- Да, мам. Как дела?

- Это не твоя мама. Но здорово слышать, что ты жива.

Каллен. Снова он. Его голос звучит насмехающимся. Мы же уже попрощались. До какого-то дня. Не знаю, до какого. Но я точно не предполагала услышать его снова сегодня. Лучше бы это была мама с её повторяющимся разговором про желание стать бабушкой внука или внучки, без разницы, и о том, что присутствие отца ребёнка даже необязательно. Что потом можно и без него. Что я достаточно независима, чтобы справиться за двоих. И что со мной всё равно сложно было бы разделять опеку. Всё это, вероятно, правда, но ребёнок... маленькое кричащее существо, требующее тебя всю, из-за которого ты ещё раньше потолстеешь и наверняка обзаведёшься растяжками... Я даже не знаю, хочу ли я.

- Жива.

- И не написала.

- А ты волновался?

- Представь себе. Отчего ты так удивлена? Ты мне нравишься, и я думаю о тебе. Надо бы нам обменяться геопозицией друг друга. Будем знать, кто где находится.

- Чего? - чушь какая-то. Сначала справка, позже предоставление информации о местонахождении, а потом меня попросят предоставить дубликат ключей для свободного доступа в мою квартиру? Ну да, конечно. - Ты что, пригубил коньяк или виски, когда я ушла?

- Нет.

- Я не позволю за мной шпионить, Каллен.

- Это было бы взаимно. Но раз нет, значит, нет.

- Конечно, нет, - медленно говорю я. Почему я говорю так? Потому что особо не знаю, о чём нам общаться? Но я образованная, я читаю книги, у меня не пустая голова. - Итак.

- Итак.

- Я без понятия, о чём разговаривают люди в отношениях без обязательств.

- Поэтому ты такая мнительная прямо сейчас? О том же, о чём и при обязательствах. Я не занят составлением списка запретных для тебя тем. Можем продолжить разговор про предков. Мы уже его начали, но матерей ещё не коснулись, - голос по ту сторону трубки звучит влекуще и вкрадчиво. Я перемещаю ноги под одеялом и чуть откидываю его с себя. Становится словно душно, хотя в квартире вообще-то комфортно. Система охлаждения работает исправно. - Моя мать пожарный инспектор. А твоя?

- Журналист. Когда-то она писала внештатно для одной газеты в Вашингтоне, и они пару раз направляли её от издания на пресс-конференцию в Белый дом, когда президентом был Трамп.

- Это неожиданно. Ты победила.

- Мы не соревновались, Эдвард. Лично я точно нет. Если ты о том, у кого мама круче, и на чьей работе интереснее.

- Ладно, - произносит Каллен. - Что ты делала до того, как я позвонил?

- Собиралась читать. Ты мне, так сказать, мешаешь.

- Откровенно. Если это правда, - слышу я без заминки звучащий голос. - Повторяя что-то слишком часто, можно в это поверить. Ты хочешь поверить в то, что говоришь мне, что для тебя важнее книга, чем наш совместный досуг?

- Нет. Но технически я не считаю наш разговор совместным досугом. Я бы не стала читать при тебе, наверное, но тебя здесь нет и, видимо, не будет некоторое время, и я хотела бы воспользоваться этим временем с пользой для себя.

- Со мной ты тоже извлекаешь пользу для себя. Поэтому в твоих же интересах озаботиться справкой, Изабелла. До тех пор меня действительно не будет там, где тебе нужно.

- Но и меня не будет на тебе или под тобой, ты помнишь?

- У нас всё прощё, - сразу и отвечает он. - Мы можем...

- Заниматься самоудовлетворением не равно тому, чтобы быть с женщиной.

- Ты тоже им занимаешься?

Я тихо сжимаю ноги. Не хочу, чтобы Каллен что-то услышал и подумал что-то не то. Ведь я не делаю ничего такого, я просто прикасаюсь рукой к ноге, а не засовываю ладонь под резинку пижамных шорт и далее обычных хлопковых трусов. Нечего тут слушать. Но Каллен так вдыхает, как будто прислушивается. За исключением его дыхания не слышно больше ничего.

- Да. Случается. Но я не так, чтобы это люблю. А у тебя? Как часто ты...

- Случается. Сейчас нет.

- Ещё бы ты делал это сейчас.

- Мог бы и делать. Слушая твой голос, проще что-то представлять.

- Ты... - я начинаю и прерываюсь. - Ты уже представлял меня? Ты думал обо мне при прикосновениях к себе?

- Было дело. Только пойми правильно. Впервые я не то чтобы этого желал. Это просто произошло. Я подумал о тебе, словно увидел тебя наяву в комнате, ну и всё. Наверное, я всё-таки желал тебя уже тогда.

- Когда?

- Пару месяцев назад. Или, может быть, три.

- Мы знакомы четыре.

- Мило, что ты считаешь, - в своём репертуаре выдаёт Каллен. Его тягучий голос сводит к нулю все мои мысли, что я вовсе не возбуждаюсь, просто разговаривая с ним и теперь слушая о том, как он дотрагивался до себя, как проводил рукой вверх-вниз по члену, видимо, прямо в кровати и как фантазировал обо мне. Фантазировать в течение нескольких месяцев... Если это правда, то я даже не знаю, что и чувствовать. - Помнишь конкретный день, когда увидела меня впервые?

- В твой первый рабочий день естественно.

- Второго апреля.

- Я не помню.

- Так и не должна. Это мой первый рабочий день, не твой. Твоя первая мысль обо мне?

- Лучше бы он был женщиной. Мы более чистоплотны и чаще не можем пройти мимо пыли.

- Да ну, не обобщай. Не все вы такие. И то, что я мужчина, сейчас лучше для тебя.

- Ты можешь думать о чём-то, кроме секса?

- Могу. Я думаю об иных вещах большую часть жизни. Если учитывать первые абсолютно лишённые мыслей о сексе годы. Лет пятнадцать или шестнадцать. Мне трудно точно вспомнить. Но конкретно сейчас твой голос звучит слишком соблазнительно для того, чтобы мне было так уж легко оборвать те мысли, что тебе не слишком и угодны.

- Я не говорила, что они мне неугодны, - мой голос становится грубее, и я чувствую не до конца понятное желание защищаться. - Значит, ты лишился девственности в пятнадцать?

- В девятнадцать. Я думал о всяком примерно с пятнадцати, но у меня не было девушки в школе. Им нравились другие. Я был толстоват в некоторых местах.

- Да неужели? Не верю.

- Но это так. У меня был живот подростка, который не против есть гамбургеры каждый день. А в университете я как-то увлёкся баскетболом и стал спортивнее, и тогда появилась подружка. А когда это произошло у тебя?

- В семнадцать. Я не ела гамбургеры каждый день. Хотя мой первый парень был бы не против. После меня он встречался с пухленькой, а дальше не знаю.

- Интригующе, - Эдвард явно шевелится в кровати или там, где он находится. Стул, кресло или диван. - Знаешь, я тоже люблю, когда есть, за что ухватить девушку. Но в разумных пределах. Если девушка больше, чем просто пухленькая, то я... Я сомневаюсь, что она смогла бы заинтересовать меня. Но к тебе это не относится. И в то же время ты достаточно округлая во всех нужных местах.

- Эдвард.

- Ты возбуждаешься от моих слов?

- Нет.

- Ты врёшь. Прежде, чем попытаешься доказать обратное, скажу тебе, что я знаю, какой у тебя голос, когда ты возбуждена, и сейчас он именно такой.

- И какой же он?

Мне хочется узнать, услышать, и чтобы он сказал. Ему есть, что сказать. Вне всяких сомнений. Он уже начал говорить. И каким-то шестым чувством я понимаю, что он хочет закончить. И в то же время ему нравится дразнить. Меня или всех женщин, что у него были. Но в данном случае именно меня.

- Просящий, Изабелла.

- Увидимся завтра? - спрашиваю я. Чего тянуть кота за хвост. Я уже типа жалею, что уехала. Нет, я бы всё равно уехала, но это чувство... От его ощущения сердце бьётся словно прямо в горле. - Утром или днём.

- Это можно. Буду утром. Но не слишком рано. У меня есть дело, которое необходимо сделать.

- Ладно.

- Ты не спросишь об этом?

- А ты хочешь, чтобы я спрашивала? Думаю, нам стоит разделять секс и личную жизнь друг друга. Не говорить про неё много.

- Можно и так, - мирно говорит Каллен, и мне кажется, он может кивать прямо сейчас. - Тем более, что мне особо нечего рассказывать. Спокойной ночи, Изабелла.

- Спокойной ночи, Эдвард.

Я кладу трубку и вновь вставляю зарядное устройство в разъём телефона. После разговора с Калленом очень хочется пить. Физическое напряжение начинает немного спадать, пока я направляюсь на кухню за соком. Люблю пить его холодным. Он всегда в холодильнике. Как открытые пачки, если таковые остаются недопитыми в ночь, так и закрытые, которые составляют запас. Предпочитаю я мультифруктовые. Но в основном в холодильнике фактически пусто. Я не любитель готовить, да и когда мне этим заниматься. Последнее, чего хочется вне работы, это стоять у плиты, создавая какие-то изыски или экспериментируя с новыми рецептами. Мы живём в двадцать первом веке. Прогресс хорош уже одним лишь тем, что к нашим услугам множество заведений, способных осуществить и доставку готовой продукции, будь то пицца или даже блюда из крутого ресторана. Если есть деньги, почему бы и нет. У меня они есть, и я не жалуюсь на достаток. Выпив стакан, я наливаю ещё половину, чтобы взять в спальню. Моя нынешняя книга по большей части нудная, отчего она даётся мне труднее, чем бывает с другими. Я не собираюсь бросать её, не дочитав, но этим вечером меня хватает только на две главы и ещё четыре страницы сверху. Я ожидаю заснуть сразу после отключения лампы и удобного размещения на подушке. У меня нет проблем со сном. То есть не было прежде. А сейчас я лежу под одеялом и моргаю, глядя в чёртов потолок, который едва различаю. Мне вроде хочется коснуться себя. Но я, правда, не искусна в этом. Да и у Каллена точно вышло бы лучше. Он как будто лучше знает моё тело. Лучше, чем даже я сама. По ощущениям мне требуется никак не меньше получаса, чтобы наконец заснуть. Утром я просыпаюсь с одеялом, сбившимся в кучу в моих ногах. Чёрт. Ну и жара. Майка так плотно облепила грудь, а спина вся мокрая. Я двигаюсь и чувствую влагу и внутри, между ног. Это что-то... Это что-то отличное от нормы. Я заснула возбуждённой, но остаться такой и наутро... Я вижу время на электронных часах на тумбочке слева. Что? 9:45? Лишний час сверху. Организм обычно будит меня не позже 8:40. Ох, Боже. Надо вставать. Пойти в душ. На случай, если Каллен вот-вот появится. Я не знаю, когда именно он приедет. А может, этого и не будет. От него ничего. Я кратко проверяю телефон, прежде чем отключить зарядное устройство. После душа, ещё будучи в полотенце, я решаю набрать родителей. Завтра мне снова на работу, и если не звонят они, то, как хорошая дочь, это могу сделать я. Мама отвечает на домашний, а с сотовым у неё снова проблемы. Сразу включается автоответчик. Значит, снова разряжен, а она и не в курсе. Одно и то же почти каждый раз. Как она ещё только остаётся журналистом, если допускает, чтобы сотовый лежал где-то выключенным из-за севшего аккумулятора?

- Белла. Почему ты звонишь на домашний?

- Угадай с трёх раз, мама. Думаю, тебе было проще задать вопросы Трампу, а твоей тогдашней газете получить аккредитацию, чем мне связаться с тобой с первой попытки и по-сотовому.

- А что с моим сотовым? Ох ты ж чёрт. Он снова сдох.

- Именно, - отвечаю я, двигаясь к кофеварке, чтобы заменить капсулу. Я не ем в первой половине дня, но без кофе не могу. - Мы же вроде договаривались, что ты создашь себе напоминание.

- Я создала. Оно в телефоне. Который...

- Ну всё ясно. Заряди его. Я завтра уезжаю.

- Разумеется, - говорит мама. - Я про твой отъезд. У меня это записано в памяти. В голове. И без напоминаний. Как дела?

- Нормально. Я была занята эти дни, - кофеварка начинает шуметь, и я отхожу от неё на несколько шагов. - Ничего такого, просто закрутилась.

- И это тоже не странно. Ты как твой отец.

- Где он?

- В суде или в конторе. Как всегда. Разве за ним уследишь. Люди не хотят жить спокойно. Штрафы, драки, ссоры.

- Зато отец всегда будет обеспечен работой.

- А что на твоей работе? - интересуется мама слегка отвлечённо. Либо включает телефон или ищет зарядку, либо её внимание привлекло что-то ещё. - Я знаю, ты вряд ли заводишь там отношения, но ты и в городе всё время предоставлена сама себе. Когда у тебя в последний раз был секс? Секс как минимум важен для твоего здоровья, и при поцелуях вырабатывается дофамин. На поверхности губ находятся сотни нервных окончаний.

- Дофамин вырабатывается, только когда любишь.

- Но чувствовать себя желанной всё равно повышает его уровень и снижает вероятность депрессии. В твоей жизни много стресса. Секс может быть неплохим решением, чтобы минимизировать его пагубное влияние.

- Ну хватит, мама. Я могу разобраться сама, и не все женщины занимаются сексом, чтобы расслабиться. Кто-то ходит и в зал колотить грушу.

- Только не ты, Белла. Ты повредишь костяшки пальцев, и всё будет видно. У тебя с детства трудный характер, но если его не выпячивать, то и для тебя отыщется свой человек.

- Ничего я не выпячиваю, - я почти кричу в трубку. - И, если что, мы живём в эпоху служб эскорта. За деньги всем будет плевать на мой характер. Не то чтобы я собираюсь платить, но...

- И слава Богу. У отца случился бы инфаркт от одной лишь высказанной тобою мысли.

- Ты преувеличиваешь. Отец не настолько слаб здоровьем, - кофеварка заканчивает наливать мне полную чашку, и становится тихо. Я подхожу к устройству забрать её, переместив телефон в левую руку. Пахнет вкусно, от чашки исходит пар, но кофе ещё горячий. Я ставлю его на обеденный стол. - И что такого, даже если бы я платила за секс?

- Это личное, Белла. Отношения и деньги нельзя смешивать. Ничем хорошим это не заканчивается. Даже с любовником можно быть счастливее, если вести себя нормально и делиться чем-то, рассказывать о том, как прошёл день, например.

- Вести себя нормально это как? Держать свой характер при себе?

- Хотя бы в какой-то степени, Белла. Послушай, у меня тут куча пропущенных звонков. Придётся разобраться с ними. Извини, пожалуйста.

- Это ожидаемо. Я не в обиде. Передай папе привет.

- Ты можешь набрать его и сама.

- Да, но не хотелось бы отвлекать его от забегов между судебными заседаниями и встреч с новыми клиентами. Просто передай привет. Я позвоню завтра. Пока, мама.

- Пока, Белла. Помни о моих словах.

Я отключаюсь и, поскольку кофе всё ещё горячий, иду надеть что-то вместо полотенца. Джинсовые шорты и длинную рубашку обычного белого цвета. Только я застёгиваю нижнюю пуговицу, как в квартире раздаётся звонок. Я иду открыть Каллену. Отчего-то я даже не сомневаюсь, что это он. И это так. Он стоит по сторону порога в джинсах и белой футболке с какой-то эмблемой. Музыкальная группа? Я слушаю разное, но не проводя часы за изучением логотипов. Если это вообще группа. А не просто что-то, что было куплено в первом попавшемся магазине. Эдвард выглядит Эдвардом, но не таким Эдвардом, как накануне. И даже не Эдвардом с работы. Он как мужчина, обитающий в соседней квартире.

- Привет.

- Привет. Как делишки, Изабелла?

- Заходи. Я не хочу говорить через порог.

- Круто.

Он проходит, задевая меня не рукой, но потоком воздуха просто от близости. Каллен снимает ботинки и направляется на кухню. Я иду за ним. Его шаги длиннее, чем мои, и, будучи отстающей, я невольно опускаю глаза к его заднице или ногам. Пока Эдвард не разворачивается лицом ко мне, я так и смотрю без необходимости отводить взгляд. Эдвард обходит стол, мгновение, и он протягивает руку к ручке моей чашки с кофе. Я не успеваю сказать и слова. Каллен пригубляет напиток после судорожного вдоха. Потом следует ещё один вдох, когда Эдвард малость отводит чашку ото рта, облизывая губы. Сначала верхнюю, потом нижнюю. Я борюсь с желанием засунуть руки в задние карманы шорт.

- Ну как, вкусно?

- Знаешь, очень даже. Спасибо.

- Я варила не тебе, Эдвард. Но наслаждайся. В остальном я не кухарка.

- Я усвоил это, ещё наблюдая, как в ресторане обсуждают, кто на этот раз понесёт еду Изабелле Свон, и затевают карточную игру, чтобы составить график. Маловероятно, что где-то тут у тебя запрятан фартук с пятнами от растительного масла. С моей стороны это не намёк, что ты какая-то не такая.

- Я могу это понять. А что же до разговоров, то я в курсе них. Мне не обидно.

Я направляюсь сделать ещё чашку кофе. В холодильнике у меня хранится лишь преимущественно заморозка, но в верхнем отделении я нахожу открытую пачку печенья с шоколадной прослойкой. Всего четыре штуки. Я даю Каллену, точнее, кладу на стол рядом с ним на случай, если он ещё не ел. Хотя, если так, вряд ли его достаточно насытит какое-то там печенье. Может, заказать пиццу? Или пончики из заведения на углу? Ну нет, наверняка он должен был поесть. До всех своих неизвестных дел или между ними.

- Ты всегда этого хотела? Или в детстве ты мечтала о другом?

- Ты о работе в поезде?

- О ней, - отвечает Каллен, я отворачиваюсь от кофеварки после замены капсулы, оглядываюсь на него и вижу не то, как он садится на стул, хотя ножки различимо шаркнули по полу, а то, как он ставит чашку. Сомневаюсь, что он допил. Но допивать после него нет желания. Не потому, что я брезгливая. Просто теперь это его кофе. Если так и останется, то потом просто вылью в раковину. - У меня не было каких-то особенных желаний по поводу будущего в детстве, но что насчёт тебя?

- Всегда. Мне нравилось ездить. В машине, а автобусе, в пригородных поездах. Везде. Но в машине и в автобусе можно быть только водителем, да и сильно далеко, как и в пригородном поезде, на них не уедешь, а мне хотелось ездить подальше. Видеть больше. Не только ближайшие к месту проживания места.

- На самолёте можно было бы увидеть и другие страны. У тебя классная фигура, длинные и ровные ноги, и аппетитная грудь. Не девяносто, но почти. Стать стюардессой было бы легче лёгкого.

- Как раз-таки этого я и никогда не хотела. У меня и с координацией в поезде-то не всё просто, а уж в воздухе… Это был бы сущий кошмар.

Всё время, что я говорю и отвечаю, Эдвард следует в мою сторону. Я напрягаюсь под его взглядом, потому что глубоко внутри становится нервно и от его медлительной походки. Отчего он так непонятно двигается? Я сглатываю, когда он подходит очень близко, просто смотря, не прикасаясь, и его грудь на таком маленьком расстоянии кажется очень мощной из-за сочетания с логотипом на футболке точно по центру грудной клетки. Губы словно пересыхают, чем дольше я не отрываю взгляда от Каллена, и он тоже не уступает мне. Срабатывает кофеварка, просто замолкая и выдав всё, что могла. Я не уверена, кто первым нарушает это затишье. Может быть, я, а может быть, и Каллен. Но это точно он с неоспоримой силой вжимает меня в стол, как раз засовывая обе руки мне в задние карманы и стискивая мою задницу прямо так. Это то, как он ведёт себя, прежде чем поцеловать, сразу захватить власть и контроль и нажать губами, чтобы я впустила его ещё. Я впускаю и проникаю руками под его майку. К теплу и волоскам в нижней части живота. Эдвард возбуждается, но только я касаюсь его ширинки, успевая лишь едва приложить руку, просто чтобы почувствовать, как он создаёт расстояние между нами. В чём дело?

- Нужно остановиться.

Он говорит это, несмотря на то, что двигает руками у меня в карманах. И не похоже, что на самом деле он хочет останавливаться. Он смотрит на меня, вдыхает и выдыхает, и выглядит так, как будто охотно бы продолжил. Я пользуюсь этим и прижимаю себя к нему.

- И сейчас ты тоже так думаешь?

- Мы договорились. Без справки ничего не будет.

- Прям-таки и ничего? Для чего тогда ты здесь?

Эдвард вытаскивает руки, медленно отходит и тянется за чем-то в передний карман джинсов. Достаёт Эдвард какой-то лист, сложенный несколько раз, и протягивает мне. Заявление об увольнении? Сама мысль смешна. Нанимала его не я. Но чем чёрт не шутит. Может, он и решил уволиться, как только признался мне, кто он на самом деле. Или решил в ночи. Я беру бумагу и разворачиваю. Никакое это не заявление. Каллен принёс мне свою справку. Там указано всё. От полного имени и пола до даты рождения с непосредственно результатом в таблице. Кроме того, содержатся данные и о том, кто проводил анализ, и когда выдана справка. Сегодня в 9:14. Кровь была взята шесть дней назад. Это тоже отражено на бумаге. Чёрным жирным шрифтом. Результат отрицательный. У Каллена ничего нет. Эдвард чист. И он сдавал кровь не ради меня и не потому, что я заговорила про справку. Дело не во мне. И мне это вроде нравится. Что он такой ответственный сам по себе. Не из-за какой-то женщины.

- Ты молчишь.

- Я знаю.

- Что означает твоё молчание?

- Что, похоже, ты всерьёз и обладаешь определённой способностью...

- Сдерживаться. Да, обладаю. Я не считаю себя животным, у которого есть только инстинкты.

- И чем ты в таком случае подразумевал, что мы займёмся вместо секса, когда твоим делом, очевидно, было съездить за этой справкой?

- Посмотрим фильм. Посмотрим сериал. Поедим. Снова посмотрим фильм. Может быть, ты спросишь у меня, какое бельё тебе взять с собой в поездку, и я помогу тебе определиться. Ещё только утро, и мы даже могли бы съездить в лабораторию, чтобы ты сдала кровь. Ты же ещё ничего не пила, не ела. Некоторым потом типа нужна поддержка.

- После чего?

- После сдачи крови, разумеется.

- По-моему, я должна кое о чём тебе напомнить, - на несколько секунд я отвожу взгляд от Эдварда. Я беру чашку с кофе и, немного подув, отпиваю совсем маленький глоток, который даже не чувствуется толком в горле, но теперь мне точно нечего делать в лаборатории. - У меня татуировки на спине. Где татуировки, там и кровь.

- Кровь на спине. Не думаю, что ты видела.

- Но знала, что она будет, и чувствовала. У меня нет боязни крови, Эдвард.

- А кто ухаживал за ним первое время? Они же на спине. Как ты...

- Как я дотягивалась? Да никак на самом деле. Перебиралась ненадолго к родителям. И мама наносила мне мазь.

- Заботливая мама. И как отнеслись к татуировкам родители? Поговаривают, что отцы особенно против такого.

- Я не спрашивала разрешения, - я моргаю и морщусь, представляя себя интересующейся у родни, как они относятся к татуировкам и не будут ли против, если я набью несколько тату в течение определённого времени. В возрасте моложе восемнадцати мне, конечно, пришлось бы и спрашивать, и идти в салон с кем-то из родителей, но я захотела, когда мне было сильно за двадцать. - Просто не скрывала, что хочу и решилась, и что потом надумала ещё. Это моё тело. Родители достаточно современны, чтобы принимать такую позицию, даже если она не нравится им на все сто при тех или иных обстоятельствах.

- Я тоже достаточно современен для того, чтобы верить в возможность побывать в комнате у женщины и без подписей на брачном свидетельстве.

Я ставлю кофе на стол и приближаюсь к Каллену. Он наклоняет голову к моей голове, я протягиваю руку обхватить его за майку и тяну ткань на себя.

- Пошли.

- Ну идём.

Ещё по пути Каллен успевает пощупать меня за задницу. Оказываясь в комнате, я сразу забираюсь на кровать. Я ожидаю, что Эдвард подойдёт ко мне, что мы сможем сделать хоть что-то и без проникновения, но он как будто больше заинтересован дизайном. Каллен ступает по деревянному полу по направлению к стене из серых деревянных панелей за изголовьем. На ней у меня висят две картины в обычных рамках чёрного цвета, хотя технически это не картины. Это не пейзаж и не натюрморт, и даже не абстракция. Это просто дешёвка из магазина.

- Крестик и нолик? Необычно. Полагаю, нет смысла спрашивать, почему ты их выбрала.

- Нет. И правда. Я просто их выбрала. Они вписывались, и это всё, что мне было нужно.

- И сколько такое стоит?

- Пятьдесят долларов за обе.

- А стул, стол и тумбочка?

- Это будет подороже, - отвечаю я. Эдвард переступает с ноги на ногу и опускается на пол передо мной, обхватывая мою лодыжку. Я перевожу дыхание после невольного прерывистого вдоха. - Но не настолько дорого, как картины с аукционов.

- Я бы не хотел об этом говорить.

- Наверное, я знаю.

Рука Эдварда двигается вверх. Медленно, изучающе, давая прочувствовать всё, каждый миг прикосновения. Температура тела как будто подскакивает верх, пульс разгоняется и стучит в том числе и в висках. Я с такой резкостью протягиваю руку к мужской футболке, что шокирую сама себя, и пульс как последовательность оглушающих ударов. Рука устремляется выше, пока пальцы не достигают кожи там, где у меня на бедре только начинаются шорты.

- Ты тёплая. У тебя тёплая кожа. Мне кажется, я могу обжечь о тебя язык.

Каллен приподнимается на коленях. Да ну всё к чёрту. Я целую его, и он опрокидывает меня на спину, забираясь на кровать, когда я достаточно отодвигаюсь от края. По-хозяйски, иначе это и не назвать, рука Каллена сжимается на моей ягодице, и он прижимает меня к паху интенсивным движением. Я изгибаюсь, раздвигая ноги, и пользуюсь мгновением, как только Эдвард прикусывает мою губу.

- Что у тебя за майка? Что на ней? - натужно вдыхая и горячо выдыхая рядом с моим ртом, Каллен и не собирается давать мне ответ. Он вновь прикасается губами, проводит языком, прежде чем проникнуть им дальше и зацепить мои зубы внизу. Я шевелюсь и немного нажимаю на его грудь рукой. - Это группа?

- Группа. Nine Inch Nails, - группа. Как я и думала. Хорошо, что у этих букв есть смысл. Я забрасываю ногу ему на бедро. Эдвард обхватывает её, надавливает кончиками пальцев и стонет в мой рот. Мне нравится этот стон. Он отдаётся прямо внутри меня, скользит вниз по горлу, и это так прекрасно. Теснота кое-что усложняет, но, изловчившись, я достигаю рукой ширинки. Ремня нет. Только замок и пуговица. Я хороша в том, чтобы расстёгивать ширинки. Но только я тяну за молнию, как Каллен перехватывает мою руку точно там же. - Белла. Ты же не забыла, что нам нельзя?

- Я... Я тебе не Белла. Не называй меня так.

- И почему не называть? Я рассказываю о майке, расскажи и ты мне о татуировках и не запрещай что-то просто так.

- Я запрещаю не просто так.

- Вот как. И почему же тогда? - настойчиво спрашивает Каллен, но ещё более настойчиво его касание, которым он вопреки изначальным словам надавливает своей рукой на мою руку поверх собственной твёрдости. - Я не идиот. Если думаешь, что я назову тебя не мисс Свон или не Изабеллой, пока мы на работе, и кто-то услышит твоё имя только для друзей и близких. Это же оно, верно? Имя только для друзей и близких?

- Оно самое.

- Так мы достаточно близки, Изабелла. Разве не похоже?

- Но только физически. Не эмоционально.

- Давай чем-нибудь займёмся, чтобы это исправить, - Каллен скатывается с меня на кровать. Он прислоняет ногу к моей обнажённой ступне, тогда как на нём носки. Серые, не совсем новые, с видимыми катышками, которые хочется обработать. Я не имею в виду, что займусь этим сама, достав из ящика машинку для их удаления. Скорее чтобы он сам занялся этим на досуге. Они как будто меня раздражают. Не неприятны, а просто раздражают. - Помню твои слова о совместном просмотре фильма, но на случай, если ты передумала, я предпочитаю не широко разрекламированные ленты.

- А что плохого в широко разрекламированных лентах, что они тебе не угодили?

- Вероятно, в некоторых из них и нет ничего плохого. Просто я думаю, что именно в малоизвестных фильмах, которые не претендуют на заоблачные сборы и всякие награды, режиссёру предоставляется больше возможности выразить себя, нежели когда приходится нести ответственность за каждый доллар перед крупными шишками из производственной компании.

- Странно слышать это от человека вроде тебя.

- Если ты намекаешь на то, что я требую от кого-то отчёта, куда делись деньги, и за что он получает свою зарплату, если по обязанностям у него завал, то я не мой отец, Белла, - говорит Каллен, тарабаня пальцами по животу, немного смотря на меня. - Это он занимается финансовыми документами. Его компания, его документы.

Он всё-таки назвал меня Беллой, именно так, как я сказала меня не называть. Чувствую ли я, что это проблема? Да вроде нет. Мне не прямо-таки всё равно, но нельзя сказать, что я против. Я сажусь и слезаю с кровати, а Эдвард так и валяется на моей кровати. Слишком расслабленный для того, кто здесь впервые. Он выглядит так, будто был у меня уже не раз. Побочный эффект зашкаливающей уверенности в себе?

- Пошли.

- Куда?

- Смотреть Netflix. Есть у меня один фильм, который я всё собираюсь посмотреть, но пока ещё не добралась. И он не разрекламированный везде и всюду.

- А название у этого фильма есть?

Каллен спрашивает, дразнящим образом растягивая слова. Ещё он чуть поднимается на локтях, отчего у Эдварда выпячивается живот, но не становится от этого толстым, отнюдь. Там только мышцы, не жир. Нечему превращаться во что-то сильно толстое. Именно в области живота нечему. Вот ниже есть. Но не сейчас. Видимо, пока я не решу всё со справкой. Браво мне.

- «Прорваться в НБА».

- Это про баскетбол, Изабелла.

- Ты знаешь, хорошо.

- Я слышал. Тебе интересно про спорт?

- Мои спортивные успехи ограничиваются перемещением по поезду, и иногда я хожу в зал ради беговой дорожки, но смотреть фильмы про спорт бывает увлекательно. Мне не нужно самой быть баскетболисткой.

- Точно. Ну идём.

Мы располагаемся перед моим телевизором. Каллен оказывается не особо разговорчивым в том, что касается обсуждения фильма по горячим следам. Меня обычно тянет комментировать увиденное, и со стороны это зачастую как мешающая другим болтовня, но при Каллене я словно онемела и даже сижу не так, как сидела бы при более близких людях. При близких я закидываю ноги на диван или скрещиваю их также на сидении, и при этом все помещаются, и всем комфортно. Я у себя дома, я могла бы сделать так и сейчас, сесть, как мне нравится, и уверена, что Каллену было бы по-прежнему удобно. Хоть его комфорт мне и не принципиален, диван длинный и вместительный, и Эдвард сидит с другого краю, даже не рядом со мной, чтобы я могла его стеснить. Но я всё равно словно изображаю приличную женщину, сидя тут тихо и почти не двигаясь, когда спустя почти час замечаю, что мой сосед по дивану намеревается встать. Каллен характерно упирается правой рукой в подлокотник, прежде чем символически оттолкнуться и занять вертикальное положение, с вопросом в глазах поворачиваясь ко мне. Что, решил уйти? Стало скучно? Может, ему, и правда, наскучило пялиться в экран и знать, что секса в виде вознаграждения за все муки всё равно не видать.

- Уходишь?

- Только в туалет и обратно. Где он у тебя?

- О. В конце коридора. Предпоследняя дверь.

- Поставишь фильм на паузу?

- Очевидно, что мне придётся, ведь с твоим... с твоими потребностями так не сделать.

Каллен уходит из гостиной. Надеюсь, он ничего там не сломает и не кинет потом полотенце просто на пол. Я не сказала, какое полотенце для рук брать. Если он возьмёт моё, то я не притронусь к нему до тех пор, пока не постираю. В подростковом возрасте у меня была чувствительная кожа. Прыщи появлялись чаще, чем у моих ровесниц, и с тех пор я всё это и ненавижу. И в гостях стараюсь пользоваться полотенцами, которыми до меня никто не вытирался. Каллена нет довольно долго. Я успеваю подогреть чайник, налить себе чай и ещё залезть в холодильник, чтобы увидеть всю ту же пустоту внутри, а Каллен по-прежнему в туалете. Что можно делать столь продолжительное время? Хотя он ушёл с телефоном. То есть можно делать много чего. Читать новости, переписываться, зависнуть в социальных сетях. Я иду к ванной, чтобы узнать, всё ли с ним в порядке. Просто чтобы знать, не становится ли он трупом в моей квартире. Через дверь не слышно ничего, что напоминало бы звук воды, смываемой в унитазе или льющейся из крана, но слышно голос Эдварда, потому что он эхом отскакивает от стен.

- Нет, я не дома, но ночевать буду у себя. И ты можешь приехать, если хочешь. Точнее, я бы этого даже хотел. Есть дело, - говорит кому-то Каллен. - Да, наверное, можешь остаться и на ночь. Приготовишь мне утром что-нибудь. Я люблю твою ватрушку. Нет, не больше тебя, но примерно одинаково. Пока, кексик.

И кто такая эта кексик? Вторая девушка? Или она первая, а второй являюсь я? Я бы не хотела, чтобы меня называли так. А ей, может, нравится. Какой-то девушке, которая, видимо, неплохо готовит, если Каллен ел её ватрушку и хочет ещё. Если речь действительно о блюде, а не про то, что он маскирует названием выпечки. Я бы сожгла всё к чертям. Даже отыскав рецепт в интернете, у меня бы наверняка ничего не вышло. С пропорциями ингредиентов или с расчётом времени, в течение которого надо готовить. Я стою с чаем, совершая глоток, когда дверь отпирают изнутри. Эдвард выходит оттуда и застёгивает ширинку на ходу. Под ней мелькает что-то синее. Наверное, сегодня у него синие трусы. До того я видела серые и белые. Белые в поезде, а серые после выставки. Чувствую себя безумной, что запомнила. Как какая-то фетишистка.

- Что тут делаешь?

- Прикидывала шансы на то, что сантехника могла восстать против тебя.

- Подслушивала?

- Нет, просто слушала.

- Ревнуешь?

- К кому? Я даже не знаю, о ком мы говорим. И в любом случае ревность это не про меня, - я отворачиваюсь. - Кого ты встретил раньше? Меня или её?

- Её. У неё грудь побольше, но вообще я не должен обращать внимание на грудь девушки, которую я нянчил крохой двадцать семь лет назад. Она была крохой тогда, но сейчас она взрослая, и я не намерен убирать за ней тот бардак, что она оставляет на заднем сидении моей машины.

- Ты... ты о сестре? Ты называешь свою сестру кексиком?

- Я не говорю, что ей нравится, но в младенчестве, когда она родилась, а мне было два, волосы у неё торчали так, что это напоминало завитки крема на кексах, - Эдвард подходит и правой рукой упирается в стену на уровне моего плеча. - Я сказал всё сестре, не какой-то второй подружке, понимаешь? Когда я с кем-то, то я только с этим человеком. В данном случае с тобой.

- Ладно. Если ты закончил со всеми процедурами, то пойдём досматривать фильм.

- Я закончил. И даже помыл руки по всем заветам взрослых, что это обязательно нужно делать.

- Говоришь не как взрослый.

- Говорю, как хочу, Изабелла.

Пока мы возвращаемся в гостиную, Каллен дотягивается до шлёвки на моих шортах. Я чуть не спотыкаюсь, когда он так внезапно обхватывает её, потянув меня на себя и на секунду прижавшись спиной. Но только на секунду. Потом он позволяет мне идти. Сердце бьётся часто, и я неторопливо вдыхаю для восстановления его нормального ритма. Это требует времени. Я опускаюсь на диван с бокалом в руке, поглаживая ободок и поворачиваясь посмотреть, как в этот раз Каллен размещается чуть ближе ко мне.

- Я почти профан в готовке. Но в холодильнике есть несколько яиц. Что делать с ними, я уж точно знаю. Ты хочешь?

- Я и не сомневался.

- В чём?

- И в том, что ты почти профан, и в том, что при этом яйца могут тебе покориться, - Эдвард опускает руку себе на бедро поблизости от внутренней стороны. Я вдыхаю и выдыхаю. Мы как будто на одной волне. Это хорошо, когда двое вместе-вместе, но мы вместе не так. Так почему мне нравится, что он подкалывает меня и подкалывает правильно? - Хорошо, что ты решила поесть. Это правильно. А есть что-то ещё, кроме яиц?

- Есть соус и остатки курицы. Если найдёшь что ещё, то всё твоё.

Мгновение, и Каллен поднимается вновь. Он точно держит путь на кухню. Я не настолько нервна, чтобы идти за ним прямо сразу. Я спокойно допиваю чай и только потом тоже встаю. То, в каком виде Эдвард предстаёт передо мной, кажется, чревато катастрофой. Сочетание его, фартука и венчика... Такое увидишь не каждый день.