с Овчинниковой, устраивая ей шикарные проводы в замужнюю жизнь, а на деле проводы мне устроила она.

***
Во втором часу ночи гулять по холодной мокрой гальке берега, позволяя волнам время от времени обжигать льдом твои ноги, - развлечение для сумасбродов. Или отчаянно влюбленных и не знающих, куда от себя деться.
Сварливое осеннее море шумело за серо-туманным тюлем темноты. В воздухе звенела близкая непогода, разливались запахи порта: соль, железо, затхлость. Лицо и открытые шею и грудь охлаждал навязчивый сырой ветер. Я брела в сторону дома… Кажется. Тут главным было не направление, а само движение.
Экстремальность прогулки и одиночество вернули мне необходимое спокойствие, позволили окончательно проявить этот своеобразный негатив, подсунутый подругой и заставивший меня сначала очень пожалеть, что не напилась до такой степени, чтобы выворачивало, потом сбежать с девичника, а после — пройти пешком где-то километра четыре до моря, намеренно игнорируя такси и неприятную погоду.
Итак. Сегодня я — спасибо въедливой Вере — открыла, наверное, последний изъян у Дениса Златогорского. И этот последний изъян, надо отметить, самый большой, заключается в том, что он любим. Да, это необъяснимо и непонятно, несправедливо и пахнет предательством, но тем не менее. Влюбилась ли я в него просто и быстро, влюбилась ли медленно и со скрипом — значения уже не имеет, если: а) способна испытывать такую безумную ревность и боль при одной мысли о том, что он может быть с другой, и б) мне нужен только он, никто и никогда его не заменит.
Да, это страшный изъян. Из-за меньшего люди расставались. Я же, наоборот, хочу ему во всем признаться и получить ответное признание. А он ведь меня любит, да? Пусть не говорил об этом, но слова — такая труха, поступки и поведение — вот настоящее. И его они с головой выдавали… Одним словом, я готова шагнуть с ним в эту пропасть дальше, простив и приняв этот изъян. В конце концов, я и сама — склад взрывоопасных недостатков.
Основательно промерзнув, зато окончательно протрезвев и смирившись с жестокой действительностью, я все-таки вызвала такси и поехала к Денису. Дома его, скорее всего, еще не было: жених с друзьями отмечали мальчишник в пул-баре и так же, как и мы, планировали не расходиться до закрытия. Однако еще месяца два назад Златогорский собственноручно прицепил к моей ключнице дубликаты ключей от своей квартиры, давая мне понять, что в любое время могу прийти к нему, не предупреждая, не думая о каком-то нарушении личного пространства. До этого дня пользоваться таким приглашением не считала нужным. Сегодня же все изменилось.
Дверь открывала со страхом, с колотящимся сердцем и вспотевшими ладонями. Никак не удавалось отделаться от чувства дежавю, переносящего меня на три с половиной года назад в квартиру Стаса, куда так же явилась без предупреждения. Да и Овчинникова еще добавила своим сегодняшним разговором. Я шагнула в темную прихожую. Остановилась. Прислушалась. И расслабилась.
Тихо. Пусто. Он действительно еще на мальчишнике. Но я подожду.
Приняв горячий душ, облачилась в одну из его футболок, затем с огромным удовольствием вытянулась на кровати. Закуталась в теплый плед и, блаженно выдохнув, закрыла глаза. Всего на минуту, как показалось.
- Лара! Твою ж мать! - Прогремело над моей головой.
Вздрогнув, я разлепила веки. По глазам полоснуло ярким верхним светом. Через пару секунд удалось сфокусировать сонный взгляд на стоявшем рядом Златогорском. Тот был в страшном бешенстве, лицо окаменело. Я похолодела: что-то случилось. Одет так, как уходил на мальчишник, помогала ему с выбором: бирюзовый с песочным лонгслив, темные джинсы. Одна рука сжимает куртку, пальцы другой стиснуты в кулак. Видимо, он только что вернулся. Но с чего вдруг в нем проснулся огнедышащий дракон? Видела его в разных состояниях, но вот таким, полностью во власти своего холеричного темперамента, - ни разу. Что ж, придется познакомиться.
- Ты что вытворяешь? - прокричал он, испепеляя меня гневным взглядом. - Черт возьми! Я просил тебя быть на связи! Просил позвонить мне, если уйдешь раньше. Где, к чертям, твой телефон? Куда ты вообще пропала? Да ты хоть знаешь, что я звонил тебе раз сто? Знаешь, чего я только ни передумал!
Его кулак бахнул по стене. Я содрогнулась и, сев, закричала в ответ:
- Прекрати на меня орать! Что вообще произошло? Не смей мне тут съезжать с катушек. Вали успокоительного прими, ненормальный!
Мгновение мы безмолвно сверлили друг друга бешеными глазами, полыхая от злости. Потом, проведя ладонью по лицу, с трудом овладевая собой, он громко выдохнул. Более миролюбивым тоном покаялся:
- Прости. Нервы не выдержали.
После паузы пояснил:
- Я тебя потерял и дозвониться не смог. Волновался.
Я расслабилась. Златогорский же опустился на край кровати ко мне спиной. Минуту ничего не происходило, потом я, уже полностью успокоившись, придвинулась к нему, взяла за руку, переплела его прохладные пальцы со своими. Вот в чем дело — он просто испугался за меня.
- Как так потерял? Куда бы я делась? - заглянула в его разгладившееся лицо.
- Не знаю. - Окончательно совладав со своей вспышкой, он отбросил куртку в сторону и со вздохом лег рядом. Я отодвинулась, давая ему место, вгляделась в уставшие глубокие глаза. - Где-то час назад к нам пришла Вера, сказала, что с девчонками ей стало смертельно скучно и она хочет быть с нами. Разумеется, я спросил про тебя. И узнал, что ты ушла с девичника еще около полуночи. На часах три ночи, от тебя ни звонков, ни сообщений. Я тут же поехал к тебе — никого. Дозвониться не могу. В голове нехорошие мысли. Где твой телефон, Лара? Почему сама не позвонила? Ты же обещала!
Он снова начал вскипать, впившись в меня свирепым взглядом.
- Извини, - погладив его по груди, я поцеловала колючую щеку. Затем, прильнув, положила голову ему на плечо, обняла. От него пахло цитрусом, уличной сыростью, терпко-сладким алкоголем. - Я задумалась. Потом гуляла. Забыла позвонить. А телефон в сумочке, - оглядела комнату, но свой клатч не увидела. - В прихожей оставила. А потом я уснула и, понятно, звонков не услышала.
- Какой, черт возьми, смысл иметь сотовый, если его нет у тебя под рукой? - выплюнул Денис, хлопнув ладонью по матрасу. Перевернулся на бок, теперь мы лежали лицом к лицу. - Я к тебе его цепью прикую, слышишь, горе ты мое луковое.
Я раздраженно фыркнула и решила промолчать.
- И о чем таком ты задумалась, что забыла мне позвонить? И куда отправилась гулять ночью, без меня? - со значением поинтересовался Златогорский, положил руку мне на бедро. Поглаживая, внимательно наблюдал за моим лицом.
С ответом я решила не торопиться. Заставила Дениса улечься на спину, забралась сверху и, сложив руки у него на груди, заглянула в глаза.
- Ты орал, потому что я до смерти тебя напугала своим исчезновением? - лукаво улыбнулась.
- Я орал, потому что нельзя быть такой легкомысленной, - заявил в ответ. Стянув плед, он провел ладонями по моим бедрам, ягодицам, задрав футболку, стиснул талию.
За поцелуем я потянулась первой. В нем мы потерялись очень быстро. Еле-еле сумела остановить его и себя, чтобы прошептать главное:
- Я тоже люблю тебя.
Застывший Златогорский весь засветился от счастья.
- Так вот о чем ты думала и какую мысль выгуливала.
Я закатила глаза, немного раздраженная его проницательностью. Добровольно ведь связываю свою жизнь с тем, для кого мои мысли и секреты — легко взламываемый шифр.
Он с нежной улыбкой ласково очертил пальцем овал моего лица, убрал пряди спутанных волос мне за уши, а потом, резко опрокинув меня на спину, коснулся губ осторожным сладким поцелуем. Который при моей активной помощи вскоре стал страстным и жадным.
- Ну и? - задыхаясь, спросила я, помогая ему снять лонгслив.
- Что и? - с проказливой кривой ухмылкой вопросом на вопрос ответил проклятущий Златогорский. Я со злобной гримаской предупреждающе поцарапала ногтями его обнажившуюся твердую грудь.
- Сказать ничего не хочешь?
- О чем?
Приподнявшись, куснула его за шею под подбородком, чем еще больше завела.
- Где ответное признание?
- Ах это… Я знаю, что ты меня любишь. И давно.
- Враль! - пыталась увернуться от его поцелуя, но плечо, в которое он впился, уберечь не удалось. - Ты не можешь об этом давно знать. Я сама поняла только сегодня.
- Так в этом и суть...
- Все! Никакого секса! - я кусала его губы, диверсионно пытавшиеся завладеть моими. В отместку взъерошила его влажные волосы.
Негодяй только рассмеялся и, выпустив меня, принялся снимать джинсы. Я же попыталась сбежать, но ловкач Златогорский, ухватившись за мою-свою футболку, в итоге повалил меня на матрас и, прижав сверху своим весом, впился поцелуем в шею. От пронзившего меня желания я ослабла и, вместо того, чтобы бороться, барахтаясь, крепко обняла его за плечи, с готовностью встретила жаркий, напористый рот.
- Давай признавайся уже, - принуждала его я, когда мы оба были уже полностью раздеты и сгорали от возбуждения. Но его губы с воодушевлением занялись моей грудью, поэтому имело смысл ждать не ответ, а еще более острый накат желания.
- Скажи, что любишь меня, - стискивая своими бедрами его, чувствуя промежностью восхитительную и желанную твердость, выдохнула в его губы еще минуты три спустя.
Горящие серо-зеленые глаза Дениса смотрели в мои, поглощали, ласкали, томили. Где-то внутри меня разорвался комочек тепла, восторга и счастья, пустив электрические искорки по коже, еще более ускоряя пьянящий бег крови.
Златогорский шаловливо прикусил мой подбородок, мочку уха, зарылся носом в волосы и выдал:
- Скажу. На серебряную свадьбу. Должен же я чем-то интриговать тебя. Слэйклайн-то под запретом. А так — поженимся и будешь спокойно ждать от меня признания, что потерял голову от тебя практически с первого взгляда.
- Ах ты! - Я в сердцах стукнула его кулачками по спине, обидевшись и в шутку и всерьез. Снова попыталась выбраться из-под этого подлеца, но вызвала только его веселый заливистый смех. Не смогла не захохотать в ответ. А после оказалась практически обездвиженной, когда он бедрами и торсом буквально вдавил меня в матрас. Принялся осыпать жаркими поцелуями мое лицо, плечи. Пальцы добрались до груди. Возмущение предательски быстро преобразовалось в мощнейшее либидо.
- Каких-то двадцать пять лет совместной жизни, моя родная, - горячо зашептал он, - и ты услышишь, как сильно я тебя люблю. Просто не передать, как сильно.
- Ты не человек, Златогорский, - обессиленно, сквозь смех, простонала я, проводя губами по его щеке, - ты один сплошной изъян!

КОНЕЦ

Выражаю огромную благодарность своим читателям, которых буквально по пальцам одной руки можно пересчитать! А также моей незаменимой Настенке Ивановой. Только благодаря вам пятерым я не отчаялась, не удалила с ресурса этот рассказ и доработала его до конца.

ФОРУМ

Источник: http://robsten.ru/forum/74-3130-1#1492362