HVALFANGER-2
КИТОБОЙ-2:
Ice lykke
КИТОБОЙ-2:
Ice lykke
Да, это оно, продолжение. Вернее, то, что мы едва не упустили.
Пользуясь моментом, хотелось бы поздравить всех моих дорогих читательниц с праздником!
--------------------------
В маленьком домике у кромки леса, с покатой крышей, тремя окнами по периметру и круглым деревянным крыльцом, горит свет. Среди темноты позднего вечера и зарождающейся снежной бури, ставшей в последнее время почти обыденностью, он манит своим теплом и комфортом.
По глубокому снегу, навстречу острым снежинкам, спешащим к разбушевавшемуся к ночи морю, Сигмундур уверенно идет вперед. Снег безбожно залепляет глаза, холодит руки без перчаток, попадает холодным дуновением смерти за шиворот… а ему все равно. Он почему-то весело улыбается.
Таких странностей китобой не замечал за собой ни разу в жизни. Ни в детстве, ни в юности ему не могло доставить удовольствие простое общество женщины, без секса и намека на него. Никогда прежде он не изменял мечтам о хорошем перепихе с проституткой Ингрид в пользу банального поцелуя в щеку, который, как это ни странно, воспламенял все внутри и согревал так, как даже коньяк не всегда справлялся.
С появлением в его жизни Бериславы – столь же необыкновенной, сколь необыкновенное ее имя – все перевернулось и закрутилось в другую сторону, пошло по другому пути. И сейчас, каждый день засыпая и просыпаясь рядом с той, кто среди его китово-кровавой вони различает лишь зеленое яблоко и капельку мускуса, Сигмундур чувствует счастье. Никогда он не согласится этот путь изменить.
…Ветер сегодня просто адский. Немудрено, что не удалось загарпунить ни одного кита. В такую погоду снижается человеческое внимание, а животные уходят глубже, реже появляясь на поверхности. Минус тридцать. В конце марта.
Китобой ежится под своей пуховой курткой, частым морганием прогоняя снежинки с лица. Они тают, едва касаясь его кожи, но свой след оставляют. И ветер неустанно его холодит.
Двадцать пять шагов, не больше. И дома.
Это придает решимости и сил. Проработав на износ свои двенадцать часов, Сигмундур радуется их неожиданному приливу.
Правду говорят, что длительный отдых лишает прежней сноровки. Расслабленный, разнеженный теплыми вечерами и веселыми днями с Бериславой, Сигмундур и через три недели после их совместной ночи не может взять себя в руки. Может, дело в том, что она постоянно повторяется?..
Рагнар злится. Но Рагнар – импотент. Ему можно.
С ухмылкой прищурившись, мужчина преодолевает последний холмик перед домом. Ни у кого нет такой женщины. И ни у кого из китобоев, капитанов и даже вышестоящих не будет. Девственность им не подарят даже за золотые слитки… а ему подарили.
Китобой пересекает преграду из каменного заборчика, выстроенного, но недостроенного прошлым летом, и сразу же слышит собачий лай. Кьярвалль неусыпно бдит, не глядя на то, что размером еще не больше кошки.
В домике зажигается больше света, вспыхивает фонарь над крыльцом. И кто-то быстро, не щадя пальцев, отпирает засовы, стараясь поскорее распахнуть тяжелую дубовую дверь.
Сигмундур останавливается на подступах лестницы, намеренно не проходя ближе, к области, что видна из глазка. Ждет.
…А хозяйка все равно открывает.
Берислава стоит на порожке, разделяющем крыльцо и прихожую, в темном шерстяном свитере и синих джинсах, волосы волнами рассыпались по плечам, а под мышкой – вырывающийся пушистый щенок с серо-голубыми глазами.
- Привет! – завидев мужчину, недовольно подпирающего собой одну из балок крыльца, зеленые глаза Бериславы загораются, а улыбка становится ярче. Она ждала его.
И хоть такое обстоятельство крайне китобою приятно, это не отменяет ее непослушания. Снова.
- Ты не посмотрела в глазок.
- Я посмотрела.
- Но никого не увидела, потому что я стоял дальше.
- Я знаю, что это ты, - она закатывает глаза, мягко посмеиваясь, - Сигмундур, заходи, холодно же…
- В следующий раз это могу быть не я, - упорствует мужчина, - как ты должна поступать? Скажи мне.
Берислава тяжело, как обиженный ребенок, вздыхает. Ее веселье куда-то пропадает.
- Посмотреть, убедиться, спросить… и открыть.
- Только потом открыть, да. Не сначала.
Кьярвалль на его грубый голос, четко указывающий на ошибку, обиженно подвывает. Мало того, что его не замечают, так еще и ругань кругом.
Девушка, крепче прижав пса к себе, отступает в дом.
- Ты поняла меня?
- Да, - Берислава, хмуро глядя в пол, кивает.
Мужчина переступает порог, запирая за собой дверь, хоть больше внутрь она его и не зовет. Спускает с рук щенка, дозволяя коготками лапок начать царапать ногу хозяина, а сама недвижно стоит у стены. Лицо бледное, а на щеках румянец.
Китобой тяжело вздыхает. Снимает куртку, мокрую и холодную, вешая на свой персональный, специальный крючок прямо у двери. Разувается, заснеженную обувь оставляя у самого порога.
И лишь затем, игнорируя поскуливающего Кьярвалля, идет к девушке.
Она поднимает глаза, когда в свете лампы его тень опускается на ее фигурку. И стойкий запах, игнорирует его или нет, окутывает пространство.
Зеленые глаза утыкаются в его, черные… и на улице, снег или метель, дождь или гроза, наступает настоящая, по-летнему теплая весна.
Сигмундур нагибается, обхватывая тонкую талию и привлекая девочку к себе, а она хихикает, почувствовав на бедрах его холодные большие руки.
- Я тоже соскучился, - шепотом, будто украденно, докладывает китобой. Целует рыжеватую макушку, - но я за тебя боюсь. А это – мера безопасности.
- Здесь за три недели ни одной живой души не было…
- И поэтому я люблю это место, - спокойно объясняет мужчина, - но гарантировать, что не появится и дальше, не могу. А мне ты нужна в целости и сохранности.
- А как же Малый кит? Он меня не охраняет? – вспомнив перевод его клички и многозначительно кивнув на щенка, вьющегося вокруг них в поисках хоть капли внимания, интересуется девушка.
- Кьярвалль еще мелкий. Да и если ты сама впустишь кого не надо, он тоже гарантий не даст…
Берислава задумчиво глядит на своего китобоя, подмечая и сеточку морщинок у его глаз от полуулыбки, и пару бороздок на лбу, и не слишком заметные, но существующие сиреневые круги под глазами. Он так и пышет усталостью… но и чем-то куда большим, куда более интересным тоже. Нежностью.
- Привет, - выдыхает она. И подается вперед, чмокая его щеку, с готовностью все начать сначала.
- Привет, - довольный благополучным разрешением конфликта, выдыхает Сигмундур. Только не щеки касается, и даже не скулы. Сразу отыскивает для себя розовые, мягкие губы.
Берислава и пикнуть не успевает, как лежит на диване в гостиной, напротив тлеющих в камине поленьев, а руки мужчины уже повсюду касаются ее тела.
- И я соскучилась, - ерзает она, хихикая и вырываясь, - но не сразу же… Сигмундур!
- На смену Малому киту пришел Большой, - бормочет тот, - Кьярвалль, пошел к черту!
- А Большой кит не голоден? – Берислава останавливает его за мгновенье, практически не прикладывая никаких сил. Просто поднимает ладошки, обе кладя на его лицо – слева и справа. Когда так делает, он не видит ничего, кроме ее глаз. И ни о чем не может думать, утопая в странных, и дерущих, и греющих, и пугающих ощущениях. Полноты доверия. Надежды.
- Бараньи отбивные и картофель, - приняв его замешательство за попытку выбрать, какой голод первым удовлетворить, докладывает девушка, - а еще у меня есть творожное печенье… если ты любишь творог, конечно же…
Сигмундур моргает, прогоняя растерянность, и, перехватив обе девичьи ладошки, несильно пожимает.
- Люблю.
А затем, под потявкивание Кьярвалля, увлекает Бериславу на кухню.
Такая мягкая, теплая, пахнущая мятой, она… невозможно красива. Он стоит в дверном проходе за неимением на кухне ни стола для ожидания, ни банального места, дабы не стеснять девочку, любуясь ею. Точеной фигуркой, локонами, уверенными движениями… и тем, с какой предвкушающей улыбкой наполняет его тарелку ужином.
Они возвращаются на диван через пять минут, оба со своими порциями. Но в отличие от наполненной едой тарелки Сигмундура, у Бериславы – только картофель и пару ломтиков сыра.
- Я не очень люблю баранину, - объясняется она, когда китобой всерьез намерен поделиться мясом, - приятного аппетита.
- Спасибо, - он отрезает себе первый кусок, - а что любишь?
- Курицу.
- Курицу?
- Ты говоришь это как ругательство, - она кладет в рот кусочек сыра, поджав под себя ноги.
- Просто курица безвкусна…
- Ну да, до баранины ей далеко, - Берислава кидает кусочек сыра Кьярваллю и тот ловит его на лету. Но сразу выплевывает. Голубые глаза щенка хаски блестят при виде мяса на тарелке Сигмундура.
- Не корми его нашей едой, у него есть своя.
- Своя – это эти сухарики?
Сигмундур придирчиво оглядывает пса, прищурившись. Он строг.
- Ему пока и сухариков много. Мелочь.
Девушка улыбается, потянувшись вперед и погладив пса по голове.
- Не обижай маленьких, Сигмундур, - укоряюще произносит она.
Китобой оборачивается на девочку, снова с нежностью подмечая весь ее вид. Как сидит, устроившись на самом краю дивана, как поджимает ноги, занимая еще меньше места, как медленно доедает две мелкие картофелины и пару кусочков сыра, как задумчиво водит вилкой по тарелке. И как краем глаза постоянно следит, нравится ему или нет.
- Не буду, - твердо обещает мужчина, расплывшись в теплой улыбке. Перехватив тарелку другой рукой, правой робко касается скулы Бериславы. Гладит. – Спасибо за ужин, guld*.
*золото
* * *
Бериславе нравится смотреть на него в этот момент.
Их танец сорванных, страстных движений, калейдоскоп из эмоций, помноженный на силу желания, убыстряется, все вокруг вспыхивает неоновыми огнями, а кровать скрипит. Скрипит и ударяется о стену. Она не плотно к ней придвинута.
Сигмундур крепко держит ее бедра, Берислава обожает ощущение его ладоней на голой, разгоряченной коже. Тысячи импульсов устремляются к низу живота, уже существующее пламя распаляя до невозможных пределов. Искры вокруг и только. Бесконечное удовольствие.
Качаясь на его волнах, девушка сладострастно улыбается. Ей известно, что момент, когда царство нирваны приберет к себе и Сигмундура, совсем близок.
Одно движение… один рывок…
Его волосы черными змеями разметались по подушкам, на покрасневшем, влажном лице уже предоргазменные каменные черты, а черные глаза пылают первобытным безумием. Именно эта первобытность только что привела Бериславу к краю… весь он, все, что из себя представляет, как выглядит, сбито, хрипло дышит, яростно движется, стремясь урвать свое… и так глухо, мужественно стонет, взбираясь на самый верх удовольствия.
За секунду до того, как обжигающе-горячая вибрация изнутри расходится по всему ее телу, он делает сорванный, отчаянный вдох.
Девушка любит забирать его. Всегда точно зная, когда можно, когда нужно, наклоняется ниже, грудью касаясь его груди, а своими губами заменяя прохладный воздух комнаты, глубоко его целует. На миг лишая китобоя кислорода.
И он, содрогаясь, вспыхивает. Рявкнув, своими могучими руками притягивает Бериславу к себе, заставляет замереть. И дрожит, изливаясь… сбито дыша, сквозь зубы стонет. Низкий бас, стелясь по полу, заставляет даже скребущегося в дверь Кьярвалля затихнуть.
Она не двигается, прекрасно зная, как ему больше нравится. Послушно лежит на своем месте, правой рукой обвив его шею, а левой поглаживая волосы на широкой груди. Несильно потягивая, в стремлении сделать совсем уж хорошо.
- А я не верил, когда говорили, что в России – лучшие женщины, - большая мужская ладонь зарывается в ее волосы, пробирается сквозь пряди, поглаживая кожу. Легко сжимает их.
Уловив по голосу, что уже можно, девушка поднимает голову.
- Точно так же, как и я, что викинги – лучшие мужчины, - с улыбкой докладывает, всматриваясь в темноту глаз и любуясь той печатью полного удовлетворения, испытанной животной страсти, что накладывает на них недавнее действо. – У меня слов не хватает, Сигмундур…
- К черту слова, - рыкает он. Толкнувшись, переворачивает их на другой бок. Теперь снизу Берислава, а он, во всей своей звериной красоте, нависает над ней. Девочка вдохновляется и ситуацией, и сравнением.
Китобой наклоняется, целуя ее лицо и постепенно спускаясь ниже. Держится на руках, твердо намеренный ни в коем случае не причинить боли, придавив, а она любуется этими руками. И волосами, что завесой скрывают их от всего мира, и губами. Требовательными даже теперь.
Девушка ласкает его спину, ведет линии по ребрам, опускается к бедрам… Сигмундур чуть придвигается, облегчая ей задачу.
А потом вдруг гортанно смеется.
- Ты что? – Берислава смущается, с интересом глядя ему в глаза.
- Ты боишься?
- Чего?
- Этого, - он ловко передвигает ее пальцы на собственные ягодицы. В какой-то степени то, как она изучает их упругость, ему льстит.
- Нет…
- Берислава, - загадочно блеснув глазами, Сигмундур отстраняется. Поднимается выше. – Поворачивайся.
Девочка теряется вконец.
- Эй…
- Эй, - передразнивает он, - тебе нечего опасаться. Поворачивайся.
Это ее успокаивает.
Как создание послушное, пусть и введенное в недоумение, Берислава все же исполняет просьбу. И почти сразу же неровно выдыхает, когда небритым подбородком и мягкими губами мужчина принимается прокладывать по нижней части ее спины умелые дорожки поцелуев.
- Нравится?
Девушка смущенно смеется, уткнувшись лицом в подушку.
- Ага…
- Ага, - дразнится Сигмундур. – Видишь, и ничего страшного.
Зеленые глаза поблескивают огоньками хитрости. Немного покраснев, но не оставляя своей затеи, Берислава изворачивается, сжимая его кожу в прежде смущающем месте.
- Быстро учишься, - хвалит китобой. И, встав на колени, собственноручно переворачивается девочку обратно. Валится на простыни вместе с ней.
Берислава очаровательно смеется, устраиваясь на его груди, а сам Сигмундур обхватывает такое дорогое создание обеими руками, крепко целуя в лоб.
Еще один день прошел. И она рядом, что исключает возможность сна. Окажись все это, каждый миг, каждая секунда – видением – он бы больше никогда не проснулся.
Каждый раз оставляя Бериславу одну возле самого леса, вдалеке от цивилизации и помощи в принципе, он тихо себя ненавидел. И хоть оставил все нужные номера телефонов, в том числе – свой, а мобильный перевел в режим усиленного звука и никогда вызовов не пропускал теперь, на сердце все равно было неспокойно.
Берислава была дорога ему. Очень дорога. И настолько же – беззащитна, беспомощна, фактически. Первый же волк… первый же поганец-человек…
Китобой впервые за столько лет всерьез задумался о переезде со своего хутора поближе к людям.
- Можно впустить Кьярвалля? – Берислава скребется у его плеча, просительно всматриваясь в лицо.
Сигмундур хмыкает. Еще раскрасневшаяся после недавнего секса, но такая умиротворенная, она снова само воплощение красоты. Он никогда свете не встречал такой женщины.
- Ладно уж, - посмеивается, разжимая объятья.
Довольная Берислава соскакивает с постели, направляясь к двери. И, стоит ей распахнуть ее, сразу же счастливый собачий визг заполоняет все пространство вокруг.
Сигмундур напряженно потирает виски. Идея взять щенка в дом уже не кажется ему такой гениальной, как неделю назад. Бериславе было скучно в четырех стенах, в лес она ходить была не намерена, а до города в часе ходьбы вряд ли бы дошла в принципе… и Сигмундур притащил это визжащее создание с серебристой шерсткой домой. Всю дорогу к хутору щенок, жалобно поскуливая, грелся у его груди, прячась сразу же, как взметывался столб снега, и китобой уже тогда начал сомневаться, что это настоящий сибирский хаски. Неужели и он, как хозяйка, боялся холода?..
Берислава визжала от радости точно так же, как и сам щенок. Она столько раз поблагодарила его и поцеловала в тот день, что мужчина окончательно растаял. Той ночью он чувствовал себя самым счастливым, не глядя даже на то, что щенок скулил до самого рассвета. Делать подарки – это приятно. Тем более, еще ложась в постель, Берислава призналась ему, что всю свою жизнь мечтала иметь собаку. А он эту мечту исполнил.
…Мокрый розовый язычок, предварительно облизавший черный нос, скользит по его щеке. Игнорирует бороду.
- Кьярвалль, - Берислава смеется, забирая от него, предвидя реакцию, хаски. Сажает к себе на колени, любовно поглаживая густую шерстку. Этот мелкий скунс доказал свою принадлежность к породе на следующий день – едва не утонул в снегу, играясь с невесомыми комками снежинок.
- Ты же не положишь его спать здесь, правда? – брезгливо вытерев лицо, китобой морщится.
- У него свой домик, - девушка опускает щенка на подушку-постельку напротив изголовья, на полу, погладив по голове, - будет спать в нем. Не бойся, тебя согревать – мое дело.
- Меня согревать… - Сигмундур фыркает, но приветственно раскрывает девочке объятья. Его греет уже само чувство, что она рядом, близость живого тела, нежного, доброго… и самого сексуального, которое только можно поискать.
Берислава натягивает свою пижаму, хохотнув, и забирается к нему. Кьярвалль, уже приученный парочкой незаметных для хозяйки тумаков от Сигмундура, с места не двигается.
- Прячешься?
- Просто сегодня ночью минус тридцать пять, - Берислава утыкается носом в его ключицу, любовно целуя кожу, - и даже камин не всегда помогает…
- Я сегодня мало затопил?
- Нет, в самый раз. Но голышом все равно не вариант.
В принципе не в состоянии понять того, как можно испытывать холод при таком раскладе, Сигмундур ничего не отвечает. Принимает, что это ее особенность, как маленькой и худой. Еще и мясо не ест. Скоро растает.
- Как прошел день? – Берислава задумчиво поглаживает его грудь, вслушиваясь в ровное биение большого сердца.
- Мимо. Никто не попался.
- Даже киты мерзнут…
- Или покидают залив… тогда это плохо.
Он поджимает губы, представив, что будет, если киты действительно оставят насиженное место. Он как минимум потеряет работу.
- Не думаю, - девушка вздыхает, легонько поцеловав его челюсть, - я сегодня прочитала, что они водятся здесь испокон веков. Каждый год приплывают.
- Ты читала это старье на полках? – Сигмундур изгибает бровь. Пять книг, оставшихся еще со времен прежнего владельца дома, тоже китобоя, у него все никак не поднимались руки выбросить.
- Это книги, и они интересные, - она пожимает плечами, - и они на датском. Так что да, читала. Кого именно ловите вы?
- Экскурс по китобойному промыслу?..
- Если тебе нельзя отвечать, я не буду спрашивать, - она вдруг теряется, покраснев. Затихает.
- Берислава, не говори ерунды, - его рука накрывает ее спину, пробирается под ткань, - финвалов.
- Они большие…
- Меньше синего кита.
- Я никогда не видела, как это делается… и тебя на работе, - ее губ касается мечтательная улыбка, а зеленые глаза с интересом посматривают в его.
- И не надо тебе это видеть, - впервые в жизни, наверное, Сигмундур стесняется своей работы. Или своих действий. Или вообще себя в роли китобоя. При одном лишь представлении того, как Берислава наблюдает за поимкой… или разделкой… его пронзает дрожь. – Крови много.
- Я не собиралась…
- И не собирайся, - стыдящим тоном обрывает мужчина, - давай сменим тему. Я не видел тебя больше четырнадцати часов, чтобы снова говорить о китах?
Девушка прикусывает губу.
- Просто мне показалось, это близко тебе, - смущенная, оправдывается она, - я бы хотела узнать тебя получше… но я не знаю, как начать.
- Не с китов, - Сигмундур скалится, заканчивая этот разговор, - скажи мне лучше, что делала весь день ты? Кроме чтения глупых книжек.
- Они не глупые…
- Кроме чтения просто книжек, - раздраженно поправляется китобой, - завтра же все вынесу.
- Эй, - Берислава обиженно отстраняется, хмуро на него посмотрев, - но почему? Если тебе не нравится, я просто не буду рассказывать… не уноси книжки, Сигмундур, пожалуйста. Мне и так здесь очень скучно…
Смотрит как маленькая девочка, умоляюще. Смотрит с признанием силы, но просьбой ее сдержать. Смотрит с легкой улыбкой, обещающей море благодарности в случае согласия. Смотрит с истинной мольбой.
Против такого у китобоя нет приема.
- Ладно, - сдается он. Как и со щенком.
- Спасибо!
И тут же, подтверждая свою недавнюю теорию, мужчина получает крепкий и признательный поцелуй в губы.
- Мы играли с Кьярваллем, - следуя дальше и не задерживаясь на теме китобойных книг, Берислава описывает Сигмундуру какую-то простую игру, что щенок полюбил больше прежних. – А еще…
Китобой честно ее слушает. В тепле, уюте, удовлетворенный и морально, и физически, медленно поглаживает нежную женскую спину, вслушивается в звучание красивого молодого голоса… и сам не замечает, как на очередных словах о Кьярвалле, начинает дремать.
И когда открывает глаза, вздрогнув, натыкается на усмешку Бериславы.
- Да, да, это очень интересно, - произносит она, но видя, что не понимает, в чем дело, объясняет, - ты уже четыре раза повторил одно и то же, Сигмундур.
Мужчина сонно, но с ухмылкой смотрит на девочку. Такую близкую, красивую и родную. Роднее всех.
- Прости меня, - благодаря ей говорить ему это больше совсем не сложно.
- Да ладно, - понимающе кивнув, девушка убирает с его лица пару спавших прядей, гладит лоб, разравнивая неглубокие морщинки, - я понимаю, что ты устаешь. Давай спать.
- Я в воскресенье выслушаю все про Кьярвалля и ваши игры… - сонно обещает китобой, зарываясь лицом в локоны девчонки, - и про отбивные… что там с отбивными?..
- У меня не было в рассказе отбивных, - Берислава хихикает, крепко его обнимая, - спокойной ночи, Большой кит.
И теплый поцелуй на груди, в области сердца, мерцающим ореолом согревает душу. Даже в минус тридцать пять.
* * *
Что-то идет не так. Сигмундур замечает.
Он просыпается за полтора часа до назначенного времени и ловит себя на мысли, что заснуть уже не сможет.
Садится на постели, оставляя Бериславе вместо себя побольше одеяла, смотрит в окно. За ним как всегда метет – пейзаж не меняется сотни лет.
Поднимается, не в состоянии больше сидеть. Крутит желудок и болит голова. Неизвестно еще, что сильнее.
Китобой обходит кровать, двигаясь мимо комода, и в темноте так смотрит на проснувшегося Кьярвалля, что щенок не рискует разбудить хозяйку. Мрачно утыкается носом в подстилку, делая вид, что ничего не заметил.
Китобой закрывает поплотнее дверь спальни, идет на кухню. Ставит железный чайник на огонь, подбрасывает в камин пару дров. Ему не холодно, нет… не бывает китобою холодно… но зябко. Видимо, температура на улице упала до минус сорока.
Сигмундур наливает себе крепкого черного чая, достает из холодильника сыр, выуживает хлеб из полки. Быстрый сэндвич и напиток с сахаром должны помочь. Видимо, океан его сегодня истощил куда больше, чем на одну порцию мяса с картофелем.
Он садится на диван, кладет тарелку на колени, смотрит на камин. Пламя, перебрасываясь от полена к полену, разгорается все сильнее. Тлеющие угли, оставшиеся от предыдущей партии и согревающие их полночи, теряются в его желто-оранжевых языках.
Сигмундур делает глоток чая, более-менее расслабившись, и откидывается на спинку маленького дивана. Вроде бы становится чуть легче.
Это от нервов? Из-за холодного дня? Из-за отсутствия улова?..
В задумчивости мужчина кусает сэндвич, мысленно анализируя, почему киты могут покидать залив и как помешать этому… но не успевает даже следует распробовать свое ночное угощение, как вздрогнув, вскидывается с дивана. Спешит в уборную.
Рвет его мучительно, но недолго. Желудок, сжавший в спазме, отпускает.
Китобой сидит у стены, глядя в потолок и с трудом дотянувшись до смыва, минуты полторы. Молится, чтобы не разбудить Бериславу. Он не понимает, в чем дело. А когда не понимает, ее присутствие чревато.
…Но когда в жизни случалось так, что самые сокровенные страхи не выплывали наружу в самый неподходящий момент?
Сонная, но уже встревоженная девушка стоит у прикрытой двери уборной, через узкую щелку вглядываясь внутрь. Не иначе как ее разбудил свет.
Предупреждающе рыкнув, Сигмундур отворачивается к умывальнику.
- К черту иди.
Устало прислоняется виском к ледяной плитке, пропахшей какой-то химией. Но от нее не тошнит.
Берислава не слушает. Окончательно, видимо, уверившаяся, что дела плохи, проскальзывает внутрь. В этой нелепой красно-зеленой пижаме с длинными рукавом и рядком пуговиц на груди, босиком, растрепанная, приседает рядом с ним. И является худшим видением, какое быть только может.
- Что с тобой?
- Ничего со мной, - Сигмундур закрывает глаза.
- Тебя вырвало. Что-нибудь еще болит?
- Берислава, иди вон, - не чураясь грубости, в надежде, что она вдруг поможет, отзывается он.
- Это не оригинально, Сигмундур. Посмотри на меня, - чертовка, уходить не собирается. Наоборот, придвигается поближе, пальцами касается его плеча. Не боится. Совершенно.
Китобой оборачивается. Черные глаза подернуты угрожающей злостью. Ходят от гнева желваки, раздуваются от навязчиво-глубокого дыхания пазухи носа.
Она смотрит на него с состраданием, с жалостью даже. И недоумением. И волнением.
Протягивает руку, что еще свободна, к его лицу.
Сигмундур, стиснув зубы, насилу перебарывает в себе желание ее откинуть. Знает, что сейчас силы не рассчитает. Знает, что может быть беда.
…Берислава гладит его лоб у линии волос. Нежно.
- Как ты себя чувствуешь? – мягко интересуется она.
Китобой насилу сдерживает ярость.
- Я боюсь тебя ударить.
- Ты не ударишь меня, ну что ты, - убежденность, перекликающаяся с заботливостью, так и скользит в ее голосе. – Сигмундур, ответь мне на вопрос, пожалуйста…
- Ничего не болит, - мрачно врет он.
- Но тебя тошнило…
- Но меня тошнило. Хочешь об этом поговорить? – способные порезать, его глаза злобно утыкаются в ее. Предупреждают не лезть дальше.
- А от чего? Неужели от моей баранины? – она вздрагивает, в ужасе накрыв ладошкой рот. Глаза становится большими и влажными, напуганными, - да, я же не ела… неужели от нее?
Сигмундуру уже все равно, от чего. Он просто хочет вернуться в постель. Не шедший сон наваливается неподъемным ярмом, а тяжесть в голове усиливается. Что бы ни было причиной, за оставшийся час надо прийти в себя.
- Я перекусывал на базе рыбой, наверное, от нее, - припоминает, сдаваясь, китобой, не намеренный слушать самобичевание Бериславы этой ночью, - по виду была не очень…
- Зачем же ты ее тогда?..
Ее недоумение – причина не верить. Это надо искоренять.
- Потому что другого там нет, - отрезает Сигмундур, делая самый глубокий, какой возможно, вдох, - пойдем в кровать. Я до смерти устал.
Девушка прикусывает губу, машинально поднимаясь. Хочет и ему помочь, но такого ей не дозволяет. Встает сам.
- В кровать, я сказал, - грубее прежнего повторяет, оставаясь, чтобы прополоскать рот, - когда ты уже научишься спать по-человечески…
Берислава ему ничего не отвечает.
В постели она достаточно робко, но все равно с отголоском самоуверенности занимает прежнюю позу на его плече, игнорируя подушку. Перехватывает большую и тяжелую ладонь, соединяя ее со своей худенькими пальцами. Этой ночью Сигмундур явнее всего на свете видит, что может одним несильным сжатием их все разом переломать.
- Не обижайся на меня.
- Я не обижаюсь, - мужчина закрывает глаза, накрывая подбородком ее макушку, - наоборот, - и тут он усмехается, - я, кажется, твоей храбростью восхищаюсь.
- Это просто забота… я беспокоюсь о тебе.
- Излишне, - он пожимает плечами, - беспокоиться тут впору мне. Смотри, какая ты мелкая, как Кьярвалль. Спи.
Она по-девчоночьи хихикает, закинув свою ногу на его бедро. Придвигается ближе.
- Противоположности притягиваются, Большой кит, ты слышал?
- Да уж, - китобой сонно кивает, - слышал. И видел. Теперь точно спи.
Берислава не спорит и не упирается. Только ласково гладит его грудь, прежде чем ее поцеловать.
И шепотом, что можно принять за дуновение ветерка, сопение щенка или же просто поскрипывание замка двери от сильного ветра, просит:
- Береги себя.
* * *
Утро наступает совершенно обычным образом.
Небо подергивает пеленой синеватого тумана, деревья шумят, предваряя рассвет. Солнце видно где-то далеко, у самого горизонта, да и то только верхушку. Когда оно поднимется над океаном, он уже должен быть на корабле. Рабочий день начинается в семь утра.
Сигмундур открывает глаза на назойливую трель будильника, морщась от ее пронзительности. Он ненавидит пробуждения до десяти утра. Это один из минусов работы… не суждено китобоям выходить во вторую смену.
Скорее машинально, чем осознанно чмокнув Бериславу в макушку, он выпутывается из ее рук и ног, поднимаясь с кровати. Какая бы ни была температура за окном и каким бы одеялом они не пользовались, она все равно льнет к нему. Шутливо называет лучшим обогревателем. А перед сексом – личным пламенем. Это воодушевляет.
Китобой прислушивается к ощущениям. В горле сухо, но и голову, и живот отпустило. Аппетита нет, что в принципе не странно после рвоты, еще не прошло это отвратительное чувство в горле, но пить охота. А с водой вполне можно жить.
В целом, самочувствие в порядке. Видимо, все дело действительно было в чем-то съестном. Ему пора повременить с бараниной и рыбой.
На кухне, где хозяйничал всего час назад, Сигмундур заново кипятит чайник, возвращает из зала тарелку с сэндвичем. Через силу ест, чтобы хоть как-то заставить организм проснуться и работать. Кофе с коньяком на завтрак не получится… промахнется гарпуном хоть два раза – пиши пропало. У него репутация того, кто не промахивается.
Кьярвалль, сонным маленьким бесом выплывая из спальни, семенит к своей миске. Зазывающе смотрит на хозяина.
- Мелочь, - брезгливо хмыкает тот, но корма насыпает. У них теперь двадцать килограммов этого корма, надо же куда-то девать.
Китобой возвращается в свою комнату, тихо выдвигает ящики комода, забирая джинсы и свитер. Погода сегодня явно не шепчет. Обещали те же ночные минус тридцать пять.
Берислава что-то бормочет в предрассветных сумерках, покрепче обвиваясь вокруг его подушки. Вздыхает, невесомо ее чмокнув, и замолкает. Спит.
На сердце у Сигмундура теплеет. Вот ради чего теперь хочется возвращаться домой…
Одетый, готовый к выходу, он забирает с собой мобильный. Проверяет, все ли, что нужно, сделано – выключена плита, затоплен камин, выложены стопочкой дрова, если надо подбросить, закрыты окна, снег откуда может погасить пламя. Ему претит мысль, чтобы огонь Берислава разводила сама. Однажды уже чуть не сожгла себе полруки.
С первыми лучами солнца, что наверняка не преминет спрятаться через пять минут, китобой покидает дом. Наглухо все запирает, прихватив ключи.
Дорога к базе пролегает по пустынной белой равнине. Протоптанная им стежка не заметается, потому что обновляется каждый день, а для ориентирования в совсем позднее время суток и после изнурительных круглосуточных смен (а когда Рагнар хочет подлизать начальству, такие случаются), он установил себе несколько деревянных столбиков. Их ни с чем не спутать и снегом полностью не занести.
Снежное покрывало скрипит под ногами от сильного мороза, ветер треплет волосы. Мрачный Сигмундур натягивает на лицо капюшон.
Это он разнежился с девчонкой. В теплой постели, с теплым телом, в теплом уютном доме… отчасти он понимает, почему не наводил порядка и старался жить по первобытному – нет слабости перед погодными условиями, нет мыслей, почему так холодно или сколько сегодня градусов мороза. Тепло разъедает внутренние столбы сдержанности и адаптации к холоду к чертям. К теплу быстро привыкаешь и тяжело, почти мучительно отвыкаешь.
Дорога тянется ровно шесть с половиной миль.
Она петляет, дважды сбоку обходит местный лес. Но он пустой – близко к месту пребывания людей. Другое дело его жилище… это закалка, это отсутствие расслабления, что чревато смертью. Он купил его у китобоя, выходящего на пенсию и вследствие чего решившего перебраться в город, те самые пятнадцать лет назад. И с тех пор сделал дом лучше, удобнее, сохранив при этом его выигрышное в плане тренировки сил и мозга положение.
Одному здесь хорошо, спокойно. А с Бериславой страшно… за Бериславу. И это Сигмундуру очень не нравится.
Мужчина останавливается, оглядываясь назад. Дома нет, давным-давно нет на горизонте. И в случае чего телепортироваться туда он явно не сможет.
Это большой, большой минус.
Работа.
Сигмундур поворачивается обратно, ускоряя шаг. Ночное происшествие выбило его из колеи, распустило. Так нельзя. Впереди рабочий день, такой же трудный, как и все остальные. Проколы недопустимы. За проколы он заплатит.
Их команда уже на базе. Рагнар, невысокий, хоть и мускулистый (тоже исландец), намеренно сбривающий бороду в знак превосходства над остальными, как капитан, изучает предоставленные данные о погоде, скорости ветра и предположительному нахождению китов под стать течениям. От него вечно пахнет лимоном. Сигмундур ненавидит запах лимона, но еще больше то, что его различает. Не может оценить запах кожи Бериславы, ее мыла, ее еды… но чувствует эту цитрусовую горечь гада-капитана. Это очень, очень злит.
Парни, являющиеся рулевыми на втором промысловом судне, всегда следующем рядом для загонки кита и транспортировки, Гёрсс и Расмус, братья-близнецы и чистокровные гренландцы, замолкают, когда Сигмундур входит. Они уже наполовину одеты в свои утепленные комбинезоны. Разминают мышцы.
Ким, его помощник, зашнуровывает сапоги. Оборачивается, выглядывая из-за своей широкой спины и смотрит с прищуром. Он наполовину эскимос-гренландец. Мать его родом из Норвегии.
Йохан, протирающий тесак, не отвлекается. Он единственный здесь раньше, чем Сигмундур: служил юнгой с пятнадцати лет и, стоит признать, бросок у него хорош. Сигмундур учился у него, когда только-только попал на базу. И отношения, стало быть, не натянуты… в рамках приличия. Уважения.
К тому же, Йохан первый принял его как интернационального члена команды. Все вокруг были эскимосами, как правило, из северных племен, и имели характерную внешность, жилистость и нелюдимость, которые себя оправдывали. Кита они загоняли бесподобно и были уверены, что обучиться такому мастерству можно лишь с детства.
В Исландии Сигмундур не помышлял заниматься китоубийством и для него все было в новинку. Столько косяков, сколько допустил он, вообще мало кто допускал – шрамы тому подтверждение.
Но время шло и из юноши, черт знает зачем прибывшего на самый ледяной остров мира, он стал истинным викингом из древних легенд. И его мускулы, его сила, нескончаемая храбрость вызвали в местных китобоях уважение. А может, и немного страха… никто из них не был так похож на Тора.
- Клевая шлюха?
Шутки. Сигмундуру нравилось, как быстро они заканчивались, стоило ему разозлиться.
- Никаких шлюх.
- То-то подавлен, - неуемный Ким был самым молодым – ему едва стукнуло двадцать семь. И потому, наверное, самонадеянным. Зато с головой на плечах во время охоты. За такое можно было потерпеть.
- Ингрид не дала? – Рагнар, отрываясь от своих таблиц, прищуривается. Он один безнаказанно может говорить все, что пожелает. И за это бить его нельзя…
- Не осилила, - без усмешки, с искренней серьезностью докладывает китобой. Мотнув головой, раскрывает свой шкафчик, выуживая комбинезон. Благо, запаха нет… не слышит… как Берислава здесь не умерла в прошлый раз?
Команда смеется, возвращаясь к своим делам. Даже Рагнар затыкается. Сегодня это очень на руку. От холода у китобоя щиплет в глазах.
Они поднимаются на борт двух промысловых судов, стоящих напротив друг к друга, с едва заметным солнечным освещением. Рассвет свершился. Сейчас будет ярче.
Сигмундур опирается о поручень палубы, мокрый и скользкий, вглядываясь в океан. Пенится, буйствует. Не до шторма, но ближе к нему. Сизый, с барашками белого снега, колыхается у бортов.
Скоро он окрасится в алый. Почему-то сегодня это представления запаха крови и воды мужчине нехорошо. Он, ненароком выглянув за борт, вспоминает, как первые дни буквально зеленым поднимался и спускался с корабля. Морская болезнь, помноженная на брезгливость, творила страшные вещи… но человек быстро ко всему привыкает. И уже через два месяца он совершенно спокойно перебивал хребты, вырезал гарпуны из плоти и разделывал туши, не чувствуя никакого отвращения.
Пятнадцать лет спустя то же чувство… это тревожный звоночек.
Суда выходят в море. Они оба небольшие, но, конечно, посерьезнее истинно аборигенских лодок. Ключевое отличие хотя бы в том, что вместо доисторических гарпунов с деревянными стволами – гарпунная пушка, выстреливающая сразу на нужное расстояние. И, как правило, при должных навыках почти без промахов.
Команда не велика. И на одном корабле, и на втором – по пять человек. Но большинство из них и вовсе словно не умеет разговаривать, потому Сигмундур не утруждает себя запоминанием их имен. Он, как главный охотник, работает непосредственно с Йоханном и близнецами. Ким всегда подле него, готовый добить кита. Больше не нужно.
- У тебя без секса вся кровь отливает вниз? – Ким будто бы шутит, снова подкалывая, оказываясь рядом. Ему комбинезон великоват, ровно как и само дело не очень по плечу. Однако у всех есть обстоятельства, приведшие сюда, и китобой прекрасно знает, что когда-то точно так же думали о нем самом.
- Твое дело?
- Ты какой-то бледный, - Ким хмурится, подступив ближе. Его узкие черные глаза поблескивают, - не спал, что ли, всю ночь?
- Не спал, - Сигмундур отворачивается, делая вид, что изучает пушку. Наблюдательность помощника его сегодня определенно не радует.
Благо, тот унимается. Он знает, что даже у терпения главного охотника к его выходкам есть предел.
Первого финвала китобойные суда Рагнара обнаруживают ближе к часу дня. Корабли бороздят морские просторы, стараясь основываться на показателях разведки и эхолокации, но все тщетно. День напоминает вчерашний, а это пугает Сигмундура. Киты не должны уйти… он не мыслит, на что еще способен, кроме их забоя.
Слава богу, удача все же улыбается. И в тройном размере. Рагнар выясняет, что китов трое.
Капитан велит обеим лодкам идти в одинаковом направлении, разделяя животных.
Киты устремляются вперед. Их горбатые спины то и дело показываются из воды, пузыристая пена распространяется по волнам, смешиваясь с барашками.
Скорость финвала, второго по величине кита планеты, около двадцати пяти километров в час. Это почти вдвое быстрее синего кита, добычей которого неустанно гордятся чукчи. Им, помимо лодок, ничего не позволено, здесь же есть корабли. И на кораблях все проще.
Сигмундур велит Киму повернуть правее. Третий из финвалов, поменьше первых двух, уверенно отстает.
- Следовать за первым! – громко призывает по рации Рагнар с противоположного судна. Его прельщает величина.
- Этого проще, - не соглашается китобой.
- Этот – меньше! А значит, и добычи – меньше!
Капитан неистовствует, потому что знает, что Свенссон будет недоволен. Убивать китов в коммерческих целях запрещено в принципе, а сто четырнадцать магазинов Гренландии этим мясом обеспечиваются. И еще столько же магазинов Швеции, хотя прекрасно выписан запрет. Но черный рынок… и черные деньги… кого они не прельщали?
Официальная квота на забой десяти финвалов в год кажется смешной. Они забивают около десяти в месяц. Свенссон специально организовал закрытую китобойную базу. Финвалы проходят по делу простыми малыми полосатиками… но за это идет требование: как можно больше мяса. КАК МОЖНО.
Разбираться со всеми официальными условностями и запретами – не дело Сигмундура. Его дело – добывать китовые туши в подчинении своего капитана. Конечно, неизвестно еще, что хуже, но первый кит далеко… а третий сам просится на крючок.
Команда ждет его решения.
- Я беру этого, - неумолимо докладывает мужчина. И заряжает гарпунную пушку.
Йохансон, прежде молчаливо наблюдавший за разворачивающейся картиной, глянув на Сигмундура, одобрительно кивает.
- Я дал приказ, - выкрикивает в рацию Рагнар.
- Первый – не вариант, - Ким ускоряет корабль, соглашаясь со своим охотником. Они обгоняют кита на добрую треть мили. Теперь уже окончательно берутся за него.
- В одиночку не дотащишь, - Рагнар так и брызжет слюной, но слишком увлечен собственной погоней, - затопишь корабль – умрешь.
Сигмундур в ответ прицеливается своим гарпуном. Братья-близнецы на подхвате у креплений.
Животное на подходе. Тяжелое тело разрезает воду, волны откатываются по обе стороны, не в силах сопротивляться, пенистый кислород взметывается на поверхность.
- Чуть ближе… чуть ближе… - Йохансон, пристроившись у предположительного левого бока финвала, как заклинание бормочет одно и то же.
Спина кита показывается в десяти метрах.
Сигмундур, выбрав целью третий позвонок, выстреливает. Мокрое и ледяное основание пушки холодит руки.
Гарпун летит, задевая воду. За мгновенье до того, как касается своей цели, кит делает вдох. Последний.
…Кровавое пятно медленно, но верно расползается по окружающим водам. Пена становится ало-розовой, пузырьки лопаются, испуская воздух. На поверхность вплескивает плавник.
Сигмундур, в идеале изучивший весь процесс, знает, что кит обречен. С такого гарпуна уже не сорваться, к тому же, разорвавшаяся граната на его конце сделала свое дело, перебив позвоночник.
- Точно в цель, - Йохансон усмехается, спокойно садясь у борта.
Финвал в агонии мечется в воде, резко рванув то в одну, то в другую сторону, а затем, на последнем издыхании, поворачивает к берегу. Плывет туда, оставляя за собой темно-алую дорожку, сливающуюся с синим океаном. Сигнальный поплавок, оставленный гарпуном, с точностью указывает его направление.
Судно по крепкому канату, пусть и работающее на полную мощность назад, увлекает к берегу.
Ким, снизив работу двигателя, ускоряет процесс. Они идут на китовой силе.
Примерно за десять километров от берега кит доживает свое. Он больше не ныряет на глубину, останавливаясь в воде.
- Не дышит, - резюмирует Сигмундур, подготавливая тесак, дабы высвободить гарпун, - готов.
Ким, озлобленный вчерашним неудачным днем, радостно скалится. Ускоряет ход, нагоняя тушу. Гёрсс и Расмус, прекрасно зная свое дело, расправляются с креплением. Мощный канат с железным креплением пробивает китовый плавник.
Йохансон помогает Сигмундуру вырезать гарпун. Только жировая прослойка, минимум крови. Сам наконечник не пострадал.
- У нас мало времени, - он оглядывается назад, где судно Рагнара наверняка все еще догоняет первого кита, - за сегодня надо еще успеть разделать.
Главный охотник согласно кивает.
- Заводи мотор, Ким.
Тушу кита вытаскивают на бетонные плиты у базы. Кровь теперь едва течет.
Китобои покидают судно, оставив Кима разбираться с его перешвартовкой и чисткой орудий, подбирая у дверей свои тесаки.
Финвал лежит на боку с раскинутыми плавниками. Один из них пробит вместе с костью. Само тело, сизо-синее, с характерным отблеском, то тут, то там покрыто морскими рачками. V-образная пасть чуть приоткрыта. Белые полосы складок жира на брюхе зачерствели.
Разделывать кита вчетвером не самая простая задача, как правило, в крови и ворвани приходится стоять несколько часов. Но они пролетают быстро, если сосредоточиться. Важно суметь это сделать. К тому же, совсем скоро вернется Рагнар и скандала не избежать… капитан наверняка ничего не выловил.
Сигмундур стоит на плитах, глядя на тушу и крепко перехватив свой нож, но почему-то уже ни в чем не уверен. Он дышит глубоко, ровно, а в мышцах все равно странная ломота и ветер, такой неожиданно-ледяной, продувает даже под теплую куртку.
- Ждешь у моря погоды? – Йохансон, уже снявший первый кусок китовой шкуры, хмуро глядит на напарника.
Сигмундур насмешливо фыркает, отключая все, что не относится к делу. Ничего с ним не станется. Этим же вечером, держа под боком Бериславу, вернет всю былую мощь. Это банальная усталость. Ляжет спать раньше.
- Мне нет смысла ждать, - бросает в морозный воздух, вонзая собственный тесак в бок финвала. Как всегда слева, как всегда – в правильном месте. Его удел в разделке – китовое сердце.
* * *
Берислава находит эту книгу на самом дальней полке, в самом дальнем углу, когда протирает пыль. За анатомией китов и развитием китобойного промысла, потрепанное бумажное издание выглядит жалким и позабытым. И, хоть в пыли, хоть явно не видело света лет десять, все же оказывается интересным.
Берислава, всю жизнь ненавидящая кропотливую работу, вдруг открывает в себе полноценную любовь к технике макраме.
Уже неделю, тайком от Сигмундура, незадолго до приготовления ужина, она садится и, методом проб и ошибок, по книжке с найденными где-то в закромах полок нитями, плетет небольшого синего кита, как на рисунке, намереваясь сделать его амулетом. Видимо, техника плетения китов из макраме и заставила бывшего владельца… или владелицу купить книгу.
Иллюстрации и инструкции очень подробны. И, хоть первые три попытки выходят блином-комом, Берислава не сдается. Упрямая, с огромным количеством свободного времени, она посвящает затее всю себя, прерываясь лишь на игры с Кьярваллем. Заточение не такое уж и заточение, если есть чем заняться.
Это ее маленькое тайное хобби, такое интересное и необычное. И, представляя себе своего Большого кита, в кармане которого это маленькое ниточное млекопитающее, у Бериславы теплеет на сердце. Он кормит ее, согревает, заботится о ней и ничего не требует взамен. Даже наводить порядок не требует. Он просто хочет видеть ее рядом, хочет возвращаться в дом, где она ждет… о боги, да он щенка купил! Привел с собой этот очаровательный комочек шерсти, лишь бы занять ее, уговорить остаться… а сам его явно недолюбливает и никогда бы для себя не завел.
Сигмундур хочет ей нравиться… а Берислава хочет как следует его благодарить.
Они совпадают в стремлении порадовать и угодить.
Именно поэтому на сегодняшний ужин девушка готов мясо-овощное рагу, которое уже проверено временем и желудком китобоя, дабы не случилось как этой ночью. Она толком не знает, что стало причиной его недомогания, но твердо намерена больше этого не допустить.
Он ей верит. Он ест то, что она готовит. Не имеет никакого права причинять вред.
- И тебе кусочек, ага, - дает обрезки Кьярваллю, воровато оглянувшись по сторонам, - только не говори ему, - и, подмигнув, возвращается к готовке.
Обещавший прийти к девяти вечера Сигмундур не появляется дома и к половине десятого.
Берислава, хмурая на его очередное опоздание, с мрачным видом берется за кита. Еще два плавника и будет готов.
Она уже задумывалась, жалко ей животное или нет… нет, не так. Задумывалась, принимает это или нет… дозволяет ли себе принимать?
Конечно, китобойный промысел явно не являлся пределом ее мечтаний, ровно как и жизнь с человеком, занимающийся этим… но Сигмундур с ней рядом каждую ночь, живой, из плоти и крови, и это поистине лучшее, что может быть. Какая разница, кем он работает?
Важнее, почему… у Бериславы уже целый список вопросов, задать которые пока не представилось возможным. Она решает нагнать этим вечером.
В десять Кьярвалль заходится лаем, услышав на пороге посторонних.
- Пришел… - сама себе, уже вконец недовольная, бормочет девушка. Прячет кита в укромное место и идет открывать.
Только вот прежде, чем успевает исполнить хотя бы одну рекомендацию из инструкции мужчины – посмотреть в глазок – он самостоятельно отпирает дверь своими же ключами. Довольно резко – замок взвизгивает, поворачиваясь, а дверь ухает под напором могучего плеча.
Берислава едва успевает подхватить щенка на руки, забрав с того места, в которое влетает дверь. Он испуганно замолкает, приникнув к ее плечу.
Сигмундур стоит на пороге в промокшей почему-то куртке в снегу, в заснеженных ботинках. На улице практически не метет, хоть и холодно.
Его волосы, разметанные ветром, как-то мрачно спадают на плечи, у кожи сероватый цвет, а глаза уставшие. Невозможно уставшие.
- Привет, - тихо зовет Берислава, стараясь понять, что происходит.
Китобой с грохотом захлопывает дверь.
- Привет, - а голос глухой и такой же тихий. Вымученный.
Он прислоняется спиной к стене, запрокидывая голову и прикрывая глаза. Тяжело дышит.
Девушка, не ожидая просьбы, сама подходит ближе. Отпускает тявкающего щенка, наскоро расправляясь с молнией безразмерной темно-синей куртки. От нее дьявольски пахнет йодом сегодня.
Сигмундур морщится, едва нежные пальцы пробегаются по его одежде.
- Я не безрукий.
- А мне нравится тебя раздевать, - пытаясь все перевести в шутку, улыбается она.
Но китобой радости не разделяет. Закатывает глаза, откидывая от себя девичьи ладони.
- Не сегодня.
Отрывается от стены, скидывает куртку, разувается. И, больше не произнося ни слова, идет прямо в спальню. Тяжело валится на постель.
- Что с тобой? – напуганная Берислава присаживается рядом. Легонько касается плеча, прямо как ночью.
- Гребаный финвал. Слишком, слишком большой…
В его голосе не те нотки. Врет? Или просто чересчур вымотан?
- Ты даже есть не будешь? – она нагибается ближе, прикасаясь на сей раз к волосам, убирает их с лица. - У меня рагу…
Сигмундур морщится. Отворачивается.
- Потом… все потом…
- Ну, может быть, тогда разденешься? А я постелю?
- Берислава, пожалуйста, займись делом… я просто хочу спать, - китобой отодвигается от нее, окончательно лишая возможности дотянуться руками. На ощупь, желая укрыться, тянется к одеялу. Не может отыскать.
- С тобой точно все хорошо? – девушка его подает. Разравнивает на внушительной спине.
Сигмундур ничего не отвечает. Зарывшись лицом в подушку, он, похоже, проваливается в сон.
Немного растерянная Берислава возвращается в прихожую, забрав скулящего щенка с собой. Сигмундур сквозь сон клянется, что убьет его тотчас, если не заткнется. От греха подальше она устраивает собаку на диване, прикрыв старым оленьим тулупом. Кладет в камин еще пару дров.
Убираясь в прихожей и накладывая себе немного рагу, Берислава мрачно думает о том, что происходит.
Но найти объяснения не может. Нет его, пока Сигмундур все не расскажет.
Принюхивается к куртке – йод. Кровь. Все как обычно. Кит…
На цыпочках, не шумя, она подкрадывается к мужчине в спальне. Достаточно крепко спящему. Смотрит на его лицо, на тело… вроде бы все как надо.
Может быть, действительно просто устал?
* * *
Двумя часами позже, уже умывшаяся и уложившая Кьярвалля Берислава, проверив замок на входной двери, мягко уговаривает Сигмундура раздеться.
Он сонно бормочет что-то несогласное, но девушка повторяет свою просьбу, медленно, ласково поглаживая его спину.
И, хочет того или нет, с тяжелым вздохом китобой все же стаскивает кофту и джинсы, к горке вещей на полу скидывая и носки, и полноправно занимает место под одеялом. На простынях теперь.
Берислава с ниспадающей легкой усмешкой собирает его одежду, ровно укладывая на многострадальное кресло у постели, а потом ложится в кровать сама. Толком не успевает даже подушку взбить, а большая рука Сигмундура уже утягивает ее в свои объятья.
Он крепко, но в то же время ласково целует ее макушку.
- Спасибо…
- Не за что. Киты тебя сегодня укатали…
- Большие, твари, - глухо, зато с улыбкой, рычит он, - sov, mit nordlige nat*
И такое обращение и вправду Бериславу унимает. С удовольствием овившись вокруг мужчины, она успокоено выдыхает.
*спи, моя северная ночь
Источник: http://robsten.ru/forum/74-2967-1
0
