Любви сияющий небесный свет
Привёл меня сквозь пустоту к тебе.
Я вечность пребывал в той пустоте.
Жестокая и лживая любовь
Свела меня, печаль моя, с тобой,
Хотя я знал в тот миг — надежды нет.
«Убей меня, — я умолял, — убей!»,
Но «нет» любовь в ответ сказала мне.
«Брось умирать меня и отпусти!»
По-прежнему был «нет» ответ любви.
«Убей меня, — в слезах кричал, — убей!»,
Но «нет» любовь в ответ сказала мне.
Любви сияющий небесный свет
Меня далёко от тебя унёс,
И в миг тот полный скорби я
Лишился вновь надежд и грёз...
«And Love Said No» by HIM
Привёл меня сквозь пустоту к тебе.
Я вечность пребывал в той пустоте.
Жестокая и лживая любовь
Свела меня, печаль моя, с тобой,
Хотя я знал в тот миг — надежды нет.
«Убей меня, — я умолял, — убей!»,
Но «нет» любовь в ответ сказала мне.
«Брось умирать меня и отпусти!»
По-прежнему был «нет» ответ любви.
«Убей меня, — в слезах кричал, — убей!»,
Но «нет» любовь в ответ сказала мне.
Любви сияющий небесный свет
Меня далёко от тебя унёс,
И в миг тот полный скорби я
Лишился вновь надежд и грёз...
«And Love Said No» by HIM
В эти дни, проведённые вдали от Эдварда, Белла вспомнила, что значит свободно дышать полной грудью. Она даже вернулась к своему любимому Эрл Грею. Она перестала пристально всматриваться в темноту спальни в попытках заснуть.
Мыслями Белла часто возвращалась к Его Инфернальному Величеству и к тому, что произошло между ними на кухне совсем недавно — ох, не зря ему дали это прозвище! — но сейчас при мысли о нём тело не охватывала нервная дрожь. Разве что мурашки всё ещё стягивали кожу, поднимая все волоски до единого. Однако с этим можно было как-то смириться. Можно было отвлечься и сделать вид, что ничего не было. По крайней мере, в реальности. Потому что во сне ей снова и снова являлся Он. Вероятно, именно поэтому Белла ложилась глубокой ночью и вставала безо всякой необходимости по будильнику, заведённому на шесть утра. Холодный душ, упругими, колючими струями врезавшийся в ещё сонное тело, почти без остатка смывал ночные сновидения и возвращал к реальности, в которой не было Эдварда. Пока не было.
Зато в реальности был Сет — единственный, с кем Белла имела удовольствие общаться в последние дни. И это общение ей чертовски нравилось. Сет и прежде вызывал в ней огромную симпатию, но только теперь Белла поняла, насколько же они были похожи, насколько же хорошо и свободно ей было рядом с ним. Не то что с Калленом.
От нечего делать они с Сетом отдраили до блеска всю квартиру, не пропустив ни единого миллиметра, — прежде Белла и подумать не могла, что уборка может оказаться настолько весёлым занятием. На следующий день они устроили себе многочасовой киномарафон с несколькими литрами кока-колы и солёным попкорном. Белла будто снова оказалась в родном Уотертауне в компании одного из друзей детства. Разница была лишь в том, что, в отличие от друзей, Сет проявлял к ней вполне определённый интерес.
Он откровенно флиртовал с ней, будто невзначай касался её руки, смахивал с её губ крошки попкорна, отводил от лица волосы. И это доставляло Белле удовольствие. Прикосновения Сета не воспламеняли в ней кровь, как прикосновения Эдварда, но наполняли тело лучистым теплом, и это было здорово!
Рядом с Калленом Белла будто теряла себя, становилась кем-то другим — женщиной, которую она не знала, женщиной, которая пугала её своим кипучим желанием подчиняться. Подчиняться и обладать. Сдаться в плен Каллену. Сдаться, но при этом заполучить его себе, завладеть им целиком и полностью. Увы, но эта миссия была заведомо невыполнима.
Рядом с Сетом Белла была той самой девчонкой, что наперегонки с друзьями каталась на скейте по парку Уотертауна, обсуждала с ними новинки кинопроката, решая, на какой фильм пойти в ближайший уикенд. Рядом с Сетом она оставалась сама собой. Рядом с Сетом Белла чувствовала себя в безопасности.
Эдвард Каллен олицетворял собой опасность, не сулившую ничего хорошего. Он был коварным змеем-искусителем, от которого нужно бежать без оглядки. И, в отличие от глупышки Евы, Белла не собиралась вкушать этот сочный спелый плод, хрустевший на зубах оскоминой. Она не позволит ему разбить ей сердце.
Думая обо всём этом, Белла вдруг ясно увидела путь к спасению. Сет. Он был той тихой гаванью, к которой можно смело прибиться и переждать бушующий в океане инфернальный шторм. В полной мере осознав это, она почувствовала себя Энди Дюфрейном,* после стольких мытарств вырвавшимся наконец из заточения. Теперь ей осталось точно так же раскинуть руки в стороны, вдохнуть пьянящий воздух свободы и подставить лицо под прохладный дождь, смывающий странное наваждение под названием «Его Инфернальное Величество».
Проще говоря, Сет подкатывал к ней — чуть неловко, несмело, — и Белла решила ответить ему взаимностью.
Она пока не думала о том, к чему всё это приведёт, перерастёт ли их дружба с намёком на нечто большее в полноценные романтические отношения или же нет. Так далеко Белла не заглядывала, решив просто плыть по течению, заведомо лишённому внезапных речных порогов, водопадов и водоворотов. Ясно одно: отношения с Сетом обещали быть совершенно простыми и понятными — наподобие тех, что были у неё с Джейкобом. И в этом Белла видела их безусловный плюс.
Принятое решение окончательно её успокоило и позволило наконец расслабиться. Поэтому на исходе пятого дня, когда в дверь настойчиво позвонили, Белла уверенно распрямила спину и смело вышла в коридор вслед за Сетом. С каждым новым шагом сердце всё сильнее набирало обороты, разгоняясь до немыслимой скорости. Но сердце — не голова. Ему требовалось больше времени на то, чтобы окончательно осознать принятое ею решение.
Сет открыл дверь, и в квартиру ввалился едва державшийся на ногах Эдвард.
— Ключи где-то прое… — заплетающимся языком начал было Каллен, но тут его затуманенный взор остановился на Белле, и он оборвал фразу, скривив губы в зловещей улыбке. — А-а-а, ты-ы-ы… — пьяно протянул Эдвард. Он поднёс к губам истлевшую почти до фильтра сигарету и сделал глубокую затяжку, после чего пошатнулся в сторону застывшей у стены Беллы и навис над ней. — Ведьма… признайся, ты же ведьма, — прошептал Каллен, выдыхая ей в лицо горьковатый дым. — Для чего. Ты. Здесь. В моей жизни. Для чего?
Из-за Каллена Белла не видела Сета, но услышала его расстроенный, просящий голос:
— Эдвард.
Каллен обнял её за плечи, уронив на пол всё ещё тлевшую сигарету, и повис на ней. Белла упёрлась спиной в стену, почувствовав на себе всю тяжесть его веса, но не сделала попыток освободиться. Она, словно завороженная, смотрела в его оливковые глаза с поволокой, ясно ощущая невероятную силу их притяжения. Два мощных водоворота, обещавших стать причиной её кораблекрушения. При каждом вдохе грудь Беллы высоко вздымалась, будто нарочно вжимаясь в Каллена. Эдвард дышал на неё алкоголем и табаком, но даже сквозь них она слишком явно чувствовала его аромат. Грёбаный бергамот. Чёртов Эрл Грей. Он проникал в неё с каждым глотком кислорода, наполнял лёгкие, обжигая их, словно раскалённый воздух.
— Чего ты хочешь, девочка? — дыхание Эдварда участилось, он склонился ещё ниже, теперь почти касаясь губами её губ. — Мою душу? Сердце?.. Забирай… если сможешь найти. Кажется, их я тоже где-то прое… ну ты поняла… — Рассмеявшись, он передёрнул плечами и навалился ещё сильнее, теперь причиняя ей боль.
— Эдвард, прекрати, — голос Сета прозвучал уже увереннее. Он обхватил Каллена за талию и с силой оторвал его от Беллы. — Ну чего ты, а? Я уже сто лет тебя таким не видел.
— А я таким и не был, — пьяно ухмыльнулся Эдвард, повиснув теперь на Сете. — Сто лет… да-а-а, сто лет…
— Пойдём, я уложу тебя спать.
Сет повёл едва перебирающего ногами Каллена по коридору в сторону спальни, пошатываясь вместе с ним и чуть склоняясь под тяжестью его веса.
Эдвард вдруг остановился и, кинув на Беллу взгляд через плечо, заговорщически зашептал Сету:
— Но ты всё-таки проверь её комнату… Под кроватью точно должна быть метла.
Тот согласно закивал в ответ, стараясь спрятать улыбку в уголках губ, и снова потянул Каллена к спальне.
Белла прижала ладонь ко лбу и с облегчением перевела дух, перестав испытывать на себе натиск Эдварда. Последние сомнения в том, что она приняла верное решение, полностью растворились в горячем дыхании Каллена, всё ещё ощущавшимся на её губах лёгким покалыванием.
Теперь нужно было как можно скорее поговорить с ним и провести между ними жирную черту, которую не решится переступить даже Эдвард. Во всяком случае, Белла надеялась, что не решится.
♫ ♪ ♫
Осеннее солнце не на шутку разгулялось, захватив в свой мягкий золотистый плен почти всю кухню. Оно как раз подобралось к Белле, стоявшей у плиты, и уже начало лизать ей лодыжки, когда Эдвард замер в дверном проёме. Он встал в полоску солнца, ощутив босыми ступнями тепло нагретого паркета, и прислонился плечом к косяку.
Нет, Каллен не наблюдал, не подглядывал — боже упаси! — и даже не любовался. Он просто ждал, когда Белла почувствует его присутствие. Для чистоты этого маленького, внезапно пришедшего в голову эксперимента Эдвард постарался дышать как можно тише и даже отвёл взгляд от Беллы. Переместил его на окно и тут же зажмурился от бьющего в глаза солнца.
Прошедшая неделя выдалась на удивление тёплой и солнечной. Не только здесь, в Нью-Йорке, но и в Буффало. Эдвард занимался делами только до полудня, а после шёл в ближайший парк.
Он любил осень. Особенно октябрь с его робким, постепенно остывающим солнцем, с золотисто-рыжими и багряными деревьями, с прозрачным, чуть влажным воздухом и ароматом прелой листвы. В такие осенние солнечные дни Эдвард всегда старался найти время для прогулки в парке неподалёку от дома. Он опускал капюшон как можно ниже на лицо, обматывал шею шарфом и просто шёл, сунув руки глубоко в карманы и время от времени пиная влажную опавшую листву. В такие моменты ему даже как будто легче дышалось. В голове рождались обрывки мелодий, гитарные рифы и интересные переходы; какие-то слова и фразы, торопясь и подгоняя друг друга, уже наслаивались на едва только зародившуюся музыку. На несколько часов весь остальной мир просто переставал существовать. На это время Эдвард был свободен ото всех и от всего. Даже от самого себя.
Но в этот раз в Буффало всё было иначе. Придя в парк, Эдвард садился на одну из выкрашенных чёрной, уже местами облупившейся краской скамеек, повыше поднимал воротник пальто и погружался в раздумья.
Он много думал о Белле, но ещё больше — о Тане. Последние пару лет ему удавалось почти не думать о ней. Не вспоминать. Лишь во время концертов, когда исполнял одну из песен, написанных из-за неё или для неё, что-то на мгновение сжималось в груди, перехватывая дыхание, будто от сильного испуга. Сжималось, а затем отпускало, растворяясь в музыке и чужой энергетике, мощным потоком несущейся из зала.
Парадокс, но именно теперь, когда в жизни Эдварда наконец появилась женщина, к которой его по-настоящему тянуло, воспоминания о Тане вновь вернулись.
«Рехнувшаяся сука» — так называли её демоны «Инферно» и были, конечно, правы. Но и сам Эдвард, пожалуй, был не лучше. Уже хотя бы потому, что всё равно продолжал любить Таню, даже несмотря на всё дерьмо, несмотря на всё то, что она натворила. Любил до самой её смерти. И, кажется, даже после… Вот и сейчас, спустя четыре года, мысли о ней всё ещё лишали его воздуха, вызывали неконтролируемый приступ удушья. И грёбаная астма тут была совсем не при чём.
Отношения с Таней были похожи на бурлящую горную реку, стремительно несущую его по течению в глубокую пропасть. Эдварда снова и снова швыряло на острые камни, утягивало на дно и вновь грубо выталкивало на поверхность. Он захлёбывался, задыхался, тонул и в конце концов совсем обессилел. Почти умер. Во всех смыслах этого слова.
Но ведь справился же. Выбрался. Пусть израненный, переломанный, но живой. А ещё оглушительно одинокий.
Даже сейчас, оглядываясь назад, Каллен не мог дать точный ответ на вопрос: «Почему так вышло?» Было ли дело только в Тане, или он тоже изрядно приложил руку к тому, что случилось? Наверняка приложил.
Был ли он виновен в смерти Тани? Точно нет. Была ли Таня виновна в его полном крахе? Определённо да. Был ли он сам повинен в нём? Ну разумеется.
Вся их история стала одними затяжными похоронами двух людей, любящих друг друга странной, безумной и разрушительной любовью. Акустические похороны под трагичный бой литавр и заунывное бормотание виолончелей.
Смерть Тани на какое-то время сбила Эдварда с ног, хотя он знал, что она неизбежна. Но она же принесла ему и болезненное облегчение, словно нарыв наконец прорвался, и гной вышел из раны — мерзко, больно, но необходимо. Тогда он почти на двое суток заперся в студии и написал песню «Крепость слёз».** Последнюю песню для Тани. Последнюю колыбельную для вечного сна. Пусть даже к тому моменту любовь к ней растворилась в ненависти к ней же.
Это была единственная песня, которую он хотел оставить для себя, не включая её в альбом и вообще не выпуская её запись. Однако парни настояли, сказав, что это охрененно, и песня должна жить. Но нет, для Каллена это не было охрененно — это было больно. Она же была и единственной песней, в которой каждая нота, каждый звук принадлежали исключительно ему, олицетворяя его чувства, его мысли и его страдания. Мрачная музыка с множеством басов.
Для записи песни Эдвард сам отыграл на всех инструментах, не позволив парням привнести что-то от себя, как это обычно бывало. А ещё ему понадобилось несколько дней на то, чтобы, не прерываясь, спеть её от начала до конца. Голос то и дело предательски срывался, горло сжималось в беззвучных рыданиях. Но когда песня вышла, Эдвард почувствовал облегчение. «Крепость слёз» стала для него чем-то вроде обряда очищения. Он сумел оставить Таню в прошлом.
И вот там, на лавочке в парке Буффало, слова этой песни вновь нон-стоп зазвучали в голове Каллена, как заезженная исцарапанная пластинка на старом патефоне. Каждое слово, каждый звук остервенело вгрызались в Эдварда, ржавой иглой проигрывателя скребли по сердцу.
Теперь никто не причинит тебе страданий:
Тиха, спокойна, безопасна эта гавань,
Здесь не коснётся боль тебя неосторожно.
И, погружаясь в милосердное забвение,
Лишь задержи дыханье на мгновение…
Но знай: спасение отныне невозможно.
Из страхов и тревог своих, любя,
Я крепость слёз построил для тебя.
И не падёт она: несокрушимою
Возвёл я для тебя её, любимая.
Твоё сердце от окружающих цепей
Никто освободить уже не в силах.
Не бойся ничего. Смелее, милая,
Ныряй же в эту пустоту, доверься ей.
И задержи дыханье на мгновение
Перед своим последним погружением…
Хотя нет, многое теперь было иначе. Теперь в жизни Эдварда появилась Белль. На беду, или на счастье — кто знает? Но она появилась, и как он не старался, всё же не смог долго противиться своим внезапным чувствам.
Нет, конечно, это любовь, и даже влюблённостью пока не назовёшь. Но и не банальное сексуальное влечение — вот уж точно нет.
Если бы дело было лишь в стояке, то Эдвард просто трахнул бы Беллу, раз и навсегда удовлетворив своё желание, как делал это с десятками других женщин, чьи лица наслаивались в его воспоминаниях друг на друга, рисуя сюрреалистичную картину развязной сексуальной жизни.
Например, тогда, на кухне. Белль точно не стала бы возражать — он знал это. Он это чувствовал. Даже неизбежно возникшую после этого неловкость можно было бы легко избежать: Эдвард просто снял бы Белле какую-нибудь квартирку, оплатил курс секретарш и с чувством выполненного долга отправил бы её в свободное плавание, пожелав попутного ветра и семь футов под килем.
Но дело было вовсе не в члене. Разве что самую малость, если уж быть до конца честным. Дело было в том, что Эдвард хотел Беллу во всех смыслах. Он хотел разговаривать с ней — о чём угодно; он хотел касаться её — случайно и не очень; он хотел узнавать её — постепенно, слой за слоем. Он хотел быть с ней. Он хотел, чтобы она была с ним, была в его жизни — а там будь что будет.
Сейчас Эдвард словно оказался у самого края обрыва, на дне которого текла река — совершенно иная, ещё неизведанная река новых отношений. Что это будет? Очередной бурный поток, сметающий всё на своём пути? Или же тихие, неспешные воды? Не узнать до тех пор, пока не прыгнешь с обрыва, пока не погрузишься в эту реку с головой.
В последние дни Эдвард много думал об этом прыжке, о самом последнем шаге, который ему оставалось сделать. И именно там, на лавочке в парке Буффало, чувствуя, как осенний холод клонящегося к закату дня заползает к нему под пальто, меланхолично наблюдая за тем, как ветер разбрасывает по дорожкам опавшие листья, он окончательно понял, что ему это нужно. Ему нужна Белль. Он хочет нырнуть в её воды, пусть даже пловец из него хреновый.
Стоя в дверном проёме кухни на согретом солнцем паркете, Эдвард едва успел досчитать до десяти, как Белла, почувствовав его присутствие, на мгновение замерла, а затем повернулась к нему.
— Привет. — Она сдержанно улыбнулась и указала ложкой на стол. — Садись. Обед уже готов… Хотя для тебя это, как обычно, будет завтрак.
— А ты, значит, у нас ранняя пташка. — Каллен медленно, будто нехотя, отлип от косяка и прошёл в кухню. Однако направился не к столу, а к Белле.
— Нет, но до полудня я сплю редко, — пожала плечами она, продолжая смотреть на приближающегося к ней Эдварда.
Он окинул её взглядом, начиная с щиколоток и постепенно скользя вверх. Хороша. Далеко не идеальна, но очень хороша. Всё идеальное всегда навевало на Эдварда скуку как нечто шаблонное, лишённое изюминки. Белль же навевала на него что угодно, но только не скуку. И его член, оживший даже прежде, чем взгляд достиг груди, был тому красноречивым подтверждением. А вот грудь… грудь слегка просвечивала сквозь тонкую ткань белой обтягивающей майки… Твою ж мать!. Какая удача, что сейчас на нём широкие спортивные штаны.
Эдвард остановился всего в полуметре от Беллы и на всякий случай сунул руки в карманы. Не только для того, чтобы скрыть эрекцию. Словно обожжённые борщевиком. пальцы горели огнём от желания прикоснуться к ней, почувствовать тепло и нежность её кожи. Особенно теперь, когда он узнал, какова она на вкус. Горько-сладкая.
— У тебя на меня стоит, — криво улыбнулся Эдвард. Он не спрашивал — он утверждал.
— Что? — нахмурившись, удивлённо переспросила Белла.
— Твои соски́. Они затвердели, как только я к тебе подошёл, — охотно пояснил Каллен, улыбнувшись ещё шире.
Белла беззвучно открыла рот и снова его закрыла, так и не найдя, что ответить на выпад Эдварда. Но он видел, как её карие глаза возмущённо вспыхнули, а на щеках появился лёгкий румянец, который так ему нравился.
— Наверное, мне нужно извиниться за вчерашнее, — решил он сменить тему. — Я побаиваюсь летать на самолётах. Особенно в одиночестве. Алкоголь помогает с этим справиться. Вчера я впервые за несколько лет потерял над собой контроль. Скорее всего, дело в усталости.
«А ещё в тебе, моя горько-сладкая девочка».
— Ничего страшного, я понимаю. — Белла отвернулась, а затем, сделав глубокий вдох, вновь посмотрела на Каллена. — Меня больше волнует то, что случилось перед твоим отъездом. Здесь, на кухне.
— Белль, послушай. Я… — чуть подавшись вперёд, перебил её Эдвард, собираясь сказать, что это не было сиюминутным желанием, и что дело вообще не только в сексе.
Но она жестом заставила его замолчать.
— Нет, сначала дай мне закончить, — торопливо продолжила Белла. — Всё это неправильно. И мне это не нравится. Не нравится, понимаешь? Может быть, ты к такому привык, но я — нет. И я говорю сейчас не только о том, что случилось на этом самом месте несколько дней назад, а в целом… тогда в темноте… и вообще. Наверняка тысячи других девушек на моём месте были бы в дичайшем восторге от твоего повышенного внимания, но я — нет. Для них всё это стало бы весьма увлекательным приключением, но для меня — нет. Давай просто сделаем вид, что ничего этого между нами не было, и начнём всё сначала. Но на этот раз будем держать безопасную дистанцию.
— Это то, чего ты действительно хочешь? — во рту у Эдварда вдруг пересохло, а язык стал будто огромным, неповоротливым.
— Да, это то, чего я действительно хочу. А вот чего я точно не хочу, так это стать для тебя… то есть стать одной из этих твоих… — Белла сделала неопределённый жест рукой, не сумев подобрать подходящего слова, но Эдвард и так понял, что она имеет в виду.
Вот только Белла заблуждалась: он никогда не расценивал её в таком качестве. В этом-то и заключалась его беда.
— «Одной из»? — Эдвард вытащил руку из кармана и положил ладонь ей на плечо, крепко его сжав. — Нет, Белль, ты ошибаешься…
— Привет, Эд! — В кухне возник до неприличия жизнерадостный Сет, и Каллен торопливо убрал руку с плеча Беллы. — Проснулся, охотник на ведьм? Ну ты вчера и выдал! — Сет улыбнулся, закатив глаза.
Подойдя к Белле, он смачно чмокнул её в щёку и только после этого сел за стол, привычно поджав под себя одну ногу.
«Что тут, нахрен, происходит?!» — мысленно воскликнул Эдвард, сверля друга подозрительным взглядом. Его рука, ещё несколько секунд назад лежавшая на плече Беллы, непроизвольно сжалась в кулак.
— Да, неловко вышло, — сквозь зубы пробормотал Каллен, тоже садясь за стол напротив Сета и по-прежнему не сводя с него глаз.
Тем временем Белла накрыла на стол. Когда она поставила перед Сетом тарелку с дымящейся едой, он с улыбкой сжал её ладонь в своей. И — чёрт возьми! — она ответила ему тем же. В горле Эдварда образовался нервный ком, а желудок сжался, давая понять, что о еде не стоит и думать. Каллен с силой надавил подушечкой большого пальца на зубцы вилки — постепенно нарастающая в руке боль принесла некоторое облегчение.
— Что это за дерьмо? — спросил он, глядя на свою тарелку, в которой лежала какая-то зелёная хрень, политая чем-то, на вид подозрительно напоминающим сперму.
— Брокколи в сливочном соусе и куриная грудка, — невозмутимо пояснила Белла. — Я решила, что вам не помешает немного правильной еды.
— Это очень вкусно, Эд! Ты только попробуй, — отправив в рот соцветие брокколи и теперь активно его пережёвывая, вполне искренне заявил Сет, глядя при этом на Беллу. Глядя почти с обожанием.
— Кажется, я что-то пропустил? Между вами двумя что-то произошло? — с трудом выдавил Эдвард, отодвинув от себя тарелку и благоразумно оставив в покое вилку, чувствуя, что рискует проткнуть себе палец. — Иначе я просто не понимаю, что заставляет тебя, Сет, с таким удовольствием жевать эту траву, будто ты горный козёл или баран.
— Зря ты так, Эд. Еда и правда вкусная. А вообще… Мы с Беллой как-то сблизились за эти дни, — зардевшись, пояснил Сет.
Ни дать ни взять влюблённый мальчишка. И почему Эдвард не замечал этого прежде? Ведь чувства Сета явно возникли не вчера. Ответ был очевиден: он сам слишком увлёкся Беллой, чтобы обращать внимание на то, что творилось вокруг. Грёбаный придурок! Он, конечно, а не Сет.
— Да, очень сдружились, — в подтверждение его слов закивала Белла.
— У вас тут потрахушки что ли?
Видит бог, Эдвард старался, чтобы его голос звучал непринуждённо, с намёком на шутку. Однако слова всё равно так и сочились ядовитой горечью, а губы растянулись в улыбке, а-ля Джек Торренс в сцене, когда тот заглядывает в прорубленную им дверь со словами «А вот и Джонни!».***
— Как грубо, — досадливо поморщилась Белла. — Но ты же по-другому и не умеешь.
— Нет, Эд, ничего такого не было! — запальчиво воскликнул Сет, ещё больше залившись краской. Переведя сбившееся дыхание, он добавил, но уже тише: — Хотя всё возможно. То есть я хочу сказать, что мы только в начале, и кто знает…
Сет замолчал и с надеждой взглянул на Беллу. Та смущённо улыбнулась и пожала плечами.
О-хре-неть!
Эдварду вдруг стало нечем дышать, но, увы, совсем не так, как бывало во время приступов астмы. Справиться с ними ему мог помочь ингалятор с сальбутамолом. Что могло помочь сейчас, Эдвард не знал.
Он судорожно похлопал себя по бёдрам, пытаясь нащупать пачку сигарет, но карманы, как назло, оказались пусты. В груди тоже образовалась странная пустота, вакуум, сдавивший лёгкие, вытесняя из них кислород. Эдвард сделал глубокий вдох и попытался выдохнуть — вышло хреново. Тяжело и со свистом.
Чувствуя, что этот необъяснимый приступ удушья вполне может перерасти в полноценный приступ астмы, а ингалятор чёрт знает где, Каллен торопливо поднялся и на негнущихся ногах направился к выходу.
— Тебе плохо, Эд? — обеспокоенный голос Сета, доносившийся будто с другой планеты, настиг его уже в дверях. Но он лишь махнул рукой, давая понять, что с ним всё в порядке. Ложь.
Только выйдя в коридор, Эдвард вдруг понял, почему так трудно дышать. Этот блядский мир уже не смог бы врезать ему под дых сильнее, чем сейчас.
♫ ♪ ♫
Они с Сетом стояли друг напротив друга и курили у открытого окна гостиной.
— Знаешь, Эд, она такая классная! Такая… настоящая! — Чёрные глаза Сета восторженно светились, а грудь взволнованно вздымалась.
Эдвард молча кивнул, выдыхая едкий сигаретный дым. Конечно, он знал. Но что тут скажешь? «Да, ты прав, чувак. Если честно, я и сам не прочь замутить с ней!»? Ну бред же. Да и не будет он перебегать Сету дорогу. Кому угодно, но только не ему. Во всяком случае, намеренно.
А потому, начиная с этого момента, Белла для него становилась строгим, нерушимым табу. Иначе и быть не могло. Ну а его собственные чувства… теперь они уже не имели никакого значения. Нужно было лишь наступить себе на горло. Подумаешь, делов-то! И пусть сердце болезненно ударяется о рёбра, а в лёгких будто кипит серная кислота… это ничего… это даже хорошо. Значит, он всё ещё жив. Значит, что-то там ещё есть, в его душе. Не всё мертво.
Если подумать, Каллен с самого начала понимал, что ничего у них с Беллой не выйдет. Она не для него — это же ясно как божий день. Он просто лгал самому себе, вот и всё. А вот с Сетом они очень даже подходят друг другу. Из них может получиться отличная пара. Главное — почаще повторять это себе. Возможно, тогда станет чуточку легче. Хотя бы самую малость… ну пожалуйста!
Эдвард выдавил слабую улыбку и щелчком выкинул окурок в окно.
— Знаешь, это так странно, — глядя куда-то вдаль, снова заговорил Сет. — Я столько раз занимался сексом с самыми разными девушками. Но вот так, чтобы по-настоящему, по любви — ни разу. Я даже ни разу не ходил ни с кем на свидание, представляешь?! — Он тихонько рассмеялся и покачал головой. — В школе мне нравилась одна девчонка, но я всё не решался к ней подойти. Ну а потом… потом мама… и отец… Как-то не до того стало.
Сердце Каллена сжалось от острой боли за друга. За младшего брата, если угодно. Эдвард и сам во многом был виноват перед Сетом. Да, он немало ему дал. Но немалого и лишил. Эдвард поместил его в среду, где царили алкоголь, кокаин и бесконтрольные сексуальные связи безо всяких чувств и обязательств. Даже больше того: мальчишка стал свидетелем фееричного краха их с Таней отношений, что могло надолго отвратить его от женщин. Просто чудо, что этого не случилось. Эдвард до сих пор отчётливо помнил жуткую сцену: рыдающий Сет сжимает руки в кулаки так, что белеют костяшки пальцев, и зло, со свистом, шепчет сквозь плотно стиснутые зубы: «Я убью Таню! Убью эту суку! Позволь мне убить её, Эд!» До сих пор от этих воспоминаний тело Эдварда охватывал колючий озноб.
Сделать Сета счастливым — это его долг как старшего брата. Как любящего старшего брата. Не говоря уже о том, насколько же прав был Экзюпери, говоря, что мы в ответе за тех, кого приручили. Эдвард был в ответе за Сета. И он любил его. Очень любил.
— Знаешь, Эд. — Сет тоже выбросил окурок и посмотрел на Каллена. — Мне кажется… нет, я точно влюбился!
— А хочешь, Белла поедет с нами в турне? — вдруг спросил Эдвард, хотя ещё минуту назад в его голове не было даже намёка на эту мысль. — Я всё устрою. Хочешь?
— Конечно, хочу! — не задумываясь ни на секунду, радостно отозвался Сет. — Ты такой… Самый лучший! Знаешь об этом?
— Думаю, многие с тобой не согласились бы, — усмехнулся Эдвард.
— Да они все идиоты! — рассмеялся Сет. — Я люблю тебя, Эд, честно!
— И я тебя, малыш! — Каллен потрепал его по голове и, притянув к себе, крепко обнял. На глаза навернулись постыдные слёзы. Он со свистом вдохнул холодный вечерний воздух, стараясь сдержать их, и улыбнулся. — Какой же ты ещё мальчишка. Всё у тебя впереди. И всё у тебя будет хорошо!
«У нас с Белль всё равно ничего не вышло бы. А они… у них всё получится! Да, именно так. Главное — почаще себе это повторять».
________________________________________________________________________________
* Имеется в виду герой «Побега из Шоушенка» (прим. автора).
** «Крепость слёз» - имеется ввиду песня «This Fortress Of Tears» группы HIM (прим. автора).
*** Имеется ввиду знаменитая сцена из экранизации романа Стивена Кинга «Сияние», режиссёром которой был Стенли Кубрик (прим. автора).
Источник: http://robsten.ru/forum/71-3179-12
Жаль обоих, но кому-то придётся уступить 
надеюсь, все обойдётся меньшей кровью 
Что касается крови, то, конечно, так и будет. Из-за девушки эти парни не начнут испытывать друг к другу негатив или устраивать разборки. 
