Глава 7. Таня.
Эдвард
Я и представить себе не мог, насколько поменяется моя жизнь, когда вчера утром ехал проститься с Таней. Простить и отпустить. Я желал ощутить ту свободу, которую не чувствовал уже многие годы, наивно полагая, что сразу после этого мне станет легче.
Мне стоило это сделать ещё давно, очень давно. Этот груз вины лежал на мне, я жил с ним на протяжении пяти лет. Никто из моей семьи не мог понять, почему я так изменился после нашего расставания.
Никто не знал, а я не рассказывал. В том, что произошло с Таней, была моя вина. Выслушай я её или хотя бы задержи на полчаса, трагедии могло не произойти. Она по-прежнему жила бы в пяти городах одновременно, мелькая, как феникс, то в Бостоне, то в Ванкувере. Это правда, я всегда её сравнивал с бабочкой или птицей. Её характер, поведение, да даже манера одеваться ярко и броско, просто кричала о её «чудаковатой птичности». Сейчас – это вызывало во мне улыбку, тогда – выводило из себя. Но я любил её. Или думал, что любил, не знаю. Я не представлял свои дни без её щебета, вечной суеты и воскресных набегов на бутики.
Моя жизнь была такой простой и понятной. До одного рокового весеннего дня, почти шесть лет назад. Я возвращался из командировки домой на три дня раньше обещанного. В Нью-Йорке уже во всю гуляла весна, парки активно зеленели, и я чувствовал небывалый подъём от того, что собирался сделать.
Мой карман жгла бархатная коробочка, благодаря которой я практически летел домой. Только представляя, как отреагирует Таня, я расплывался в улыбке и мчался домой, нарушая все правила дорожного движения.
Что ж, стоит заметить, что меня тоже ждал сюрприз … Достаточно экстравагантный, нужно сказать. Моя Таня в лапах моего же друга. Бывшего, естественно. Это была бомба, которая взорвалась и ослепила меня.
Внешне оставаясь спокойным, внутри во мне текла лава гнева, обиды, непонимания и горечи. В первую очередь, Таня была моим другом, как и Джеймс. Мы втроём были друзьями очень долгое время, разделяя между собой свои проблемы и беды. Что ж, очевидно, что нашли ещё один общий интерес для себя.
Тогда я задал лишь один вопрос, который меня беспокоил: « Как долго?» Мой тихий голос растворился в тишине комнаты. Я наблюдал, как Таня опустила голову, не смея смотреть на меня.
Джеймс оказался более сговорчивым, глубоко дыша, он не смотрел на меня, как и она, но всё же сказал: « Около полугода». Я только покачал головой, и вышел за дверь с маленьким чемоданом, с которым и зашёл. Всё остальное я оставил там, не жалея ничего.
Всё материальное всегда можно было восстановить, а душой я так и не прикипел к тому дому в Нью-Йорке. В один вечер я оказался за бортом жизни обоих своих лучших друзей. Чувствуя себя немного ненормальным, из-за ситуации, в которой оказался, я молча оставлял этих «друзей по сексу» в тишине квартиры.
Это было верным решением: не кричать или рвать на себе волосы, ну, или на них, а цивилизовано покинуть тот чужой праздник жизни.
Сейчас я понимаю, то, что я испытывал к Тане, была совсем не любовь. Привязанность, потребность мнимого покоя, стабильность в отношениях – да. Любовь – нет!
Мне было отвратительно плохо, когда я оставил своё прошлое за дверью и вышел в ночь с раненой душой и обидой на друзей. Но даже тогда я не ненавидел их, я, скорее, понимал их и гадал, почему я раньше не заметил их влюблённых взглядов и странного поведения. Это могло ещё давно открыть мне глаза. И я бы сейчас не чувствовал себя так дерьмово.
Таня пыталась мне звонить и писать. Слёзно умоляла вернуться, понять и простить её, объясняя свой поступок, как временное помутнение. Что бы она не говорила, на меня это не действовало и причиняло только лишнюю боль. Я старался вежливо объяснить ей, что всё что могло, из наших отношений уже не вышло. Нам стоило отпустить друг друга в свободное плаванье.
Несмотря ни на что, она не сдавалась, продолжая звонить мне на работу и домой. Она даже умудрилась позвонить Эсми, пытаясь надавить на моё слабое место, каким мама всегда была для меня.
Боже, столько слов от мамы я не выслушивал никогда. Таня явно не понимала алфавит. Потому что даже после того, как мама её вежливо послала, она позвонила Карлайлу с претензиями и воплями, умоляя их наставить меня на путь истинный. Говоря, что такие долгие отношения, как наши два года, нельзя заканчивать вот так единовременно.
Она не понимала одного: моя мама никогда не воспринимала Таню, как стоящий объект для меня. Нет, Эсми не показывала свою неприязнь на людях, но когда ей выдавалась возможность, она всегда вставляла свои пять центов в наши с Таней разговоры.
Да, Таня всегда была обеспечена, не из бедной семьи, имела хорошую должность в крупном пиар-агентстве, но теперь, слушая её вопли по три раза на день, я не мог не подумать: в чём же её проблема.
В наших отношениях никогда не было особой духовной связи или эмоциональной близости. Было много секса, нежности, но, конечно, не любви. И, казалось, нас двоих это устраивало. До этого инцидента я чувствовал себя влюблённым и счастливым от того, что, наконец, будет перерыв в моих поездках. И только мог мечтать о том, как мы волшебно проведём это время с Таней.
Но потом эти ощущения сменились на давящую пустоту. Там, где ещё вчера была привязанность к ней, чувство долга и нежность, осталась только тишина и покой.
Да, сама того не желая, Таня сделала мне одолжение, изменив мне. Она доказала всю абсурдность моих намерений, и я был счастлив, что не сделал поспешных поступков. Не зря Эсми отговаривала меня. Материнское сердце очень трудно обмануть.
Эсми знала, что я планировал сделать предложение своей девушке. И, конечно, не летала на крыльях счастья от желания породниться с Таней.
Мне казалось, что спустя время все привыкнут друг к другу. Но с годами мама всё больше настаивала, что мне стоит задуматься о семье. И, конечно, Таня на роль её невестки не годилась.
Я провёл достаточно времени в попытках объяснить матери, что я взрослый и самостоятельный мужчина, который не нуждается в её опеке, но это было бесполезно.
А когда я позвонил и сообщил, что переезжаю в Сиэтл, мне казалось, что моё правое ухо оглохнет от её криков в трубке. Это было даже мило. И, кажется, Эсми сразу поняла, что я переезжаю один, даже не спрашивая о моей, уже бывшей, девушке.
Я никогда не жалел, что так скоропалительно покинул Нью-Йорк. Моя жизнь там крутилась вокруг работы и командировок по миру. Я никогда не чувствовал себя там дома, потому что, по сути, и не жил там.
Большую часть месяца я ездил по стране, открывая новые филиалы нашего банка, ставя на ноги отделения в кризисе, и вновь переезжая на другое место. В Нью-Йорке я находился от силы дней десять в месяц.
Конечно, Дерек, генеральный директор американского отделения НКСВ банка, не был в восторге от моего отказа сотрудничать с ними дальше. Но посмотрев в мои глаза, он увидел всё, что ему надо было знать. Принимал он моё заявление об увольнении уже с улыбкой и пожеланием найти в этом мире место и для себя.
Спустя неделю после того инцидента, я был дома, в Сиэтле. Чувствуя себя свободным впервые за несколько лет, я заново открывал для себя мир, но теперь уже без Тани.
Эсми была в восторге от моего переезда, уже распланировав весь год наперёд. Она же и уговорила меня занять должность финансового директора в нашем семейном издательстве «Мейсен корп»
Я всегда отказывался от её предложения, желая добиться успеха самостоятельно. Но в тот момент я согласился и был вознагражден маминой светлой улыбкой и победным криком Эма, который был слышен даже с другого конца дома.
Никогда не задумываясь над этим, я только сейчас понял, как было важно для моей семьи моё возвращение домой. Да я и сам был счастлив, имея возможность жить полной жизнью, окружённый дорогими мне людьми и интересной работой.
Меня никогда не привлекала работа в издательстве, она казалась мне скучной и однообразной. Но, когда через несколько дней Эсми водила меня по зданию корпорации, я понял, что ошибался.
Это было детище моего дедушки Эдварда Мейсена, именно он начал это дело в пятидесятых годах двадцатого века. Тогда он напечатал свой первый журнал. С того времени прошло почти шестьдесят лет, и теперь мы выпускали более двадцати разных журналов, множество пособий и тысячи редких книг.
В здании находилась огромная библиотека со всеми образцами печатной продукции когда-либо выпущенной издательством. Я помню, как ещё маленьким восхищался этим зданием, когда мама приводила меня к себе на работу. Этот эффект сохранился и до сих пор.
Моя работа стала более статична, я контролировал всю финансовую часть дел издательства. Только изредка моя должность требовала выезда на важные международные конференции по книгоиздательству или моего личного присутствия при подписании договоров в других штатах.
Эсми была счастлива и не скрывала своего восхищения, что хотя бы один её сын станет продолжателем династии Мейсенов. Что говорить, мы всю жизнь расстраивали родителей. Ни я, ни Эм не стали врачами, как того хотел Карлайл.
В своё время Эм даже был исключён из Йельского колледжа из-за своего принципа жизни: «Веселью – да, учёбе – нет!» Когда Эммет заявил о своём желании пойти в большой бейсбол, то я впервые увидел седины у отца.
Брата выгнали со второго курса элитной «Лиги Плюща», а его волновал только спорт и девочки. Это был позор для родителей, который они стойко вынесли. Очевидно, они возлагали большие надежды на меня. Что ж, я тоже не оправдал их ожиданий. Я не стал врачом, как того хотел папа или музыкантом, как того хотела мама.
После окончания школы я принял предложение учёбы в Лондоне, в университете Экономики и Политики. Все пять лет, пока я учился в Англии, моя мать, казалось, сходила с ума. У неё была стойкая уверенность в моём неправильном выборе профессии.
Она не понимала, как я мог уехать в туманный, дождливый город по собственному желанию, и уговаривала вернуться на Родину. Для меня же Лондон был воплощением успеха и счастья. Он был финансовой махиной для всего мира, большинство банков имели своё начало именно там.
Меня восхищали его монументальные здания, старинные дворцы, обросшие зелёным плющом, костёлы, смотрящие шпилями в небо. Я был в восторге, когда первый раз проехался на знаменитом чёрном эквабе и посетил Биг-Бен.
Даже к вязким туманам я привык и постепенно научился наслаждаться влажным воздухом, который заставлял мои волосы выглядеть темнее и ещё неопрятнее, чем обычно.
Когда я заканчивал свою учёбу, уговоры Эсми перешли от мимолетных намёков к прямому воздействию на мою сыновью совесть. Но и они не воспроизвели на меня должного эффекта. Я собирался пройти практику в одном из самых крупных и старинных банков в мире – НКВС, куда меня пригласили. И совершенно не задумывался о возвращении домой.
Я усиленно работал, и через пару месяцев меня взяли официально на постоянную должность. Я стал младшим помощником финансового директора в одном из отделений банка. Сам того не желая, я сократил наше общение с мамой до минимума. Моя работа отнимала всё больше времени и сил. А если приходилось звонить домой, то я старался попасть на Карлайла. Потому что он, хоть и не был доволен моим выбором, но всегда был демократичен к нам с Эмом. Если вспомнить, то именно он дал Эму первоначальный капитал для его букмекерской конторы, когда у брата не сложилась спортивная карьера.
Эммет всегда был непостоянным в своих желаниях и стремлениях. Он был шалопаем по жизни. Наивным и оптимистичным, несмотря на все свои неудачи. Даже о своём «вылете» из колледжа он говорил: « Боже, чувак, ты не представляешь, какие там страшные чиксы. Моя душа не выдержала этого, и я сбежал!»
Он изменился в одно мгновенье. С появлением в его жизни Розали, Эма как подменили. Он перестал беспробудно кутить и опустошать свой счёт в барах, на вечеринках. Менять девушек каждый четверг. Боже, даже здесь мой брат отличался своей логикой. А буквально через месяц, он привёл эту самую Рози в родительский дом и сообщил, что она его невеста.
Мне по телефону это поведал папа с плохо скрываемой радостью, он описывал, какой счастливой была мама, и как она обрадовалась свадьбе старшего сына. Навешав романтической лапши на уши маме, Эммет был благословлен на брак и, стоит ли говорить, что с тех пор капитально изменился. Розали стала его спасением от одиночества, его родственной душой, как говорила Эсми.
Все было замечательно. Но с того времени, как Эм женился, всё внимание матери было брошено на меня. Я думаю, спасло меня только то, что между нами был океан. Я продолжал жить и работать в Лондоне ещё три года после учёбы, и только потом перевёлся в Нью-Йорк.
А потом моя жизнь закрутилась: знакомство с Таней, работа по всей стране. Я всё реже звонил домой, нечасто приезжал на праздники. Не замечая, как обделяю себя, не общаясь с дорогими мне людьми.
И только оказавшись вновь дома в окружении семьи, я почувствовал себя цельным. Мне не хватало наших бесед с отцом, маминого щебетания на тему, как отросли мои волосы, даже беспредельной, вечной наглости Эма. Никогда не ожидал, что могу соскучиться по этому неотесанному чурбану.
Издательство было успешным делом, я быстро влился в процесс работы и всё больше наслаждался своей свободой и спокойствием. Для Эсми моя близость с семьёй была огромной радостью, которую она не забывала выражать при каждом удобном случае.
Единственным минусом в близости моей семьи было то, что мама, казалось, не слышала моих уговоров и заверений о том, что я уже давно вырос и мог познакомиться с любой девушкой самостоятельно. Её незатейливые намёки и открытые интриги действовали мне на нервы.
Она же с присущим ей упрямством знакомила меня каждый раз с очередной особой женского пола моего возраста или немного младше. Интересуясь на следующий день, почему же я не взял телефон у её очередной мисс «Я готова на всё».
Я мог только закатывать глаза на её уловки и, молча умолять переключиться на кого-то другого. Папа знал мою проблему и старался нейтрализовать маму. Но и он редко, когда успевал за ней и её желанием женить меня и получить, наконец, долгожданных внуков.
Даже то, что через пару лет после свадьбы, Эммет подарил маме прекрасную внучку, не спасало меня от ещё большего наплыва энтузиазма у Эсми, осчастливить и меня. Малышка была восхитительной и очаровательной, моя маленькая леди.
Даже сейчас я сидел и улыбался, как идиот. Сегодня эта маленькая леди была уже первоклашкой, но по-прежнему крутила мной во все стороны. Рядом с ней невозможно было быть серьёзным или печальным. Она очаровывала всех.
Когда я вернулся в Сиэтл, ей было только два годика. Это была абсолютная императрица для всей нашей семьи. Сейчас наша юная мисс считала себя уже супер-взрослой, таская за собой везде игрушечный статоскоп и атлас по анатомии, которые ей подарил Карлайл на день рождения.
Что говорить, Карлайл был в восторге!Папа возлагал большие планы на её будущее и во всём потакал этой маленькой кокетке. Он, как и Эсми, души не чаял во внучке, собственно, как и я в племяннице.
Она была очень умным ребёнком, и явно не в папу. Потому как этот лоботряс сейчас разрывал мою трубку, накаляя её до предела, и заставлял вибрировать стеклянный стол, на котором она лежала.
Пригубив свой напиток, я задался вопросом: как и когда я допустил, чтобы ситуация вот так вышла из-под моего контроля? Моё теперешнее состояние могло сравниться только с тем, пять лет назад. После той трагедии я пребывал в долгой депрессии, часто вливая в себя алкоголь и находя временное утешение в кисках на одну ночь.
После Таниной измены и гибели, я провёл много ночей вне своего дома. Я пользовался тем «мясом», которое каждый день клевало на мою внешность, не понимая и не замечая, какой гнилой я был изнутри. Я чувствовал себя отвратительно, собственно, как и сейчас.
Вспоминая, как я трахал этих «моделей девушек», даже не пытаясь запомнить их имена, я сам себе становился противен. Я имел их тела, но никогда душу.
После Таниного поступка я перестал верить в любовь и чувства вообще. Мне приносил временное удовольствие этот трах на одну ночь без обязательств и чувств.
Это казалось простым договором, в котором все стороны были довольны. Каждый получал свою долю наслаждения. Но ранним утром я всегда уходил в городской туман, сливаясь с людьми на улице.
Иногда нас с моей леди на ночь, успевали щёлкнуть папарацци. И тогда на утро меня ждала мама с новым телефонным звонком и сердечным приступом на том конце провода. Хорошо, что в Сиэтле меня всегда ждала квартира, и я не был вынужден ещё и лицезреть её упрекающий взгляд, одного голоса мне хватало более чем.
Мои похождения с годами становились более стационарными. Выбирая то, что ближе, я по-прежнему использовал девушек, пытаясь, хоть что-то почувствовать вновь. Да, не спорю, было приятно и даже восхитительно, но никогда такой пустой трах не приносил мне полноценного удовольствия. Мой организм, будто сразу понимал, что это не она.
Вспоминая все эти события, я так и уснул на полу своего кабинета с бокалом виски в руках.
Едва разлепив свои уставшие веки, я понял, что по-прежнему нахожусь в своей квартире. В темноте были видны только очертания предметов и мебели, по окнам бил дождь, как будто отражая мои мысли и тоску.
Но через секунду я осознал, что меня разбудило. Это были три резких удара в мою входную дверь. С трудом поднимаясь и пошатываясь, я начал свой длинный путь к источнику шума. Приближаясь к двери, я мог расслышать, как за ней звучал мужской голос.
Спьяну, не узнав голос, я собирался его игнорировать и почти развернулся в сторону своей спальни, когда вновь услышал цепь длинных и точных ударов о металлическую дверь и угрожающий мужской крик.
Автор:Eva_summer
Редактор:N@T@LI4KA
_________________________________
После этой главки мы немного больше узнали о прошлом Эдварда. Оно было не таким радужным, как хотелось бы. Он знает, что такое боль и предательство.
Как думаете, кто пришел по его душу? Ваши мысли, идеи и комментарии, буду очень рада видеть на форуме!
Источник: http://robsten.ru/forum/35-1373-28
0
Только никак не пойму что же с ней случилось 
Спасибо!!! 
